Анна Белинская
Буду твоей Верой
4.
В фойе на первом этаже не протолкнуться.
Я стою в очереди в гардероб за пальто, нервно сжимая номерок пальцами. По понедельникам после пар мы с ребятами из книжного сообщества «Читаем вместе», в котором я состою вот уже второй год, встречаемся в главном административном корпусе. У меня есть всего минута, чтобы одеться и перебежать, старательно избегая луж, от экономического корпуса до главного. И я даже не успеваю ничем перекусить, о чем жалобно напоминает урчащий желудок. То, что двумя парами ранее в нем побывал злаковый батончик, он, естественно, не помнит. Зато хорошо помнит мамины жирные оладьи, которые так некстати отложились в подсознании.
Гардеробщица сегодня одна и носится между рядами одежды, ежесекундно взращивая очередь из студентов.
Я начинаю считать, сколько передо мной человек, и когда дохожу до двенадцати, слышу слева от себя противный знакомый голос:
– Мы вместе, правда, подружка?
Карина, Альбина и две девочки из второй группы встают рядом со мной и улыбаются самыми сахарными улыбками, на какие только способны.
Я оборачиваюсь назад и вижу длинный хвост из студентов.
Прямо за мной в очереди стоят два парня, которые с восторгом смотрят на Дивееву.
– Нет, – грубо бросаю я и отворачиваюсь, собираясь продолжить подсчет.
Еще чего не хватало. Пусть идут в конец и ждут своей очереди.
В тот момент, когда тяжелая рука Карины падает мне на плечо, у меня подгибаются колени, а очки спадают на нос. Я задираю голову, потому что дива местного разлива намного выше меня, и вопросительно смотрю на нее.
– Это она так шутит. – Карина наигранно смеется, и от этого мерзкого звука я морщусь. – Вы же позволите, мальчики? – просит она пропустить вперед себя и свою свиту.
Мальчики точно гипнотизированные кивают и пропускают четырех наглых студенток. Плечу становится легче, когда рука-гиря исчезает, но зато затылком я чувствую, насколько близко стоит Дивеева, просверливая в моей макушке дыру.
«Ну когда же уже?» Мне хочется топнуть ногой, чтобы поторопить гардеробщицу. Я начинаю злиться, когда замечаю, как к одному студенту впереди меня подходят еще по несколько вот таких вот Карин, и очередь из девяти человек молниеносно вырастает до четырнадцати.
– Вера, у тебя новые ботильоны? – громко раздается у меня за спиной. Настолько громко, что оборачиваются все и выискивают ту самую Веру в новых ботильонах.
Я медленно поворачиваюсь к Карине. Мое тело сковано из-за пристального внимания студентов, которые отчего-то прервали разговоры и уставились на мои замшевые полусапожки.
– Альбин, я не узнаю, это Джимми Чу или Александр Маккуин? – деланно восхищенно спрашивает Карина.
– Карина, ты что? – оскорбляется Альбина, театрально прикладывая ладонь ко рту. – Как можно не узнать стиль «Секонд-хенд»? Это же из их последней коллекции.
Они начинают наигранно смеяться, и ведомое стадо подхватывает их веселье, закатываясь безудержным глупым хохотом. Их смех – словно плевки со всех сторон, от которых хочется немедленно отмыться. Я чувствую, как под очками увлажняются глаза, но позволить себе проявить слабость и расплакаться перед ними – значит унизить себя еще сильнее. Мне так противно и почему-то стыдно, что хочется сесть на корточки, как в детской игре, сложить руки домиком и спрятаться в нем, пока не отступит опасность.
Все продолжают смеяться надо мной, хотя даже не знают моего имени. Для них сегодня я – объект веселья, потом будет кто-то другой, возможно, даже тот, кто сейчас насмехается со всеми.
Я смотрю на Карину. Она явно чувствует себя победителем. Такие девушки, как она, подпитывают свой эгоцентризм и озлобленность насмешками и издевательствами, самоутверждаются за счет других – «не таких, как все», слабых и неугодных.
– А вы, дорогие подружки, – я натягиваю дружелюбную улыбку, – должно быть, очень часто посещаете «секонд-хенд», раз в курсе всех последних коллекций.
С этими словами я вырываюсь из кольца малодушных и несусь в ближайшую уборную. Закрываюсь там и даю наконец-то волю слезам. Снимаю очки, чтобы удобнее было плакать, и усаживаюсь на корточки, прижимаясь к двери.
Слезы даже не пытаюсь утереть – пусть вытекут все. Я высмаркиваюсь в салфетку и трогаю замшу нового полусапожка. Потом опускаю взгляд и рассматриваю теплое темно-зеленое платье ниже колен с белым воротничком, зажатые в руке круглые очки и черные плотные колготки. Обида за себя перерастает в злость, и все, что на мне надето, вдруг кажется полной безвкусицей. Слова Дивеевой принимают реальные очертания, и я корю себя за то, что своим пуританским видом удобряю почву для насмешек Карины.
Еще утром, стоя перед зеркалом, я выглядела довольно мило и искренне верила в то, что Артем Чернышов тоже так посчитает. Я хотела понравиться ему, но вместо этого только привлекла внимание Дивы и вызвала насмешки.
Я не умею быть модной, да и возможности такой нет, но, как показала практика, важно не только наличие мозгов в голове, но и то, во что и как ты одет.
Поднявшись с пола, я умываю красный распухший нос, надеваю ненавистные очки и шагаю в гардероб в надежде, что толпа рассосалась.
5.
– Куда собрался? – доносится из прихожей голос мамы.
– Я же говорил, что иду на игру с пацанами. – Я слышу возню брата и звук застегивающейся молнии.
– Ром, возьми Веруню с собой, будь братом. Что-то она загрустила совсем, – шепчет мама умоляющим голосом, наверняка уверенная в том, что я не слышу их из комнаты с открытой дверью, которая находится через два метра от них.
Это действительно так.
После того как забрала вещи из гардеробной, я не пошла на читательский брифинг. Вряд ли кому-то из ребят понравится лицезреть мой распухший нос и красные глаза, да и настроение не годилось для того, чтобы обсуждать предстоящий марафон «Ночь в библиотеке».
Домой я возвращалась уже не с такой фанатичной аккуратностью. Один раз мне даже захотелось специально наступить в грязную лужу и испачкать опротивевшие замшевые сапоги. Но благодарная умница-дочь во мне не позволила совершить столь неблагоразумный поступок обиженной девочки, напомнив, какого труда стоит моим родителям одевать нас с братом.
Злясь на саму себя, я хотела утроить протест, бойкот и наказать себя отказом от обеда, но мамины котлеты призывно смотрели на меня из глубокой жаровни, а воздушное картофельное пюре так и манило проверить, настолько ли оно нежное, как кажется на первый взгляд.
И я проверила.
Отказаться пришлось от чая с конфетами, но это я сумела пережить.
Я наспех сделала домашнюю работу, но не стала садиться за проект Бубновского. Вместо этого решила пострадать, завалившись в кровать и обняв любимую желтую подушку в виде улыбающегося смайла в очках, которую мне подарил брат на восемнадцатилетие. Включила плейлист под названием «Поплакать» и воткнула наушники, сделав музыку ненавязчивым фоном.
– Издеваешься, мам? – шепчет Рома. – Ты видела ее лицо? Она мне всю репутацию испортит.
Вот же гад!
С другой стороны, он прав. Сейчас я выглядела как унылый смайл и вряд ли смогла бы составить брату хорошую компанию.
– Какую репутацию? Лентяя и оболтуса? – возмущается мама.
Обожаю ее.
– Ну, ма-ам, – канючит братец. – Ребята из компании даже не знают, что у меня есть сестра.
– Вот и узнают. Иди, пригласи Верунчика с собой. Пусть отдохнет от своих учебников, – не сдается мама.
– Там компания не для Веры, мам, – говорит Рома.
Я вынимаю наушники из ушей и приподнимаю голову, чтобы лучше их слышать.
– И какая там компания? – В голосе мамы звучат напряженные нотки. – Ну-ка, признавайся, паршивец. – До меня доносится хлесткий удар, и я хихикаю, представляя, как мама лупит кухонным полотенцем по заднему месту моего уже не маленького брата. – С кем ты связался?
Ромыч часто огребает от родителей. Особенно за оценки. Гены в нашем с ним случае распределились неравномерно. Весь ум достался мне, а Роману – приторная для парня привлекательность.
Мой брат тот еще ловелас-красавчик. Армия из его поклонниц исписала все стены и лифт в нашем подъезде. Практически каждые выходные папа гоняет его с тряпкой, заставляя оттирать любовные послания вроде: «Рома, я люблю тебя!» или «Рома из 11В + Вика из 9А = ЛЮБОВЬ», где надпись «Вика из 9А» постоянно меняется на новое имя и класс. Когда я училась в одиннадцатом классе, а брат в девятом, женские туалетные кабинки уже были исчерканы признаниями в любви моему брату.
Ромке не нужно стараться производить впечатление, ведь его яркая симпатичная внешность уже сама по себе привлекает внимание противоположного пола. И даже вещи, на которые из семейного бюджета выделяется аналогичная сумма, на нем смотрятся более стильно и модно.
– Эй, за что? – вопит брат. – Да нормальные там ребята. Просто не такие заучки, как наша Вера.
Ну понятно. И брат туда же.
Сегодня день моего полного уничтожения.
Стремная босячка-заучка в очках и дешевых сапогах из секонд-хенда.
А мне ведь даже не обидно. Потому что так и есть.
– Ну-ка, рот закрой, – шикает на него мама. – Живо вернулся и взял с собой сестру. Иначе никуда не пойдешь. А, кстати, ты сделал алгебру? – понижает голос мама.
– Понял. Я за Верой.
– То-то же, – удовлетворенно хмыкает мама.
Чтобы попасть в нашу комнату, Роме нужно сделать всего пару гигантских шагов. Я даже успеваю прикрыть глаза и притвориться спящей.
– Ты не спишь.
Я чувствую, как брат на меня смотрит.
– Я все слышала. И никуда не пойду. – Я накрываю голову подушкой, давая понять, что разговор окончен.
– Слава богу, – облегченно выдыхает брат.
Вот же мелкий паршивец! Хотя эта тушка ростом с жирафа и весом бегемота явно не вяжется со словом «мелкий».
Я бросаю подушку в брата, и тот ловит ее, причем таким выверенным движением, что берет гордость от того, что он хотя бы что-то умеет.
– Мам, я ее уговаривал, она не хочет, – кричит он, подбрасывая подушку в руках.
Не могу я злиться на этого балбеса и расплываюсь в улыбке.
Ромка тоже.
Потом выражение его лица становится серьезным, и я улавливаю в нем уже совсем не пацанскую игривость, а мужские черты. Он подходит ближе и усаживается рядом, отчего моя полуторная кровать прогибается под его весом. Кивком указывает мне подвинуться и закидывает тяжелые ноги на персиковое пушистое покрывало.
– Ну, что случилось, систер? – Мы поворачиваемся к друг другу лицом, подпирая щеки руками. – Кто посмел обидеть моего очкарика? – Из большого и указательного пальцев Ромка делает полусердце – старый, но не забытый и дорогой нам жест.
При всех наших взаимных колкостях и подначиваниях мы остаемся семьей. До его четырнадцатилетия мы были не разлей вода. Я делала за него домашку, а он защищал меня от обидчиков. Он же подарил мне первые крутые наушники, которые он купил на деньги, скопленные от бабушкиных: «На, внучок, на мороженое». Первая его драка случилась из-за меня, потому что мальчик из соседнего дома назвал меня «очкастой жабой» и разбил мои очки. Первый мой кулинарный шедевр был опробован братом, после чего я выхаживала его от пищевого отравления. Я научила его завязывать шнурки, а мое умение плевать из камыша на дальность – заслуга Романа.
Но когда ему исполнилось четырнадцать, Ромка вдруг заметил, что он – парень и на него заглядываются девчонки. Новая компания, первая бритва, бальзам для бритья и ночные переписки с подружками – я даже не заметила, как быстро мой брат вырос. Но точно знала, что случись у кого-то из нас беда или неприятность, мы, как и раньше, соединим две половинки сердца, напоминая, что мы есть друг у друга.
Левой рукой сооружаю корявое полусердце и пристраиваю к красивым ровным пальцам брата. Мы долго разглядываем одно большое родное сердце. Прямо как в детстве.
– Кому мне надрать задницу? – с улыбкой спрашивает брат.
Я хохочу. Если бы все было так просто…
– Наверное, мне. – Я пожимаю плечами. Никто ведь не виноват, что его сестра – объект насмешек.
– Я серьезно, Вер. – Ромка хмурится и внимательно вглядывается в мое лицо. – Только скажи.
– Обязательно скажу, Ром, – улыбаюсь и убираю со лба брата упавшую темно-русую прядь, такого же оттенка, как у меня.
– Пойдешь со мной? – спрашивает он и смотрит на время в телефоне.
Я задумываюсь.
А почему бы и нет? Кроме как в библиотеке и питомнике, я давно нигде не была, а пострадать успею завтра на парах, глядя на потрясающее лицо Артема Чернышова, такого красивого и такого неприступного для меня.
– Только чтобы побесить тебя. – Я вскакиваю с кровати и выдвигаю по очереди ящики комода с вещами. – Что мне надеть?
Я рыскаю глазами по полкам, прежде чем выудить оранжевый свитер крупной вязки, которому не меньше четырех лет. Со старшей школы в комплекции я не изменилась. Я показываю его Ромке.
– Этот пойдет?
Мой брат удрученно вздыхает, накрывает лицо ладонью и кричит:
– Мам, так что там с алгеброй?
6.
– Вот черт, – чертыхается Рома, взглянув на время. – Из-за тебя, между прочим, опаздываем. – Он бросает на меня недовольный взгляд сверху вниз, а потом брезгливо морщится, когда рядом с его носом возникает подмышка пожилого тучного мужчины.
Хихикаю, вжимая голову в плечи.
Я сижу, зажатая с обеих сторон молодыми людьми с опущенными в телефон головами. В их ушах беспроводные наушники, а на лицах – застывшее выражение: «Мне на всех плевать». Даже если бы одному из них в лицо упирался огромный беременный живот, они бы и не заметили. Вся их жизнь там, в виртуальном мире информационных технологий.
– Присаживайтесь.
Я встаю, освобождая место для пожилого мужчины, лицо которого покрылось каплями пота. Мне и самой невыносимо жарко и душно. Час-пик в метро – тот еще квест на выживание: с самого начала тебе нужно каким-то невероятным образом попасть в общий ритм движения к эскалатору, потом таким же образом выбраться из него, потому что на выходе тебя понесет один бешеный горный поток, и не факт, что в нужном тебе направлении. Дальше стоит применить всю свою наглость, юркость и ловкость, чтобы успеть запрыгнуть в вагон и не быть задавленным дверью. Но даже если ты успешно прошел все предыдущие этапы, это совсем не значит, что ты выживешь в вагоне. Скорее, задохнешься от недостатка кислорода и изобилия противных запахов.
– Спасибо, доченька.
Мужчина протискивается мимо меня, задевая мои очки и отдавливая ногу. Его великанский размер против моего мизерного очевиден, поэтому, когда он приземляется на то место, где была сдавлена я, не заметить падение астероида невозможно.
Оба парня наконец-то возвращаются на землю и пытаются установить зрительный контакт с горящим табло станций. В этот момент они понимают, что давно проехали свои остановки, и пробуют пробиться к автоматической двери. Это сделать крайне сложно. Чтобы пробраться к выходу, нужно разыграть знаменитые «пятнашки», переставляя и меняясь друг с другом местами.
– Так что ты там говорил? Из-за меня опаздываем? – обращаюсь я к брату, оставаясь стоять рядом с ним, несмотря на освободившиеся два места.
– Конечно, – хмыкает он. – Ты так долго выбирала шмотки, как будто твой гардероб размером со Вселенную.
Мне хочется рассмеяться, но я не могу себе этого позволить, потому что сзади меня кто-то подпирает, а спереди – впиваются колени полного мужчины, которому я уступила место.
Вообще-то, брат прав. После того как он высмеял мой оранжевый свитер, я долго сомневалась, что надеть. То, что предлагал Ромка, мне виделось не практичным. Узнав, что мы собираемся на игру в большой спорткомплекс, я предположила, что в таких помещениях прохладно, а мерзнуть мои кости не любят.
Все теплые свитера брат забраковал, и пару раз мы даже сцепились, пока не вмешалась мама, грозно рявкнув на Рому. В конце концов, мы сошлись на темно-синей водолазке, которую я заправила в черные джинсы. Волосы пришлось распустить, хотя я терпеть этого не могу. Они мне жутко мешают, а в тандеме с очками превращают меня в пятнадцатилетнего подростка, но брат выдвинул ультиматум: либо так, либо я остаюсь дома. Но после всех манипуляций с переодеванием оставаться дома было равносильно расточительству времени, а моя рациональная натура категорически не приемлет сие попустительское отношение к делу. На том и порешали.
В шум вагона метро врывается «Траурный марш» Шопена, доносящийся из кармана ярко-красной куртки моего брата. Возможно, я бы покраснела от стыда, если бы хоть кто-то из плотно набитого вагона обратил на нас внимание. Но дело в том, что в огромном мегаполисе до тебя никому нет дела, и чем-то удивить здесь практически невозможно.
– Да подъезжаю я, – басит в трубку Ромка. – На меня два билета возьмите. Да, ты не ослышался, два. Все, давай, потом объясню. – Он отключается и заталкивает телефон обратно в карман.
– Так что за игра? Ты мне не сказал. – Пока мы едем, мне хочется подробнее узнать, на что я променяла сегодняшний вечер страданий.
– Турнир по гандболу. Игра за выход в четвертьфинал, – сообщает Рома.
Гандбол. Это там, где бросают друг другу мяч?
Я пытаюсь вспомнить, что знаю про гандбол, и понимаю, что практически ничего. Это довольно непопулярный вид спорта, как мне кажется.
– Не знала, что ты интересуешься гандболом.
– Леха, мой друг, играет в юношеской команде, – пожимает плечами Ромыч. – И мы компанией ходим к нему на игры. Да я и сам как-то… – Он замолкает на полуслове, так и не договорив.
– В смысле? – Я пытаюсь повернуться и посмотреть ему в лицо. – Тоже играл?
– Ну было дело… – мнется стыдливо брат, будто сознается в каком-то преступлении. – Так, на несколько тренировок походил.
Вот оно что! А я все понять не могла, откуда у него такие ловкость и гибкость в движениях.
– Я и не знала. А почему бросил?
Ну надо же… Как же так, живя с ним в одной комнате, я не заметила, чем увлекается мой младший брат?
– Да у меня уже возраст… Ну, знаешь, надо было, типа, раньше начинать, – пытается отмазаться Ромка, забегав глазами по вагону.
Вот жук хитрый!
– Ой, да не ври ты. Скажи, что просто лень на тренировки ходить, – смеюсь я. – Придумал тоже, возраст.
– Да там занятия каждый день по три часа, никакой личной жизни, – обиженно бухтит мой лентяй-брат и отворачивается.
Мне хочется отвесить ему подзатыльник, но, во-первых, я не дотянусь, а, во-вторых, объявляют нашу остановку.
7.
Напротив входа волейбольной арены, подсвеченной уличными фонарями и редкими огнями самого комплекса, переминается небольшая компания ребят. Почему-то я сразу понимаю, что они по наши с Ромкой души. Три парня и две девушки пританцовывают на месте, щурясь от промозглого осеннего ветра. Да, московская осень сурова, но вовсе не от того, что слишком зла – просто хочет, чтобы люди согревали друг друга, дарили тепло и заботу и проводили добрые семейные вечера вместе за чашкой душистого мятного чая.
Я цепляюсь за локоть брата и, спасаясь от колючего ветра, прижимаюсь к нему, когда переходим через дорогу к Арене.
Ребята сразу замечают нас, и я уже на расстоянии чувствую, как девушки сканируют меня рентгеновскими лучами, задержавшись на моей руке, впившейся в локоть брата.
Оу, для них я сейчас незнакомка-соперница, и они меня уже ненавидят. А вот во взглядах парней я читаю интерес, но не мужской, к сожалению, – скорее, недоумевающий и вопрошающий, что эта простушка в очках делает рядом с их крутым другом.
– Здорова, пацаны! – Рома приветственно пожимает руки парням. – Снежана, Анжела, привет, девчонки.
Что? А можно повторить имена девочек? И уточнить, кто из них кто.
Мне хочется спросить, настоящие ли у них имена или из разряда: «А какое тебе нравится, красавчик, такой я и буду», но решаю тактично промолчать. Моего вылетевшего смешка и так было достаточно.
– Всем привет. – Я улыбаюсь, как дурочка в очках, и машу ребятам. – Я Вера, девушка Ромы.
Воцарившуюся тишину нарушает звук двух падающих челюстей: Снежаны и Анжелы. Их лица… Это надо видеть. Точно застывший кадр с непомерно обалдевшим Николасом Кейджем из «Поцелуя вампира».
– Она шутит, – первым отмирает брат и наигранно смеется, толкая меня в бок. – Вера моя сестра.
Ну вот, мой брат-балбес, как всегда, все испортил. А ведь лица Снежаны и Анжелы могли бы стать новым популярным мемом.
Парни начинают смеяться, тогда как близняшки с именами-фантазиями соискателей быстрой любви непонимающе смотрят то на меня, то на брата.
– А мы не знали, что у тебя есть сестра. – Парень в темном укороченном пальто слегка наклоняется и с неподдельным интересом пытается рассмотреть меня за запотевшими от осенней сырости очками.
– Еще бы, – хмыкает Ромка. – Она приемная. Родители недавно ее удочерили.
Теперь челюсть падает у меня.
Вот же паршивец.
Ладно, братишка, счет один-один, но вечер обещает быть долгим. Я не привыкла, чтобы последнее слово оставалось за кем-то другим.
– А куда им было деваться? Единственный родной сын полный дурак, а теперь хотя бы есть, кем гордиться, – парирую я.
Ромка лыбится и щипает меня за нос. Два – один. Так-то.
– А ты прикольная, Вера. – Парни веселятся под недовольный скрежет зубов Снежаны и Анжелы.
Двигаемся, девочки, двигаемся, сегодня обиженная и униженная Вера будет править балом.
***
Кажется, в Пентагон попасть легче, чем в Спортивный Волейбольный Комплекс. Нас досматривали серьезнее, чем в аэропорту, и не заглянули разве что только в трусы.
Мои глаза расширяются, а рот невольно открывается, когда мы попадаем на главную спортивную арену. Два яруса из сине-голубых трибун практически под завязку заполнены скандирующими болельщиками с флагами, дудками и прочей спортивной атрибутикой.
Мне хочется пойти туда, где толпа с плакатами активно выкрикивает «Сибирские медведи! Вперед к Победе!» и пристроиться к ним. Но Ромка недовольно одергивает меня и тянет за водолазку, уводя в противоположную сторону.
– Это не наши, – твердо говорит он.
А кто наши? Хотя мне-то вообще до лампочки, кто наши, а кто нет. Я хочу к тем веселым ребятам, потому что в секторе «наших» царит гармония. Как будто болельщики «наших» заведомо знают о неблагоприятном исходе игры, поэтому собрались здесь не ради того, чтобы веселиться, а помолиться за любимую команду.
По численности трибуны с «нашими» в раза четыре превосходят «не наших», но атмосферу задают болельщики из Перми. То, что они из Перми, мне поведал брат, а также рассказал, что сегодня проходит игра за Первенство России среди юниоров между нашими «красно-синими» и «Сибирскими медведями».
Я кручу головой, разглядывая рекламные борта, небольшой информационный экран и спящих «наших» болельщиков. Я даже подумываю предательски перебазироваться на сторону противника, как после громкого объявления ведущим команды «Гандбол-Москва», «наша» трибуна взрывается безудержным ревом.
Откуда у них барабаны? Они что, прятали их под сидениями?
Болельщики красно-синих вскакивают со своих мест и оглушающе приветствуют выбежавших на поле спортсменов. Толпа бушует и сходит с ума, пока ведущий перечисляет фамилии игроков, среди которых я отчетливо слышу одну: Егор Бестужев.
Егор Бестужев?
Я надвигаю очки на глаза, как будто это поможет разглядеть парня в красных трусах.
Эх, мне бы сейчас еще одни очки.
Я прищуриваюсь.
Блин, ну точно он.
Толкаю брата в ребро, мило воркующего то ли с Анжелой, то ли со Снежаной, – я не запомнила, кто из них кто.
– Ромыч, это кто? – Я киваю на разминающегося парня в синей футболке с эмблемой спортивного клуба. – Тот, что в красных трусах приседает.
– Они все в трусах. Вообще, это шорты, – смеется мой брат.
– Да, но не все в красных.
– Это значительно сужает круг разыскиваемых, – весело отзывается он.
– Не тупи, Ром, – злюсь на брата. – Вон тот, самый высокий.
Мой одногруппник и правда самый высокий в команде, и мне почему-то кажется, что для этого вида спорта быть невысоким, но ловким и легким в движениях гораздо важнее, чем рослым неповоротливым увальнем.
– А-а, это Бес – лучший бомбардир1 команды, – с гордостью декламирует Ромыч. – Чертов непрошибаемый танк, – восхищается он.
Пф. Я хмыкаю.
Кто такой бомбардир, мне не известно, да и мало интересует, если честно. Но то, что он лучший, меня слегка коробит. Я не думала, что Бестужев – человек, которого преподаватели знают исключительно по опущенной на руки макушке во время сна на парах, – может быть хоть в чем-то лучшим.
А вот с тем, что он – непрошибаемый танк, я полностью согласна. Его называют чужим именем, а он лишь равнодушно зевает в ответ.
– Прогульщик и двоечник, вот кто он, – возмущенно говорю я, но брат, скорее всего, не слышит меня. В этот момент судья дает гудок, и болельщики начинают скандировать под звуки барабанов и мотивирующих музыкальных хитов.
***
Я даже не пытаюсь понять правила игры, поскольку слежу исключительно за парнем с коротко стриженными волосами. Когда мяч попадает в руки Егора Бестужева, я готова взять свои слова обратно.
Черт возьми, он просто фантастически двигается.
Даже я, полный профан, закрываю лицо руками и поджимаю пальчики ног, когда Бестужев атакует. И искренне недоумеваю, как сетка выдерживает его смертельные броски?
Трибуна ликует и свистит, снова и снова выкрикивая фамилию Егора. Но больше всего меня поражают болельщицы с третьего ряда, на чьих футболках изображено грустное лицо Бестужева с кричащей надписью: «Егор – самый лучший! Мы тебя любим!». Девчонки скачут и размахивают руками, пытаясь привлечь его внимание. Они бы с радостью сорвали с себя эти футболки и, я уверена, бросили ему вместе с номерами своих телефонов. Даже Анжела и Снежана, облизываясь, поедают глазами Егора, напрочь забыв про моего брата.
– Бестужев безошибочно передает мяч нападающему Алексею Воронину. Защитник «Медведей» не успевает блокировать передачу Бестужева. Воронин входит в линию. Внимание! – сокрушается на всю арену комментатор.
– Леха, давай, Лех! – кричит Ромка, прыгая на месте.
Я пытаюсь разглядеть, что происходит на поле, но беснующаяся, точно под энергетиком, толпа вскочила со своих мест и загородила обзор.
– Го-ол! – От крика содрогается арена. – Благодаря тактической передаче Егора Бестужева, Алексей Воронин увеличивает преимущество красно-синих перед «Медведями». Вот это игра, товарищи! – вещает откуда-то сверху комментатор.
– Егор! Егор! Егор! – скандируют трибуны, сопровождая общее ликование ударами барабанов и адским гулом вувузелы2.
И хотя мяч в ворота забросил некто под фамилией Воронин, даже я понимаю, что если бы не ловкость и скорость Егора, то вряд ли бы у нападающего получилось это сделать самостоятельно.
– Красно-синие вперед! Вас Егор не подведет! Егор! Егор! Егор! – Кажется, я кричу вместе со всеми.
Глаза моего брата горят от восторга, на лицах остальных парней застыло выражение подобострастия, а девчонки и вовсе готовы передраться за внимание местной звезды гандбола. И только Бестужев с равнодушным – все с тем же невозмутимым видом – утирает краем футболки вспотевшее лицо и лениво подмигивает фанаткам из третьего ряда в именных футболках. Девушки визжат, падают в обмороки и бьются от счастья в конвульсиях.
Популярность моего одногруппника слегка озадачивает и сбивает меня с толку. Я учусь в одной группе со спортивной звездой, что ли?
Каждая из этих болельщиц прямо-таки мечтает прижать к носу пропитавшуюся по́том футболку Бестужева, а я дышу с ним одним воздухом в аудитории и ничего о нем не знаю. Если бы девчонки из третьего ряда об этом узнали, живой я с этой игры точно бы не выбралась.
– И-и-и лучшим бомбардиром игры становится… Его-ор Бес-с-стужев! – протягивает ведущий, точно на боксерском ринге.
У меня уши в трубочку сворачиваются от частого упоминания имени Бестужева. За полтора года обучения с ним в одной группе я не слышала о нем столько, сколько за последние полтора часа своей жизни.
Значит, вот ты какой, одногруппник с вечно «грустными» бровями и скучающим выражением неидеального лица.
***
– Ромка, постой. – Я вылавливаю брата, вышагивающего с голым торсом из душа. – Иди сюда, разговор есть. – Хлопаю по постели, приглашая Рому присесть. – И прикройся, не травмируй мою психику.
Пока жду брата, скрывшегося за занавеской, разглядываю завораживающие вращающиеся планеты на потолке. Ночной полумрак и подобие звездной россыпи над головой наполняют комнату загадочностью и волшебством.
Удивительно, что сегодня он снова заработал. Ночник. Он вырос вместе с нами. Его нам с братом подарила бабушка, и он настолько древний, что механизм давным-давно проектора вышел из строя. Ромка хотел его выбросить, а мне он дорог. В детстве, когда я болела, мне нравилось наблюдать за плавным вращением звездных систем. Они успокаивали и перемещали меня в придуманный сказочный волшебный мир, где я была прекрасной принцессой без очков, а моими верными друзьями были гномы. Тогда мне казалось, что я даже быстрее выздоравливала. Я сохранила этот ночник в качестве настольной лампы, а сегодня он меня удивил и вновь вернул ту самую сказку из детства.
– Ух ты! Заработал? – Ромка удивляется не меньше меня и плюхается на кровать. – Че за разговор, сестренка? – Он зевает, не потрудившись даже прикрыть рот. – Спать страсть как хочется.
Я жмусь и потираю вспотевшие ладони о простыни. Не знаю, с чего начать разговор, чтобы Ромка вдруг не так понял мой возникший интерес.
А он может.
– Ром, а откуда ты знаешь Егора Бестужева?
После игры брат с ребятами некоторое время зависали в раздевалке парней из команды красно-синих. Меня в мужскую раздевалку не пригласили, впрочем, как и Снежану с Анжелой. Узнав, что останутся со мной в холле, они под ручку слиняли в дамский туалет, и больше мы не виделись. Куда они делись, я не знала, но настроение у меня сразу улучшилось.
– Так Леха, друг мой, с ним в команде играет, вот и тусим в одной компании. А что? – Ромка прищуривается брат и гаденько так лыбится. Вот уже и насочинял себе что-то. – Понравился, что ли, а, Верунчик?
– Ополоумел совсем? – оскорбленно отвечаю и кручу пальцем у виска. – Он мой одногруппник, вот и все.
– Врешь? – Брат подскакивает и пораженно впивается в меня взглядом.
– Нисколько.
– Ну дела-а…
– Угу, – поддакиваю я. – Что можешь о нем рассказать?
Я деланно безразлично пожимаю плечами и ковыряю ноготь, чтобы не смотреть брату в глаза.
– А что рассказывать-то? Ты и сама все видела, – фыркает брат, будто я спросила несусветную чушь. – Эх, мне бы так играть, – вздыхает он, а потом расплывается в ехидной усмешке. – Погоди, тебе он понравился!
– Что за бред? Я его знать не знаю.
– Нравится-нравится.
Брат неприкрыто веселится, а я начинаю злиться. Потому что это не так. Мне Артем Чернышов нравится, и его кожа, а не этот переросток в трусах.
– Увы, Верунчик, тут тебе ничего не светит, – поджав губы, печально констатирует Рома.
– В смысле? – Мне-то и не нужно, чтобы светило, но как-то обидно за себя стало.