Анна Блэр
Когда ты станешь никем
– Каждое убийство – этап в Рекурсии, – произнесла она голосом, который казался ей чужим. – Каждые десять лет общество достигает нового витка повторения. К этому времени носители ключевых искажений укореняются – моральная деградация вновь приближается к точке сбоя. Рекурсия – это «удар по основе», откат к чистоте, – это была мантра, которую не стереть из памяти даже спустя годы. – Каждые десять лет мир нуждается в чистке, а избранные приносят жертвы. Все жертвы тщательно отбираются. Они представляют двенадцать типов «искажений»: Лицемер, Паразит, Пустослов, Искуситель, Предатель, Трус, Слепец, Угодник, Садист, Симулянт, Приспособленец, Продавец. Это очищение слоев общества. Для каждой «болезни» свое лекарство, своя специфика. А глаза и язык… – она сделала паузу, собирая разбегающиеся мысли, – …это для тех, кто видел и рассказал то, что должно было остаться тайной. Это кара предателей, а не часть процесса.
Кресс изучал ее лицо, словно читая карту неизведанной территории.
– Все-таки Фрактал… Ты ушла оттуда десять назад, – сказал он. – Оставила всю семью, включая брата…
– Да. Элай, – произнесла Ли, и имя прозвучало как молитва. – Ему было двенадцать, когда я сбежала. У меня не было возможности…
Горло сдавило, как бывало каждый раз, когда она думала о брате, судьба которого оставалась главной загадкой. Не проходило ни дня, когда Ли не думала о нем, не представляла, как мог отразиться на нем ее безумный побег, чудом обернувшийся успехом. Она не любила говорить об этом, потому что это означало признать свою вину, свое бессилие.
– Я знаю. Культ переместился после твоего ухода, – продолжил Кресс. – Мы потеряли их след на некоторое время. Но теперь, – он указал на фотографии, – они снова проявились. Три убийства за последние три месяцев. Все в разных штатах, все со схожим почерком. Все, как тогда.
Ли смотрела на изображения жертв, и каждая из них отражалась в ее зрачках, как призрак возможного будущего.
– Мириам никогда не останавливается, – сказала она, чувствуя, как слова оставляют горький привкус во рту. – Для нее отступничество хуже жизни. Оно требует… наказания.
– Хуже жизни? – переспросил агент.
– Есть теория Всего Сущего, – со вздохом произнесла Ли. – Но это не просто религиозная догма. Они построили целую псевдонаучную философскую систему. Фрактал верит в циклы разложения и обновления общества. Они называют это «моральной термостатикой» – концепцией о том, что моральная энергия системы деградирует, если ее не очищать от энтропийных элементов. Согласно их учению, убийства – это не месть и не преступление. Это форма исправления уравнения. Каждый человек несет в себе определенный коэффициент искажения – «ошибку повторения», а ошибки нужно исправлять.
– Почему они тогда просто не совершили массовый суицид? – поинтересовался мужчина, откидываясь на спинку стула.
– Потому что они считают себя «Зрячими», элитой, избранными для исправления уравнения. Это все звучит безумно, но… Люди верят в это также, как в предсказания конца света, календарь Майя, пророчества Малахия… Психологически это все объяснимо, – Ли провела пальцем по краю стола, словно очерчивая границу между прошлым и настоящим. – В основе подобных верований лежит когнитивная потребность в упорядочивании хаоса реальности.
– И как люди вообще могут массово верить в подобную ерунду?
Ли слышала этот вопрос не раз: раньше от навязчивых стервятников-журналистов, потом от студентов, прогуливавших лекции, а затем от праздно интересующихся преступлениями и сектами. Она помедлила, глядя в окно, где последние лучи солнца тонули в сумерках, подобно тому, как тонет рациональное мышление в пучине религиозного фанатизма.
– Если ты ждешь ответ на основе моего опыта – я тебя разочарую. Я родилась в этой системе, для меня культ был такой же нормой, как государство или общественная школа для остальных детей. Но я могу ответить на языке науки.
– И что же думает наука по поводу массового помешательства?
– Концепция избранности – это классический пример психологического феномена эксклюзивности и уникальности группы, который изучал Тейлор, когда исследовал культы. Когда человек ощущает себя частью элитарного сообщества, его самооценка растет, а страх перед смертью уменьшается. Это буфер тревоги – защитный механизм против осознания собственной смертности. Это просто стремлением вернуть ощущение предсказуемости и власти над миром, когда само существование кажется бессмысленным и непостижимым. Важно понимать, что Фрактал работает не с маргиналами, а с элитой – с теми, кто хочет спасти человечество, но не верит в демократию и масс-медиа. Это люди с холодным умом, аналитическим складом. Их идеология – синтез философии стоицизма, платонизма и евгеники. Они не выкрикивают лозунги, не молятся богам, они читают Ницше, Канта, Делеза. Искажают работы Юнга об архетипах, теории Докинза о меметическом гене, труды Геделя. Их любимый аргумент – что общество деградирует, а законы защищают не мораль, а комфорт, – Ли сделала глоток воды, ощущая, как воспоминания, словно песок на дне стакана, оседают внутри, царапая горло. – В Фрактале можно проследить классическую модель трансформации мировоззрения через диссоциативные состояния. Мириам, типичный харизматичный лидер, использовала техники сенсорной депривации, монотонные повторяющиеся ритуалы, создавая состояние измененного сознания. В таком состоянии критическое мышление блокируется, а когнитивные барьеры, защищающие от иррациональных убеждений, ослабевают. Человек становится восприимчив к любым идеям, даже самым абсурдным.