Анна Данилова
Алый шар луны
2
Володя уже поджидал меня дома. Как ни странно, но после нашего развода, вызванного рядом самых банальных причин (важнейшей из которых оказалась утрата чувств, во всяком случае, так было написано в составленном моим другом-адвокатом заявлении), наши отношения с Володей значительно улучшились. Мы начали гораздо уважительнее прежнего относиться друг к другу, позабыли многие обиды и стали более близкими и родными людьми. И тот факт, что мы жили теперь порознь, лишь усилил чувство ответственности друг за друга. Вот такой парадокс. Мы часто виделись, как могли, помогали друг другу, да и в гости или на какую-нибудь выставку, на концерт или в театр иногда ходили вместе. Когда Володя болел, я ухаживала за ним, возила ему лекарства, готовила еду, прибиралась в его квартире. Когда заболевала я – а я болею всегда подолгу, мучительно, и мне просто необходимо, чтобы в это время обо мне кто-то заботился, – Володя терпеливо сносил все мои капризы, заставлял меня пить лекарства, делать ингаляции, полоскать горло, сам ставил компрессы, словом, был для меня самой лучшей нянькой. Я знала, что у него никого нет, что он по-прежнему всецело принадлежит мне, но вот хорошо это или плохо – так и не понимала.
Володя – следователь прокуратуры. Быть может, этим обстоятельством и объясняется выбор литературного жанра, в котором я работаю, – криминальные романы. Будучи посвященной во многие уголовные дела, которыми занимался мой муж, я, человек и без того увлекающийся и склонный к писательству, не могла пройти мимо такого богатого и реалистичного материала. Так появились мои первые рассказы, затем повести и романы. Это потом я поняла, что реальные дела зачастую гораздо менее интересны выдуманных… Но это – отдельный разговор.
Володя встретил меня вопросом:
– Ты что, на самом деле собралась к Милке в Сургут? Зачем тебе это?
– Я переживаю за нее. Она плачет, да и выглядит неважно…
– Она же беременная. Отсюда и внешний вид, и капризы… С беременными такое бывает. Она же не сказала тебе, что ей плохо, что ее не любят, что она хочет домой.
Он не хотел, чтобы я уезжала. Но теперь, когда мы больше не были мужем и женой и у меня появилось право поступать так, как мне хочется, его мнение интересовало меня меньше всего. Он всегда хотел, чтобы я сидела дома, чтобы ни с кем не общалась, не разговаривала по телефону, чтобы принадлежала только ему.
– Я так решила, – ответила я и прошла в кухню. Поставила на плиту кастрюлю с супом. – Ты мне скажи, я могу быть спокойна за обе наши квартиры – за Милкину и мою? Присмотришь? Только уговор! Не приводи сюда своих любовниц. Не оскверняй их присутствием мой дом.
– Полина!
– Я сказала!
– Да как тебе это вообще могло прийти в голову? Да у меня и нет никого!
– Да вот уж пришло как-то…
Я начала раздражаться. Быть может, это происходило потому, что я и сама уже не была уверена в том, что поступаю правильно, отправляясь на край света неизвестно зачем. Но дорожная сумка была почти собрана, билет куплен, плюшевая кошка с сумочкой убитой девушки требовали к себе внимания.
Я посмотрела на Володю: рассказать – не рассказать? Если расскажу – знаю наперед, что он ответит. Что я сама себе ищу на голову приключений. Что Сургут – это один город, а Тюмень, вместе со станцией Войновка, – я уже успела поинтересоваться – примерно в восьмистах километрах от Сургута, это около шестнадцати часов на поезде. Ну и что? Сургут – крупный город, Тюмень – тоже… Прогуляюсь, наберусь впечатлений. Может, ничего-то у меня и не получится с этой Надей – ни родственников ее, вероятно, я не найду, ни о сбежавших зэках не узнаю… Но придумать, домыслить историю, рассказанную покойной уже Екатериной Андреевной, я смогу же! Я и не такие сюжеты выдумывала. Во всяком случае, подышу тем же воздухом, каким дышали герои моего будущего романа.
– Суп будешь?
– Буду. Но ты мне так и не ответила – ты едешь только ради Милки или у тебя есть еще что-то на уме?
И тут я, чувствуя, что не в силах больше молчать, принесла пакет и выложила на стол черную лакированную сумочку неизвестной мне девушки Нади и огромную кошку-подушку, набитую неизвестно чем.
– Что это?
Я рассказала. Все как есть.
– Полина, тебе это нужно? Две старухи три года мечтали от этого избавиться, а ты подобрала, взвалила на свои плечи ответственность… И чего ты хочешь?
– Найти семью этой Нади и вернуть им эти вещи. А заодно узнать подробности этого убийства.
– За впечатлениями, значит, собралась.
– Собралась.
– А ты в сумку-то хотя бы заглядывала?
– Нет! Когда? Я же только что приехала с Масловки.
– У тебя перчатки медицинские есть?
– Есть.
Я достала перчатки, две пары. Одну пару протянула Володе, вторую надела сама.
– Ты предполагаешь, что кто-то еще сможет заинтересоваться отпечатками пальцев на этих вещах?
– Мало ли… не хочу, чтобы ты наследила.
Володя занялся сумочкой, а я – кошкой-подушкой.
В сумочке, как мы и предполагали, оказались документы. Паспорт на имя Агренич Надежды Александровны, 1986 года рождения. Не замужем. Проживает (вернее, проживала) по адресу: Уренгой, микрорайон Мирный, дом 1, корпус 2, квартира 185.
– Будь она жива, ей было бы сейчас двадцать три года, – заметила я, рассматривая остальное содержимое сумочки.
Губная помада, пудра, носовой платок и масса так необходимых молодой девушке мелочей… Меня поразило отсутствие записной книжки. Быть может, моя ошибка заключается в том (о чем мне неоднократно говорит Володя), что я всегда и всех сравниваю с собой. Вот и с записной книжкой… Если у меня их несколько (а коли уж быть совсем точной, то восемь старых и одна совсем новая, с переписанными в нее самыми необходимыми записями и координатами), то и у других тоже должны быть записные книжки. Во всяком случае, в дорогу я непременно взяла хотя бы одну, ту, что посвежее. Мало ли что может произойти в пути, может, понадобится кому-то позвонить… Надя же Агренич, отправляясь, по словам Ревиной, в Москву, решила сжечь за собой все мосты.
– Да и в Москве у нее, по всей видимости, никого нет, – словно прочитал мои мысли Володя, продолжая изучать паспорт.
– С чего ты взял?
– Если я еду в другой город, да еще такой огромный, как Москва, и я – Надя Агренич, простая девушка…
– Почему простая?
– Сумочка дешевая, косметика – тоже… – машинально прокомментировал он. – Так вот, я – Надя Агренич. Я должна иметь хотя бы один телефон или адрес на тот случай, если мне негде будет переночевать в столице. Я правильно рассуждаю? По-женски?
– У меня было бы с пяток адресов или телефонов, – согласилась с ним я. – Если бы я, конечно, запланировала эту поездку. И знала, что меня в Москве ждут. Однако я бы не стала напрягать своим визитом ни друзей, ни родственников – в одном случае…
– Если ты бы отправилась в Москву неожиданно, внезапно, так?
– Так. Но тогда зачем бы я взяла с собой эту старую кошку? Вот черт, никак не могу ее распороть… Придется взять лезвие. Нет, и зачем ей только понадобилась эта подушка?
– Поля, посмотри на меня…
Я подняла на Володю глаза. Конечно, я, сидя с тяжелой подушкой на коленях, не могла не понимать, что в ней что-то было, и лукавила, делая вид, что ничего не замечаю.
– Полагаю, здесь деньги, – наконец выдала я то, о чем думала с той самой минуты, когда только увидела эту подушку. – Много денег. И это объясняет отсутствие каких-либо адресов или московских телефонов. Она не собиралась останавливаться ни у московских друзей или родственников, если таковые, конечно, у нее были, с такой суммой…
С этими словами я рванула полураспоротые части плюшевой подушки в разные стороны и, запустив руку внутрь и потянув, достала тяжелый и плотный бесформенный сверток, набитый деньгами. Это были доллары. Много. Очень много…
Володя присвистнул.
– У тебя нюх, что ли, на деньги и на подобного рода истории? Теперь мне понятно, почему тебя заинтересовала эта женщина с ее бредовым рассказом об убитой соседке по купе.
– Я не знала, что здесь деньги, могла только предполагать. – Я смотрела, как Володя пересчитывает банковские пачки долларов.
– Очень странно! Девушку убили, а деньги не забрали?
– Не знали о них… Вернее, не знал. Он был один. Вроде бы какой-то сбежавший заключенный. Надя пошла в туалет, он схватил ее, затащил в тамбур, изнасиловал…
– И сколько же времени он ее насиловал? Ты говорила, что соседка не сразу спохватилась.
– Она упоминала, что Нади не было примерно полчаса. Она, скажем, зашла в туалет, на это тоже, как это ни странно, уходит какое-то время. Потом она, допустим, умылась, почистила зубы… Да мало ли! К тому же она могла не сразу попасть в туалет, возможно, он был занят.
– Да, кстати! В туалете мог находиться как раз этот самый уголовник, – предположил Володя.
– Вот именно!
– Значит, по времени все вполне сходилось. Она выходит из туалета, на нее набрасывается уголовник, тащит ее в тамбур, насилует…
Мы посмотрели друг на друга. Вероятно, подумали об одном и том же.
– Он находился в таком состоянии… – начал Володя.
– Да уж, он не мог не нервничать!
– Но здесь два варианта – взаимоисключающих. Он мог – в силу своего психологического состояния – закончить свое дело быстро, очень быстро…
– Екатерина Андреевна сказала, что видела… пардон, голый зад… Думаю, что процесс затянулся.
– А что, если их было двое? Или трое?
– Но она видела только одного…
– Другой мог стоять за дверью.
– Ну… Я не знаю.
– Это можно проверить. Поля, может, ты все-таки останешься дома? А я сам займусь этим делом?
– Володя, если ты только посмеешь…
– Ладно… – Он придвинул ко мне вещи из сумочки Агренич. – Как хочешь. Телефон у тебя есть, звони. А с деньгами что будешь делать?
– Отдам их родителям Нади.
– Ну, скажи, зачем тебе все это нужно?
– Я хочу развеяться…
– И ты повезешь все эти деньги…
– …в этой подушке? Да. Повезу. Как Надя.
– Но ведь ее убили! – воскликнул он.
– Ее убили случайно. Если бы ее пасли, зная, что она едет с деньгами, то убийца не ограничился бы только ее дорожной сумкой, а взял бы все вещи.
– Кстати, а где ее дорожная сумка?
– Ее нашли в купе у проводницы. Но там были только вещи, и все. Ни денег, ни документов, – объяснила я.
– А как же определили, что это именно ее вещи?
– Сначала просто предположили, а потом их опознала ее мать. Так вот, я продолжу. Если бы убийца знал, что у нее есть деньги, он бы, не найдя их в сумке, обшарил все купе. Но я так поняла, что он не знал ничего о Наде. Убив ее, он просто решил изъять из купе все ее вещи, чтобы о ней никто и не вспомнил.
– Все пассажиры регистрируются… – напомнил он мне прописную истину.
– Она могла ехать с разрешения проводницы, – сказала я.
– Сумку ты тоже возьмешь?
– Да, ее я тоже верну родителям.
– Ты – сумасшедшая!
– Нет, просто мне интересно. Да и встряхнуться нужно… И Милка меня ждет.
– Но она живет в Сургуте!!! – вдруг заорал Володя. – А не в Новом Уренгое!
– Не кричи… Все решено.
С этими словами я принялась укладывать руками, затянутыми в резиновые хирургические перчатки, деньги обратно в «кошку». Восемьдесят тысяч долларов.
– Посадить тебя, что ли? Чтобы ты никуда не уехала!
– Зато ты понял главное – я еду не к мужчине… – сказала я, что думала. Знала, что Володя ревнует меня ко всем подряд.
– Лучше бы ты поехала к мужчине… – в сердцах воскликнул он. – И не буду я есть твой суп!..
3
В ту ночь я плохо спала. Все думала-думала, как так могло произойти, что девушку убили, а деньги, целых восемьдесят тысяч долларов, оставили? Не заметили. Причина могла быть только одна – ее убийца ничего не знал о том, что Надя везла деньги. Так сложились обстоятельства.
И еще. Почему Екатерина Андреевна не распорола «кошку» и не посмотрела, что там внутри? Неужели ей было совсем не любопытно? Я уже представила себе, как две подружки-соседки – Екатерина Андреевна и Елена Николаевна – рассматривают подушку, ощупывают ее… Невозможно было не догадаться, что в подушке деньги. Гибкие мягкие пачки… Может, они сразу это поняли и поэтому подумали, что влипли в опасную историю, вот и решили обратиться ко мне за помощью. Ко мне, как к нейтральному лицу. Но с тех пор, как Екатерина Андреевна подошла ко мне, прошло целых три года! За это время в ее жизни столько всего произошло… Она, вероятно, постоянно ссорилась со своей внучкой, переживала по поводу того, что ее хотят выжить из квартиры. И она, эта честнейшая женщина, вместо того чтобы распороть подушку и присвоить себе эти деньги (тем более что их хозяйки уже не было в живых), а потом найти себе более безопасное место, чтобы спокойно жить, не боясь, что ее упекут в психушку, а то и вовсе отправят на тот свет, так и продолжала ждать меня? Но почему? Ответ был один – страх. Она боялась, что когда-нибудь кто-нибудь вычислит, с кем эта Надя ехала в одном купе, и этот кто-то появится и отберет у нее деньги, а ее саму – убьет. Как убили Надю. Этот же страх она передала словно по наследству и своей подружке – Елене Николаевне.
Вот они сидят в кухне, пьют чай и говорят об этих деньгах, рассуждают, как им лучше поступить… Вероятно, смотрят по телевизору все передачи, связанные с криминалом, примеривают свою ситуацию к услышанному и увиденному и спорят, анализируют, предполагают… И снова прячут подушку в шкаф.
Почему она больше не подошла ко мне ни разу в течение этих трех лет? Побоялась, что я приму ее за сумасшедшую? А что, очень может быть, что именно так я бы и подумала.
Под утро я решила, что хватит уже ломать голову о том, что было. Требовалось спланировать мои действия по приезде в Сургут. Конечно, первые несколько дней я поживу у Милки, разведаю обстановку, решу, стоит ли ей там оставаться. А уж потом, когда все выяснится и, как мне подсказывала интуиция, я пойму, что с Милкой все в порядке, вот тогда-то я и соберусь прокатиться на поезде до Тюмени, до станции Войновка. По пути попытаюсь поговорить с проводниками, может, что и услышу об убийстве проводницы и неизвестной девушки.
Если бы не подушка, набитая деньгами, я бы еще сомневалась в правдивости рассказа Екатерины Андреевны, но теперь я была уверена, что девушка Надя, ее попутчица, действительно существовала, а не пригрезилась ей…
Утром я приняла душ, выпила кофе, быстро собралась и хотела было уже вызвать такси, как приехал Володя. Неожиданно.
– Я знаю, что у тебя еще есть время до выезда. Ты не бойся, я тебя подкину до Внукова. Сколько часов до Уренгоя?
– Что? Что ты сказал? До какого Уренгоя? – Я с удивлением посмотрела на Володю. – Вообще-то я лечу в Сургут!
– Ну, конечно, в Сургут! Я оговорился, что тут такого? Просто я до самого утра занимался твоим делом, все узнавал, наводил справки, обзванивал коллег…
– Ладно, проходи, – смилостивилась я. – Кофе выпьешь?
– Выпью. Значит, так. Мы с тобой не выяснили, когда именно, какого числа могло произойти это убийство… Но я все узнал. Надежда Агренич, жительница Нового Уренгоя, вышла из дома 20 февраля 2006 года и не вернулась. Ее мать обратилась в милицию, девушка была объявлена в розыск. Но в поезде, следующем из Уренгоя в Москву, случилось убийство проводницы Шитиковой Людмилы Ивановны, и нашлись свидетели, ехавшие в этом же вагоне, видевшие девушку, по описанию похожую на Агренич. У девушки в большом прозрачном пакете была мягкая игрушка – плюшевая кошка. На полу в тамбуре обнаружили кровь девушки (была проведена экспертиза, эту кровь сравнили с кровью на носовом платке Агренич, который предоставила ее мать), и Надю признали убитой… Правда, ее труп так и не нашли.
– Это мать сказала, что Надя поехала в Москву?
– Да.
– И мы теперь знаем, в какой именно поезд села Агренич?
– Больше того, я принес тебе некоторые сведения… Вот, – Володя сунул мне в руки листок с каким-то списком и другие бумаги. – Список пассажиров того поезда, в шестом вагоне которого, на месте номер девять, была зарегистрирована пассажирка Ревина Екатерина Андреевна.
– Если Агренич… – я пробежала глазами список, – если ее здесь нет, то утверждение, будто бы ее убили, строится лишь на свидетельских показаниях пассажиров этого вагона?
– Да, в деле фигурирует и упоминание о большой плюшевой кошке, – заметил он.
– И плюс анализы крови с площадки тамбура? – спросила я.
– То есть если ее изнасиловали перед тем, как сбросить с поезда. И, возможно, чтобы она не оказывала сопротивления и молчала, ее ударили по лицу… Думаю, что это кровь из ее носа или других, нанесенных ей преступником ран. В тот же день из колонии строгого режима поселка Локосово Сургутского района сбежали трое заключенных. Вот их фамилии: Опарин Никита Владимирович, Флорский Григорий Ильич и Репко Роман Яковлевич. Репко подстрелили при побеге, труп Опарина нашли на насыпи железнодорожного полотна неподалеку от Тюмени, а вот Флорскому, вероятно, удалось сбежать.
– А что произошло в поезде? Есть какие-нибудь сведения?
– В том-то и дело, что есть. В ту ночь, 20 февраля, в поезде, следующем из Нового Уренгоя в Москву, как я уже сказал, была убита проводница Шитикова. Но ее не просто убили.
– Что, неужели и ее изнасиловали?
– Ее ограбили. Дело в том, что услугами проводников, как тебе известно, часто пользуются частные лица – для передачи каких-то документов, посылок… Проводницы на этом немного зарабатывают. На этот раз у проводницы при себе была крупная сумма, но какая именно – об этом следствие информацией не располагает. Представитель фирмы, поручивший Шитиковой довезти сумку, набитую деньгами, в Москву, не назвал точную сумму. Директор же этой фирмы вовсе не уверен, что его заместитель, тот самый, которому было поручено отправить деньги через проводницу, не присвоил эти средства себе. Словом, это довольно-таки темная история. Главное, что тот человек, которому адресовались эти деньги, их не получил. Он звонил в Уренгой, кажется, угрожал тем, кто задолжал ему крупную сумму… А потом вся эта история затихла. Возможно, что эти деньги были украдены когда-то кем-то, или же их везли в Москву для лиц, не желавших светиться… Предположим, это была взятка. В любом случае если бы эти деньги являлись, предположим, платой за какую-либо важную услугу или оплатой за какой-то товар, то гораздо проще и не так опасно их можно было бы переправить в Москву простым банковским переводом. Однако люди, отправлявшие их, рисковали, поручая такой ценный груз проводнице.
– Получается, что в тот самый момент, когда в поезде оказались сбежавшие уголовники, в вагоне находились люди, имевшие при себе крупные суммы денег. Надежда Агренич с подушкой-кошкой, набитой восьмьюдесятью тысячами долларов, и проводница, хранившая в своем купе посылку, тоже с немаленькой суммой. И неизвестно, что еще пропало у этой проводницы.
– Не думаю, что у преступника было время распаковывать все пакеты и передачки. Все-таки он рисковал, поскольку в любое время к проводнице мог заглянуть кто угодно.
– Но деньги он таки нашел, – заметила я.
– Тоже не факт. Деньги могли исчезнуть еще до того, как они попали в купе к проводнице.
– В смысле?
– Человек, который должен был передать проводнице деньги, мог присвоить их себе.
Да, он прав. Мало ли на свете нечистых на руку подчиненных.
– Да… Если к этой краже имел отношение заместитель директора фирмы, то ограбление поезда ему было на руку. Володя! Как много ты успел всего выяснить!
– Я тебе больше скажу. Мне пришлось подстраховаться. Дело в том, что у моего коллеги, Сашки Смирнова, ты его знаешь, друг работает в Тюмени, в прокуратуре. Его зовут… Вот, постой, здесь в бумагах все записано: Дмитрий Алексеевич Бобров. И телефоны, телефоны… Свяжешься с ним. Его уже предупредили.
– И что? – Я расплылась в улыбке. – Вы предупредили его, что туда, к ним, к черту на рога, едет одна сумасшедшая писательница, которой до всего есть дело? И которая хочет вернуть деньги близким и родным убитой Надежды Агренич?
– Не знаю, что Сашка сказал Дмитрию, но я ему объяснил, что у тебя масса дел в Тюмени и Уренгое и что тебе, быть может, понадобится помощь и поддержка.
– Ну и ладно… Думайте обо мне все, что хотите.
– Я, конечно, буду о тебе думать. И переживать. Я не хочу, чтобы ты туда ехала. Да к тому же еще и с деньгами… Да! Кстати, ты задекларировала эти деньги?
– Боже, нет!!!
– И ты собралась лететь? Хотя постой… Ты же не за границу летишь… И все равно, Поля, не думаю, что тебе стоит так рисковать и тащить с собой эту подушку с наличными.
И тут я поняла, что он совершенно прав. Я могу взять только подушку, чтобы предъявить ее родителям Надежды, а деньги могут спокойно полежать себе в банке.
– Володя, ты – гений! На самом деле. Вот… Сейчас я снова распорю подушку и отдам эти деньги тебе. И ты положишь их на мой банковский счет. Надеюсь, все данные у тебя еще сохранились?
– Конечно. Давай, я все сделаю, а ты сядь, успокойся и все хорошенько обдумай. Ничего не забыла?
– Подарки Милке везу, целый чемодан. Целую сумку конфет и шоколада. Я же не знаю, как там у них, на Севере…
– Документы?
– Документы все взяла. Ноутбук, как видишь, тоже… Хотя я еду туда не работать, а отдыхать и попутно собрать материал для будущего романа.
Мы вытряхнули деньги из подушки, Володя уложил их в пакет и спрятал в спортивную сумку, а подушку, вернее, просто плотную плюшевую наволочку, я аккуратно сложила в свою сумку.
– Ты мне вот что скажи – ты собираешься выяснить, кто убил Агренич? – спросил меня Володя прямо в лоб. – Это то, ради чего ты и собралась к черту на рога?
– Пока еще не знаю. Может, я просто хочу сменить обстановку, подышать тамошним воздухом… представить себе декорации будущего романа.
Я видела, как он переживает, как не хочет, чтобы я уезжала из Москвы, но поделать уже ничего не могла. Во-первых, я уже все для себя решила, во-вторых, я теперь просто обязана была вернуть родителям Нади Агренич деньги, а в-третьих… Я же ехала навестить свою сестру!
Обратного хода просто не существовало. Володя довез меня до аэропорта, проводил до посадочной линии, и я, наконец-то оставшись одна, могла самостоятельно все осмыслить. Без багажа, с легкой сумочкой на одном плече и тяжелым ноутбуком на другом, я расположилась за столиком с чашкой кофе и разложила все предоставленные мне Володей материалы. Создала файл, который так и назвала: «Материалы Уренгой», и внесла в него все то полезное, что могло сослужить мне хорошую службу в моем расследовании. Главными были фамилии сбежавших уголовников: «Опарин Никита Владимирович, Флорский Григорий Ильич и Репко Роман Яковлевич. Репко подстрелили при побеге, труп Опарина нашли на насыпи железнодорожного полотна неподалеку от Тюмени, а вот Флорскому, вероятно, удалось сбежать…» Кто изнасиловал и убил Надю Агренич: Опарин, чей труп оказался неподалеку от Тюмени, возможно, как раз поблизости от станции Войновка, или же, возможно, оставшийся в живых Григорий Флорский? Если убийца – Опарин, то и дела-то никакого нет – он уже наказан высшим судом. Если же Флорский… Кто он такой? Чем занимался до тюрьмы и за что его осудили?
Словом, мне было о чем подумать.
