bannerbannerbanner
Доктор Данилов в госпитале МВД

Андрей Шляхов
Доктор Данилов в госпитале МВД

Полная версия

«Если человеку по утрам скверно, а вечером он бодр и полон надежд, он дурной человек, это верный признак. А если наоборот – признак человека посредственного. А хороших нет, как известно».

Венедикт Ерофеев, «Бесполезное ископаемое»


«В больнице медленно течет поток времен, так медленно, что мнится беспредельным. Его волной доставленный урон не выглядит ни скорбным, ни смертельным. На новый лад судьбу не перешить. Самодовольство – горькое блаженство. Искусство все простить и жажда жить – недосягаемое совершенство».

Булат Окуджава, «В больнице медленно течет река часов…»

Глава первая
Федеральный клинический госпиталь МВД

– Ваш пропуск?

Данилов посмотрел на свой пропуск и увидел, что вместо него показал усатому прапорщику карту фитнес-клуба. Когда в кармане лежат два совершенно одинаковых на ощупь пластиковых прямоугольника, перепутать их нетрудно. Полугодовой абонемент в фитнес-клуб Данилову подарила Елена, объявив, что хватит сутулиться и отращивать пузо. Данилов долго простоял перед зеркалом, никакого пуза у себя так и не нашел, но подарку все рано порадовался, ведь покрутить велотренажер или поплавать в бассейне – оно всегда хорошо.

– Извините… Вот! – Данилов предъявил пропуск.

– Проходите, – разрешил прапорщик, нажимая кнопку управления турникетом.

Если театр начинается с вешалки, то госпиталь начинается с проходной – встроенного в сплошной забор белого домика с красной крышей. Как войдешь, прямо – турникет, а слева – окошечко выписки разовых пропусков, настенный телефонный аппарат, подключенный к внутренней сети, и тамбур для ожидания.

Впрочем, проходные – это в обычных больницах, а в госпиталях – КПП, контрольно-пропускные пункты. В названиях, собственно, и состоит главная разница между госпиталем МВД и многопрофильной городской больницей. КПП вместо проходной, начальники вместо главных врачей и заведующих отделениями. Ну и подчинение, конечно, разное – госпитали МВД подчиняются не Департаменту здравоохранения и не Министерству здравоохранения и социального развития, а Управлению медико-социальной защиты Департамента тыла МВД. А так, медицинское учреждение – оно и в Африке такое. Те же белые халаты, те же хирургические пижамы, те же специфические запахи (правда, сейчас в госпитале шел поэтапный ремонт и поэтому среди ароматов доминировал запах краски), те же пациенты, большей частью не очень довольные тем, как их лечат.

– Госпиталь – это уникальное место в системе, – шутил непосредственный начальник Данилова Роман Константинович, – только здесь сержант может без помех высказать майору все, что он о нем думает. Если, конечно, сержант лечится у майора.

Сам Роман Константинович, заведующий, то есть начальник первого реанимационного отделения, звания не имел, то есть был старшим лейтенантом запаса, но в госпитале не служил, а работал.

Отделений реанимации в Федеральном клиническом госпитале МВД было три. Первое, оно же «общее»; отделение анестезиологии и реанимации, не имевшее номера, или «хирургическая реанимация», куда госпитализировали тех, кто подлежал оперативному лечению, и отправляли после операций «для пробуждения и наблюдения»; и БКР – блок кардиореанимации при отделении неотложной кардиологии. Почему отделение, в котором работал Данилов, называлось «первым», а более крупное отделение анестезиологии и реанимации номера не имело, не знал никто. Шутники утверждали, что сделано это в интересах секретности.

– Старший врач БКР будет подбивать к вам клинья, сманивать к себе, – предупредил Данилова в первый же день работы Роман Константинович. – Имейте в виду, что переходы из отделения в отделение администрация особо не приветствует. Другое дело, если сами переведут по производственной необходимости.

– Вы мне льстите, – улыбнулся Данилов, – не такой уж я ценный кадр, чтобы меня сманивать.

– Я не льщу, а предупреждаю. Дело в том, что в отделении неотложной кардиологии существует антагонизм между начальницей Нонной Тимофеевной и старшим врачом блока Денисом Кирилловичем. Тимофеевна предпочитает сотрудников-женщин, считая, что они работают лучше, а Кириллыч задыхается в своем розарии и мечтает разбавить его хотя бы одним врачом мужского пола. Только вот доступа к «кандидатам в доктора» у него нет, потому что набор сотрудников ведут начальники отделений. Вот Кириллычу и остается только сманивать.

– Разве переводы не утверждаются начальниками отделений?

– Утверждаются, но если есть место, то сотруднику госпиталя в переводе отказать трудно, нужно иметь какие-то веские основания. А в БКР сейчас как раз открывается вакансия – одна из врачей на пятом, кажется, месяце. Пока еще работает днем, но скоро уйдет в декрет…

Денис Кириллович, невысокий коренастый живчик с бородой, похожей на многодневную небритость, взял Данилова в оборот сразу же после первой конференции-пятиминутки. Нагнал в коридоре, ухватил под руку и увлек подальше от Романа Константиновича.

– Нам с вами придется много взаимодействовать, поэтому лучше сразу познакомиться поближе. Я – Бритвин, старший врач БКР, зовут меня Денис Кириллович. А вы Данилов Владимир Александрович, я запомнил.

– Очень приятно, – Данилов на ходу пожал протянутую ладонь, – будем взаимодействовать.

– Вы с кардиологией в каких отношениях? – Денис Кириллович явно решил начать «перевербовку» прямо сейчас, руководствуясь принципом не откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня.

– В удовлетворительных, – ответил Данилов, – синдром ВПВ от синдрома КЛК худо-бедно отличаю.

– Учились по кардиологии?

– Нет, не довелось.

– А что вас привело в реанимацию к Максимушкину?

– Стечение обстоятельств, обычно именуемое судьбой, – ответил Данилов.

– В общей реанимации работать нелегко, – посочувствовал Денис Кириллович.

– Можно подумать, что у вас легче, – «закинул крючок» Данилов.

– В какой-то мере да, – заглотнул наживку Денис Кириллович. – Все-таки один профиль, всю «некардиологию» мы просто переводим к вам. Кстати, у нас вскоре освобождается ставка…

Некоторое время шли молча, но в переходе между хирургическим корпусом, где находился конференц-зал, и терапевтическим, в котором располагались первая реанимация и неотложная кардиология, старший врач БКР, так и не дождавшись реакции Данилова, продолжил:

– Вы не хотели бы перейти к нам?

– А смысл?

– Ну, формально условия работы и оклады одинаковые, но у нас, как я уже сказал, работа поспокойнее, к тому же у вас будет возможность пройти специализацию по кардиологии, а это дает большие возможности…

– Какие, например?

– Занятие частной практикой! Кардиология – одна из наиболее востребованных специальностей. – На скуластом лице Дениса Кирилловича появилось снисходительное выражение. – Гипертония, стенокардия, инфаркты, аритмии – это дает хороший кусок масла на хлеб…

Денис Кириллович закатил глаза, сменил снисходительное выражение на мечтательное и покачал головой, подтверждая, что кусок масла, о котором идет речь, действительно хорош.

– Я рад за вас, – ответил Данилов, всеми силами стараясь удержаться от улыбки.

– Так подумайте насчет перехода, – предложил Денис Кириллович. – Пойдемте, я покажу вам наш блок!

– Спасибо за предложение, но я еще свое отделение толком не рассмотрел. – На слове «свое» Данилов сделал ударение. – И переводиться я как-то не намерен, если честно.

– Вы подумайте, – настаивал Денис Кириллович. – Такая возможность предоставляется не каждый день. Ну и что с того, что вы пришли в первую реанимацию? Вы же не приносили вассальную клятву и не писали расписку кровью.

– Хуже, – вздохнул Данилов, – я писал расписку не кровью, а желчью.

– Дело ваше, – насупился Денис Кириллович и, не желая ехать в одном лифте с не оценившим щедрое предложение Даниловым, отправился к себе по лестнице.

«Отсутствие чувства юмора не лечится», – подумал Данилов, чувствуя себя немного неловко. И не хотел ведь обидеть Дениса Кирилловича, даже пошутил, чтобы несколько «смягчить» свой отказ, а вышло еще хуже.

– Как госпиталь? – поинтересовалась Елена после того, как Данилов отдежурил три дежурства. – Уже сложилось впечатление или еще нет?

Данилова, задремавшего под скучноватый фильм о непростой судьбе простой нью-йоркской девушки (Еленин выбор не всегда совпадал с его вкусами), вопрос застал врасплох. Он открыл глаза, посмотрел на лежавшую рядом Елену, перевел взгляд на потолок и ответил:

– Почти сложилось. Вроде как нормальное место. С лекарствами проблем нет, со всем остальным тоже, чистенько, пристойно, в коридорах никто не лежит, не только двенадцатиместных, но и семиместных палат нет, кормят прилично, постельное белье без дыр и пятен… Твердая четверка, короче. С плюсом. Плюс можно поставить за то, что допуск к наркотикам мне сделали за полторы недели благодаря крепким дружеским связям между ведомствами.

Допуск к работе с наркотическими средствами и психотропными веществами оформляется при каждом новом трудоустройстве, и до получения этого допуска врач не имеет права назначать эти самые препараты. Обычно процедура оформления разрешения довольно длительная и иногда может затягиваться более чем на два месяца. Врач приносит в отдел кадров заключение о возможности работы с наркотическими средствами и психотропными веществами из наркологического и психоневрологического диспансера, заполняет анкету, после чего сотрудник отдела кадров направляет в территориальное подразделение ФСКН (Федеральной службы РФ по контролю за оборотом наркотических средств и психотропных веществ) запрос и ждет, пока оттуда придет разрешение на допуск. «Там же сплошь и рядом наши люди, поэтому все решается быстро, – сказал о ФКСН Роман Константинович. – Да и кадровики у нас дотошные – позвонят, напомнят, подошлют кого-нибудь за документами. Ответ обычно бывает готов быстро, но вот пока его отправят…» Данилов еще «дорабатывал» на старом месте работы, в кожно-венерологическом диспансере, а запрос на него уже был отправлен.

 

– А почему не пятерка?

– Потому что ремонт со всеми сопутствующими факторами – шум, пыль, запахи. Вот закончится ремонт, тогда можно будет и пятерку поставить.

Первое реанимационное отделение по окончании ремонта из шестикоечного должно было «расшириться» вдвое – стать двенадцатикоечным. Начальник Роман Константинович расширение приветствовал, старшая сестра Любовь Дмитриевна – не очень («платить больше не станут, а хлопот прибавится»), а Данилову было все равно. На двенадцать коек в реанимации положено два дежурных врача. С одной стороны, хорошо дежурить с умным и приятным в общении коллегой. И время быстрей идет, и две головы лучше, чем одна. С другой стороны, коллеги бывают разные. Попадаются среди них не очень умные и не слишком приятные в общении. С такими дежурить тяжко, порой даже очень. Так что все зависит от обстоятельств.

– Максимушкин не достает?

С Романом Константиновичем Елена вместе училась в институте, вернее – доучивалась после академического отпуска, взятого по причине беременности и родов. Благодаря этому знакомству Данилов и узнал о вакансии реаниматолога в госпитале.

– Нет, нормальный мужик твой Максимушкин, во всяком случае – на первый взгляд.

– Это когда он успел стать моим? – удивилась Елена. – Вот уж никогда…

– Ну ты же меня с ним познакомила, – напомнил Данилов, – значит, употребление местоимения «твой» вполне уместно.

– А как верховное начальство?

– Да никак, как везде.

При устройстве на работу Данилов имел пятиминутную беседу с начальником медицинской части госпиталя полковником Саватеевым. Беседа была обычной, можно сказать – канонической. «Расскажите вкратце о себе… Мы – Федеральный клинический госпиталь, а не какая-нибудь там девятьсот тринадцатая замкадовская больничка… Желаю успеха!»

– Никаких «поворотов кругом», «упал-отжался», «есть» и «так точно»? – прищурилась Елена, намекая на кое-какие недавние опасения Данилова.

– Ехидна ты, – укорил Данилов, – теперь каждый день вспоминать будешь?

– Нет, только по нечетным! – пообещала Елена. – Но если серьезно, то я очень рада тому, что тебе нравится в госпитале. Руки-то как, еще не забыли, как трубку вставлять и как «подключичку» ставить?

– Это ж как на велосипеде кататься – приобретенный навык сохраняется на всю жизнь.

– А вот я, после того как ушла с «линии», все забыла, – призналась Елена.

– Это только так кажется, – заверил Данилов, – вот попробуй кого-нибудь заинтубировать и сама удивишься, откуда что взялось.

– Кого же мне интубировать, если я на вызовы не езжу?

– Кого-нибудь из подчиненных, – серьезно ответил Данилов. – Кто провинился. Если слабо так провинился – то только интубация, если сильно – то еще и «подключичку» поставить, а тем, кто проштрафился по самое не могу, можно и трахеостомию провести.

– Интересное предложение, – одобрила Елена. – Надо бы обсудить его на Центре. Определенно послужит к укреплению дисциплины.

– А заодно и тренировка навыков – двойная польза! Только предлагай не на Центре, а сразу в департаменте, тогда тебя точно главным врачом назначат!

– Ох, и натворю тогда я дел! – мечтательно зажмурилась Елена.

– Кто бы сомневался, – сказал Данилов. – И сотрудники десять раз подумают, прежде чем нарушать. Пункционная игла в дрожащих от гнева руках начальства – это страшно! Никакого сравнения со строгачом с занесением!

Они немного посмеялись, а потом Елена спросила:

– А что не нравится в госпитале? Не может же все нравиться?

Данилов призадумался, пытаясь систематизировать несколько разрозненные впечатления. Что не нравится? Ремонт? Ну, ремонт дело преходящее – был, и нет его…

Героиня фильма тем временем успела уехать из Нью-Йорка в глухую американскую провинцию, не иначе как на родину, и сейчас изливала душу цветущей девице породы «кровь с молоком», не то младшей сестре, не то школьной подруге. Девица лучилась счастьем, имела несколько килограммов лишнего веса и время от времени ласково трепала по головенкам подбегавших к ней ребятишек, то есть олицетворяла собой простое человеческое счастье, исконно-посконное, без всяких там городских и карьерных заморочек.

– Как ты можешь смотреть эту нудятину? – вслух удивился Данилов. – Ведь все и так ясно! Где-то с полчаса она будет пытаться привыкнуть к сельской жизни, но так и не сможет этого сделать и рванет обратно в Нью-Йорк. А по дороге или же прямо на пороге своей квартиры встретит этого лощеного хмыря, который водил ее по ресторанам…

– Он же умер от лейкемии! – Елена оторвалась от экрана и обернулась к Данилову.

– Ошибки быть не может? Дура-медсестра позвонила не по тому телефону…

– Так похороны же показали!

– Похороны я проспал, – признался Данилов. – Значит, встретит другого, еще лучше прежнего… Тот, который помер, был адвокатом?

– Брокером.

– Один черт. Значит, новый будет простым парнем – каким-нибудь дальнобойщиком или сантехником. Он подарит ей море душевного тепла и всего остального, что ей требуется, тоже… Короче, все будет хорошо.

– Спи дальше, – разрешила Елена, – а я, с твоего позволения, досмотрю до конца.

– Я не сплю, а думаю над твоим последним вопросом, – поправил Данилов. – Впрочем, уже могу ответить. На сегодняшний день в госпитале мне не нравится только то, что к нему нужно привыкать. Надоело, знаешь ли, привыкать к новым местам, хотя в этом месте, если, конечно, моя интуиция не врет, я могу задержаться надолго. Во всяком случае, мне там нравится и вроде как никто изначально не имеет на меня зуба.

– Осталось только постараться, чтобы ни у кого этот зуб не появился, – уколола Елена. – А то ведь ты умеешь провоцировать негативное отношение к себе, что называется, на ровном месте.

– В моей жизни был всего один начальник, у которого я провоцировал негативное отношение к себе, да и то не совсем осознанно. В итоге… – Данилов сделал маленькую паузу и закончил фразу: – …мне пришлось на нем, то есть на ней, жениться, чтобы загладить свою вину.

– Ах, вот как! – возмутилась Елена. – Значит, я вышла замуж за раскаявшегося провокатора? Вот так новость! Слушай, а зачем ты меня провоцировал?

– Сам не знаю. Возможно, хотел убедиться в том, что я тебе небезразличен.

– Убедился?

– Почти да.

– Вот тебе за «почти»! – Елена локтем ткнула Данилова в бок. – Вот тебе за провокации! – Данилов ожидал еще одного толчка, но вместо этого его лягнули ногой. – За что бы тебе еще вломить?

– По логике вещей третьим номером должна идти твоя загубленная жизнь, – опрометчиво подсказал Данилов.

– Да, именно так! – Елена села, схватила подушку и с размаху приложила ею по голове Данилова. – Получай за мою загубленную жизнь!

– Вот это – настоящие чувства! – одобрил Данилов, отбирая подушку, чтобы избежать повторного удара. – Какая экспрессия, какой темперамент! Совсем не то, что в этом унылом кино.

– С тобой невозможно смотреть серьезные фильмы! – Елена взяла с тумбочки пульт и нажала кнопку ускоренной перемотки назад.

– Ставь сначала, – посоветовал Данилов, возвращая Еленину подушку на место, – под него так славно спится.

Самое главное впечатление от работы в госпитале Данилов озвучивать не стал, уж очень неожиданным и непривычным оно оказалось. Впервые в жизни ему не нравились все коллеги по работе. Все три врача первого реанимационного отделения. Причем не просто не нравились, а вызывали раздражение чуть ли не с первой минуты знакомства.

Неприятные личности попадаются везде, в любом учреждении, взять хоть доктора Бондаря с шестьдесят второй подстанции Скорой помощи, хоть физиотерапевта Лагонину из одиннадцатого кожно-венерологического диспансера. В семье, как говорится, не без урода. Но когда к «уродам» тянет отнести весь врачебный коллектив отделения, то это настораживает, если не заставляет задуматься – уж не слишком придирчиво начал ты относиться к людям?

Глава вторая
Доктор Кочерыжкин – славик-бабник

Доктор Кочерыжкин был первым из коллег, с которым познакомился Данилов. Первое дежурство, первое впечатление…

Правила хорошего врачебного тона рекомендуют приходить на дежурство, тем более на первое, заранее, чтобы к началу смены успеть переодеться и осмотреться. Короче говоря – подготовиться к работе. Данилов явился за полчаса, переоделся в раздевалке для сотрудников и поднялся в свое отделение.

Пятеро пациентов, подключенных к мониторам, мирно спали. На сестринском посту никого не было. Данилов прошел до двери ординаторской и обнаружил, что она заперта.

Медсестра, дежурящая в одиночку, еще может выйти из реанимации по каким-либо неотложным делам – отнести в лабораторию срочный анализ или сбегать в другое отделение за каким-либо препаратом. Единственный дежурный врач реанимационного отделения не имеет права отлучаться ни при каких обстоятельствах. Больные, находящиеся в реанимации, не должны ни на секунду оставаться без врачебного наблюдения. Мало ли что с кем может случиться? Поэтому запертая дверь ординаторской вызывала по меньшей мере недоумение.

Данилов покрутил круглую ручку – вдруг не до конца провернул? – но дверь так и не открылась. Зато за ней послышался шорох, перешедший в невнятное двухголосое бормотание. Один голос был высоким, явно женским, а другой – мужским, басистым, густым.

Бормотание стихло, но открыть дверь никто не подумал. Данилов вежливо постучал и сразу же услышал визгливое:

– Наташ, хватит ломиться, сейчас выйду!

– Это не Наташа, – негромко, чтобы не потревожить покой спящих пациентов, ответил Данилов.

– А кто? – спросил тот же голос.

– Владимир Александрович, – так же негромко ответил Данилов.

– Владимир Александрович? – удивленно переспросил густой бас. – Одну секундочку, Владимир Александрович, буквально одну секундочку…

Одна секундочка растянулась не меньше чем на полторы минуты, Данилов уже начал томиться ожиданием, когда, наконец, послышался звук поворачиваемого в замке ключа и дверь открылась. Пахнуло спертым воздухом, табаком и приторными женскими духами из тех, про которые говорят: «дешево, но въедливо».

– Это не Владимир Александрович, – протянула женщина, открывшая дверь.

Колпак на растрепанных волосах, надетая наизнанку рубашка хирургической пижамы и томная поволока во взгляде явственно свидетельствовали о том, что женщина довольно весело и приятно провела если не всю ночь, то, во всяком случае, лучшую ее часть. Даму можно было бы назвать миловидной, если бы не портил впечатления хрящеватый нос, хищно загибающийся книзу подобно орлиному клюву.

– Владимир Александрович, – ответил Данилов, угадывая в женщине дежурную медсестру. – Могу пропуск показать.

Пропуск ему выдали при оформлении. Предупредив, что за потерю или порчу полагается строгий выговор с занесением в личное дело. «Хорошо, хоть не расстрел», – подумал Данилов, пряча пропуск в карман куртки.

– А вы кто? – с вызовом спросила женщина, упирая в бок правую руку, а левой придерживая дверь.

– Конь в пальто! – ответил Данилов, которому надоело топтаться у порога. – Войти можно?

– Можно, – буркнула женщина и нехотя посторонилась ровно настолько, чтобы Данилов смог бы протиснуться мимо нее.

Именно так – не войти, а протиснуться. Мужчину Данилов слегка подвинул бы плечом, расширяя пространство, а тут пришлось протискиваться боком. Грудь у женщины, кстати говоря, была вполне себе ничего, упругой.

В ординаторской на разложенном и покрытом изрядно смятой простыней диване сидел мужчина лет сорока – сорока пяти. Наружность у мужчины была интеллигентной – тонкие черты лица, высокий лоб, плавно переходящий в начинающую лысину, очки в элегантной оправе, элегантная бородка в стиле девятнадцатого века – только вот взгляд из-под дымчатых стекол был недружелюбным, каким-то быдловатым и портил все впечатление.

Мужчина был одет в такую же зеленую пижаму, что и женщина. На спинке стула, придвинутого к письменному столу, лежали два белых халата. На другом стуле, что был ближе к дивану, стояла пластиковая пепельница, доверху набитая окурками.

К такому натюрморту полагалась еще как минимум одна пустая винная бутылка, но бутылки Данилов не углядел ни на столе, ни на полу, ни в корзине для мусора.

– Если вы насчет консультации, то ждите, пока придет Максимушкин, – сказал недружелюбный интеллигент, окидывая Данилова взглядом с головы до ног. – И вообще, что это за манеры – ломиться в запертую дверь? Вы из какого отделения?

 

– Из этого, – ответил Данилов, оглядывая ординаторскую в поисках третьего, свободного стула и так и не найдя его. – Я новый врач, Владимир Александрович Данилов.

Женщина взяла со стула один из халатов, тот, что поменьше, и молча вышла.

– Мира, промой Шашкину катетер! – крикнул ей вслед мужчина и встал с дивана. – Новый врач, значит?

«Долго до тебя доходит, однако», – подумал Данилов, которого начал раздражать оказанный ему прием.

– Ну, давайте знакомиться. Владимир Александрович, значит? А я, представьте себе, тоже Александрович, только не Владимир, а Ростислав. Кочерыжкин Ростислав Александрович.

Рукопожатие у Кочерыжкина оказалась оригинальным – вложил в руку Данилову три пальца, указательный, средний и безымянный, позволил пожать и убрал.

– Врач высшей категории, – со значением добавил Кочерыжкин. – Причем врач потомственный, в пятом поколении.

«Мудак и индюк, – классифицировал коллегу Данилов. – Нет, лучше так – мудаковатый индюк. Отряд приматы, вид гомо сапиенс, подвид индюк мудаковатый. Вот-вот, в самую точку!»

– Вы из каких Кочерыжкиных будете? – спросил он, старательно пряча усмешку. – Из тех, которые в родстве с князьями Белосельско-Белозерскими или из тех, что с Юсуповыми?

Нормальный человек, по мнению Данилова, должен был рассмеяться в ответ на подобный вопрос, дураку полагалось обидеться, но Ростислав Александрович не сделал ни первого, ни второго. Он вздохнул и с заметным сожалением ответил:

– Мы сами по себе Кочерыжкины, у нас род не дворянский, а купеческо-профессорский. Между прочим, прадед мой, Петр Ростиславович, стоял у истоков медицинского факультета в Нижегородском университете…

«Стоял у истоков медицинского факультета» – это круто, – оценил Данилов. – И сказано красиво. Одно дело «работать» или «участвовать в создании» и совсем другое «стоять у истоков». Как там у Пушкина: «На берегу пустынных волн стоял он, дум великих полн, и вдаль глядел…» Ну, волны не истоки, а все равно впечатляет».

– Я вижу, что вы уже познакомились! – в ординаторскую вошел начальник отделения. – Ростислав Александрович, я же предупреждал насчет курения в отделении! Дойдет до Станислава Марковича, так мне первому влетит, хоть я и некурящий! И откройте окно, а то у вас тут хоть топор вешай.

– Я же не могу во время дежурства выходить курить на лестницу, – проворчал Кочерыжкин, вытряхивая пепельницу в мусорную корзину. – Вот и курю в пределах отделения…

Над корзиной поднялось серое пепельное облачко.

– Пойдемте ко мне, – пригласил Роман Константинович. – Пора уже.

– Сейчас, только диван соберу, – ответил Кочерыжкин.

Под надсадный скрип дивана Данилов и начальник отделения вышли из ординаторской. На посту их ждали две сестры – «старая», уже знакомая Данилову, носатая Мира и большеглазая девочка-одуванчик, высокая тоненькая блондинка, пушистые кудри которой со всех сторон выбивались из-под высокого накрахмаленного колпака.

– Девочки, на пятиминутку! – скомандовал Роман Константинович. – Заодно познакомьтесь с новым доктором. Доктора зовут Владимир Александрович, а это Миранда (носатая изобразила на лице некое подобие улыбки и кивнула Данилову) и Наташа (одуванчик ограничился кивком, без улыбки).

Пятиминутку в первом реанимационном отделении проводили в «сестринской», комнате отдыха медсестер, расположенной прямо за постом. Сестринская была побольше ординаторской и попросторнее – вместо громоздкого дивана здесь стояла «малогабаритная» медицинская кушетка, самая обычная, так называемая «смотровая». Да и стол размерами не дотягивал до «врачебного», причем был он не письменным, а простецким, из серии «четыре ножки – три перекладины».

– Любаня сегодня задержится, – сказал Роман Константинович, усаживаясь на один из трех стоящих в сестринской стульев.

Медсестры переглянулись и дружно захихикали. Роман Константинович покосился на них и хотел что-то сказать, но в этот миг вошел Кочерыжкин и с ходу начал докладывать:

– В отделении пять человек, четверо тяжелых, один средней тяжести, может быть переведен в отделение. Это я про Шашкина. Без движения, поступлений за сутки не было, переводов не было, ничего, можно сказать, не было.

– Благодать, – улыбнулся Роман Константинович. – Проблемы были?

– Нет, – покачал головой Кочерыжкин. – Разве что Шашкин опять обещал жалобу на имя министра написать.

– За что?

– За то, что его не кормят как положено.

– А как ему положено?

– Известно как, – ухмыльнулся Кочерыжкин, – борщ со сметанкой, котлеты с гречкой, и всего побольше.

– А про диету ему нельзя было объяснить? Чтоб без жалоб?

– Так я объяснял, и не один раз, вот Мирочка не даст соврать! А он мне в ответ: «Сожрал мою порцию, хомяк толстопузый, а теперь лапшу на уши вешаешь? Ничего, я тебя выведу на чистую воду!» Вот ведь как человек свою профессию любит! Обеими ногами в могиле, а все норовит расхитителя на чистую воду вывести! Мент в законе, что называется!

– Если это ваше «мент в законе» услышат Станислав Маркович или Борис Алексеевич, то я вам, Ростислав Александрович, не завидую. – Роман Константинович покачал головой. – Вы случайно Шашкина в глаза так не наз… обозвали?

– За дурака меня держите, Роман Константинович? – обиделся Кочерыжкин. – Разве я давал вам повод?

– А кто полковника… ну того, со слуховым аппаратом, дубаком («дубак» на воровском жаргоне – охранник, контролер) назвал? – напомнил начальник отделения.

– Во-первых, я не думал, что у него аппарат такой качественный, а во-вторых, я сказал не «дубак», а «дурак». Это ему, глухне, послышалось. Я даже не в курсе был, что он в Карелии зоной руководил! А его дочь такой армагеддон мне устроила…

– Язык надо придерживать, тогда и армагеддонов не будет. – Роман Константинович встал. – Вы, Ростислав Александрович, останьтесь, я на конференцию с новым доктором схожу, все равно его народу представить надо.

Вообще-то во всех реанимационных отделениях отчитываться на утреннюю конференцию ходит тот, кто дежурил – собирать аплодисменты (редко) и подзатыльники (чаще, гораздо чаще) за все, что натворил за время дежурства. В среднем, и это при условии пребывания начальства в хорошем расположении духа, на одну похвалу приходится шесть-семь замечаний и нагоняев. Жизнь вообще далека от совершенства и ничего с этим не поделать, остается принимать как есть.

– Славик, конечно, бабник и балабол, но в целом – нормальный мужик, – сказал Роман Константинович Данилову в коридоре.

Данилов не стал спорить, хотя в его представлении Ростиславу Александровичу до нормального мужика было очень, очень и очень далеко. Недосягаемо, можно сказать.

– У нас, кстати, принято дежурить «бригадами», так, на мой взгляд, лучше, – продолжил Роман Константинович. – Люди срабатываются, притираются друг к другу…

«Некоторые притираются не только в переносном, но и в прямом смысле, – подумал Данилов и тут же одернул себя. – Становишься ханжой, Вольдемар!»

Собственно говоря, если в минуты тишины и спокойствия дежурный врач и дежурная медсестра предаются любовным утехам, то кому от этого плохо? Да, конечно, медсестра должна быть на посту, как стойкий оловянный солдатик, но в конце концов, на тревожный сигнал монитора и из ординаторской в секунду-другую выскочить можно. По закону дежурство в реанимации – без права сна, но с правом отдыха, так отдыхать можно по-разному, если, конечно, это не мешает делу. Заниматься любовью под «тревогу» или же просьбы о помощи нельзя однозначно, а так, когда делать нечего, почему бы и нет?

Сам Данилов не был сторонником «мимолетного производственного секса», считая, что делу время, а потехе – час, но прекрасно понимал, что кому-то такой способ восстановления сил мог очень даже нравиться. Роман Константинович, насколько можно было догадаться, тоже проявлял либерализм в этом вопросе, иначе бы не ставил Кочерыжкина в пару с его Мирой-Мирандой.

Сразу же по возвращении в отделение состоялась передача пациентов, иначе говоря – передача дежурства. Романа Константиновича – на консультацию во второе терапевтическое отделение, ввиду чего передачу проводил Кочерыжкин.

Ростислав Александрович превратил рутинную процедуру в настоящую церемонию. Взял с поста папку с историями болезни и, подобно Вергилию, водившему Данте по загробному миру, повел Данилова от койки к койке. Повел так повел – мало ли у кого какие привычки. Одни врачи рассказывают про больных в ординаторской, а потом уже совершают обход. Другие делятся сведениями прямо у койки, на которой лежит пациент, считая, что так удобнее и нагляднее. Кочерыжкин же устроил шоу, подолгу, словно не торопился уйти домой или еще куда, задерживаясь около каждой койки. Он был многословен, пересыпал свою речь дурацкими словосочетаниями вроде: «прошу вас обратить свое особое внимание», «имеющиеся в наличии показатели», «динамика заставляет лишний раз подумать» или «наши великие и могучие усилия». Данилова он упорно называл не по имени-отчеству и не «коллегой», а «доктором», причем вкладывал в это слово нечто снисходительно-покровительственное. Со стороны могло показаться, что Данилов совсем недавно, едва ли не вчера, получил диплом, а вместе с ним и право именоваться доктором.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17 
Рейтинг@Mail.ru