Анна Данилова
Гламурная невинность
Чайкин был уверен, что все, кто присутствовал сейчас здесь, думали об этом же.
Корнилов, глядя на цветущую Земцову, с тяжелым сердцем вспоминал превратившееся в скелет тело своей жены, женщины, которую он любил больше всех на свете и которая медленно и мучительно покидала этот мир, покидала его. И как бы он ни старался в последнее время раздобыть денег, чтобы купить дорогостоящие лекарства, он лишь немного отодвигал страшный конец. Ему хотелось сказать раскрасневшемуся от вкусной еды и водки Крымову, что жизнь очень коротка, что когда-нибудь он будет сожалеть о том, что предал любимого им человека, что любовь к единственной женщине ничто по сравнению с теми многочисленными увлечениями, которыми была полна его жизнь; ему хотелось так сказать, но имел ли он право? Да и кто он такой в жизни Крымова, чтобы указывать ему на что-то или объяснять и без того простые и понятные вещи? Он смотрел то на Крымова, по-прежнему вальяжного и уверенного в себе мужчину, пытающегося рассказами о своей заграничной жизни придать ей ореол романтизма и таинственности, то на Земцову, озабоченную тем, чтобы гости хорошо ели, и постоянно подкладывающую на тарелки закуску, и думал о том, что, может, именно сегодня они, эта красивая пара, и будут счастливы? Стоит гостям разойтись, и они останутся вдвоем, возможно, Юля и позволит Крымову доказать ей свою любовь и простит его? А Патрик… Сможет ли она объяснить ему, что по-прежнему любит лишь Крымова, и что она очень благодарна ему, этому симпатичному французу, за то, что все то время, что она оставалась без Крымова, у нее было подобие семьи? Но каким же несчастным почувствует себя этот Патрик! И разве можно строить счастье на несчастье других людей? Однако Патрик же построил. Корнилов запутался. Кто был несчастливее из них всех: Патрик, Земцова или Крымов? Пожалуй, лишь сам Корнилов, которому сейчас предстояло возвращаться к себе домой, в пахнущую смертью квартиру… В носу защипало, и он, не выдержав, разрыдался.
Глава 4
Крымов вышел из гостиной, чтобы покурить на лоджии, заглянул на кухню, чтобы взять пепельницу, и тут ему показалось, что в квартире, помимо тех, кто находился в гостиной, есть кто-то еще. Он явственно слышал дыхание. Глубокое, как если бы человек спал. Он развернулся и пошел на звук. Ноги не слушались его, когда он понял, что звуки доносятся из спальни. Интересно, кто бы это мог быть? Может, Шубин спрятался? Не смешно. С Шубиным вообще все вышло не смешно и как-то странно. Он и сам-то не мог себе объяснить, почему Женю Жукову он никогда не воспринимал как жену Шубина. Просто женщина. Очень несчастная, которая так нуждалась в поддержке, в любви. Шубин, в конечном счете, сам виноват в том, что она без оглядки поверила Крымову, как будто не знала наперед, чем могут закончиться их отношения. Но она так искренне радовалась, что в самую тяжелую минуту своей жизни оказалась рядом с мужчиной, который сумел не только успокоить ее, но и придать ей новых сил и помочь разобраться в себе. Теперь-то она знает, как ей жить дальше и что в этой жизни надо уметь полагаться лишь на себя. Бедная девочка. Бедный Шубин, так опрометчиво принявший влюбленность за любовь и связавший себя браком с нелюбимой женщиной. Вот с Земцовой он был бы по-настоящему счастлив, даже если бы знал, что она не любит его.
Крымов остановился на пороге спальни и тихо толкнул дверь. Она отворилась, и он увидел спящего на кровати, прямо в одежде, разве что без ботинок, но в носках, мужчину. Молодого. Значительно моложе, чем он, Крымов. Светлые волосы, родинка над верхней губой, нежное розовое ухо… Что ему нужно в этой спальне? Кто он такой? Может, Земцова поэтому так спокойна и чувствует свое превосходство над ним, что припрятала в своей спальне бомбу – смазливого парня с родинкой над губой? Своего любовника. Решила отравить первый же день его пребывания здесь таким вот убийственным способом?
– Эй, ты кто? Поднимайся… Чего улегся на кровать? Пижаму хотя бы надел.
Он потянул парня за руку. Тот сразу же проснулся. Вытаращил глаза.
– Крымов… Точно?
– У меня что, табло на лбу светится, что я Крымов? – раздраженно спросил он.
– Не знаю, просто понял, что вы Крымов, и все.
– А ты кто?
– Моя фамилия Хитов. Я не должен был приходить сюда, в эту квартиру, тем более находиться в этой спальне, но я так устал… Ночь была бессонная… Да я вам сейчас все объясню. Где Земцова? Она вам все расскажет.
– Значит, так. Или ты выметаешься отсюда сам, или же мне придется выбросить тебя в окно.
– А… понятно. Ревнуете. Между прочим, напрасно…
Но Крымов уже не владел собой. При упоминании о бессонной ночи ему стало не по себе. Он схватил парня за предплечье и поднял с постели. Затем, распахнув дверь, мощным пинком отправил его в прихожую; Хитов, ударившись о стену, приземлился на пол… Из носа его хлынула кровь. На шум из гостиной выбежали Юля, Чайкин…
– Прекрати сейчас же, это наш клиент, Хитов, его девушку убили! – закричала Юля, подбегая к Хитову и запрокидывая его голову назад. Таня, держась за поясницу, пошла в кухню смочить полотенце.
– Он лежал в нашей кровати, между прочим, – заметил тяжело дышащий Крымов. – Предупреждать надо, что у тебя в каждой комнате по клиенту.
Хитов, чувствуя, что подвел Земцову, старался все объяснить.
– Дурацкая ситуация… В квартире ее мать, плачет, с ней невозможно ни о чем говорить, она не верит, что Надю убили, постоянно твердит, что это несчастный случай… – Хитов поднялся и, слегка закидывая назад голову, сел на стул. Встреча с Крымовым оказалась шоковой. – Конечно, я мог бы и сам догадаться, что рано или поздно меня хватятся, войдут в спальню, а я там… Но я не предполагал, что это будет сам Крымов. Вы должны меня извинить и понять…
– Да ничего я тебе не должен… – Крымов вернулся в гостиную, сел и со злостью принялся грызть яблоко. Земцова, расстроенная происшедшим, увела Хитова на кухню, чтобы делать ему примочки.
– Клиент, мать их… – продолжал материться Крымов. Корнилов с Чайкиным и Минкиным, не сговариваясь, отправились курить на лоджию.
– Он только сегодня был у нас и заплатил аванс. Да, он странноватый, это правда, – говорила Таня, словно извиняясь за то, что в кровати Земцовой обнаружился мужчина. – Подумай сам, ну кто мог предположить, что он явится сюда и станет требовать, чтобы непременно занялись его делом, несмотря на поздний час. Мы с Виталием ему все объяснили, но он и слушать ничего не хотел. Пойми, у него горе…
– А у меня радость. Ха-ха-ха! Целый вагон. Прилетел к жене, вхожу в спальню, а там какой-то мужик! Хорошо еще, что я его вообще не убил.
– Сгущаешь краски, – не выдержала Таня. – Прекрасно знаешь, что Юля здесь ни при чем, а устроил целый спектакль с мордобитием. Ведь я молчу-молчу, но потом говорю то, что думаю. Приехал, понимаете ли, иностранец хренов, права качаешь, клиентов наших избиваешь, а между прочим, их не так-то и много, чтобы ими раскидываться. Это у тебя в швейцарских банках куча денег хранится, а мы живем скромно, от гонорара к гонорару. Так что деньги нам не помешают. Тем более я на сносях, если ты заметил…
– Да уж, тебя не заметишь… – попробовал превратить все в шутку Крымов. Но Таню было уже не остановить.
– Да кто ты такой, если разобраться, в этом доме? Так, заезжий гость. Ни муж, ни любовник, ни даже друг. Я понимаю, это не мое дело, но ты же Земцовой жизнь испортил. Не спорю, ты мужчина, о котором можно только мечтать, но ведь ты же пользуешься этим, негодяй!.. Не знаю, откуда у тебя берутся силы, но мне кажется, что ты и в аду будешь соблазнять грешниц, поджаривающихся на сковородках! Веди себя прилично и не показывай, как ты волнуешься. Думаешь, никто не понимает, что ты приезжаешь сюда только из-за нее? Все ждешь, что она обратит на тебя наконец-то внимание, что бросит своего француза и снова станет твоей женой. Но где гарантии, что ты опять не предашь ее, что не променяешь ее на очередную юбку?!
Таня выпалила это на одном дыхании, при этом осознавая, что не так давно и она сама готова была ради Крымова распрощаться с Минкиным и изменить всем своим принципам. Она противоречила сама себе, но и остановиться была уже не в силах. Она по инерции говорила ему что-то еще оскорбительное, что должно было унизить любого другого мужчину, но только не Крымова. На него же все произнесенные слова в конечном счете произвели совершенно другое действие – он вдруг расхохотался. Таня обернулась и увидела стоящую в дверях Земцову. Либо Крымов действительно решил превратить весь этот разговор в шутку, либо он оказался прекрасным актером и сумел вовремя дать Тане понять, что ей следует немедленно замолчать. Хотя, пронеслось у нее в голове, даже если Юля и услышала часть разговора, то наверняка ничего не поняла, кроме того, что ее лучшая подруга, Таня Бескровная, пусть и сунула нос не в свое дело, но все равно с самыми благими намерениями. Куда хуже было бы, если бы Таня в разговоре с Крымовым допустила промах и одной фразой выдала бы их намечавшуюся когда-то связь…
– Я все объяснила Александру, – сказала Земцова, предлагая всем вернуться к столу. – Мало ли что случается, когда у тебя такая работа, ведь правда, Крымов? Надеюсь, это был первый и последний раз, когда ты так активно вмешивался в мою жизнь…
Появившиеся в гостиной Чайкин, Корнилов и Минкин остановились как вкопанные, понимая, что за этой многообещающей фразой может последовать и другая, не менее серьезная и определяющая отношение Земцовой к Крымову.
– Думаю, что после того, что произошло, я должна предложить Александру поужинать с нами. Кроме того, все мы здесь свои, знаем, что связывает нас все эти годы, а потому мне кажется, что правильным было бы как раз сейчас, когда мы все немного протрезвели, обратить наше внимание на то, что у Хитова случилось несчастье, погибла его невеста… Он – наш общий клиент, а Виталий может просто посидеть и послушать. Мужа Тани я считаю своим человеком и полностью доверяю ему. И Крымов, я думаю, тоже не станет с отсутствующим видом считать цветы на обоях, ведь так, Крымов? Девушку по имени Надя Газанова нашли на берегу Волги, она либо сама сорвалась с обрыва, либо ее сбросили. Это произошло позавчера, тринадцатого июля, вечером.
– Смерть наступила между восемнадцатью и двадцатью часами, – заметил Чайкин, и Хитов, сидящий напротив него, сразу же определил, что видит перед собой того самого судмедэксперта, мнению которого он до сих пор не доверял по определению.
– Вы судмедэксперт? – на всякий случай спросил он, одновременно испытывая желание узнать как можно больше о смерти Нади и страшась каких-то подробностей.
– Да, это я вскрывал ее, – кивнул головой Леша.
– Вы можете сказать точно, она была убита или нет?
– Как можно сказать точно? Ведь если даже предположить, что ее ударили за какую-то минуту перед тем, как сбросить с обрыва, камнем, то невозможно определить, умерла ли она от удара, нанесенного убийцей, или же она сама, упав с обрыва, разбилась о камни… В крови девушки я обнаружил небольшое количество алкоголя, но очень незначительное.
– Она боялась высоты, – твердил Хитов, – она не могла подняться туда сама, это исключено…
– Но ее могли позвать туда, чтобы показать, скажем, что-то интересное, – предположила Таня Бескровная.
– Что такого ей могли предложить посмотреть, разве что вид на Волгу? – усмехнулся Хитов. – Это в туман-то?
– Возможно, что туман был такой густой, что она не заметила, как подошла к обрыву…
– Нет, там такое ровное, довольно большое пространство, – решил вмешаться Минкин, – что край обрыва она точно бы увидела…
– А что, если это самоубийство? – вдруг сказал Корнилов.
– Это тоже нельзя сбрасывать со счетов, – согласилась с ним Земцова. – Такое часто случается – мы ищем убийцу, а человек убил себя сам… Ведь вы же сами рассказывали, что ваша невеста сильно нервничала, что просила поскорее приехать. Если учесть, что вы познакомились не так уж давно, но, тем не менее, за помощью она обратилась именно к вам, следовательно, кроме вас, у нее больше не было никого близкого…
– Да откуда же ей за такое короткое время найти себе кого-то еще, если она прожила в этом городе всего ничего?! Ведь это же квартира ее матери, которая вышла замуж за москвича и уехала в столицу. Надя до этого жила в Риге, с отцом. Она приехала сюда, сама еще толком не зная, останется она здесь или нет. Вернее, я-то предлагал ей жить в Москве… Мы собирались пожениться. Да что я говорю?! Конечно, я бы забрал ее отсюда. Но был и еще один вариант – я продаю свою квартиру и покупаю квартиру в Риге. Об этом мы тоже говорили, но тогда, когда все это происходило, нам было не до квартир, мы находились в таком состоянии… Я бы согласился жить с ней где угодно, она, я думаю, тоже. Вы можете спросить, почему же она уехала сюда, в Саратов? Думаю, мать попросила ее немного присмотреть за квартирой, ведь здесь оставались какие-то ее работы. Кроме того, если уж рассуждать с хозяйской точки зрения, то она могла бы просто за то время, что находится тут, найти приличных жильцов, чтобы сдать квартиру. Но и эти мысли приходят ко мне лишь сейчас, когда я пытаюсь понять, зачем она приехала сюда. Но вы можете спросить об этом у ее матери. Я уже говорил, что она приехала, заперлась в квартире и рыдает. Сама не своя. Ее можно понять.
– Вы отвлеклись, Хитов, – мрачно проговорил Крымов, вылавливая в тарелке маринованный гриб. – Речь идет не о том, зачем ваша невеста приехала сюда, тем более что после того, как ее мать переехала в Москву, саратовская квартира и одновременно, я так понял, мастерская, стала на время и ее домом. Откуда девушке было знать, что ее так скоропалительно позовут замуж… У нее до встречи с Хитовым были свои планы. Меня в этой истории больше всего интересует ее характер, привычки, что она была за человек. Ведь только что выдвинули версию о самоубийстве? Вот что не дает мне покоя. Не была ли склонна девушка к суициду, не страдала ли психическим расстройством?
– Да что вы такое говорите?! – вскричал возмущенный Хитов. – Да, так я бы к вам и пришел, если бы знал, что она шизофреничка! Да она была нормальнее всех нас! И если она страдала фобией, то связана она была лишь с высотой. Но, признайтесь, кто из вас не боится высоты? Когда стоишь на краю пропасти и смотришь вниз, разве у вас дух не захватывает?
– Захватывает, – ответил за всех Чайкин.
– Давайте-ка я расскажу все по порядку, – предложила Юля. – Итак. Надя познакомилась с Сашей… Можно я буду вас так называть?
– Хоть как называйте… – махнул рукой Хитов и вжался в стул. Взгляд его остановился на переливающемся разноцветными бликами хрустальном графине с остатками водки. – Только не забудьте про записку…
– Так вот, – продолжила Земцова. – Они познакомились с Сашей в Москве. Влюбились с первого взгляда и решили пожениться. Саша практически ничего не знал о ней. Только так, поверхностно. Что у нее есть отец, с которым она почти все свое детство прожила в Риге, мать, которая вышла замуж и переехала жить в Москву. Что мать у нее художница, довольно молодая еще женщина, по имени Шевкия… Судя по всему, предки ее с Востока. Так вот. Молодые люди решают пожениться. Но у каждого до их встречи была своя жизнь, свои планы. Хитов ремонтировал свою квартиру, значит, теперь ему предстояло на время снять другое жилье… Кстати, Хитов, а куда же вы пригласили Надю после того, как долго гуляли с ней по Москве?
Хитов возмущенно принялся растирать свое и без того покрасневшее лицо.
– Я привез ее на квартиру своих родителей, которые летом обычно живут на даче.
– Так я и подумала, – кивнула головой Юля. – У Нади тоже были свои планы, связанные с семейными обстоятельствами. Ей предстояло отправиться в Саратов, пожить какое-то время в квартире своей матери.
– Саратов – ее родной город, – проинформировал всех Корнилов. – Она жила в этой квартире вместе с отцом и матерью до тех пор, пока отец не женился на другой женщине и не уехал жить в Ригу. Он, кажется, скульптор.
– Значит, мать в каком-то роде бросила ее? – подала голос Таня Бескровная. – Отдала отцу? Всегда подозревала, что все художники – ненормальные.
– Видимо, решила, что для Нади так будет лучше, – попытался оправдать странный поступок своей несостоявшейся тещи Хитов.
– Может, оно и так. Идем дальше? Хитов в Москве занимается поисками подходящей квартиры, Надя же едет в Саратов. Хитов собирается вскоре приехать к своей невесте, и они должны окончательно решить, где и как они будут жить… Скажите, как вам показалось, Надя – эмоциональный человек?
– В меру, – как-то очень быстро ответил Хитов. – В меру.
– Вам не показалось странным, что она вдруг, я бы даже сказала так – внезапно стала испытывать потребность в вашем присутствии? Откуда такое нетерпение?
– Да, показалось. Но сначала я не придал этому особого значения. О чем сейчас, понятное дело, жалею. Мне бы только узнать, что то, что произошло с ней, – несчастный случай, и мне станет легче. Вы думаете, это пошло?
– Нет, каждый, оказавшийся на вашем месте, испытывал бы, я думаю, такие же чувства, – успокоила его Земцова. – Итак, вы доводите свое дело до конца: находите квартиру и лишь после этого едете в Саратов.
– Да. У меня ушло несколько дней на то, чтобы встретиться с хозяином и обо всем договориться. Квартира была дороговата, но это же, как я думал, ненадолго… Я был уверен, что Наде она понравится.
– Итак, когда вы приехали в Саратов?
– Тринадцатого июля.
– В день убийства, – заметила Таня и тотчас прикусила губу, стараясь не смотреть в сторону Земцовой.
– Да, получается, что в день убийства.
– И у вас есть свидетели?
– Нет. Я долго звонил в дверь квартиры Нади, но мне никто не открывал. Только на следующее утро на шум вышла ее соседка, та самая девушка, Таня Орешина, которая была с Надей на Ивовом острове.
– Где и когда вы обнаружили записку?
– Сегодня. В почтовом ящике.
– Как вам в голову пришло заглянуть в ящик?
– Да никак! Просто открыл и заглянул. Он легко открывается. Смотрю, этот листок… Мне и так-то было тревожно на душе, а здесь еще эта жуткая записка.
– И что же в ней написано? – спросил Крымов с легкой усмешкой. – Меня, мол, убили на Ивовом острове?
Таня Бескровная с Земцовой переглянулись.
– Представь себе, дорогой, – кашлянув, произнесла Земцова, – что именно это там и написано. Хитов, покажите Крымову записку…
Тот достал из кармана листок и протянул Крымову.
– Да уж, ничего не скажешь, попал в самую точку, – присвистнул Крымов. – Вот расскажи такое Шубину, он ни за что бы не поверил, сказал бы, что я сочиняю… Вы должны отдать эту записку Земцовой… на экспертизу.
– Скажите, Хитов, а откуда вы узнали об этом агентстве, да еще и о Крымове? – спросила Бескровная.
– Мне в вашей конторе сказали, – искоса глянув на Корнилова, ответил немного сконфуженный Хитов. – Я видел вас там и понимаю, кто вы и откуда.
– И кто же вам сказал?
– Сказали, и все. Какая вам разница. Мне не хотелось бы сейчас вспоминать, как там со мной обращались и что говорили. Смотрели на меня, как на идиота. Несчастный случай да несчастный случай. Заладили. Я собирался уже уйти оттуда, ходил по коридорам, по лестницам, искал выход, пока случайно не наткнулся на одного человека. Вот он-то как раз мне и посоветовал обратиться в агентство. Лучше всего, говорит, встретиться с Крымовым, но его пока нет… Сказали, что там его жена сейчас заправляет, тоже ничего…
– Спасибо, – кивком головы поблагодарила его Земцова. – Что-то пить захотелось…
– Может, сделаем перерыв?
Так продолжалось и на следующий день, и спустя неделю. Что изменилось? Свидания их стали реже, любовники по неизвестной причине словно избегали друг друга, и Камора заметно погрустнел. Утешить его было невозможно – все знали, что к Наде скоро приедет жених. Поговаривали разное: что он богатый бизнесмен, что Надя его любит и что скоро выйдет за него замуж. Лариса сказала, что он, эта московская птица, задерживается из-за ремонта квартиры, видимо, хочет успеть к свадьбе, даты которой никто, вроде бы даже сама Надя, не знает. Еще Лариса сказала, что Надя как-то очень спокойно говорит о предстоящей свадьбе и что сама толком не поняла, как стала невестой. Уж слишком быстро все произошло. Жениха ее звали Александром. Надя без интереса просматривала каталоги со свадебными платьями. Ее словно не интересовало, как она будет выглядеть в такой торжественный для каждой девушки день. Камора же стал очень нервным, почти агрессивным. Таня боялась задать ему лишний вопрос, старалась находиться подальше от него, чтобы не спровоцировать взрыв. Если не разрыв. В отличие от Нади, она-то знала день своей свадьбы. Вот только готова ли она была теперь связать свою жизнь с мужчиной, который любит другую женщину? Да и любит ли он Надю? Это вопрос, на который, по мнению Тани, не мог ответить ее любовник. Скорее всего, это была страсть, Камора увидел красивую девушку, которая поселилась по соседству от него и каждый день соблазняет его. Соблазняет. Не слишком ли это красивое слово для такой распущенной особы, как Надя? На людях они говорят об искусстве, Надя рассказывает не спускающему с нее глаз любовнику (так, словно рядом нет ни Ларисы, ни Миши, ни Тани!) о том, с каким успехом прошла в Риге выставка ее отца, показывает фотографии его работ, упоминая как бы вскользь их стоимость, пытается объяснить, чем эстетика прибалтийского творчества отличается от русского. Особенно запомнилось Тане, с каким трагическим выражением лица рассказывала Надя о недавно прочитанном рассказе какой-то латышской писательницы о том, как мать потеряла сына, которого должны были призвать в армию. Как вместе со всеми принималась его искать, тосковала по нему, перебирая долгими дождливыми вечерами его теплые свитера, прижимая к груди какие-то милые для нее, как для матери, вещицы, книги сына. Потом-то окажется, что сын и не пропал вовсе, что он повесился несколько дней тому назад в амбаре, и что ее мозг словно стер эту страшную картину из ее памяти. «Все в природе устроено на редкость рационально. Так человек, испытывая страшные муки перед смертью, на какое-то время теряет чувствительность и вступает в новое для себя качество без боли. Или мать потеряла детей – она не помнит похороны. Есть и другие случаи – человек совершил убийство и не помнит, как это случилось. Он хотел его совершить, много сотен раз проигрывал эту ситуацию мысленно, представлял себе его во всех подробностях, но, когда убил человека, не понял, в действительности ли это произошло или же снова в его воображении». Надя знала, о чем говорить, когда собирается тесная компания. Находила такие темы для разговора, что Камора, и без того потерявший от нее голову, принимался рассказывать все, что знал по теме. Тане даже казалось, что он готов выдумать какую-то несуществующую историю, чтобы только привлечь ее внимание, чтобы удивить ее, поразить воображение совершенно потрясающим, фантастическим рассказом как бы из своей жизни.
Их было пятеро в этой компании. Таня, Лариса, подруга Тани, Надя, Сергей Камора и Миша, двоюродный брат Тани. Когда рядом с Таней поселилась Надя, дочка Шевкии, известной в городе художницы, недавно переехавшей с новым мужем в Москву, вокруг этой девушки закружилось сразу несколько человек. Под обаяние Нади попала и сама Таня. Надя мало чем внешне походила на свою экстравагантную и яркую мать. Но она была привлекательной по-своему. Что бы она ни говорила, что бы ни носила, что бы ни любила – все казалось им всем необычным, интересным, оригинальным. Никто потом и не смог вспомнить, как же так оказалось, что уже на следующий день после ее приезда они собрались у Шевкии дома. Надя купила вина, не очень-то дорогого, между прочим, печенья, конфет и пригласила Таню с друзьями к себе домой. Познакомиться. Выпили тогда много. Слушали музыку. Кажется, латиноамериканскую. Было очень весело. Все было просто, точнее, запросто – танцевали парами, пары менялись, в просторной комнате сдвинули к окну стол, и воздух от сигаретного дыма стал синим…
Надя вела себя непринужденно, так, словно была знакома и с Мишей, и с Каморой, и с Ларисой, и тем более с Таней, сто лет. Не меньше. Ее сразу все полюбили. Она казалась щедрой. Ведь потом она дала еще денег, и Миша сбегал за водкой, ликерами, виноградом… У Тани были деньги, да и у всех тоже, но никто не тратился, все раскручивали новенькую, понимая, что так она «ставится», что так щедро и шумно входит в их мир, в их компанию, в их жизни…
Утром у Нади был такой вид, словно ничего и не было. Она открыла дверь Тане и пожаловалась на головную боль. Сказала, что спит и что проснется лишь к вечеру. Она словно бы стала чужая на этот день. Чужая и холодная. Она не распахнула объятия соседке, хотя и пожаловалась, что болит голова. Другими словами, она дала понять, что прекрасно может обойтись и без нее. И Таню это задело. Ей захотелось быть вхожей в эту квартиру, как и раньше к Шевкии. К матери Нади она могла войти в любое время дня и ночи и считалась в этой квартире своей. Шевкия была женщиной хоть и странной, но к Тане относилась тепло и при каждом удобном случае звала ее к себе то выпить пива, то поужинать. Когда у нее, свободной художницы, заводились деньги, она охотно давала Тане в долг, помогала ей продуктами или дарила какие-нибудь вещи. Когда же деньги заканчивались и ей попросту нечего было есть, Таня помогала ей чем могла. Но бедность постепенно ушла из этого дома – Шевкия стала знаменитой, ее полотна покупали европейские коллекционеры, а однажды к ней приехал погостить один из ее старинных приятелей, тоже художник, за которого она как-то неожиданно вышла замуж и очень быстро перебралась в Москву. То, что у нее есть дочь, которая проживает в Риге, Таня знала, но лишний раз переспрашивать не решалась – была уверена, что жизнь Шевкии в разлуке с дочерью таит в себе какую-то драму. И вдруг она, эта таинственная и почти виртуальная дочь, появилась. Так же неожиданно, как покинула свою квартиру Шевкия. И тотчас люди, особенно мужчины, потянулись к ней, как к магниту, как в свое время тянулись к ее матери. Жених Тани, Сергей Камора, проявлявший интерес к Шевкии исключительно, как считала Таня, как к художнице, дружба с которой возвышала его в глазах университетских друзей, теперь стал любовником Нади.
В это невозможно было поверить, но их связь началась чуть ли не на второй день после того веселья, которое Надя устроила по поводу своего приезда. Жизнь Тани превратилась в настоящую пытку. Так случилось, что однажды ночью Таня проснулась и не увидела рядом с собой Сергея. Она села на постели и стала ждать, что вот сейчас он вернется, сходит в туалет или попьет воды в кухне и вернется. Но время шло, а Камора не возвращался. Тогда Таня начала волноваться. Она представила себе, что Камора вышел из спальни и рухнул прямо в прихожей с сердечным приступом. Она, набросив на себя халат, пошла в переднюю, но Камору там не обнаружила. Обошла всю квартиру и даже открыла дверь, чтобы убедиться, что Сергея нет и на лестнице. Хотя что ему делать там в час ночи? Вернулась, чтобы проверить, в чем он ушел. Оказалось, что в халате. Значит, далеко уйти не мог. А может, стоит на балконе и курит? Но почему тогда не пахнет дымом сигареты? Но и на балконе его не оказалось. И тогда она почувствовала, как руки ее начали холодеть. Она села и с ужасом поняла, что он может быть только у Нади. В час ночи. Зачем он туда пошел? Спросить лекарство? Но почему тогда не разбудил Таню? Ведь она же ему почти жена, самый близкий человек! Значит, Таню он разбудить не посмел, а ломиться в час ночи к соседке, выходит, можно?
Таня вышла из квартиры и замерла перед дверью соседки. Было тихо. Она простояла так довольно долго, пока не услышала наконец то, чего боялась услышать, – ее смех… Здоровый громкий смех. Он, Камора, Танин жених, почти муж, чем-то насмешил ее. Да, он умел это делать. Часто шутил и заставлял смеяться окружающих. Но почему? Как мог он оставить ее одну и пойти развлекаться с соседкой? Да что он в ней такого нашел?
Она не знала, что ей делать и как себя вести. И вдруг услышала шаги за дверью – кто-то подошел вплотную к двери и сказал:
– Ну ладно, пойду, пока она не проснулась…
Это был Камора, его голос. В ответ ему снова рассмеялись. Той не было дела до какой-то там Тани.
Таня едва успела лечь в постель, как в спальне появился Сергей. Он вошел, прислушался к ее дыханию и снова вышел. На этот раз в ванную. Она слышала, как он плещется под душем, и ей хотелось выть от ужаса и отчаяния. Зачем он моется? Он же принимал душ перед тем, как лечь. Неужели он смывает с себя следы той, другой женщины? Ее запах, вернее, теперь их с Каморой общий запах?
Он вернулся, по инерции обнял Танино тело и прижал к себе, как любимую игрушку, и мгновенно уснул. Таня так до самого утра и не закрыла глаз, боялась пошевелиться, чтобы не разбудить Камору.
