Анна Данилова
Алый шар луны
4
Она не сразу поняла, что произошло. Стояла с трубкой в руке и смотрела на свое отражение в синем ночном окне своей комнаты. Она слышала, как работает швейная машинка в гостиной – мама шила, несмотря на поздний час. У нее была какая-то срочная работа. И мама тоже, вероятно, не поняла бы вот так, сразу, что произошло в ее жизни, если бы ей позвонили и сказали все те слова, что услышала сейчас Надя. И не потому, что они с матерью такие глупые, нет. Все гораздо сложнее. Просто эти слова не хотели проникать в мозг. Они словно бы зависли в воздухе, наполовину как бы застряли в трубке телефона… Что, что он сказал? Это был точно его голос, его невозможно ни с кем спутать. Значит, это был все-таки он. Да и имя его высветилось на дисплее. «Егор». Так что же он сказал?
– Привет, Надя. Все кончено. Я люблю другую. Ты ее знаешь. Не могу больше обманывать себя и тебя. Извини, что не смог сказать об этом вот так прямо, тебе в лицо… не хватило сил. Прости, если сможешь.
Вот теперь эти слова начали как-то быстро всасываться в сознание, в сердце, в душу, как яд, оставляя после себя выжженный след…
Он любит другую. Он любит Стеллу, ее самую близкую подругу. Они же всегда были втроем – Надя, Стелла и Егор. Повсюду ходили вместе: в клубы, дискотеки, бары, на тусовки и вечеринки, на дни рождения их общих знакомых… Только Стеллу они потом провожали домой (если не находилось другого провожатого), а затем Надя с Егором шли к нему, где Надя и оставалась до утра… Они собирались пожениться. Они были счастливы.
– Надя, что ты повсюду таскаешь за собой эту Стеллу? – часто говорила мама, думая о чем-то своем и понимая в этой жизни куда больше, чем Надя. – Она же влюблена в твоего Егора, неужели ты не видишь?
Может, она и была влюблена, но Наде-то какое до этого было дело?
– Между прочим, она страдает рядом с вами, тебе ее не жалко? Или ты получаешь удовольствие от того, что мучаешь ее?
Надо же, мама заботилась о Стелле!
– Добром это не кончится. Когда-нибудь случится так, что ты недосмотришь, недоглядишь, и Егор воспользуется ее готовностью занять твое место.
Откуда ей это было известно? Может, и в ее жизни тоже такое случалось? Но во многом она была права, ее мама. Да, Наде было приятно, что Егор не замечает находившейся рядом с ними красивой Стеллы. Что он разговаривает только с Надей, что танцует только с ней, что домой приводит и оставляет у себя только Надю. А Стелла у них как сопровождающая, как фон, как тень…
Все те месяцы, что она была с Егором, казались для нее весенними. Она не замечала жгучего мороза, снега, ветра, она, как пьяная, ходила, взявшись за руку Егора, и готова была смеяться, плакать, петь или танцевать, до того ей было хорошо, до того она была счастлива.
Она, простая кассирша из транспортной компании, стала девушкой такого интересного, интеллигентного парня, талантливого программиста и вообще разносторонне развитого человека! Они и познакомились-то красиво, не так, как это делали ее подружки – на танцах, в клубах, на вечеринках… Она покупала котенка у одной женщины, неподалеку от цветочного магазина. За рубль. Чисто символическая цена за нежное трехцветное (белое с рыжим и темным) пушистое существо с мутными серыми глазами и розовым носиком. Рядом с ней остановился высокий молодой мужчина в ветровке и, увидев Надю, сказал, что она похожа на одну из натурщиц известного художника. Он озвучил и фамилию художника, и название картины, да только Надя ничего не запомнила. Она оробела, ей было приятно внимание такого красивого молодого человека, да и голова отчего-то у нее закружилась. А через несколько минут они уже вместе входили в цветочный магазин, и Егор – так его звали – подарил ей большой букет дорогих роз… Потом Егор пригласил ее в кафе, они пили кофе, говорили о многом и ни о чем, рассматривая друг друга. Надя, поглаживая заснувшего у нее на коленях котенка, спрашивала себя, последует ли за этим продолжение. Захочет ли Егор увидеть ее еще раз или ему окажется достаточно одного вечера, чтобы понять, что она ему интересна? Надя сама про себя знала, что ничего особенного в ней нет. Разве что внешность. Треугольное скуластое лицо с узким подбородком, большие и длинные, как темные рыбины, глаза с густыми гладкими бровями и каштановые, коротко стриженные и очень послушные волосы. Маленький нос, маленький рот, который она всегда красит вишневого тона помадой. Еще – кожа. Стелла всегда завидовала ее нежной розовой коже, а еще – румянцу на ее скулах.
Она дочь простой портнихи – семья у них небогатая. Живут не в самом престижном районе. Стремления учиться у Нади никогда не было. Она работала кассиром на одном транспортном предприятии, а в свободное время помогала маме шить. Как и все девушки ее возраста (Наде недавно исполнилось двадцать лет), она мечтала выйти замуж за красивого и богатого парня, рожать и воспитывать детей и нигде не работать. Так что планы ее, как и сама жизнь, были простые и ясные. Ничего особенного.
У нее и раньше были приятели, но отношения с ними получались либо чисто дружеские, либо складывались лишь на одну ночь. Разовые. Замуж ей выйти никто не предлагал, и не потому, что она была недостойна замужества, просто те парни, с которыми она встречалась, не торопились связывать себя женитьбой и старались поскорее отделаться от открытой и прямолинейной Нади, которая не скрывала от них своих жизненных целей. Им хотелось поскорее закончить учебу и устроиться на какое-нибудь хорошее место, непременно в «Уренгойгазпром». Вот после этого можно и жениться…
Егор же мечтал открыть свою фирму по программному обеспечению и множество интернет-кафе в поселках и деревнях, словом, он был далек от проблем добычи газа, и Наде это почему-то понравилось. Да, он был не такой, как все, а это всегда привлекает.
Он позвонил ей на следующий день, они снова встретились в том же кафе, и на этот раз Егор вновь был с цветами. Он сказал Наде, что никогда еще не встречал такой красивой девушки, что Надя – просто драгоценность. Вот так просто и сказал.
Конечно, ей не терпелось поделиться своими переживаниями и впечатлениями с подружкой Стеллой. Она встретилась с ней через два дня после ее знакомства с Егором.
– Стелла, ты представить себе не можешь, какой это парень! Высокий, красивый, умный! Компьютерщик! Меня цветами завалил! – Она сияла от счастья. – Мы познакомились с ним, когда я покупала вот это чудо…
Они со Стеллой сидели на диване в Надиной комнате, котенок, которого Надя назвала Симой, спал на подушке. Стелла, слушая рассказ Нади, сплетала и расплетала свои длинные холеные пальцы. В отличие от Нади, Стелла была высокой натуральной блондинкой, предпочитала бледные пастельные тона во всем – и в одежде, и в косметике. Она работала парикмахером в салоне красоты, хорошо зарабатывала, водила дружбу с богатыми клиентками, но эта дружба ограничивалась лишь телефонными разговорами да профессиональным интересом. В жизнь своих клиенток она не лезла, знала свое место. Личные обстоятельства ее тоже отличались от Надиных. Если Надя чуть ли не в первую встречу объявляла своему ухажеру, что она девушка серьезная, хочет выйти замуж и завести детей, то Стелла была прямой противоположностью Нади. Она умела поддерживать близкие отношения сразу с несколькими любовниками, встречаясь то с одним, то с другим, не напрягая их своими жизненными принципами, да и вообще к жизни она относилась легко, весело. Правда, на нее часто накатывали приступы меланхолии, и тогда Надя понимала, что тот образ жизни, что ведет ее подруга, – это совершенно не то, чего сама Стелла ждет от жизни. Что она тоже, вероятно, не прочь встретить нормального, любящего ее парня и перестать метаться между своими любовниками, не понимая, чем все это может закончиться.
– Я рада за тебя, – сказала Стелла, выслушав эмоциональный рассказ Нади. – Повезло тебе, что ты встретила такого парня! Надеюсь, он не женат?
– Не похоже… – ответила Надя и вдруг подумала, что она совершенно не знает Егора. А вдруг у него есть жена, дети?
– А ты паспорт его посмотри, все и узнаешь, – как можно равнодушнее сказала Стелла. – А котенок – просто прелесть!
Потом она повернулась, увидела две вазы, наполненные розами.
– И розы – просто роскошные. Я рада за тебя, подружка.
– А у тебя как дела?
– Я беременна.
– Как, снова?
Стелла беременела по глупости, как считала Надя. То таблетки перестанет пить, то неправильно высчитает свой цикл. На аборты Стелла шла с такой же легкостью, как на работу. Спокойно, не волнуясь, как все нормальные девушки.
– Ты что, совсем не боишься боли? – спрашивала Надя, провожая ее в больницу. – Идешь себе спокойно… Ничего не боишься! А вдруг у тебя больше детей не будет? Сколько раз уже тебе все там скребли-чистили…
– Значит, не судьба, – отвечала Стелла, хмурясь. – Конечно, я сама во всем виновата. Положилась на Венечку, а он… Ладно, проехали. Сейчас приду туда, посплю немного, потом, как позовут, укольчик сделают, я и отключусь… Говорят, раньше больно было, когда все по живому делали, а сейчас… Открываешь глаза, а ты уже в палате – лежишь себе, в окошко смотришь.
– Дура ты, Стелка. И мне тебя ужасно жалко…
Надя на самом деле почти ревела, когда «сдавала» подругу на руки знакомой врачихе. На следующий день Надя приходила, забирала Стеллу, отвозила домой и находилась с ней все то время, что Стелла мучилась от боли.
– Ну, скажи мне, пожалуйста, зачем тебе этот Венечка? Или Славик? Они же просто так с тобой… время проводят.
– А я? Разве я с ними время не провожу? Знаешь, мне иногда кажется, что жизнь моя, как лодка, покачивается на волнах… И ждет, что однажды на горизонте появится большой корабль и… потопит меня. Или – что я стану его частью. И мы вместе выйдем в открытое море…
– Дура ты, Стелка, – произнесла Надя свою любимую, полную заботы и нежности к подруге фразу.
– А ты – не дура? Время идет, а ты даже удовольствие не научилась получать от мужиков! Вешаешься им на шею, все замуж просишься… Не просись. Если кто в тебя влюбится – сам предложение сделает.
– А ты откуда знаешь?
– Да это же так просто! Если парень тебя любит и жить без тебя не может, то единственное, что он может сделать, чтобы не потерять тебя, – это жениться. А пока тебе не встретился такой – живи на полную катушку. Развлекайся. Набирайся опыта. Я тебе правду говорю!
Через неделю Надя познакомила Стеллу с Егором. Они вместе отправились в ресторан, посидели, хорошо так, душевно поговорили. Надя видела, что Стелле Егор нравится. Да он и не мог не понравиться. В тот вечер он выглядел необыкновенно элегантно – темный костюм, красиво уложенные волосы, золотой перстень на мизинце правой руки. И этот совершенный мужчина расточал комплименты только Наде, старался при каждом удобном случае поцеловать ей руку или коснуться своей щекой ее щеки. Подливал ей вина в бокал, ухаживал за ней за столом и вообще вел себя так, словно и не замечал Стеллу, словно ее и не было с ними. Наде показалось даже, что это не совсем вежливо по отношению к ее подруге. Но, с другой стороны, может, он таким образом хотел подчеркнуть, что ему неинтересны какие-то там красивые блондинки и что он не такой мужчина, который при виде девушек теряется и не может не обращать на них внимания.
Стелла же, напротив, всячески пыталась обратить на себя его внимание, она шутила, рассказывала анекдоты и, казалось, совершенно не обижалась на Егора.
После ужина Стеллу отправили на такси домой, а Егор пригласил Надю к себе. Они приехали в холостяцкую, но довольно-таки чистую и уютную квартиру, забитую электроникой, и там, вместо того чтобы говорить о любви и восхищаться Надей, Егор вдруг стал рассказывать ей о своих грандиозных проектах, показывать эскизы будущих игр, которые он начал придумывать со своим московским другом-программистом… А ей хотелось, чтобы Егор поцеловал ее и сказал, что он полюбил ее с первого взгляда, что он всю жизнь искал девушку, такую, как Надя…
Далеко за полночь он вдруг спохватился, посмотрел в ее покрасневшие воспаленные глаза и спросил, не ждет ли ее кто дома, на что услышал – нет, она предупредила маму, что вернется поздно…
– А может, ты совсем не вернешься сегодня? – Он вдруг обнял ее и поцеловал. – А? Надя?
Она вспомнила слова Стеллы о том, что невозможно всякий раз разыгрывать из себя добропорядочную девушку, тем более что этого все равно никто не ценит, и что Егор – если полюбит ее – все равно женится на ней, а если нет, значит, он ей и не нужен, а потому она согласилась остаться с ним на ночь. В сущности, она поступила так, как делают тысячи девушек, а потому не успела даже испытать чувства стыда за этот свой шаг….
В ту ночь Надя поняла, что она влюбилась в Егора окончательно и что теперь она будет зависеть от него, от его желания видеть или не видеть ее, вообще от всех его желаний. С одной стороны, она почувствовала себя счастливой, а с другой – испугалась этой зависимости, этой несвободы, словно предчувствуя, что за этими сильными чувствами стоят и страдание, и боль, и разлука, и разочарования… Лежа рядом с ним, прижавшись щекой к его теплому плечу, она на какой-то миг испытала целую гамму чувств, какие ей еще только предстояло испытать… Ей даже захотелось плакать.
– Знаешь, это как сон… – начала она выражать вслух свои чувства. – В детстве мне иногда снилось, что я нашла клад: я любовалась сверкающими сокровищами и понимала, что они – мои, что я могу их потрогать… Я гладила их руками, я наслаждалась их блеском, и вот когда наконец я хотела взять, забрать их и уложить в сумку или в мешок, то именно в этот момент я просыпалась. Этот сон словно дразнил меня в течение многих лет. Егор… А ты, ты? Ты ведь не исчезнешь?
– Хочешь сказать, что я – твое сокровище? – Он обнял ее и поцеловал в макушку. – Это ты – мое сокровище, понимаешь? Ты – прелестная, красивая девушка, которую надо любить и любить…
Она просто млела от его слов и тогда уже словно знала, что этой порции счастья, которой она сейчас обладает, ей хватит на всю ее оставшуюся жизнь. И что даже если Егор бросит ее (а об этом она не переставала думать никогда), то все равно в ее жизни останутся воспоминания об этом счастье и о той радости, которую она испытывает, находясь рядом с ним.
События развивались быстро. Они начали встречаться уже каждый день, и Егор даже предложил ей переселиться к нему.
Мама, каждый раз провожая Надю на свидание и слыша, как та договаривается о встрече одновременно с Егором и минутой спустя со Стеллой, снова и снова повторяла свой вопрос:
– Зачем тебе Стелла? Неужели для того, чтобы доказать самой себе, что из вас двоих он предпочитает тебя? С огнем играешь, Надя!
Иногда Надя слушалась маму и не приглашала Стеллу, но иногда, когда ей хотелось продемонстрировать перед подругой свое счастье и удивить ее тем, как нежно и заботливо относится к ней ее жених, она звонила и приглашала ее.
Стелла же была благодарна Наде за то, что та водила ее с собой в кино, в рестораны, и в доказательство своей признательности она потом подолгу анализировала увиденное ею свидание в подробностях, говорила то, что хотела услышать Надя:
– Да, Надя, он – удивительный! Я никогда прежде не встречала такого галантного и интеллигентного человека. Когда он говорит с тобой, у него, по-моему, даже голос немного дрожит, так он волнуется… Он любит тебя, это видно, это чувствуется… А еще – он какой-то необыкновенно сильный, скажи? От него исходит некая внутренняя сила. Господи, Надька, как же я за тебя рада! И ведешь ты себя правильно, не играешь с ним в кошки-мышки. Вы оба – взрослые, и вам просто необходимо понять, подходите вы друг к другу в определенном смысле или нет. Могу себе представить, какой он нежный с тобой в постели! Нежный и сильный…
Наде тогда показалось или нет, что у Стеллы заблестели глаза? Стелла, не пропускавшая ни одних штанов, в то время вела себя так, словно у нее и мужчин-то не было вовсе. Скромненько так сидела в стороне, наблюдала за влюбленными и – Надя знала – даже не включала телефон, чтобы не приходилось отвечать на звонки своих многочисленных ухажеров. Словно в ее жизни была только Надя с ее радостями и волнениями.
Конечно, Надя ждала, когда сам Егор ее спросит – почему они повсюду таскаются со Стеллой, но Егор так никогда этим и не поинтересовался. Может быть, думалось тогда Наде, он считал, что Стелла не мешает им, поскольку у них с Надей вся ночь впереди, у них вполне достаточно времени и возможностей побыть вдвоем, или, вероятно, ему просто было приятно находиться в компании двух красивых девушек.
Так прошло несколько месяцев в этом полуобморочном счастливейшем бреду. Она обожала Егора, боготворила его. Она видела в нем все только самое хорошее. Он ни разу не дал Наде повода усомниться в его чувствах. Они строили планы на будущее. Выбирали в магазине свадебное платье. Присматривали новую мебель для спальни. Мечтали о детях. Кажется, и мама как будто успокоилась, да и Стелла от них поотстала, закружилась в романе с новым парнем. И ее стало как бы не хватать. И Надя поняла наконец, что произошло. Они с Егором остались без зрителя. Без благодарного и чувствительного зрителя, который смог бы оценить со стороны развивающиеся отношения влюбленных.
Через два дня назначили дату ее окончательного переезда к Егору. У порога стоял багаж, а во всей квартире чувствовалась атмосфера близких перемен… Мама ходила с заплаканным лицом и говорила, что не представляет себе, как это она теперь будет завтракать или ужинать совсем одна. Что ей теперь даже и поговорить-то будет не с кем! Мама собрала и уложила в большую коробку приданое – постельное белье, сервизы, комплекты столового греческого мельхиора, какие-то подушки, одеяла…
…Надя заглянула к матери. Та сосредоточенно строчила что-то белое в темный горошек. Платье для клиентки. О чем думает она сейчас? Вряд ли об этом платье. Скорее всего, мама представляет себе будущую жизнь своей единственной дочери.
– Ма… – позвала ее слабым голосом Надя. Позвала и испугалась, что сейчас ей предстоит сообщить матери что-то страшное и непоправимое, как смерть.
Мама обернулась и посмотрела на дочь долгим внимательным взглядом…
– Ма… Стелла его увела… увела…
Она бросилась к матери и, захлебываясь в слезах, сбивчиво пересказала все то, что услышала по телефону от Егора.
5
Они встретили меня вместе – Тихий и Милка. Пара воркующих голубков. Милка – в мехах, красивая, с сияющими глазами.
– Ну вот, – она стиснула меня в своих объятиях. – Теперь – полный комплект. Теперь у меня есть все для полного счастья! Как долетела, сестренка? Тихий, подойди, поцелуй Полю, не отравишься…
Красавец Тихий слегка приобнял меня и чмокнул куда-то в воротник. Он был розовый почему-то, словно ему было за что-то стыдно. Может, за то, что он украл у меня сестру и стал причиной ее невероятной полноты? Или он от природы такой розовый и стеснительный? А почему бы и нет? Ведь есть же в нем нечто такое, что заставило мою гламурную сестрицу покинуть все московские тусовки-клубы разом и отправиться в такую даль…
Они жили в большом новом доме, неподалеку от соснового бора. В доме было тепло и пахло новыми вещами, мебелью.
– Милка, – успела я шепнуть ей, когда нам удалось на пару минут остаться наедине, – ты зачем панику разводишь? Почему плачешь и хлюпаешь в трубку?
– Я в трубку не хлюпала… Просто настроение было такое – застрелиться и не жить.
– Но почему?
– Да потому что я дома совсем одна.
– Это – единственная причина?
– Да!
– Не знаешь, чем себя занять?
– Нет. Я уже все перепробовала. То готовить училась. По пять блюд разом. Все их выставлю перед Тихим, сяду напротив, кулачками щеки подпираю, жду, что сейчас мой муж набросится на еду… А он смотрит на мои разносолы и говорит: молока, говорит, с хлебом хочу. Тюрю такую, представляешь?! Это у него еще с детства осталось. И что мне делать? Вываливать или выливать все эти холодцы-рулеты-борщи ему на голову?
– Ты что?! Ладно, потом поговорим…
Милка накрыла на стол – салаты, запеканки, пироги… Она на самом деле сильно изменилась. И не столько внешне, сколько, конечно, внутренне. Ее словно приручили, как дикое животное.
Мы сидели за столом, накрытым красивой белой скатертью. Я любовалась дорогим лиможским фарфором и спрашивала себя: и когда это моя сестрица успела превратиться из неприспособленного к жизни юного избалованного существа в ухоженную, аккуратную и понимающую толк в ведении хозяйства послушную клушу? Вероятно, за то время, что она обживала этот красивый и уютный дом.
– Хочешь в Москву? – спросила я ее, когда Тихий (вообще-то его зовут Сергеем) вышел из комнаты, чтобы подремать немного после обеда. Это был субботний день – святое время для отдыха и домашних дел.
– Как это – в Москву? Ты что? У нас тут дом, – Милка обвела рукой пространство. – Представляешь, сколько сюда вложено сил, души? Мы же каждый сантиметр дома обдумывали вместе – какой тон стен, какой паркет, а мебель?! Сколько каталогов перерыли, сколько магазинов объездили!
– Разве дело только в доме? Любой другой мужчина, которого бы ты выбрала в Москве, построил бы тебе дом не хуже этого… В чем дело, почему именно Тихий?
– Я люблю его. А он – меня. Вот тебе и вся правда. Просто у него много работы, выше головы… А я тоскую по нему. Не знаю, чем себя занять. На работу идти смысла нет, все равно же скоро в декрет. Вот я и маюсь…
– А ты фильмы хорошие смотри, книжки читай… Подружки у тебя есть?
– Нет. И не хочу! Они все будут смотреть на Сережу. А я – ревновать. Я уже знаю! Мы же бываем вместе на каких-то корпоративных вечеринках…
– Мила, но ты же никогда не была ревнивой!
Я не узнавала свою сестру.
– Не была… Я вообще была другой, а сейчас я понимаю всех своих подружек-дур, которые ревновали своих парней… понимаешь, я боюсь его потерять. А теперь еще, когда у меня будет ребенок и когда у нас с Сережей все так замечательно, я тем паче боюсь, что он перестанет обращать на меня внимание.
– Мила!
– Нет-нет, ты не подумай, у меня нет ни одной веской причины для ревности или для переживаний. Я все это сама себе придумываю, понимаешь? А иногда мне бывает так хорошо, что даже голова кружится, и я спрашиваю себя: «Мила, что это?»
Я успокоилась. С сестрой было все в порядке. Мы провели целый день в разговорах, иногда к нам присоединялся Сережа. Он на самом деле оказался очень милым, заботливым, он даже плед мне принес, когда мы с Милой устроились на большом широком диване, набитом гусиным пухом, перед камином. Мы смотрели, как в камине пылают огромные поленья, и огонь завораживал нас, мы даже забывали, о чем говорили…
– А ты как? Не пожалела, что разошлась с Володей? – спросила Мила.
Я ждала этого вопроса. И была готова к нему.
– Нет, не жалею. Тем более что я вижу его очень часто.
– Почему ты развелась с ним? Что для тебя твоя свобода? Зачем она? Кому ты теперь нужна? Или, быть может, у тебя появился другой мужчина?
– Никого у меня не появилось. А свобода мне нужна для того, чтобы быть свободной…
Здесь можно было бы расхохотаться, но мне почему-то не было смешно.
– Понимаешь, жизнь так интересна, и я не хотела ограничивать свою свободу какими-либо обязательствами перед другим человеком. Ты же знаешь, какая у него работа… И он тоже свободен, может идти и ехать куда угодно, если того требует дело. А моя работа тоже требует каких-то передвижений, встреч с людьми…
– Полина, что такое ты говоришь? Ты же всего лишь писатель! И все, что хочешь узнать, можешь почерпнуть в Интернете! Поправь меня, если я ошибаюсь. А вот Володя – он следователь, у него реальные и очень трудные дела, причем связанные с тяжкими преступлениями. Я отлично помню, как он распутывал двойное убийство в Липовке. Как он ночи не спал, постоянно что-то чертил, кому-то звонил, ездил, а сколько сигарет выкурил!
– Значит… – голос мой предательски дрожал. – Значит, ты считаешь, что у меня совершенно несерьезная работа, так?
– Можешь на меня обижаться, – не уступила своих позиций Мила, – но, повторяю, твои романы, как правило, основаны на выдуманных сюжетах.
– Неправда! – воскликнула я.
– Почему неправда? Ты же сама мне рассказывала, откуда ты берешь свои идеи.
– И откуда?
– Из головы, вот откуда.
– Нет, я многое беру из реальных дел, преступлений…
– Но твои романы не помогают людям искать настоящих преступников. Поля, пожалуйста, не обижайся на меня. Постарайся меня понять! Твое дело – развлекать людей, понимаешь? И это тоже нужно людям. Не зря же мы все покупаем книги, читаем их… Но, повторюсь, ты не следователь прокуратуры, который…
– Ладно, хватит, Мила! Я все поняла.
– Ну, вот ты и обиделась. А я ведь только хотела тебе сказать, что нельзя сравнивать твою свободу – писательскую и свободу следователя прокуратуры, ясно? Я ведь знаю, почему вы расстались. Он сильно ревновал тебя ко всем тем, с кем ты встречалась, собирая материал… тебе, как человеку творческому, всегда хотелось окунуться в некую особую атмосферу… Но согласись, что, если ты пишешь роман про маньяка, тебе вовсе не обязательно селиться в его квартире, чтобы пытаться понять его. Или, если ты пишешь роман про проститутку, тебе не следует устраиваться на работу в публичный дом.
– А почему бы и нет? – разозлилась я, уязвленная тем, что мою профессию не считают серьезной.
– Я вижу, что и правда разозлила тебя. Ну, прости. Я не хотела, чтобы вы с Володей расходились. У вас были такие чудесные отношения! Быть может, я веду себя сейчас именно так потому, что у меня все хорошо, и я хочу, чтобы у каждой женщины был хороший и любящий муж, я хочу, чтобы все было хорошо!
– Но мне не было хорошо с Володей. Он постоянно контролировал меня, он, как и ты, считал мое занятие несерьезным. А это очень неприятно, поверь. Когда посторонние люди восхищаются твоим творчеством, а твой собственный муж воспринимает его как нечто вроде рукоделия, вышивки, я не знаю, вязанья…
– Поля, пожалуйста, прошу тебя, не злись… Ты же не хочешь, чтобы я сдерживала свои чувства и эмоции, чтобы я, вместо того чтобы высказывать тебе свое мнение, лишь улыбалась и во всем соглашалась с тобой? Это неинтересно и нечестно. Уж я такая, какая есть. И ты приехала ко мне сюда, к черту на кулички, исключительно потому, что ты любишь меня именно такой, какая я есть.
Но я не могла вот так взять и перестроиться на улыбку. Я обиделась. И Мила это поняла.
– Хорошо, докажи мне тогда, что я не права.
– И докажу!
С этими словами я принесла и разложила на ковре перед камином ставшую плоской подушку-кошку.
– Что это?
– Принеси чаю, и я расскажу тебе одну историю… Заодно поймешь, что я приехала сюда не только из-за тебя.
Заинтригованная, Мила поспешила в кухню.
Так, за чаем, я рассказала ей об убийстве Надежды Агренич.
– Поля, какая же ты молодец, что приехала! Да мы с тобой все быстренько разузнаем! Я уверена, что у Сережи в Уренгое есть знакомые. Да и у тебя, как я поняла, благодаря Володе есть человек, который сможет нам помочь?
– Этим делом буду заниматься только я! Ты же вернешься к своим прямым обязанностям. У тебя дом, муж, семья, одним словом.
– И ты уедешь? Полина?! – Мила чуть не плакала.
– А ты как хотела? Теперь и у меня появилось по-настоящему серьезное дело – буду искать убийцу Агренич. Может, мне повезет, и я вычислю, кто же из них двоих убийца – Опарин или Флорский?
– Но что тебе это даст? Тем более что Опарина больше нет. Если это он убил девушку, то он уже наказан. А если это Флорский…
– Мне надо выяснить, жив ли он остался или нет? Поймали его или нет? Еще я хочу узнать все про проводницу, в подробностях, и о том, кто и при каких обстоятельствах вручил ей деньги, и не могло ли быть ее убийство связано с этими деньгами?
– Но для этого тебе потребуется выяснить, был ли заранее спланирован побег, – неожиданно сказала Мила. – А наверняка так и было. Ведь сбежать сразу троим заключенным – это не просто… Им кто-то помогал. И этот кто-то мог знать о находившихся в поезде деньгах!
– А деньги Агренич? Откуда у нее такая сумма?
– А вот это ты придумай сама, – улыбнулась Мила. – Придумай и напиши! А я, как всегда, почитаю.
Мне на какой-то миг показалось даже, что она издевается надо мной. Однако я нашла в себе силы проявить великодушие, приписав ее поведение причудам беременной женщины. И все же позже, уже перед сном, когда я пробиралась из гостиной в отведенную мне комнату, проходя мимо спальни хозяев, я случайно подслушала разговор моих голубков. Вернее, монолог своей сестрицы. Он звучал примерно так:
– Я не понимаю, зачем она устроила эту панику?! Нет, я, конечно, рада, что она приехала. Но ее визит выглядит так, словно она явилась не просто так – навестить меня, а проконтролировать на правах старшей сестры нашу с тобой жизнь. Представляешь, она учинила мне самый настоящий допрос! Как мы с тобой живем, не обижаешь ли ты меня, всем ли я довольна и, главное, – не пора ли мне возвращаться в Москву! Сережа, мне на какой-то миг даже страшно стало, она, моя старшая сестра, словно возникла из моего детства, будто посланная моими родителями: все, мол, Мила, закончилась твоя самостоятельная жизнь и тебе пора возвращаться домой, в семью!
– Думаю, ты преувеличиваешь, – мягко возразил Тихий.
– Да ничего я не преувеличиваю! И даже если это так, что с того? Я привыкла уже к независимости, к тому, что мы с тобой живем вдвоем. И я не знаю, о чем с ней говорить…
– По-моему, она просто соскучилась по тебе, вот и все.
– Ну и что? Вернее… нет, я не то хотела сказать… Я ведь тоже по ней соскучилась, ужасно. – В голосе сестры я услышала слезы. – Но я боюсь при ней проявлять свои чувства! Я так хочу обнять ее, поплакать у нее на плече, как в детстве, но боюсь, что она воспримет это как мое желание вернуться.
– Думаю, тебе пора уже успокоиться. Твоя сестра любит тебя, иначе она не проделала бы такой путь.
– Да вообще-то она приехала не только ко мне. У нее тут, вернее в Уренгое, есть одно дельце, связанное с убийством какой-то девушки. Поля собирается писать роман. У нее сейчас самое тяжелое время – продумывание нового сюжета, сбор материала. Полагаю, она нашла какую-то золотую жилу и теперь хочет по уши окунуться в атмосферу.
– Убийство? Она сама его сочинила?
– На этот раз нет. Она рассказала мне довольно интересную историю, но все равно, Сережа, как-то все это несерьезно. Тащиться за столько верст, чтобы покопаться в старом деле…
– А по-моему, творческим людям путешествия полезны. И, думаю, это отлично, что она решила совместить приятное (я имею в виду встречу с тобой) с полезным. Еще раз прошу тебя – успокойся. Ты ведешь себя так, словно и не рада ей. Твоя сестра – очень чувствительный человек, она может неправильно истолковать твое поведение. Отчего ты так нервничаешь? Мила… А может, это ты ее вызвала, а теперь не знаешь, как себя вести, чтобы я ничего не понял? Так я все равно все пойму. И, еще раз повторяю, я очень рад приезду твоей сестры. Что же касается твоего утверждения, что ее занятия – дело несерьезное, то здесь я с тобой не согласен.
