Анна Данилова
Нирвана с привкусом яда (сборник)
Глава 13
Маркс, ноябрь 1997 г.
Его звали Эрик Раттнер. Это был симпатичный толстенький и очень аккуратный австриец, неудавшийся художник и просто веселый человек, мизантроп, который, раз и навсегда влюбившись в полотна Романа Гончарова, решил переманить его в Вену, поселить в снятом для него доме поблизости от его собственного и создать для него все условия для творчества. И за все те блага, которыми он хотел окружить Романа, он попросил бы лишь одно – дать ему возможность иногда присутствовать в мастерской, когда тот будет работать. Он хотел стать другом Роману, прикоснуться к его жизни и понять, отчего этот русский умеет так мастерски работать кистью, а он, Эрик, не способен создать даже копию гончаровской работы. Эрик был богат, его семья владела двумя крупными фарфоровыми заводами, но деньги уже давно перестали доставлять ему удовольствие – ему хотелось владеть русским художником, несколько полотен которого уже украшали его венскую гостиную. Вялая переписка, которую они вели с Романом, могла бы ничем не закончиться, если бы Эрик не приехал в Россию, в Маркс, и не встретился с матерью Романа, понимающей женщиной, которую он планировал также забрать с собой в Вену, чтобы та прислуживала своему обожаемому сыну и не чувствовала себя брошенной, не рвала сердце сына душещипательными письмами с родины.
Это был самый настоящий сговор. Роман даже не знал о приезде Эрика. Мать встретила его в Саратове в аэропорту, где они взяли такси и помчались в Маркс, находящийся в семидесяти километрах от областного центра. Эрик говорил по-русски с сильным акцентом, но женщина отлично понимала его.
– Это очень хорошо, что вы приехали, мой сын попал под влияние женщин… Вы же видели его мастерскую на мельнице, так вот, он превратил ее уже в настоящий дом, права на который мы с вашей помощью выкупили, но все равно… зачем ему такой дом? Где дом, там и женщина. Сначала он жил с одной весьма странной особой, плутовкой, я это точно знаю, у нее просто-таки дьявольская внешность: черные кудрявые волосы, яркие черты лица, я видела ее портрет… Она как посмотрит – как сердце пронзит. Она влюбила его в себя, появилась в его жизни в самый неудачный для него момент, когда он оказался косвенным образом замешан в очень некрасивую историю… Думаю, он стал с ней жить из чувства благодарности…
Машина летела по новому мосту, под которым разливалась голубая Волга, в раскрытое окно врывался речной воздух; вокруг в утреннем тумане клубились пышные бледно-зеленые ивы, на разбросанных на огромном речном пространстве по обеим сторонам моста островках тонула в росе густая трава… Эрик был потрясен открывшимся ему видом, он и госпожу Гончарову-то слушал вполуха, ему виделась совершенно другая картина: Роман в черном элегантном костюме открывает свою выставку в Музее истории искусств в Вене, на стенах зала развешаны его свежие, лоснящиеся краской и лаком волжские пейзажи…
– …живет с двумя беременными девушками, хотя какие они девушки, женщины, телки молодые, и еще неизвестно, от кого они беременные. Ох, Эрик, если бы вы только видели его! Мне думается, что он уже тяготится этими особами, они опекают его обе, кормят как на убой, каждая старается приручить его, заставить признать ребенка, ему так трудно, так трудно… Это хорошо, что вы приехали именно сейчас, пока он еще не определился с выбором… А если он женится, то куда он с женой и ребенком за границу? Это так сложно и вообще преждевременно…
Она говорила монотонно, то и дело вздыхая, ее розовый тесный костюм, казалось, мешал ей дышать. Эрик отметил про себя, что Роман удивительным образом походит на свою мать – блондинка с задумчивыми глазами, худенькая, стройная. Кто знает, может, в Вене она встретит мужчину и выйдет за него замуж, это было бы вообще отлично, она бы устроила свою личную жизнь, и Россия осталась бы в прошлом… Хотя такая чудесная женщина пригодилась бы и ему самому…
– Он может мне ничего не говорить, но я же не слепая, вижу, как он страдает, он наверняка познакомился с ними, когда приглашал позировать, но разве это повод для женитьбы? Да у него таких девок еще сколько будет?! Ох, Эрик, как же хорошо, что вы приехали!
Мать сама устроила эту неожиданную для Романа встречу, позвонив сыну и попросив его приехать домой, в город, и сказав, что это очень важно. С одной стороны, она хотела, чтобы приезд Романа явился приятным сюрпризом для австрийца, с другой – она хотела, чтобы Эрик увидел Романа неподготовленного, еще не остывшего от объятий своих беременных сожительниц. Ей хотелось, чтобы Роман пережил шок, чтобы, увидев Эрика, вдруг все понял и решил для себя, что жить так, как он живет, – непростительная глупость, слабость, идиотизм, что впереди его ждет совершенно другая, наполненная искусством и почитанием жизнь…
Раздался звонок. Эрик, сидевший в гостиной за круглым столом и похрустывающий домашним печеньем, бросил взгляд на чрезмерно взволнованную Гончарову. Та встала со своего стула, на котором сидела неподвижно вот уже полчаса в ожидании прихода сына, и, одернув пиджачок теперь уже белого костюма, украшенного золотой старинной булавкой, доставшейся ей в наследство от матери (всю жизнь нигде не работавшей, поскольку ее муж до конца своих дней был директором маслозавода), не спеша, сдерживаясь, чтобы не броситься со всех ног в переднюю, пошла открывать.
– Сынок, – сказала она, увидев его и потянувшись к нему, чтобы обнять, прижать к своей груди. Но вдруг сердце ее похолодело. Она отпрянула от сына, словно увидела за его спиной взвившуюся до потолка змею.
– Мама, познакомься, это Наташа.
В переднюю вошла, покачиваясь на высоких каблуках, эффектная стриженая блондинка с непроницаемым, как у куклы, ярко раскрашенным лицом.
– Салют, – сказала девица, протягивая Гончаровой белую холодную руку. – Как дела?
Глава 14
Саратов, июль 2005 г.
– Я думаю, она время от времени навещает их могилу, – говорила вечером Жене Алла, вспоминая свою встречу с Позднышевой. – Так запомнить расположение могилы… Чует, что зря обидела человека, что из-за какой-то там клиентки потеряла дружбу и доверие Ольги, а заодно и верной ее подруги – Ирины. Знаешь, вот говорю сейчас о них и до сих пор не верится, что их нет в живых.
Женя, молча жарившая котлеты у плиты, кивком согласилась с ней. У нее из головы не выходил Диденко, звонивший ей днем и обещавший и сегодня заглянуть к ним на ужин. Что это он так зачастил к ней – из-за Аллы, красивой молодой вдовушки, или же его всерьез заинтересовало дело двух ее подружек?
– Знаешь, Сергей сегодня звонил, обещал прийти, – сказала она равнодушным тоном, за которым скрывалась маленькая ликующая радость. Ей нравился этот молодой человек, но она знала, что он ходил или будет снова заходить к ней теперь уже исключительно по делу и что их любовная связь, разорванная еще полгода тому назад, вряд ли возобновится, и злилась на него, да и на себя из-за этого.
– Я знаю, он звонил мне, – удивила ее Алла. – Я ему рассказала про Вилли, того человека, который одолжил Ольге деньги на покупку машины, а он сказал мне, что выяснил адреса родителей тех, первых Воробьевой и Капустиной.
Вот как?! Они уже и перезваниваются!
– И ты пойдешь к ним?
– Конечно, пойду. Ты же сама теперь знаешь, что дело тут нечисто. Я просто уверена, что моих девчонок убили. Скорее всего, какой-нибудь маньяк…
– … убивающий всех Воробьевых и Капустиных, рожденных в восьмидесятом году?
– Женя, не понимаю, что тебя так веселит? Ты ревнуешь меня к Диденко? Напрасно. У меня и в мыслях нет…
– Понимаешь, племянница, видимо, у меня возраст такой – критический, все мне кажется, что я старше всех… Ничего с собой поделать не могу.
– Женя, но если твоя болезнь, именуемая ревностью, так сильно запущена, может, я тогда переберусь в гостиницу? Сама знаешь, мне это ничего не стоит… Но пойми, если Диденко будет навещать меня и там, то ты уже ничего поделать не сможешь. И дело не в Диденко, а в твоем отношении к нему, к нам… Успокойся. Помимо любовных отношений, поверь, существуют и просто деловые. У нас с ним общее дело. Тебе оно неинтересно, потому что погибли не твои, а мои подруги. Так что решай, уходить мне в гостиницу или нет…
– Алла, ну что ты такое говоришь… – Женя покраснела, со стыдом признаваясь себе в том, что в последнее время даже не старалась сдерживаться, постоянно демонстрируя племяннице свою незаинтересованность этим делом. – Извини меня… Кажется, я перегнула палку…
– Ты хотя бы понимаешь, что вообще произошло? Две пары подруг с одинаковыми именами и фамилиями, одного и того же года рождения погибли на машине в одном и том же месте, между Алексеевкой и Базарным Карабулаком. Что это – дичайшее совпадение или же чудовищная закономерность, придуманная нездоровой психикой какого-то убийцы?
– Может, у них в прокуратуре компьютер глючит, а ты панику устроила. Ты правильно решила – действительно, надо бы тебе встретиться с родителями тех, первых девчонок, расспросить, что да как, посмотреть их фотографии, может, это совсем другие люди…
– Вот! О фотографиях я и думаю. Постоянно. Представляешь, у меня нет с собой ни одной общей с ними фотографии. Не знаю, как так получилось. Когда я уезжала, то все свои вещи перебрала, многие выбросила, а бумаги ненужные сожгла… Но не помню, чтобы среди них были фотографии Оли и Ирины.
В квартире, где прежде жила Алла, уже пять лет как жили квартиранты, и Женя на правах единственной родственницы, которой Алла доверяла, как самой себе, брала с них каждый месяц плату и переводила на банковский счет племянницы. Сумма накопилась немалая, но богатенькая вдовушка, занятая своими, не стоившими и выеденного яйца, как считала Женя, проблемами, даже не поинтересовалась этим вопросом. И только теперь, когда всплыла тема фотографий, Алла вспомнила, что в квартире оставила запертым один ящик письменного стола, в котором, возможно, и сохранились какие-то фотографии и старые бумаги, такие, как библиотечный формуляр, давнишняя сберегательная книжка, телефонные счета…
– Надо позвонить, предупредить квартирантов о своем приходе и порыться в этом ящике, – проговорила Алла, с горечью замечая в своей тетке произошедшие с ней перемены: совсем она сбрендила, ревнует к следователю, и с какой это стати? – Женя, что-то не так?
Женя, накрыв блюдо с жареными котлетами тарелкой, села за стол, плеснула себе минеральной воды и достала сигареты:
– Черт, так стареть не хочется… Понимаю, что ты здесь ни при чем и что про Диденко я сама себе все придумываю, но смотрю на тебя и понимаю, что старею в то время, как ты наливаешься соками, что хорошеешь день ото дня, скоро и Натан забудется, а в твоей жизни появятся новые мужчины или же один мужчина, которого ты полюбишь, быть может, еще больше, чем своего покойного мужа, и он тоже будет тебя любить… Ты прости меня, Алла. У меня работа нервная, я в последнее время каких-то грымз играю или старых шлюх…
Пришел Диденко и положил на стол листок с адресами Капустиных и Воробьевых.
– Если хочешь, я пойду с тобой, – предложил он Алле. – Вот только котлетку съем.
– А можно я с вами? – попросилась Женя. – У меня сегодня свободный вечер, ни спектакля, ни репетиции…
– Можно-то можно, да только разговаривать с людьми все равно должен кто-то один. У людей дети погибли, это не шутки…
– Тогда положи котлетку на место, – обиделась она. – Это я вас познакомила, это я…
– А тебе тоже дело найдется. Было бы неплохо отправиться на встречу с неким Вилли, тем человеком, которому Ольга задолжала две тысячи долларов.
– Ты и его адрес узнал?
– Узнал. Совершенно случайно.
– Тогда пойду лучше к Вилли, я все-таки актриса, постараюсь обойтись без официальщины, может, мне повезет и я узнаю, что это за фрукт… Заодно и развлекусь немного…
Женя, хоть и старалась говорить убедительно, но у нее все равно ничего не получилось, видимо, не такая уж она и хорошая артистка. Но это ее жизнь, ее ревность, ее проблемы, и то, как она вела себя в последнее время, навело Аллу на мысль, что все эти годы Женя только играла роль душевной и искренней тетки, хотя на самом деле ее сжигала элементарная зависть стареющей и бедной актрисы к своей везучей, богатой и молодой племяннице. И даже смерть Натана не произвела на нее впечатления – подумаешь, одним евреем меньше… Надо съезжать, и поскорее… Лучше жить в гостинице, чем в этом мрачноватом театре, именуемом теткиной квартирой. Бог с ней…
Алла даже ужинать отказалась – обиделась. Сергей, ничего не подозревая, съел пару котлет, выпил безалкогольного пива, и они все втроем вышли из квартиры. Женя отправилась к Вилли. Алла с Диденко на его машине сначала поехали в Волжский район, проведать ее собственную квартиру, чтобы попытаться найти там фото Ольги и Ирины, а уж потом с фотографиями поехать к Воробьевым.
Женя была права, когда предполагала, что вопрос жильцов и арендной платы Аллу занимал постольку поскольку. Она реально задумалась об этом, лишь когда вошла в дом, поднялась на свой этаж и позвонила. Диденко стоял рядом.
– Эти люди даже не знают, кто я, потому что квартирными делами занималась Женя и имела за присмотр свои десять процентов каждый месяц. А остальные вносила на мой банковский счет… Знаешь, не так-то просто осознавать, что в твоей квартире кто-то живет… Ну да ладно.
Открылась дверь, и они увидели растрепанную женщину в халате и с недовольным лицом, в руке она держала сигарету.
– Вам кого? – спросила она, нахмурившись.
– Я – хозяйка этой квартиры, меня зовут Алла Дворкина, я поручала своей тете Евгении присматривать за квартирой и сдавать ее…
– А… понятно. Решили проверить, в каком состоянии находится квартира? Извольте! Но должна предупредить, что по вашей милости мы в прошлом месяце чуть не сгорели…
– В смысле?
– Загорелась электрическая проводка…
Она говорила еще что-то, но Алла слушала ее вполуха, ее интересовал письменный стол.
– Вы извините, но если вас не устраивает моя квартира, вы можете подыскать себе другую, тем более что и вы мне не очень-то нравитесь… Обои оторвались в углах, вы даже не подклеили, а туалет? Вы когда в последний раз чистили его? Я не говорю о ванне…
– Обычный естественный беспорядок, мы же здесь живем, а не в музей пришли…
Так, тихонько переругиваясь и осматривая квартиру, они вошли в спальню, где по некогда розовому, а теперь коричневому ковру было раскидано женское, не первой свежести белье. Постель вообще была разворочена, простыни свисали до полу, на подушке темнела вмятина от чьей-то не совсем чистой головы… На столике, на слое пыли, в синей вазе – букет высохших роз…
– А где же письменный стол?
– Какой письменный стол? – удивилась женщина.
– Здесь, возле окна, стоял мой письменный стол. Куда вы его дели? Кто вам позволил что-то переставлять тут? Это что, ваша квартира?
– Постойте… Так вы же мимо него прошли, он в коридоре стоит, на нем еще полка с книгами…
Алла снова вернулась в прихожую, нашла в углу старый письменный стол и, опустившись перед ним на колени, пошарила рукой по дну… Она нащупала маленький ключ, достала, вытерла с него пыль и открыла им ящик.
– Вы не трогали здесь ничего? – спросила Алла строгим голосом у квартирантки.
– Да нет вроде, нет…
Алла выдвинула ящик и увидела залитые чернилами бумаги. И дно ящика было тоже все в фиолетовых чернилах.
– Что это? – спросила она, с трудом сдерживая ярость, ей хотелось встать и залепить этой неприбранной, неприятной женщине оплеуху. За все – за наплевательское отношение к квартире, которую она превратила в помойку, за самовольство, за ложь и эти чернила, залившие ее документы и, конечно же, фотографии…
Вот они, слипшиеся снимки, на которых и она сама, Алла, еще до замужества, высокая худенькая девушка с фиолетовым лицом, и ее девчонки – Оля и Ира… Стоят на крыльце магазина «Черный бархат», улыбаются, не подозревая, какая страшная судьба уготована Оле с Ириной… Улыбаются, потому что им в этот день было хорошо всем вместе, они получили зарплату и хотели отправиться за город… Точно. Они собирались в Затон, чтобы оттуда на лодке доплыть до Зеленого острова, до пляжа… Снимков оказалось довольно много, но некоторые из них были испорчены безвозвратно.
– Это не я, это, наверное, мой муж или сын… Я не знала, что они открывали ящик, да и чернила… Откуда они, понятия не имею! Вы уж извините… Как жалко, и фотографии испортили, ну надо же?!
– Вот, – Алла показала Сергею несколько запачканных снимков. – Разглядеть все-таки можно, ведь так? Хотя, конечно, лучше бы их увеличить…
– Без проблем, – сказал серьезный Диденко, вглядываясь в фотографии погибших девушек. – Увеличим. Ну что, все? Уходим?
– Все, – Алла метнула на квартирантку, имени которой даже не хотела знать, испепеляющий взгляд. – Интересно, как вы бы вели себя, окажись на моем месте… Понимаю, что квартира не ваша, но вы же люди, не свиньи…
Она покинула свою квартиру в дурном расположении духа и долго, пока они с Диденко ехали в машине, молчала, стыдясь и квартиры, и неопрятной квартирантки, и своей реакции. Ей меньше всего хотелось, чтобы этот симпатичный следователь увидел ее в таком раздраженном состоянии.
Глава 15
Саратов, июль 2005 г.
Им открыли совершенно незнакомые Алле люди – мужчина и женщина. Еще молодые, немного за сорок. Увидев удостоверение следователя прокуратуры, женщина побледнела.
– Коля, к нам пришли из прокуратуры… Проходите, пожалуйста…
Черноволосая красивая женщина в полосатом, красно-синем домашнем платье с озабоченным видом пригласила нежданных гостей войти. В комнате было чисто, уютно, работал телевизор, в кресле лежало вязанье. На столе стояли чайные чашки и вазочка с конфетами. Николай, судя по всему муж брюнетки, в широких домашних брюках и с голым смуглым торсом, предложил чаю. Люди были растеряны, но не настолько, чтобы испугаться.
– Моя фамилия Диденко, зовут меня Сергей Борисович, я следователь прокуратуры, – представился Сергей. – Объясню сразу. Это неофициальный визит. Но для начала я расскажу вам, по какой мы здесь причине. У вас была дочь, Ольга Воробьева, так?
– Так, – прошептала женщина.
– Вас зовут Тамара Григорьевна?
– Да, а моего мужа – Николай Александрович. И что же вы хотите у нас узнать?
– Вы можете назвать дату рождения вашей покойной дочери Ольги?
– Четырнадцатое февраля 1980 года, – прокашлявшись, подал голос Николай Воробьев. – Оля погибла восемь лет тому назад. Знаете, трудно себе представить, чем вызван ваш приход, честное слово… – Он заметно нервничал.
– Вы не можете рассказать, как, когда и при каких обстоятельствах погибла Оля, и, если возможно, расскажите и о ее подруге, Ирине Капустиной…
– 28 ноября 1997 года они с моим племянником Андреем поехали в Базарный Карабулак на машине. По дороге заехали к родственникам в Алексеевку, где справляли день рождения дяди Пети, одного нашего дальнего родственника… Андрей – любитель выпить… Словом, он выпил и за руль не сел, а девочки… Оля… Она умела водить машину, Андрей ее и научил… Так вот, она сказала Ирине, что они и сами доберутся до Базарного Карабулака…
– У вас и там родственники?
– Да, и в Хватовке тоже… Мы все родом с тех мест… Думаю, что Оля просто решила продемонстрировать подруге Ирине Капустиной, как она водит машину…
– Продемонстрировала? – сухо спросил Диденко.
– Да. Они сели, Оля, по словам тех, кто ее видел в последний раз, очень ловко выехала со двора, нигде ничего не задела, и машина поехала… А потом нам сказали, что они почти сразу же и разбились… Летели на большой скорости под гору, Оля не справилась с управлением, и машина слетела с дороги, врезалась в сосну… Вы пришли от имени Капустиных? Ведь получается, что это Оля убила Ирочку… Они снова хотят предъявить иск?
– Нет, мы не от Капустиных. А что было потом?
Тамара Григорьевна с недоумением взглянула на мужа.
– Я не поняла, что именно вас интересует?
– У вас забрали документы вашей дочери?
– Мы, знаете ли, законопослушные люди, Сергей…
– …Борисович, – подсказал Диденко. – Понимаете, в чем дело… Ваша дочь и ее подруга разбились восемь лет назад, ведь так? А три года тому назад на этом же месте разбились еще две девушки и тоже 1980 года рождения, и, что самое удивительное и непостижимое, их звали Ольга Николаевна Воробьева и Ирина Васильевна Капустина. Вот, взгляните на фотографии этих девушек… Вы никогда не встречали их?
Диденко положил на стол заляпанные чернилами фотографии погибших девушек.
Воробьевы долго и внимательно рассматривали снимки, передавая из рук в руки.
– Нет, мы не знаем этих девушек… Но неужели возможно такое совпадение? – всплеснула руками немного успокоенная тем, что к ним пришли не с иском от Капустиных, Тамара Григорьевна. – И на том же самом месте?
– Да, между Алексеевкой и Базарным Карабулаком. Только машина была «Мерседес», а не «Волга», как в вашем случае, но врезалась она тоже в сосну… девушки погибли на месте. Я рассказал вам это, чтобы объяснить причину нашего визита… А эта девушка, ее зовут Алла, подруга тех двоих, Воробьевой и Капустиной, что погибли три года тому назад. Она приехала в Саратов, чтобы разобраться в этом деле. Значит, говорите, на фотографиях не ваша дочь с Ириной, так?
– Безусловно, это не они, это совершенно другие девушки. Но то, что вы нам рассказали, – удивительно… – В тоне Тамары Григорьевны теперь уже звучала нотка сочувствия, как если бы она на миг забыла, что и ее дочь погибла восемь лет назад. – Вы спросили нас о паспорте, о документах… У нас нет паспорта Оленьки. Даже аттестата нет, потому что она не закончила школу… Она была слишком молода, чтобы умереть…
– Спасибо, что помогли нам, и извините, что побеспокоили вас…
– Если что, звоните, заходите, мы вам с удовольствием поможем, – неожиданно предложил Воробьев. – История и впрямь интересная. И знаете, что первое приходит в голову? Что кто-то, какой-нибудь сумасшедший, к примеру, специально свел вместе однофамилиц и посадил в машину, чтобы они погибли… Чтобы повторилась история, произошедшая с нашими детьми… уж не Капустины ли это? Понимаете, они никак не могут смириться со смертью своей дочери. Они считают, что это мы, вернее, наша дочь убила Ирину, и замучили нас уже своими исками… Но суд пока что на нашей стороне. Невозможно доказать, что было на самом деле там, между Алексеевкой и Базарным Карабулаком…
– У вас есть какие-то подозрения?
– Да уж слишком странно выглядела эта история… Ну подумайте сами, зачем было Оле садиться за руль машины и ехать в Базарный Карабулак. Какая спешка? Ну, подождали бы до утра, переночевали бы у родственников, а утром Андрей протрезвел бы и отвез их туда…
– А что за родственники у вас в Базарном?
– Моя сестра, она живет там с дочерью, и Оля с детства любила гостить у них… У Любы свое хозяйство, там простор, воля, девчонки были предоставлены себе, не то что в городе… Маша тоже к нам приезжала… Вы не представляете, как девочка пережила смерть Оли…
– Получается, что это несчастный случай, – подвел итог Диденко. – И никто бы не вспомнил его, за исключением, конечно, этих Капустиных с их исками (хотя какие иски, когда прошло столько лет?!), если бы не смерть других девушек…
Он повернулся вдруг к Алле, рассеянно глядящей в окно, словно до него только что дошло, что и ее подруг звали точно так же:
– Ты точно знаешь, что их звали именно так и что они были с восьмидесятого года?
– Им было по двадцать два года, и звали их Ольга Николаевна Воробьева и Ирина Васильевна Капустина… – повторила она, вслушиваясь в свой голос, словно он мог солгать.
– Если вы собираетесь навестить Капустиных только для того, чтобы убедиться в том, что они никогда не видели этих девушек, фотографии которых вы нам показали, – произнес трагическим голосом Воробьев, – то, конечно, идите, но вообще-то их лучше не беспокоить. Вы причините им лишь боль. И ваша история о погибших девушках-однофамилицах не произведет на них должного впечатления, их интересует исключительно месть, и направлена она против нас, против родителей той, кто погубил их дочь…
– И в чем выражается их месть? Что они предпринимали, помимо исков?
– Рита Капустина напивалась и звонила мне среди ночи, – оживилась Тамара Григорьевна, – называла мою дочь убийцей… Это было тяжелое время, можете мне поверить. Что касается Василия, то у него своих мозгов и чувств нет, он всецело принадлежит своей жене и повторяет все ее слова, он – бесхребетное существо, его даже жаль…
– Вы стали врагами? – прямо спросил Диденко.
– Это проходит, знаете ли, – отмахнулся Воробьев и отвернулся, как если бы слово «враги» жужжало у него перед носом.
– Мы вам оставим одну фотографию, вдруг вы что-нибудь вспомните. – Диденко собрал со стола фотографии, а одну поставил, прислонив к вазочке с конфетами. – Мало ли…
Воробьевы еще раз предложили выпить чаю, но Диденко с Аллой поблагодарили их и ушли: было поздно, но они все равно решили навестить Капустиных…
