Анна Данилова
Шестой грех. Меня зовут Джейн (сборник)
© Дубчак А.В., 2013
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2013
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
Шестой грех
Завистники умрут, но зависть – никогда.
Мольер
1
– Mima, où Allen?[1]
– Je ne sais pas. Il n’existe pas déjà pendant trois jours[2].
– Il а Paris?[3].
– Je ne sais pas. Le domestique a dit qu’il a pris des notes, des pyjamas il а gauche sur le taxi[4].
2
Когда я выходила замуж за Нестора, мне было двадцать пять лет, я следила за собой и вообще считалась красавицей. Ему не стыдно было появиться со мной перед своими друзьями, такими же негодяями, как и он сам. Да и в любом другом обществе, где ему по штату было положено присутствовать вместе с женой, он любил похвастать мною, продемонстрировать всем мою красоту, молодость, плюс яркость сверкающих на мне бриллиантов. Мы с самого начала договорились с ним, что брак – это не тюрьма, а потому жили так, как ему хотелось, выполняя, однако, несколько несложных обязательств по отношению друг к другу. Таких, к примеру, как мое постоянное (как и положено домохозяйке) пребывание дома, включающее в себя многочисленные хозяйственные обязанности; готовность сопровождать его в любое время дня и ночи в соответствующем виде; а также гробовое молчание относительно всего того, что мне, бывает, приходилось услышать и узнать.
В сущности, обязанности мои были не такими уж и сложными. Я даже смирилась с тем, что у нас не будет домработницы. То, что я потом, уже живя в Бузаеве и общаясь с местными жительницами, узнала о роли в их жизни домработниц, повергло меня в такой шок, что я решила для себя: уж лучше я сама буду время от времени убираться в нашем доме, чем брать с улицы сомнительных хохлушек с бегающими по сторонам глазками и желанием пообщипать своих хозяев. Хотя позже, конечно, бывало, что я приглашала к себе какую-нибудь девушку, работающую в одном из семейств по соседству, но лишь на несколько часов, только для того, чтобы она сделала генеральную уборку под моим пристальным присмотром. Что касается Нестора, то в его обязанности входило содержать меня и стараться как можно меньше меня огорчать. Надо ли упоминать о том, что самым большим огорчением для меня оказалась его неожиданная смерть!
Родилась я в Воронеже и первые годы жизни в Москве (я приехала поступить в вуз, в какой бы ни взяли, а не приняли меня никуда, и я устроилась продавщицей в продуктовый магазин на Масловке, там же, неподалеку от места работы, снимала комнату у одного бодренького ветерана) ходила как шальная, примериваясь к масштабам этого огромного города и пытаясь понять: ну есть ли здесь хоть кому-нибудь дело до моей персоны? А поняв, что я всего лишь атом, песчинка, и никому-то особенно тут не нужна, сначала расстроилась, а потом и успокоилась. Решила, что так, быть может, даже и лучше. Живи себе как хочешь, и не придется ни перед кем держать ответ за свои поступки. А поступки мои были, честно-то говоря, отнюдь не самыми благовидными. Я постоянно пребывала в процессе поисков мужа и действовала целенаправленно, стараясь почаще бывать там, где можно подцепить богатого мужика. Интеллигенция меня не интересовала вовсе, поэтому меня нельзя было заметить ни в театрах, ни на выставках и уж тем более в музеях или в консерватории. Я мелькала на открытиях (точнее, публичных фуршетах) супермаркетов, ресторанов, торговых центров, проводила вечера в футбольных кафешках, модных ресторанах и клубах, пока не поняла главного – и там-то я тоже всерьез никому не нужна. Я экономила на еде, подрабатывала уходом за своим ветераном, и все это для того, чтобы поддерживать себя в нужной форме и более-менее «выглядеть». И вот в какой-то момент я вдруг от всего этого устала и поняла, что все это мне смертельно наскучило и что я и сама уже не знаю, чего хочу…
Однажды поздно вечером глубокой осенью, когда Москва мокла под дождем и мне совершенно не хотелось возвращаться в эту пропитанную запахами мочи и лекарств квартиру, я просто шлялась по улицам, пытаясь понять, почему в этой жизни все так несправедливо устроено и почему в миллионах уютных московских квартир нормальные люди ужинают или смотрят телевизор, обнимаются, радуются жизни, смеются, целуют на ночь своих детей, а я бреду под этим нудным дождем неизвестно куда, отлично зная, что ничего-то хорошего меня в жизни уже не ждет. Появилась даже больная мысль: а не вернуться ли мне в Воронеж, к моей подслеповатой тетке Жене, не попросить ли ее подружку, тетю Соню, снова взять меня к себе, в районную библиотеку, и там, дома, если повезет, дождаться предложения руки и сердца от какого-нибудь прыщавого «ботаника» с жирными прилизанными волосами и блестящими от тайного вожделения глазками? И буду я ему по воскресеньям печь пироги с капустой, а он, устроившись на продавленном диване в съемной квартире, станет играть для меня на гитаре и петь сочиненные им в юности рыцарские баллады… Но мысль эта как пришла, так же благополучно и ушла, растворилась в остужавшем воспаленные мои мозги дожде.
В этот момент неподалеку от меня остановилась белоснежная сверкающая машина, и дверца ее распахнулась. Оттуда буквально выпала девушка в белом же (а как иначе?) плаще, с растрепанными волосами и размазанной по щекам яркой помадой. От нее пахло так, как если бы ее весь день до этого вымачивали в смеси из коньяка и крепких духов. Я успела рассмотреть ее красивое, яркое, но какое-то сонное, усталое лицо.
– Скотина, идиот! Ненавижу вас, мужиков! Вы все – кретины! Собаки! Вам, значится, можно пить, а нам – нельзя?! У нас равноправие… – Девушка была сильно пьяна и щедро пересыпала свою нестройную речь забористыми матерными словечками.
Из окна водителя как сплюнули:
– Сука!
Я отвернулась. Мне не хотелось видеть эту «чужую» сцену. Она была предназначена лишь для этих двоих, не поделивших свое право на алкоголь в эту дождливую ночь.
Я ускорила шаги.
– Ты, сука… – Это уже заговорила девушка, пытаясь догнать меня. Я слышала цокот ее каблуков по мостовой. – Да остановись же ты! Сто-ой!!! Сигаретки не найдется?
– Я не курю, – бросила я на ходу и прибавила шагу. – Блин, и не пью…
Машина бесшумно поравнялась со мной. Молодой человек, абсолютно трезвый. Бледное лицо, завиток мокрых волос на лбу.
– Не куришь и не пьешь? А что, разве такие еще бывают? – Глаза его смеялись.
И тут я разозлилась. У самой проблем полон рот! И у меня, в отличие от этих, бесящихся с жиру людишек, нет дорогой машины, да у меня, если разобраться, вообще ничего нет, кроме права на жизнь и возможности спокойно прогуливаться по улице! Нет, и тут они вмешиваются, пытаются меня во что-то втравить, отпускают какие-то шуточки, зубоскалят…
Я почти побежала. Прочь от неприятностей!
– Стой, подожди! – кричал водитель, почему-то хохоча во все горло. – Ты чего испугалась-то?! Подожди, я тебе денег дам! И до дому довезу! И цветов куплю…
Я бежала не оглядываясь, чувствуя, как в туфли мои набирается вода и ноги просто примерзают к ним.
– …или кольцо с бриллиантом! Или машину вот эту подарю, только остановись!
Я даже не оглянулась.
– …да я звезду тебе с неба достану! – расхохоталась ночь у меня за спиной.
Как все это пошло звучало на фоне неуверенного постукивания знакомых этому парню каблучков! Девушка между тем перебежала через дорогу, ругаясь непонятно с кем, бормоча себе что-то под нос, размахивая длинными руками, кому-то что-то доказывая, бедняжка. Почему-то мне подумалось, что так активно пить она начала с подачи этого господина в белом авто. Хотя, когда они познакомились, он мог быть и в черном авто, и в красном. Девица тоже, может, как и я, родом из Воронежа или, скажем, Саратова, приехала покорять Москву, встретила на улице вот этого «хозяина жизни», он подобрал ее, как подбирают щенка или котенка, пригрел, приручил, а потом забыл о ней… Вероятно, и этой бедняжке он тоже обещал звезду с неба достать. А вместо этого сунул ей в руки бутылку.
Машина проехала чуть дальше, остановилась, водитель вышел из нее и направился мне навстречу. Широко улыбаясь, он расставил руки в стороны, словно желая поймать меня.
– Убью, гад! – прошипела я, чувствуя необычайный прилив сил. В ту минуту мне показалось даже, что я в состоянии ударить его. За что? Совершенно непонятно! Просто так. Чтобы разрядиться. Чтобы он не думал, что может купить все! И всех.
– Ты такая хорошенькая… Куда собралась, на улице дождь-то какой?! Сидела бы дома, смотрела телевизор. Тебя кто дома ждет?
Так много вопросов! Но я не собиралась отвечать ни на один из них. Я хотела было шагнуть в сторону, обойти его, но Нестор (а это был именно он) вдруг схватил меня за руку и сильно ее сжал.
– Хочешь, поехали ко мне? – прошептал он, и его белое бескровное лицо напугало меня. Может, подумалось мне тогда, этот парень, так странно ведущий себя, – наркоман, поэтому-то от него не пахнет алкоголем?
– Скажите, почему я должна ехать куда-то с вами? – Я попыталась поговорить с ним вежливо. А вдруг он вооружен и в любую минуту готов выстрелить в меня? Просто так. Чтобы разрядиться, как только что собиралась это сделать я.
– Да нет, ты ничего мне не должна… Просто ты мне понравилась, вот я и пристаю к тебе. Что же тут непонятного? Мужчинам положено приставать к девушкам. Хотя сейчас все изменилось вроде бы…
– А как же… она? Та девушка?
– Она снова напилась. Дрянь!
– Когда-то же она наверняка не пила, была пай-девочкой, да? Ведь так все и было? И что же с ней потом случилось?
– Ей нравится алкоголь. Больше, чем мужчины. Она говорит, что все мужчины – предатели, а алкоголь – свой парень в доску. Но я не хочу, чтобы мы сейчас говорили о ней. Ты куда идешь?
– Ко мне вам не стоит приставать. Я не та девушка, что вам нужна.
– Ты хорошая, я это вижу. А хочешь, я женюсь на тебе? – Он гоготнул так, словно испугался своих же слов.
– Не стоит. Я – та самая «девушка из провинции», которая ищет себе богатого мужа, вот такого, как вы! – внезапно бросила я ему прямо в лицо, понимая, что уж тут-то он точно от меня отстанет. Хотя бы из-за моей шокирующей прямоты. – Да, да, и я не собираюсь это скрывать! Я устала от нищеты, от безысходности, от скуки, от бессмысленности своего существования… Все? Теперь вы отпускаете меня?
– Ты где живешь?
– Снимаю комнату.
– Работаешь?
– Продавщицей. Может, уже хватит вам унижать меня?
Он попытался взять меня за другую руку, но я с силой выдернула ее:
– Да все, все! Оставьте меня, наконец, в покое!
…Я зажмурилась. Как же давно все это было! И Нестор тогда тоже был другим, в его крови еще бродил сладким вином некий романтизм, и от его сумасшедших, дерзких поступков захватывало дух не только у меня, влюбленной в него дурочки, но и у тех, с кем он вел свои опасные дела. Только узкий круг его друзей знал о существовании целых фабрик и подземных заводов, где производили огромное количество самого разного рода фальсификата, который потом заполнял всю Москву. Нестор когда-то начинал с подделки растительного и сливочного масла, сгущенного молока, чая, кофе, минеральной воды, тушеной говядины и меда; а позже он перешел в весьма опасную, но очень прибыльную фармацевтическую отрасль – он скупал и привозил в Россию сырье и полуфабрикаты для лекарств «из Индии и Китая». Веселый циник, он смотрел на нравственную сторону своих занятий сквозь пальцы. Он любил деньги и делал их легко, без оглядки. Тратил, однако, при всем своем легком характере, он их довольно-таки умно – вкладывал средства в новые предприятия, открывал какие-то невероятные художественные салоны, галереи и магазины, в которых и пытался отмывать эти деньги. Я называла такие заведения мертвыми, поскольку ни один нормальный человек не стал бы покупать столь дорогие, к тому же весьма сомнительного свойства вещи, картины, предметы искусства…
Мой брак можно было бы назвать счастливым, поскольку все, к чему я так стремилась, у меня появилось. Дом, деньги, мужчина, которого я, как мне тогда казалось, любила. И только ощущение того, что я постепенно превращаюсь в животное, исподволь, постепенно отравляло эту мою новую жизнь, и я маялась, не понимая: чего же мне еще не хватает?
Я часто размышляла об этом и приходила к выводу, что мой брак – это как состояние полнейшей, предельной сытости после долгого периода жгучего голода, следствием чего является омерзительное чувство пресыщения, граничащее с тошнотой. Все мои цели, которые прежде представлялись мне такими невероятно важными, даже концептуальными, при ближайшем рассмотрении оказались простенькими, жалкими, как заштопанные чулки провинциалки. Поначалу эта сытость была тупым, натуральным обжорством, утолением неистребимого чувства голода – я действительно никак не могла наесться. Нестора это лишь забавляло, он никогда не подшучивал над этим, наоборот, он считал, что со мной все в порядке, что я веду себя самым естественным образом, а потому ничего предосудительного в этом нет. Но когда я начала набирать вес, он забеспокоился. И я поняла, что мне пора остановиться, что, распознав и изучив вкус недоступных для меня в прошлой моей жизни деликатесов, мне следовало бы теперь переключиться на нечто другое, что может составлять одну из многочисленных радостей жизни. Я окунулась в душный, пропитанный запахами шампуней, кремов, лаков и подпаленных волос мир салонов красоты. Мне нравилось ощущать на своем лице и теле заботливые руки Верочки, косметолога, Танечки, парикмахера, я научилась разбираться во всем, что касалось ухода за кожей и волосами, я стала любить себя так, как никто и никогда прежде меня не любил. Все свободное время теперь я посвящала уходу за собой, любимой: лимфодренаж, ультразвук, различные маски, дермобразия, Beautytek, Lierac, Bioderma…
Нестор однажды привел в дом одну женщину – красивую, какую-то суховатую и очень стильную (темные очки вполлица, узкое черное платье, ярко-красные губы) и представил ее Анной, сказал, что она хороший стилист и поможет мне подобрать гардероб, а заодно и научит меня всем премудростям, касающимся одежды. Она на самом деле многому научила меня, показала, где, в каких салонах и магазинах, лучше всего покупать одежду, после чего мы отправились с ней в Италию за хорошей обувью. Так, в приятном общении, и родилась наша с нею дружба, впоследствии перешагнувшая через вопросы моды, стиля, дорогих магазинов и умения держать себя на людях.
Словом, те два года, что я прожила с Нестором, пролетели в сплошных удовольствиях, и я ни одной минуты не жалела о том, что в ту дождливую ночь, когда мы с ним познакомились, я позволила ему проводить себя до моей комнаты на Масловке… Находясь рядом с ним и понимая, что он не любит меня так, как мог бы любить, что между нами все равно незримо присутствует нечто такое, что не дает нам возможности сблизиться духовно, я все равно не собиралась как-то менять свою жизнь. Да я жила бы так и дальше, если бы в один прекрасный январский вечер меня не пригласила эта же моя Аннета в консерваторию, на концерт одного не очень-то известного французского пианиста русского происхождения, Аллена Рея. В программе были произведения Шуберта, Брамса и Шопена. Я и прежде знала, конечно, сами имена этих великих композиторов, помнится даже, кое-что, написанное этими романтиками, нам ставили в записях в школе, на уроках пения; но то, что я услышала тогда там, в Большом зале консерватории, заставило меня понять одну простую истину: в жизни есть еще масса удовольствий и открытий, ради которых, собственно, и стоит жить. И среди них – музыка!
Я сидела рядом с Аннетой и плакала, вслушиваясь в фарфоровое звучание фортепианных переливов. Стройный молодой человек, с шапкой кудрявых волос, с одухотворенным лицом, играл на рояле, полностью отдавшись музыке. Он был так чист, словно его только что вынули из коробки, как дорогую куклу, развернули хрустящую мягкую бумагу и посадили за рояль. Белоснежный воротничок, манжеты, длинные тонкие пальцы, невероятным образом попадавшие на нужные клавиши, черно-белая гамма окружавших его музыкантов оркестра – все это выдавало в нем человека с другой планеты. Мне было больно осознавать, что в жизни существует много такого, что мне, наверное, будет трудно постичь в силу своей внутренней зажатости, отсутствия воспитания и природного таланта восприятия. Я слушала музыку, и мне все сильнее хотелось плакать. И вспоминалась почему-то наша убогая квартирка в Воронеже, моя тетка, которая почти каждый день на ужин жарила картошку на подсолнечном масле, а на завтрак варила мне, уже взрослой девушке, манную кашу. «Интересно, – думала я, вглядываясь в такие же, как и у Аллена Рея, одухотворенные лица окружавших меня людей, – а о чем думают они? Может, тоже вспоминают свое детство? Или, наоборот, думают о том, как сложится их жизнь в будущем?»
Я задыхалась от переполнявших меня чувств и никак не могла понять, что же со мной происходит. Никогда еще я не ощущала так остро свою ущербность.
Я прикрыла глаза и сквозь ресницы взглянула на пианиста каким-то особым, долгим взглядом. И мне показалось, что вокруг него заклубился золотистый туман, заставивший исчезнуть весь оркестр. Аллен Рей взмахнул руками, как крыльями, оторвал свои волшебные пальцы от клавиш, но музыка не прервалась, она продолжила свое дивное звучание, а вот молодой человек в черном костюме, с белоснежным воротничком и такими же яркими белыми манжетами, встал и, найдя меня глазами в зале, поздоровался со мной одним взглядом, слегка кивнув головой. Потом он быстро и легко спустился со сцены, приблизился к тому ряду, где сидели мы с Аннетой (моя Аннета его даже не заметила, она продолжала смотреть, как завороженная, на сцену), и мне ничего другого не оставалось, как, пробравшись между креслами, выбежать навстречу пианисту. Он взял меня за руки и сказал на ухо: «Ну, как тебе концерт?» Я ответила: «Он прекрасен! И жаль, что я не понимала этой музыки раньше».
Он повел меня за собой, мы вышли из зала, потом он помог мне в гардеробе одеться, и мы вышли на улицу. Было темно, морозно, и снег искрился и переливался в свете фонарей.
– Ну как тебе концерт? – спросила меня Аннета.
– Он прекрасен! И жаль, что я не понимала этой музыки раньше, – прошептала я, глотая слезы. Я не могла разобраться – как так могло случиться, что вместо Аллена Рея рядом со мной появилась укутанная в меха Аннета?
– Какой талантливый человек… Я многое знаю в этой жизни, разбираюсь в живописи, но с музыкой, особенно классической, у меня всегда были натянутые отношения, – призналась мне Аннета. – Возможно, я слушала не тех авторов и не в том исполнении. Сегодня же я получила колоссальное удовольствие… Вот представляешь, как сложилась бы твоя жизнь, скажем, если бы твой брат или отец были музыкантами такого уровня?
– Во-первых, я была бы всегда сыта, – ответ мой сложился моментально. – Во-вторых, у меня была бы своя комната и письменный стол. От моей мамы всегда пахло бы хорошими духами, а на Новый год мы собирались бы всей семьей и ели жареного гуся, и все окна гостиной переливались бы отраженными в них разноцветными огоньками наряженной елки. Еще в доме постоянно звучала бы музыка, и у нас всегда было бы много гостей. Важных и не очень. В школьные каникулы меня отвозили бы к теплому морю, и мне не приходилось бы мыть полы и горшки в детском саду, чтобы заработать себе на зимние сапоги.
Аннета посмотрела на меня глазами, полными слез. Приобняла меня за плечи, и мы направились к машине.
Аннета ужинала у нас. Я, находясь под впечатлением от концерта, была не в меру рассеяна и вместо курицы подала суп. Нестор внимательно посмотрел на меня.
– Ты, случаем, не влюбилась? – спросил он, тронув меня за руку. – Очнись, принцесса!
– Влюбилась, влюбилась, – улыбнулась Аннета.
Без темных очков она выглядела как-то беззащитно и трогательно. Широкие скулы, полные губы, тонкие изогнутые брови. Я часто спрашивала себя: где Нестор ее нашел и как они вообще познакомились? Были они когда-нибудь любовниками или же их связывало нечто другое? В любом случае к Аннете, которая была старше Нестора лет на десять, я его никогда не ревновала. Я восхищалась ею и считала ее своей подругой.
– Она влюбилась сегодня в музыку, – сказала Аннета. – Мы ходили на фортепьянный концерт, слушали Брамса, Шопена, Шуберта. Чудесная, нежная музыка. Думаю, Нестор, что твоей жене надо почаще бывать на подобных мероприятиях. Правда, она там так расчувствовалась… Ну, ну, Таисия, не злись. В этом нет ничего такого… Это лишь свидетельствует о твоей тонкой душевной организации, а это неплохо. Особенно в наше время.
– Я бы хотела слушать подобную музыку каждый день, – сказала я Нестору так, как если бы я попросила его завести свой домашний симфонический оркестр и выписать лет на десять Аллена Рея из Парижа. – Мы постоянно окружаем себя роскошью – красивой мебелью, вазами, коврами, антиквариатом… А разве музыка – не роскошь? Разве это не роскошь – взять и посвятить целый вечер слушанию музыки?
Я не знала, как выразить словами то, что я хотела сказать. Но у меня было такое чувство, какое возникает у человека, случайно выигравшего в лотерею лет десять новой, полной чудесных превращений жизни, и теперь он точно знает, на что ее собирается потратить. От мысли, что теперь в моей жизни поселятся Шопен, Брамс и Шуберт (сначала хотя бы эти трое, а потом к ним примкнут и другие сочинители музыкальных шедевров), у меня захватывало дух.
– Тая, тебе понравилась классическая музыка? – Нестор посмотрел на меня как на ребенка и даже потрепал теплой ладонью по щеке. – Так-так… То ли еще будет! Что ж, это, во всяком случае, лучше, чем объедаться по ночам трюфелями и шоколадным печеньем. Ведь так, Аннета?
– А я так хорошо понимаю ее! Далеко не всем доступно получать удовольствие от прослушивания классической музыки, между прочим. Музыку надо понимать нутром, чувствовать ее сердцем, душой. От такой музыки люди становятся чище.
– Жаль, но мне это не грозит. – Даже несмотря на эту фразу, Нестор оставался весьма благосклонен к нам с Аннетой. – Честно. Значит, и чище я никогда не стану. Что поделать?
В тот вечер он отдыхал. Отменил все встречи, поездки и, завалив работой своих заместителей, просто наслаждался покоем. Я видела перед собой уверенного в своих силах молодого мужчину, который на первый взгляд казался вполне счастливым. У него был дом, жена, понимавшая его и не мешавшая ему жить так, как он хочет. Однако только я догадывалась о той смертельной скуке, той тоске, что он испытывал, достигнув всех своих материальных целей. В этом плане мы с ним были даже похожи, правда, наши схожие состояния дремали на разных уровнях, лично мне по жизни требовалось куда меньше денег, чем моему мужу.
Однако, возможно, именно в тот вечер, когда все мы втроем, уютно расположившись на диванах, лениво беседовали о роли классической музыки в жизни занятых людей (эта тема плавно вытекла из более общей темы влияния музыки на таких бездельниц, какой к тому времени стала я), я вдруг поняла, глядя на Нестора, насколько же он одинок и как же ему всерьез плохо. Что именно с ним случилось, что мешало ему жить и радоваться жизни по-настоящему, а не притворяться, что он научился делать довольно талантливо, я поняла гораздо позже… Точнее, слишком поздно.
Но ведь эта история вовсе не о Несторе, а о том, что стало со мной после его смерти. После того как тяжелая, внезапная, стремительная болезнь унесла его.
