– Что это было? – спросила она. – Что ты туда бросил?
– Ничего.
– Не ври мне.
Она склонилась над кастрюлей и понюхала.
– Странно, ничем не пахнет.
– Давай, – поторопил ее старик. – Процеживай в эту большую металлическую кружку.
Пожилая женщина поохала, покачала головой, а потом накрыла марлей кружку, рассчитанную на 450 мл и вылила туда всю жидкость из кастрюли.
– Теперь неси обычный стакан.
– Треснет. Горячее же.
Старик прикоснулся рукой к кружке с жидкостью, а потом произнес:
– Не треснет. Отвар теплый.
– Как теплый? Он только что кипел.
– Значит, остыл, пока ты марлю искала.
– Ты снова чудишь, старый?
Она поднесла свою руку к металлической кружке и обомлела.
– Этого не может быть!
– Может, – успокоил ее старик. Это не простой отвар. Неси стакан.
Она подошла к кухонному гарнитуру, открыла дверцу навесного шкафчика и извлекла оттуда стакан.
– Вот. – Поставила она его рядом со стариком. – Твой стакан.
Тот его взял в руку, покрутил, а потом вернул на стол.
– Годится!
– Тьфу, ты! – покривилась старуха. – Будто собственное вино собрался дегустировать.
Он покосился на супругу, но ничего не сказал. Отвар в стакан он наливал бережно, хотя руки немного тряслись.
– Переборщил немного.
– Чего ты там все кряхтишь? Взялся уже, пей, давай.
Старик немного отлил отвара обратно в кружку, а потом снова посмотрел на стакан.
– Вот. Сейчас в самый раз.
Старуха даже хмыкнула. Старец приставил стакан к губам и в несколько глотков выпил все содержимое. Его спутница мельком бросила на него свой взгляд, а потом вздрогнула и испуганно отбежала от него в сторону.
– Чур… чур… – замахала она рукой.
– Что?
Она схватила с комода зеркало и протянула ему. Он взглянул на себя в зеркало и улыбнулся.
– Красавец! А-а, как я тебе?
Перед старухой стоял не восьмидесятилетний старик, а молодой двадцатичетырехлетний парень.
– Колдовство какое-то!
– Нет. Это правильно подобранный отвар. Давно хотел его испробовать и вот, наконец, решился.
– И надолго ты стал молодым?
– Пока опять годы не наберу.
– Я тоже хочу стать молодой.
– Хорошо.
Он тоже налил ей отвара и поставил стакан рядом с ней.
– Ну что же ты пожалел для меня жидкости-то?
Она в стакан добавила из кружки и приложила его к губам.
– Не-е-е-т, стой, что ты делаешь? Остановись… немедленно…
Но она уже не слышала слов. Старуха мгновенно опустошила весь стакан. Ее платье упало на пол, а поверх его раздался, плачь новорожденной девочки.
– Какого черта! Бестолковая ты старуха… Что мне теперь с тобой делать? У меня нет времени нянчить детей. Теперь придется тебя к кому-нибудь пристроить.
И опечаленный юноша взял на руки новорожденного ребенка и немного покачал. Ее плач стал тише. Вскоре девочка закрыла глаза и тихонечко засопела.
Заросший бурьяном и кустами, храм стоял, словно призрак, на краю забытой деревни. Когда-то он был центром жизни, местом молитвы и надежды для всей округи, но теперь был лишь печальным свидетельством времени. Белый камень, из которого был выстроен храм, покрылся трещинами, словно морщинами старика. Купол, венчавший его вершину, провалился, обнажив пустую нишу. Окна, когда-то украшенные витражами, были разбиты и заколочены досками, словно закрытые глаза, не желающие видеть мир, который больше не узнает их. Дверь, украшенная резным орнаментом, прогнила и висела на одной петле, словно приветствуя прохожего, чтобы тот заглянул внутрь.
Внутри царила полутьма, пробившаяся через трещины в стенах и прорехи в крыше. Пыль, словно пелена, окутывала все, скрывая былое великолепие. На полу лежал слой опавших листьев, занесенных ветром, а в воздухе витал запах сырости и гниения. Стены храма были украшены фресками, но время и погода стерли большую часть их красок. Лишь местами проглядывали лики святых, их потускневшие глаза смотрели с высоты на пустоту, словно скорбя о былом величии. Иконостас, когда-то богатый и сияющий, был разрушен. Иконы, украшенные драгоценными камнями, были разбиты и разбросаны по полу, словно осколки забытых молитв. В алтаре стоял опрокинутый стол, покрытый пылью и паутиной. На нем лежали потрепанные книги, пожелтевшие от времени. В них были записаны молитвы, которые когда-то звучали в этом храме, но теперь остались лишь тихим эхом в пустоте. Ветер гулял по разрушенным коридорам, проносясь сквозь проломы в крыше, заставляя скрипеть старые балки и шелестеть опавшими листьями на полу. Казалось, что сам храм стонет от боли, от осознания своей беспомощности перед лицом времени. Он был заброшен, забыт, но в нем еще жила тайна, напоминающая о некогда жизненной силе и величии, которые когда-то окутывали его стены.
– Вот мы и пришли, – обернулся Николас к своему другу Евгению.
– Мрачное местечко, – отозвался тот. – Эти стены, наверно, пережили инквизицию. Только во времена революции ее разграбила «Красная армия», а служителей расстреляли, как врагов народа.
Николас, как человек, видавший еще и не такое, мог и сам многое рассказать другу, но он молчал, внимательно осматривая стены бывшего храма. В его взгляде можно было увидеть не только грусть, но и мудрость, которую ему подарил жизненный опыт. В его образе не было излишней напыщенности. И одет он был просто, но аккуратно. В его движениях чувствовалась уверенность, но не наглость. Слегка скрученные темные волосы обрамляли овальное лицо. А широкие скулы, прямой нос и густые брови, были так присущи его народу, что и он унаследовал от них эти черты славянской внешности. В его глазах, темно-карих, как черный чай, сквозила определенная грусть, возможно, от прожитых лет, но также и скрытый огонь. Его челюсть была резкая, но не грубая, указывающая на упрямство и силу характера.
Евгений был младше его лет на пятнадцать. Но в его глазах, светлых, почти голубых, как летнее небо, читалась уже не юношеская беззаботность, а опыт, накопленный за короткие, но насыщенные годы. Лицо было открытым, с легкой веснушчатостью на щеках, свидетельствовавшей о частых встречах с солнцем, возможно, на морском побережье или в поле. А светлые волосы, чуть вьющиеся, были коротко острижены, небрежно, но аккуратно. В них, словно в лучах солнца, играли переливы золотистого и пепельного оттенков.
Паренек был стройным, но не худым. И в движениях чувствовалась определенная грация, легкость, которая не была связана со слабостью. Скорее, она говорила о внутренней силе, которая не требовала громких жестов и напряжения.
Его не броская, но качественная одежда подчеркивала спортивное телосложение. А в образе не было ни малейшего намека на неуверенность, но и не было и напыщенности. Он был спокоен и уверен в себе, и эта уверенность исходила не из внешних атрибутов, а из внутреннего мира, который скрывал за спокойным взглядом и легкой улыбкой.
Евгений был человеком действия, но в то же время не лишенным мечтательности. Его душа была открыта для всего нового, и он был готов к любым переменам, которые несет ему жизнь.
Они быстро руками прошлись по полкам, отодвигая в сторону массивные пыльные фолианты и древние свитки.
– Сначала полки, – произнес Николас. – Здесь могут быть спрятаны ценные артефакты, а потом перетряхнем всю эту библиотеку.
Евгений кивнул и тоже приступил к работе. Образовалась тихая рабочая атмосфера. Отчетливо было слышно, как завывает ветер, попадая через окна к разрушенным стенам коридоров. Отодвигая очередной пыльный фолиант библии в сторону, с полки на каменный пол полетел предмет и со звоном ударился так, что немного подпрыгнул вверх, а только потом неподвижно замер у ног Николаса. Тот наклонил голову вниз и пригляделся.
– Твою ж… Что это? – пригляделся он. – Зеркало? А что оно на полках книг делает?
Небольшое зеркальце с ручкой было скрыто в деревянной оправе и лежало стеклом вверх. Николас бы не придал этому никакого особого значения, а просто стал и дальше просматривать полки с книгами, если бы не заметил одну очень странную вещь. Во-первых, зеркало оставалось целым после столь сильного падения. Наши современные зеркала просто не выдержали такого падения и разлетелись вдребезги, никакая оправа им бы не помогла. А во-вторых, на самом зеркальном стекле нахватало одного маленького фрагмента. Будто бы его специально срезали каким-то инструментом, подобно нашему стеклорезу. Зеркало каким-то образом лишилось двухсантиметрового участка стекла.
– Что за черт! – выругался тот и потянулся за зеркалом.
Локтем он задел стопку старых кирпичей, которая стояла возле книжных полок. Видимо кто-то раньше мечтал убраться здесь, а храм реставрировать, но бросил это занятие, когда понял, что сносить нужно все в ноль. Стены здесь до того хрупки, что браться за восстановление – это пустая трата времени и денег.
Неудачно ударив по стопки локтем, пару кирпичей, что лежали наверху полетели вниз и ударились точно об это старинное зеркало. Николас даже сильно зажмурил глаза.