Андрей Пржездомский
За кулисами путча. Российские чекисты против развала органов КГБ в 1991 году
– Я слышу, слышу тебя! – раздался голос жены. – Андрюшка, приезжай скорей! А то мне очень скучно без тебя. Я даже не могу заснуть.
– Олечка, голубчик! Да я же завтра… Нет, уже сегодня, – поправился Орлов, – приеду! Уже билеты есть! Не скучай, до вечера!
– Уже сегодня? – переспросила жена. – Я тебя очень жду. Будь там осторожнее!
– Хорошо, Оль. Я заканчиваю. Пока! До встречи!
– До встречи!
Орлов не стал дожидаться, пока жена положит трубку, и положил ее первый. Его охватило острое чувство вины. Он представил, как Оля, не находя себе места, все ждала и ждала звонка от него. А он, даже когда это стало возможным, не удосужился сразу ей позвонить. Они сидели тут с Вячеславом, пили и ели, говорили о том о сем, а она там… От досады на самого себя Андрею сильно захотелось закурить. Он взял изрядно помятую пачку «Явы» и, глубоко затягиваясь, закурил. Это была, наверное, уже вторая пачка за сегодняшний день. Даже за одну эту ночь, которую он провел на квартире Вячеслава, стеклянная банка, используемая им как пепельница, была заполнена окурками наполовину.
Они посидели еще с полчаса, уже устав от разговоров, захмелев от водки и разомлев от кухонной духоты. За окном было еще темно, но уже ощущалось приближение утра – где-то хлопали двери и начинал тарахтеть автомобильный мотор, слышались приглушенные голоса.
– Давай подремлем хоть пару часов, – предложил Вячеслав. – Ложись! Я разбужу тебя… – он посмотрел на часы, – ровно в семь.
Орлов выкурил сигарету, но не испытал от этого никакого удовольствия. Затем разделся и прилег на кресло-кровать. Хотя во всем теле чувствовалась вялость, а голова казалась тяжелой и немного замутненной, спать не хотелось. То ли долгожданный сон, не наступив вовремя, теперь уже не хотел заключать Андрея в свои объятья, то ли нервы, до сих пор сжатые в упругую пружину, теперь никак не желали расслабиться и погрузиться в долгожданную истому. Он лежал и думал о том, что в Москве совершенно не представлял себе сложности той миссии, которую ему надлежало выполнить здесь. Когда начальник управления, напутствуя его, сказал: «по пустякам не рискуйте», Орлов не придал серьезного значения словам генерала, посчитав их обычной данью наставления старшего и опытного человека молодому и «необстрелянному» сотруднику.
Ночь с 25 на 26 февраля 1990 года.
Москва. Крылатское
Оля сидела в комнате у телефона. Ночной звонок не разбудил ее, потому что она еще и не ложилась спать. Ей казалось, что она ждала этот звонок очень долго. Ведь они созванивались с Андреем почти каждый день. Так повелось уже давно: когда он уезжал в командировки, они договаривались, что он сразу, как приедет, звонит в Москву и сообщает жене свой номер телефона в гостинице. Либо он ей, либо она сама звонила ему, но они обязательно разговаривали друг с другом. О чем? Это было совершенно несущественно. И для нее, и для него было важно только услышать голос любимого человека и знать, что с ним все в порядке. Если он не был уверен, что сможет позвонить, то обязательно предупреждал об этом. И вот теперь…
Ей вообще с самого начала не нравилась эта его командировка. Во-первых: она была совершенно неожиданной. Андрей просто пришел с работы и сказал, что через два дня едет в Среднюю Азию. А в это время – скупые газетные сообщения о событиях в Душанбе: «вспышка беспорядков», «введены чрезвычайное положение и комендантский час», «толпа била витрины магазинов, жгла газетные киоски, автобусы и троллейбусы», «милиция вынуждена была применить слезоточивый газ и огнестрельное оружие», «есть убитые и раненые»…
И, наконец, ее очень насторожило то, как странно муж готовился к этой командировке. Обычно он, не вдаваясь в подробности, говорил, куда и когда едет, а она собирала его в дорогу. Как правило, это был самый минимум вещей, умещавшихся в дипломате: рубашка на смену, спортивный костюм с тапочками, электробритва, туалетные принадлежности… Вот, пожалуй, и все. А в этот раз, накануне, очень поздно придя с работы и наскоро поужинав, он долго сидел с ворохом бумаг в большой комнате, попросив при этом, чтобы ему не мешали. Когда Оля вошла к нему спросить, будет ли он пить чай, Андрей раздраженно ответил:
– Ну я же сказал, чтобы мне не мешали! Не буду я пить чай! – И, видимо, почувствовав излишнюю резкость, с которой было это сказано, несколько мягче добавил: – Ладно, принеси чашечку сюда. Я здесь попью.
Сначала ей тоже захотелось ответить резкостью на раздраженный голос мужа и она чуть было не сказала что-то вроде того: «А что ты со мной так разговариваешь?» – но, увидев его сосредоточенное лицо, сдержалась и молча ушла на кухню.
– Давайте, Евдокия Михайловна, пить чай вдвоем. Андрей там занимается. Он же завтра едет в командировку… – Открыв крышку заварочного чайника, она помешала ложечкой темно-коричневую жидкость, от которой поднимался пар, и снова закрыла ее.
– Сейчас немного перемешается – и будем пить.
В свои тридцать два года она выглядела почти девочкой: хрупкая, невысокого роста, с тонкими руками, с красивыми темными каштановыми волосами. При взгляде на Олю трудно было поверить, что у нее уже десятилетняя дочь и сын, которому скоро исполниться шесть лет. Да и все ее движения, походка и голос не выдавали в ней взрослую женщину. Недаром, когда в прошлом году в их квартиру пришла комиссия для того, чтобы выслушать претензии жильцов только что заселенного дома, ее председатель, позвонив в дверь и увидев Олю, спросил:
– А взрослые дома есть?
Она тогда улыбнулась и сказала:
– Есть. Я – взрослый!
Мужчина очень смутился, даже, кажется, немного покраснел и стал неуклюже извиняться. А Оля с торжествующей улыбкой передала ему тщательно составленный вместе с мужем список неисправностей и недоделок в их новой квартире.
Да, эта командировка Андрея не понравилась ей сразу. Не понравились недомолвки мужа, хотя он и раньше не очень распространялся о своих делах. Не понравилось, что командировка эта свалилась на голову неожиданно, как будто какие-то неизвестные ей события побудили срочно срываться и ехать куда-то за тридевять земель. Не понравилось ей и то, что в этот раз путь Андрея лежал туда, откуда приходили тревожные сообщения о массовых беспорядках и кровавых столкновениях. До сих пор он и так немало ездил по городам Союза. Она собирала его в Киев и Алма-Ату, Одессу и Таллин, Ригу и Кишинев, Красноярск и Абакан. Как правило, он уезжал на несколько дней. Вот и в этот раз Андрей сказал, что его командировка продлится не более пяти дней. Она сама не могла понять, почему ей сейчас тревожно как никогда.
Оля поймала себя на том, что уже довольно долго сидит у телефона, перебирая пальцами витой провод. Что-то недоговоренное, недосказанное было в их ночном разговоре с Андреем. «Если он зашел в гости к товарищу, то почему не позвонил раньше? Говорит: «Не мог». Странно. Очень странно. Да и откуда у него товарищ в Душанбе? Он никогда о нем не говорил».
Она перестала теребить провод, встала, набросила на плечи поверх халата кофту, тихо ступая, чтобы никого не разбудить, вышла в холл.
– Оля! – из маленькой комнаты раздался бабушкин голос. – Оля, кто звонил? Андрюша?
– Да, Евдокия Михайловна! Андрюша звонил. Сказал, что у него все в порядке. Просто не мог позвонить раньше.
– А-а! Ну, хорошо. Слава богу, что все в порядке. Иди спи, Олечка, а то тебе рано вставать.
– Да, сейчас буду ложиться. Отдыхайте, Евдокия Михайловна.
Оля прошла на кухню, поставила чайник на плиту. Спать совершенно расхотелось. После телефонного разговора с мужем она немного успокоилась, но безотчетное чувство тревоги все равно не отпускало ее. Ей навязчиво лезли в голову мысли о том, что странная подготовка Андрея к командировке каким-то образом связана с опасностью, которая грозит ее мужу. А странность эта заключалась в следующем.
Когда накануне командировки ночью Оля, не дождавшись, когда Андрей позовет ее в большую комнату, приоткрыла в нее дверь, она увидела, что муж ходит по комнате и что-то бормочет, как будто разучивает какое-то стихотворение или правило. Время от времени он заглядывал в какие-то листки, сверяясь, правильно ли заучил текст. Увидев жену в приоткрытую дверь, он сказал:
– Оль, сейчас! Еще пять минут. Ты меня спросишь? Мне нужно, чтобы меня кто-нибудь проверил.
Действительно, он позвал ее через некоторое время и, дав ей в руки два листка бумаги, попросил ее внимательно следить за тем, насколько правильно и точно он будет называть фамилии, имена и должности каких-то людей. Это оказалось непросто, поскольку абсолютно все они были таджикского происхождения и для русского уха звучали непривычно. Андрей обладал хорошей памятью, но было видно, что он уже изрядно поработал над тем, чтобы правильно произносить непривычные для себя слова. Раза три-четыре он повторил почти весь список, делая несущественные ошибки. Оля поправляла его, сама удивляясь, как он смог запомнить такое количество совершенно незнакомых имен. Иногда Андрей заглядывал в разложенные на столе газеты, что-то сверял с подчеркнутым в них текстом и, удовлетворенный, наконец сказал:
– Ладно, хватит! А то у меня все в голове перепутается! Давай пойдем спать.
Было около трех часов ночи. Спать им оставалось совсем немного. Андрей быстро собрал все листочки и газеты с журнального столика, сложил их в свою кожаную черную папку и поднял усталые глаза на жену. Затем встал, притянул ее к себе, обнял, положил ее голову себе на плечо и прижался лицом к ее тонкой шее, стал поглаживать руками ее спину с острыми лопатками, мягкие, пушистые волосы.
– Андрюша, я не хочу, чтобы ты туда ехал. Не ездий, а!
– Ну что ты, Олечка, это же работа! Я еду-то всего на пять дней. В пятницу уже буду дома. Неделя пройдет незаметно.
– Я буду очень скучать без тебя.
– Я знаю. Я тоже буду скучать.
Он слегка отстранил ее от себя, приподнял ее голову, посмотрел в ее полные тревоги глаза.
– Не волнуйся. Все будет хорошо. Я буду звонить тебе каждый день. Договорились?
Оля молча кивнула, но в глазах у нее осталось беспокойство и сомнение.
Это происходило каких-нибудь пять дней назад. И вот теперь, вспомнив все это, после немного снявшего напряжение звонка мужа, она вновь почувствовала волнение. «Скорее бы прошла ночь и наступило утро», – подумала Оля, обхватив ладонями чашку, наполненную горячим чаем. У нее почему-то замерзли руки. Это случалось временами, но когда Андрей был дома, она просто говорила ему: «Погрей ручки», и он согревал их, прижимая к лицу и губам, беря их в свои горячие ладони и слегка растирая. Как тогда, когда они еще не были женаты и часто гуляли зимой в Измайловском лесу. Он ее катал на саночках по глубокому снегу, разгоряченный и восторженный. А она в своем черном пальто с капюшоном, крепко вцепившись в санки, чтобы не упасть, смеялась и не могла скрыть своего восторга, что ее катает, как маленькую, такой взрослый парень. Когда у нее замерзали руки, Андрей грел их своим дыханием, не боясь холода, расстегивал ворот рубашки и прижимал их к своей разгоряченной груди. И вот теперь, несмотря на то, что чашка с только что заваренным чаем обжигала ее ладони, руки почему-то совершенно не хотели согреваться.
Оля погасила свет на кухне. За окном с высоты тринадцатого этажа, несмотря на темноту, были видны очертания заснеженных холмов, поросших кое-где деревьями, да засыпанных снегом машин внизу у подъезда. Она попыталась представить, как где-то в далеком Душанбе ее муж стоит у такого же темного окна и смотрит на улицу, но у нее ничего не получилось. Она почему-то видела Андрея идущим по дороге в окружении всадников, одетых в длиннополые халаты и белые тюрбаны. Оля пыталась стряхнуть с себя это жуткое видение, но оно возвращалось вновь и вновь, как будто кто-то извне настойчиво пытался предупредить ее, что с Андреем далеко не так все хорошо, как он сам рассказывал в своем телефонном разговоре.
– Господи, спаси его и сохрани! Скорее бы он возвращался! – шептали ее губы в темноте московской квартиры.
26 февраля 1990 года, утро.
Душанбе. Квартира в элитном доме
– Хайдар! Алло, Хайдар, это я!
– Ты что, сошел с ума? Посмотри на время. Пять утра! Ты, что не можешь…
– Хайдар, мы потеряли его.
– Что-о-о?
– Мы попытались искать, но он как сквозь землю…
– Я не понял, что ты несешь, Дильшод. Как потеряли? Когда?
– Да еще вечером. Он зашел в книжный магазин. Мы думали…
– Что вы думали?
– Мы думали, что он пойдет в гостиницу, но…
– Кретины! Вас там целая орава! И вы не могли уследить за одним человеком! – Говоривший зло выругался по-таджикски. – Ищите! Даю тебе три часа времени! Найдешь его хоть из-под земли! Иначе…
– Хайдар, не горячись! Найдем его. У нас еще полдня завтра…
– Не завтра, а уже сегодня!
– Да, сегодня!
– Так вот, он ни в коем случае не должен уехать в Москву! Москвич должен остаться здесь. Навсегда. Понял? И ты, Дильшод, лично отвечаешь за это! Иначе…
– Хайдар, я все понял. Ты меня не пугай. Я и сам знаю, что это нужно сделать. Что-нибудь придумаю. Не беспокойся, Москвы ему не видать.
– Смотри, хозяин спросит.
– Знаю. Все сделаем. Пока.
– Через три часа жду звонка. Все!
26 февраля 1990 года, утро.
Душанбе. Здание КГБ Таджикской ССР
Прапорщик привычным движением взял в руки удостоверение сотрудника центрального аппарата республиканского Комитета госбезопасности и внимательно, как того требуют инструкции, сличил изображение на фотографии с лицом человека, стоящего перед ним. Он уже три раза видел этого сотрудника, прибывшего сюда из Москвы, и мог бы не терять время на внимательное изучение удостоверения. Но начальник отдела охраны сказал ему, что приехавший из Москвы майор – не простая птица, а сотрудник Инспекторского управления КГБ СССР. Поэтому ему надо продемонстрировать, насколько скрупулезно и точно несут свою службу охранники в КГБ Таджикистана, особенно в эти тревожные февральские дни. Председатель был в отъезде, и за все отвечал его первый заместитель, высокий симпатичный генерал-майор, который любил порядок во всем. Приезд представителя Центра всегда немного тревожил руководство республиканского комитета: кто его знает, что он там доложит после возвращения. Но приезд этого молодого майора сразу после трагических событий, когда в городе еще работала комиссия, которую возглавлял председатель Комитета партийного контроля при ЦК КПСС Пуго[20], вызывал, кроме всего прочего, определенное беспокойство. Что он тут собирается «вынюхивать»? Может быть, ему поручено найти какие-нибудь изъяны в действиях руководства Комитета? Во всяком случае официально объявленная им задача – собрать материалы для подготовки обзора о действиях групп самообороны – вызывала серьезные сомнения.
Все эти дни Орлов проводил в городе в сопровождении приставленного к нему начальника одного из отделов, рослого, широкоплечего мужчины лет тридцати. Этот сотрудник во время массовых беспорядков отвечал за взаимодействие с отрядами ополченцев, которые стихийно возникли в городе, когда начались убийства и грабежи. До сих пор не снявший камуфляжную форму, с зачехленным автоматом за спиной, он постоянно был с Андреем, сводил его с нужными людьми, возил по тем районам города, где были созданы рабочие дружины, вместе с ним принимал участие в разговорах с представителями местных советов, директорами заводов, командирами отрядов ополченцев, местными жителями в районах, подвергшихся нападению бандитов.
СВИДЕТЕЛЬСТВО ОЧЕВИДЦА: «…Я помню, как озверевшая толпа двинулась с площади в город. Когда никто из руководства не вышел на площадь, они пошли по городу, заполняя улицы. Шли, наклонив головы чуть вперед, руки или в карманах, или держат арматуру… И раскачивали и переворачивали все машины, которые попадались на пути, даже автобусы… Это был такой ужас, что меня до сих пор трясет, когда я об этом вспоминаю.
И тогда в Душанбе возникли отряды самообороны. Это был поразительный опыт. В микрорайонах собирались такие отряды, в которые входили таджики, евреи, русские… У меня муж был в таком отряде. Они охраняли от погромщиков входы в подъезды, подходы в свой микрорайон, придумывали какую-то самодельную сигнализацию (рельс), носили белые повязки… Отряды самообороны просуществовали дней десять, собираясь по вечерам и дежуря по ночам…» (Воспоминание очевидца. Сайт «Фергана news», 1 марта 2010 года).
На исходе второго дня после приезда Орлова в Душанбе они вместе с начальником отдела поехали в один из микрорайонов, чтобы встретиться с бойцами отряда самообороны, которые всего несколько дней назад стойко отражали нападения одурманенных наркотиками и алкоголем молодчиков. Дело в том, что днем все эти люди работали на своих рабочих местах: кто на заводе, кто в какой-нибудь конторе, кто на транспорте – а вечером, чтобы исключить любую возможность повторения случившегося, дежурили у своих домов. Жгли костры, кипятили чай, переговаривались между собой. Вооруженные охотничьими ружьями, они готовы были дать отпор любому посягательству на их дома и квартиры.
Еще у всех в памяти были страшные дни беспорядков, когда банды головорезов врывались в дома, выбрасывали людей из окон на улицы, с улюлюканьем преследовали женщин и девушек. Тех из них, которые не были одеты в национальные таджикские одежды, валили наземь и насиловали. И все это делалось под вопли пьяных, накурившихся и нанюхавшихся молокососов, размахивающих железными прутьями, цепями и нунчаками[21]. Звенели разбиваемые стекла в окнах домов и витринах магазинов, горели подожженные автомобили, с грохотом падали на асфальт сшибаемые толпой телефонные будки.
СВИДЕТЕЛЬСТВО ОЧЕВИДЦА: «…Мы с мужем в тот день допоздна сидели в здании ЦК КП, я передавала последнюю информацию, и в наши окна швыряли камни. Когда мы вышли на улицу, уже смеркалось. Мы попали в самый водоворот толпы. Я в ужасе натянула на голову что-то, похожее на платок. Толпа утекла в другую сторону, и мы быстро пошли домой по пустынному городу, нормальные люди все попрятались…» (Воспоминание очевидца. «Душанбе – 1990. Русский взгляд». Сайт «Russkie.org», 2 марта 2010 года.)
СВИДЕТЕЛЬСТВО ОЧЕВИДЦА: «…В Душанбе как раз началась заваруха, они сидели в гостинице, смотрели, как на улице избивают русских, потом таджики ломанулись в гостиницу и по спискам искали русских. Участники съемок забаррикадировались по номерам. Ночью гостиницу оцепили десанты и удерживали до подхода БТРов[22]. Катани нарядили в броник и сферу, он их снял только в самолете и сразу бухать, а на трапе он сказал, что у нас круче, чем у них на Сицилии. У съемочной группы, по-моему, кто-то погиб из руководства…» (Обсуждение на форуме. Сайт «Десантура. ру», 3 апреля 2004 года.)
Жители районов Душанбе, подвергшихся нападениям бандитских групп, с помощью местных властей смогли довольно быстро организоваться в рабочие дружины, установить круглосуточное дежурство во дворах жилых домов и на предприятиях, забаррикадировать подходы и подъезды, наладить связь между собой для отражения нападения бандитов. Это позволило уже на второй день отразить многочисленные попытки погромов в жилых кварталах Душанбе и остановить кровопролитие.
Прапорщик, закончив изучать удостоверение Орлова, молча вернул его и отдал честь. Мол, можно проходить. Орлов слегка кивнул и пошел к лестнице. Кабинет первого зампреда был на втором этаже.
– Он здесь, – сказал прапорщик в трубку телефона, стоящего рядом, и, не дожидаясь ответа, положил ее.
– Товарищ генерал-майор, я должен вас поблагодарить за предоставленную мне возможность хорошо поработать, – произнес Орлов, прощаясь с зампредом. – Несмотря на сложную обстановку, ваши сотрудники сделали все для того, чтобы я смог выполнить свою задачу. Мы побывали во многих районах города, мне удалось переговорить со множеством людей и сделать некоторые выводы…
– Какие, например? – заместитель председателя испытующе посмотрел на Орлова.
– Во-первых, Мирзо Усманович, я убедился, что отряды самообороны оказались очень серьезной силой против бандитов. Я буду докладывать своему руководству в Москве, что подобную систему организации отпора националистам можно было бы использовать в аналогичных ситуациях…
– А какое мнение у вас сложилось о деятельности КГБ Таджикистана в этой обстановке?
– Я убедился, что сотрудники всех подразделений Комитета действовали решительно. Взаимодействовали с органами внутренних дел и с отрядами самообороны. Мне кажется только, чуть-чуть запоздали в первый день…
– Вам, Андрей… – генерал запнулся, посмотрел на бумажку, лежащую перед ним, – …Андрей Петрович, я думаю, нетрудно представить, что здесь творилось тринадцатого. Ведь и сейчас в нашем городе не очень спокойно…
– Я это заметил.
– Ну так вот. Мы действовали сообразно обстановке. И действовали, как теперь видно, неплохо. Ладно, работа закончена. А посмотреть что-нибудь удалось?
– К сожалению, Мирзо Усманович, времени совсем не было. Так, прошел по магазинам…
– Вылетаете в Москву вечерним рейсом, да? В настоящей таджикской чайхане еще не были?
– Не был.
– Я, к сожалению, очень занят. Совещание будет в Совмине… А наши товарищи вас свозят в чайхану «Рохат». Настоящий наш национальный ресторан… Попробуете нашу шурпу и манты!
– Спасибо, товарищ генерал, но я лучше проехал бы чуть-чуть по городу. А то был в Душанбе, а ничего в городе не видел…
– Успеете еще. Город посмотрите и побываете в чайхане. – Зампред встал из-за стола, протянул Орлову руку. – Передавайте привет Сергею Васильевичу. Счастливого пути!
– До свидания! Спасибо за все! – Орлов пожал руку и вышел из кабинета. До отлета самолета осталось почти семь часов.
Андрею не удалось отвертеться от посещения чайханы. Но начальник инспекторского отдела, поговорив с кем-то по телефону, сказал, что приятное можно будет совместить с полезным.
– Хотите посмотреть Варзобское ущелье[23]? Это самое красивое место в Таджикистане. А заодно пообедаем там. Идет?
– Ну что ж, давайте. Я согласен, – сказал Орлов, чувствуя, что хозяева не мыслят отпустить гостя без посещения чайханы. – Только давайте вернемся в Душанбе чуть пораньше. Я хотел купить какие-нибудь сувениры для детей и жены.
– Проблем нет, Андрей Петрович. За четыре часа управимся и вернемся назад. Выезжаем прямо сейчас.
Он опять набрал какой-то номер и скомандовал шоферу:
– Исмат, давай к подъезду. Сейчас едем в Варзоб. Ты заправился? Хорошо.
Через пятнадцать минут Орлов вместе с начальником инспекторского отдела и еще одним сотрудником ехали в «Ниве», за окном которой сначала мелькали типовые дома микрорайонов Душанбе, а затем запестрел голыми стволами деревьев и невысокими домами пригород.
26 февраля 1990 года, утро.
Душанбе. Административное здание в центре города
– Хайдар, они сейчас едут в Варзоб.
– Зачем?
– Наверное, ущелье смотреть, озеро… Думаю, что и обедать будут там…
– Ну и что ты надумал?
– Да я уже все решил.
– То есть?
– Ну решил, Хайдар. Там на повороте есть хорошее место.
– Дильшод, в этот раз упустить его нельзя. Ты понял?
– Понял. Сделаем как в прошлый раз.
– В ноябре, да?
– Да, да.
– КамАЗ?
– Хайдар, давай я буду сам заниматься этим делом.
– Ты уже позанимался вчера. Хозяин мне уже вставил за это. На какой они машине?
– Да на их «Ниве». С ним еще двое.
– Кто?
– Не наши!
– Хорошо!
– В этот раз осечки не будет.
– Ну хорошо. Как все закончится – позвони!
– Обязательно, Хайдар.
– Да поможет тебе Аллах!
26 февраля 1990 года, день.
Таджикистан. Варзобское ущелье
Чайхана, которая находилась на правой стороне Ленинабадского шоссе, была расположена в живописном месте Варзобского ущелья – с одной стороны вверх круто поднимались высокие горы, а с другой, сразу за дорогой, склон резко обрывался к бурным водам Варзоба. Они вчетвером уселись за уже сервированный продолговатый стол, стоящий в отдельной, оформленной в национальном таджикском стиле комнате.
– Если было бы лето, мы сидели бы вон там. – Сопровождавший Орлова начальник инспекторского отдела со сложным именем Абдуллоджон указал рукой на стоящие за окном могучие деревья грецкого ореха. – Ну ничего, Андрей Петрович, приедете летом – обязательно будем кушать там…
Орлов только кивнул головой. Вообще он не очень любил застолья. К алкогольным напиткам Андрей относился очень сдержанно, с удовольствием пил только вино, но, отдавая дань традиции, в хорошей компании мог выпить и немало водки. Коньяк он просто не любил, а виски, попробовав однажды, вообще не пил никогда.
Стол обслуживали три симпатичные девушки-таджички, одетые в длинные пестрые платья с разнообразными узорами, довольно узкие шаровары, заканчивающиеся выше щиколотки и неизменные расшитые тюбетейки. Приветливо улыбаясь, они ставили на стол красивые керамические тарелки и вазы с национальными блюдами. Тарелки с яркой зеленью – укропом, петрушкой, кинзой, луком – соседствовали с двумя большими блюдами, на одном из которых горкой высились самбусы – зажаренные в масле румяные пирожки самой различной формы, а на другом кабоб – маленькие обжаренные колбаски, усыпанные кругляшами репчатого лука, зеленью и рубиновыми зернами граната. Очень скоро в большом казане подали традиционный таджикский плов, от которого исходил изумительный запах жареного мяса и риса.
Абдуллоджон и Андрей попеременно говорили тосты, сначала за удачно проведенную командировку, потом за дружбу, за будущие встречи в Москве и на таджикской земле.
– Андрей! Вот приедешь осенью – и мы обязательно съездим на озеро Искандеркуль. Оно расположено на высоте две тысячи триста метров. Очень красивое горное озеро…
– С удовольствием, Абдуллоджон! Только до осени надо дожить!
– Доживем. Какие наши годы! Тебе нравится здесь?
– Конечно! Очень красиво! Только жалко, у меня не было времени все посмотреть…
– Ничего, в следующий раз. Кушай, Андрей, плов. Это очень хороший таджикский плов. Такого в Москве делать не умеют!
Абдуллоджон, выпив несколько рюмок водки, стал очень разговорчивым. Он без умолку рассказывал о красотах Таджикистана: о живописном Гиссарском хребте и величественных Фанских горах, о каком-то курорте с радоновыми ваннами и грязелечебницей, который находился поблизости, о том, что в этих местах с гор часто сходят сели, сносящие все на своем пути – дороги, дома, линии электропередач, деревья. Один такой сель, рассказал Абдуллоджон, снес целый кишлак, и оставшиеся люди вынуждены были переселиться в другое место. Они назвали новый поселок Хушьери, что по-таджикски означает «будь начеку». Абдуллоджон продекламировал:
– Лучше пить и веселых красавиц ласкать,
Чем в постах и молитвах спасенья искать.
Если место в аду для влюбленных и пьяниц —
То кого же прикажете в рай допускать?
– Омар Хайям[24]? – догадался Орлов.
– Да. Люблю его «Рубаи».
Немного разомлев от обильной пищи и нескольких бокалов вина, Андрей тем не менее не терял остроты восприятия происходящего, внимательно слушал то, что рассказывал ему коллега, краем глаза следил за тем, как девушки-официантки приносят новые блюда и уносят грязные тарелки, время от времени бросал взгляд в окно, из которого виднелась часть дороги и периодически раздавался шум проезжающего автомобиля. Будь начеку, – сказал Абдуллоджон. Это прежде всего относиться ко мне, – подумал Орлов. – Я должен быть осмотрительным и не терять чувства опасности. До отъезда остается всего несколько часов. Нужно продержаться во что бы то ни стало».
Когда дело дошло до чая, Орлов отказался от зеленого и попросил черный чай, который он очень любил, считал настоящим напитком и которого мог выпить не одну чашку. Можно сказать, что к чаю его приучила бабушка, к которой они приезжали в Москву каждое лето, когда отец Андрея был офицером и их семью мотало по всему Союзу – от Владимирского лагеря на Псковщине до Харанора и Даурии на границе с Монголией и Китаем. А потом, когда бабушка уже сама стала жить вместе с ними, Андрей еще мальчишкой любил по утрам садиться вместе с бабушкой на кухне и пить этот горячий, ароматный напиток. Бабушка пила чай исключительно из небольшого граненого стакана на зеленом блюдечке вприкуску с мелко наколотыми кусочками сахара. Это было не просто чаепитие, это был настоящий ритуал приобщения к живительной, священной жидкости темно-янтарного цвета, источающей удивительный аромат и тонкие струйки пара, клубящиеся над стаканом.
Конечно, здесь, в чайхане, чай был совсем другой. Тоже черный, тоже горячий, но не тот, не бабушкин. Но Андрей все равно с большим удовольствием выпил две чашки, отведав при этом несколько ломтиков тающих во рту засахаренных фруктов.
– Исмат, попил чаю? – спросил Абдуллоджон. – Иди к машине. Мы сейчас заканчиваем и скоро выйдем. – И уже обращаясь к Орлову, сказал: – Ну что, Андрей Петрович, понравились вам таджикские национальные кушанья?
– Спасибо, Абдуллоджон! Это было замечательно! Теперь я, по крайней мере, знаю, что такое таджикская кухня!
– Ну, это еще не все! Мы попробовали только самую малость! А есть ведь еще угро, лагман, мастоба…
– Абдуллоджон, я думаю, это все мы отведаем в следующий раз.
– Хорошо, Андрей! Поехали?
– Поехали!
26 февраля 1990 года, день.
Таджикистан. Душанбе
Валера Богомолов никак не мог попасть ключом зажигания в щель замка. Руки его дрожали, а от выпитой водки в голове стоял какой-то гул. Он потер виски руками, но гул не ослабевал, а наоборот, усиливался, как будто его голову кто-то сжимал обручем и теперь затягивал его, с удовольствием наблюдая за мучениями своей жертвы. Наконец он попал ключом в злополучную щель, мотор взревел, и мощный КамАЗ стал выезжать со двора автобазы. Валера посмотрел на часы – было около двух. «Через сорок минут я буду уже там», – обреченно подумал он и сильно сжал баранку. Ему хотелось оказаться сейчас далеко отсюда, там, где его никто не мог найти, где никто не мог унижать его и помыкать им, где его никто бы не знал и поэтому не мог сделать с ним то, что сделали «они».
За окном мелькали серые корпуса цементно-шиферного комбината, канатная дорога с вагонетками, по которой сырье доставляется из карьера, какие-то склады, сараи…
«Я должен убить», – стучало в мозгу у Валеры. То, что он должен был сделать в ближайший час, ему казалось совершенно нереальным. Последние полгода вообще превратились для него в сплошную муку, когда он вынужден был по первой же сказанной сквозь зубы фразе Сафара бросать все и ехать туда, куда ему скажут, везти каких-то людей, перевозить с одного места на другое какие-то мешки или ящики. И постоянно оправдываться перед начальником колонны, рискуя быть уволенным за прогулы и нарушение производственной дисциплины.
Волошин, начальник колонны, резкий и грубый человек, уже давно работающий на этой автобазе, с самого начала покровительственно относился к Валере, прощал ему отдельные прегрешения, но уже несколько раз говорил:
