Андрей Собакин
Гробница сира Робера
– Чем я могу вам помочь? – доброжелательно спросил он.
Я на секунду задумался, а потом решил рассказать всё, что случилось. В конце концов, кто-то должен меня выслушать и, возможно, у всего найдётся какое-нибудь логичное объяснение…
– На вашем средневековом фестивале у меня пропал мой пиджак с деньгами и документами, – сразу сообщил я, – А актёр, который представлял средневекового рыцаря, похитил мою девушку… Кроме того, меня избили и заперли в подвале замка… А там, в подвале, лежал труп какой-то девушки… И он уже начал разлагаться.... – добавил я несколько менее решительно, поскольку взгляд жандарма сменился с любезно-любопытного на растерянно-недоумевающий.
– Хорошо… – жандарм сосредоточенно пытался понять услышанное, – Давайте, не будем спешить и ещё раз всё уточним… Давайте по порядку. Какой средневековый фестиваль?
– Который проводится у вас в городе, – сказал я, – Ну, фестиваль, посвящённый сиру Роберу.
– У нас не проводится никаких средневековых фестивалей, – ответил жандарм, – Это вы наш город с Орлеаном спутали… К тому же, в Орлеане это в мае проходит, а сейчас уже июнь.
– Как же так? – воскликнул я, – Там же было что-то вроде средневекового рынка…Там, за церковью… Там был фестиваль…
Жандарм молча отрицательно покачал головой.
– Нет, никакого фестиваля у нас не было и не планируется. Я бы об этом знал,– сказал он, – Теперь о вашей девушке: кто её похитил?
– Сир Робер! – ответил я и тут же заметил, как жандарм грустно вздохнул и с тоской посмотрел на телефон, который стоял на столе.
– А потом меня заперли в подвале замка! – добавил я.
– Кто вас запер? – уже без особого интереса спросил жандарм.
– Сир Робер… Вернее, один из его головорезов, – ответил я, – Такой, короткий, но очень сильный… В мохнатой шкуре…
Жандарм отложил в сторону шариковую ручку, которой он до этого поигрывал в руке, и спокойно сказал:
– Хорошо, я, действительно, не местный. Я из Монтлюсона. Но я знаю всю эту историю про сира Робера. И моя дочь её знает – их водили на экскурсию с классом. И я не совсем понимаю, зачем вы морочите мне голову?
– Я не морочу вам голову! – воскликнул я, – Мою девушку похитил сир Робер, меня заперли в подвале с каким-то полуразложившимся женским трупом, а потом гробница сира Робера изменилась, и моя Мари-Анж стала как бы его женой!
– Где вы видели труп? – совершенно спокойно спросил жандарм.
– В подвале замка сира Робера! – сказал я, – Вернее, в подвале одной из башен. Как войдёте – сразу налево.
– Женщина? – жандарм нерешительно достал из ящика стола чистый лист бумаги и с некоторым сомнением протянул его мне, – Напишите, пожалуйста, что произошло… Как вы думаете, кто её убил?
– Сир Робер, конечно! – ответил я и шагнул к столу, чтобы взять бумагу.
Однако жандарм в последнюю секунду передумал и отложил лист бумаги в сторону.
– Боюсь, мы всё равно не сможем ничего сделать, – совершенно серьёзно сказал он, – Сир Робер, как известно, был убит в крестовом походе около восьмисот лет тому назад. Поэтому ни задержать его, ни предъявить обвинения мы уже не сможем.
Я остановился в нерешительности на полпути к столу.
– То есть, вы мне не верите? – спросил я.
– Почему же? – ответил жандарм, – Очень даже верю: сир Робер был известен своей жестокостью и оргиями… Просто я не вижу смысла что-то затевать, если вашего подозреваемого уже давно нет в живых. Вам и ему – конечно, всё равно, а у нас – статистика испортится…
– А если, это был не настоящий сир Робер, а актёр? – предположил я.
– Тогда совсем другое дело, – ответил жандарм и без особого энтузиазма протянул мне лист бумаги и свою шариковую ручку, – Постарайтесь написать поподробнее, что произошло, когда и при каких обстоятельствах… А у вас никаких документов нет?
– Я же сказал, что у меня украли мой пиджак с деньгами и документами! – воскликнул я беря в руки лист бумаги.
– А как звали вашу пропавшую девушку? – спросил жандарм, передавая мне ручку – Имя, фамилия, адрес, номер социального страхования?
– Я не знаю её номера социального страхования, – растерянно сказал я, – Но я помню номер её машины!
– Это уже хорошо, – жандарм заметно ободрился и, повернувшись к компьтеру, стоявшему на его столе, начал нажимать какие-то кнопки.
Номер машины Мари-Анж я, действительно, помнил и тут же назвал. Жандарм жестом попросил у меня обратно свою ручку и быстро записал его на листке бумаги…
– …Семьдесят пять? – переспросил он две последние цифры.
– Да, – кивнул я.
– Париж? – с каким-то полуразочарованием спросил жандарм.
– Да, а что? – настороженно отозвался я.
– Да нет, ничего… – вздохнул жандарм и снова начал нажимать какие-то клавиши на компьютере.
Потом он вздохнул, снял телефонную трубку и набрал какой-то номер:
– Привет, это Франсуа. Ты не мог бы проверить мне владельца машины по номеру? Диктую – записывай…
Пока кто-то на том конце провода искал данные о Мари-Анж по номеру её малолитражки, жандарм жестом показал мне на стул, стоявший возле его стола. Я подошёл поближе и сел не сводя глаз с жандарма. Тот, наконец, начал получать какую-то информацию и выглядел очень удивлённым.
– Да-да, – сказал он в трубку, – Всё правильно… Не может быть! Ты уверен? Акционерное общество? Ладно, разберёмся… Спасибо! Давай… Пока!
Положив трубку жандарм вопросительно посмотрел на меня.
– Что? – спросил я, – Что-то не так?
– Как вам сказать… – во взгляде жандарма я уловил сочувствие, словно я был тяжело и неизлечимо болен, – Это – автоцистерна для перевозки нефтепродуктов. Зарегистрирована на фирму, не на частное лицо. Ваша знакомая занималась перевозкой нефтепродуктов?
– Нет, – растерянно ответил я, – При чём тут нефтепродукты? Мы припарковались здесь, на площади, но сейчас её машина тоже исчезла…
– На площади? – жандарм встал из-за стола и подошёл к окну, – Когда это было?
– Наверное, вчера, – нерешительно сказал я, тоже поднимаясь со стула – Я спал… Была ночь, сейчас утро… Значит, это было вчера – девятнадцатого июня.
– Девятнадцатое июня – это сегодня, – спокойно ответил жандарм.
– Как? – удивился я, – Этого не может быть!
Жандарм равнодушно пожал плечами и стал смотеть в окно. Я тоже подошёл и посмотрел на площадь. Машины Мари-Анж, по-прежнему, не было видно. К красному фургону с малярной лестницей и белой малолитражке прибавилась большая чёрная представительская машина с затемнёнными стёклами. Когда я подошёл к окну, она как раз неспеша описала полукруг по площади и осторожно припарковалась чуть в стороне от белой малолитражки. Мне показалось, что у машины был парижский номер. Впрочем, в этом я не был уверен – просто машина выглядела очень уж по-столичному, словно из какого-нибудь правительственного кортежа…
Жандарм вернулся за стол и внимательно посмотрел на меня.
– Скажите честно, – сказал он, – Чего вы от меня ожидаете? Я понимаю, что если бы в вашей истории хоть что-нибуль сошлось, то это был бы мой долг всё записать и начать расследование. Однако ничего не сходится! Взгляните на ситуацию моими глазами… Вы с вашей подругой приехали в наш город на её машине. Возможно, это и так. Потом вы попали на средневековый фестиваль, которого у нас здесь отродясь не было. Там вашу подругу похитили, а вас ограбили и бросили в подвал замка, который (заметьте!) был разрушен более пятисот лет назад. Вы видели какой-то труп в том подвале и думаете, что убийца – это сир Робер, который, как всем известно, умер лет восемьсот назад… Я правильно уловил смысл вашей истории? Что же касается бензовоза, то мне кажется, что вы просто перепутали номер. Если вы, действительно, хотите разыскать вашу подругу, то я могу сделать запрос в Париж по её имени-фамилии, и вам дадут список адресов…
– Мне не нужен её адрес, – сказал я, – я его и так знаю.
– Так чего же вы хотите? – удивился жандарм, – Написать заявление об исчезновении?
– О похищении, – поправил я его.
– О похищении, – согласился жандарм, – Только вы уверены, что это было похищение? Может, она просто бросила вас и уехала на своей машине. А у вас потом от потрясения разыгралось воображение, ну и… Вы с ней не ссорились?
– Нет, не ссорились. Послушайте! – воскликнул я, – Но ведь гробница сира Робера изменилась!
– Как это? – совершенно искренне удивился жандарм, и, кажется, он даже был готов надеть свою фуражку и пойти со мной в церковь, чтобы увидеть всё своими глазами.
– Там на гробнице сейчас две скульптуры – Мари-Анж и сир Робер, – сказал я, – А раньше там была только простая надгробная плита с надписью! И это была гробница только сира Робера!
– Подождите, – несколько устало сказал жандарм, – Скажите, пожалуйста, вы хорошо относитесь к врачам?
– Причём здесь врачи? – не понял я.
– Вы не ответили, – жандарм выжидающе посмотрел на меня.
– Ну, хорошо отношусь, – нерешительно ответил я, – У меня даже есть друзья-врачи… А почему вас это интересует?
– Может, вы хотите кому-нибудь из них позвонить?
– Зачем? – настороженно спросил я.
– Я просто предложил… , – добродушно сказал жандарм, – А насчёт гробницы – не беспокойтесь. Эти две скульптуры там лежат с тринадцатого века. Есть у нас тут в городе один старичок, господин Жероди, он может вам всё про эту гробницу рассказать во всех подробностях…
– Я его уже встречал… – пробормотал я.
– То есть вам известна история сира Робера? И вы утверждаете, что он женился на вашей девушке?
– Да! Наконец-то вы всё поняли!
– И вы очень этим расстроены? – совершенно серьёзно спросил жандарм.
– А как я, по-вашему, должен реагировать? – спросил я.
– Давайте опираться на факты: несмотря на наличие трёх маленьких детей и любящей, заботливой супруги, сир Робер отправляется в крестовый поход… Причём, против желания жены. О чём это может говорить?
– Не знаю, – сказал я, – Я ещё не думал про это…
– А вы подумайте, – жандарм откинулся на спинку стула и продолжил, – Может, не такой уж идеальной была его семейная жизнь? Может, жена его довольно рано поняла, что он – всего лишь простой феодал, каких было множество в то время, и ни полковником, ни герцогом он никогда стать не сможет…
– Простите, – перебил я жандарма, – Вы сказали «полковником»?
– Какая разница? – махнул рукой жандарм, – Полковник, герцог… Женшины, они во все времена одинаковые! И будет она пилить своего мужа день и ночь, чтобы хоть как-то отомстить за свои нереализованные амбиции… А когда ей что-то такое подвернётся, то вообразит она себя золушкой из сказки и – только вы её и видели… А дочка что? О дочке папа позаботится…
– Я не совсем понимаю, о чём вы говорите, – признался я.
– Извините, – спохватился жандарм, – Не буду грузить вас своими проблемами. У вас, как я вижу, и своих хватает…
– Я понимаю, что то, что я вам рассказал звучит очень странно… – сказал я, – Я бы и сам в это не поверил, если бы мне кто-то рассказал…
– Ну, вот видите, вы меня понимаете, – грустно улыбнулся жандарм, – Так вы будете заявление писать?
– Нет, не буду, – ответил я и направился в выходу.
Краем глаза я заметил, что жандарм облегчённо вздохнул и снова потянулся к школьному задачнику по математике.
– Всего вам доброго, – пожелал он мне во след.
Я не ответил. Выйдя из здания жандармерии, я снова увидел девочку с внимательными тёмными глазами – ну просто копия её отца! Она молча проводила меня взглядом, а я поспешно направился через залитую солнцем площадь к церкви. Может, я сплю, и это всё мне только снится? Ослепительное июньское солце палило немилосердно – я буквально ощущал его лучи кожей головы. Однако под старинными сводами церкви царили прохлада и полумрак. Никого кроме меня там не было – школьники и господин Жероди, видимо, успели уже уйти. Я прошёл к гробнице сира Робера и остановился неотрывно глядя на скульптуры – Мари-Анж и сир Робер спали вечным сном, и ничто не нарушало их спокойствия… Я коснулся холодного серого мрамора и слегка провёл ладонью по щеке Мари-Анж. Она лежала прямо передо мной, но между нами было почти восемьсот лет, а между моей рукой и нежной кожей Мари-Анж – твёрдый шершавый камень… Что довелось ей испытать? Одна, неведомым образом заброшенная в глубокое Средневековье… Что она чувствовала? Неужели она полюбила этого сира Робера?.. Почему она заказала это надгробие? Ведь когда сир Робер погиб, она стала свободна и могла поступать, как ей хотелось… Или это была дань какой-то средневековой традиции? Не закажи она надгробие с изображением своего покойного мужа, может, она нарушила бы какие-то правила или ритуалы того времени? Судя по всему, ей удалось занять своё место в Средневековье… И у неё были дети – неужели потомки Мари-Анж ходят сейчас где-то здесь, в моём времени? Моё время! Это было также время Мари-Анж, но как быстро и необъяснимо всё изменилось… Может, она права, и время – действительно, всего лишь иллюзия? И нет ни прошлого, ни будущего…
Не знаю, сколько я простоял там, возле гробницы, погружённый в воспоминания и размышления. В какой-то момент мне неожиданно показалось, что кто-то на меня смотрит… Я оглянулся на вход в церковь. Высокая узкая дверь была открыта, и на пороге, в лучах ослепительного июньского солнца, кто-то стоял. Я пытался присмотреться, но видел только тёмный силуэт – стройная девушка или молодая женщина одетая в короткую юбку и пиджак стояла в залитом светом дверном проёме и смотрела на меня… Я несколько помедлил, а потом осторожно убрал руку с груди мраморной Мари-Анж… Моя ладонь слегка скользнула по её холодной каменной щеке, и я повернулся к незнакомке, которая неуверенно переступила порог церкви и медленно пошла по проходу в мою сторону. Я не видел её глаз, но я был уверен, что она неотрывно смотрит на меня. Её осторожные шаги отчётливо раздавались под тёмными древними сводами. Девушка прошла почти до середины церкви, и только тут я узнал её. Это была Мари-Анж… Нет, не та, что лежала сейчас холодным мраморным изваянием рядом со столь же безжизненным сиром Робером… И не та, что лихо поворачивала руль потрёпанной малолитражки и с азартом мчалась по извилистой сельской дороге в гости к своей тетё, которую мне так и не довелось увидеть… Нет, это была та Мари-Анж, которая уже почти пару лет работала моим ассистентом.
– Господин директор?.. – нерешительно сказала она остановившись в нескольких шагах от меня.
– Что такое? – спросил я.
– Я могу вас побеспокоить? – Мари-Анж как-то с подозрением покосилась на гробницу и снова посмотрела мне прямо в глаза
«Господи, – подумал я, – Только бы она не спросила, что я тут делаю! Она наверняка видела как я прикасался к скульптуре…»
– Что такое? – снова спросил я.
– Снова звонил господин министр, – сказала Мари-Анж, – Только что… Он просил напомнить про обед с ним в эту пятницу… Если у вас, по-прежнему, есть возможность… Приближаются выборы, и он хотел что-то с вами обсудить…
– Да-да, – кивнул я, – Был у нас с ним такой разговор… Я сказал, что подумаю…
Туман в моей голове начал по-немногу проясняться, и я словно просыпался после яркого и запоминающегося сна…
– Ох, уж эти политики…– пробормотал я, – Перезвоните ему и скажите, что я согласен. Договоритесь о деталях…
– Да, господин директор, – ответила Мари-Анж и вопросительно посмотрела сначала на меня, а потом на гробницу сира Робера.
– Это очень необычное надгробие, – сказал я, – первая половина тринадцатого века.
– Да, господин директор, – Мари-Анж с интересом склонилась над скульптурами, а потом неспеша обошла вокруг гробницы.
Остановившись возле надписи на саркофаге, она негромко прочитала вслух:
– «Кто хотел твоей смерти, не нашёл тебя среди живых. Кто хотел тебя спасти, не нашёл тебя среди мёртвых. Я живу здесь и сейчас, потому что нет ни прошлого, ни будущего, а время – это только иллюзия».
– Вы знаете латынь? – удивился я.
– Да, господин директор, немного… Я изучала лингвистику – там трудно пройти мимо латыни, – и Мари-Анж сдержанно улыбнулась.
– Странная надпись для средневековой гробницы, вам не кажется? – спросил я.
– Да, господин директор, – согласилась Мари-Анж.
Наступила неловкая пауза. Мы стояли и смотрели на гробницу. Я понимал, что Мари-Анж хотела сказать, что машина ждёт, что мы опаздываем, но она молчала.
– Наверное, нам уже пора ехать дальше? – спросил я, глядя на спящую вечным сном мраморную пару: Мари-Анж и сира Робера.
– Да, господин директор, – Мари-Анж тоже с интересом смотрела то на гробницу, то на меня. Очевидно, она пыталась понять, какое отношение это надгробие имеет к её шефу, и почему он тратит своё драгоценное время лаская средневековое мраморное изваяние…
– Мне нравится эта церковь и эта гробница, – простодушно сказал я.
– Я вас понимаю, господин директор, – тут же отозвалась Мари-Анж, – Даже не верится, что это были такие же люди, как и мы… Они дышали, надеялись, любили… 1242 год – это семьсот шестьдесят лет назад… Кто вспомнит о нас, например, в 2800 году?..
– А вы знаете, – сказал я, – У меня появилась одна идея…
