– И очень тебя прошу, Атанасия, постарайся отнестись к невесте Димитриса хотя бы не презрительно, – Костас поправил перед зеркалом узел галстука. – Иначе ты окончательно оттолкнешь от нас сына, а он все равно женится на этой русской.
– Я вообще не понимаю, что Димми в ней нашел? – Атанасия стояла у окна, высматривая машину сына. – Обычная девчонка, не самая красивая…
– Не соглашусь, – улыбнулся Кралидис, – Ника очень хороша, причем красота эта натуральная, ни грамма силикона, никаких пластических операций. Но самое главное – она настоящая. Как человек настоящая, искренняя и добрая. Ну и умница, что тоже немаловажно, ведь считается, что дети наследуют интеллект от матери. Мы, кстати, когда-то с Дорой смирились в том числе и с этой точки зрения. При всех остальных недостатках этой девицы нельзя отрицать, что она чертовски умна.
– И хитра так же чертовски, – проворчала Атанасия. – Как она перед нами скромницу разыгрывала! Все поверили, и Димми тоже. Может, и эта ваша Ника такая же хитрюга, не думали об этом? Если не хуже, ведь русская мафия…
– Перестань! – поморщился Костас. – Это уже паранойей отдает, тебе не кажется? Какая, к черту, русская мафия?! Девчонка – сирота, давно живет в Греции, выросла в достойной греческой семье, наш сын любит ее, что тебе еще надо? Приданого? Тебе денег мало?
– Все-все, не заводись, – примирительно улыбнулась Атанасия, подошла к мужу и ласково поцеловала его в щеку. – Что мне надо? Мне надо, чтобы наш сын был счастлив. И если я пойму, что это возможно с Никой, я приму ее как дочь.
– Ну вот и славно, – Костас обнял жену, затем вскинул голову, прислушиваясь. – Кажется, машина подъехала.
– Я боюсь, – Алина жалобно смотрела на Димитриса, распахнувшего перед ней дверцу автомобиля. – Давай я тут посижу, тебя подожду.
– Ага, а я тебе пирожок на тарелочке вынесу, тайком, – рассмеялся Димитрис, подавая девушке руку. – Выходи, мой пирожочек, не бойся, мои тебя не съедят. Ну, если только мама немного понадкусывает.
– Умеешь ты успокоить, – вздохнула Алина, сжав теплую ладонь любимого мужчины.
Выходить из машины она не спешила, так и сидела, держась за такую надежную, такую сильную, такую родную руку. Димитрис присел перед ней на корточки и ласково заглянул в глаза:
– Ну что ты, маленькая, чего ты боишься? Я рядом, я всегда буду рядом, потому что я тебя люблю.
– Несмотря ни на что? – сердце Алина замерло, вдруг захотелось прямо сейчас, здесь, признаться во всем, рассказать свою историю.
В конце концов, она не сделала ничего плохого, она не виновата в случившемся, это просто жуткое стечение обстоятельств, из которого ей удалось выбраться почти без потерь.
Хотя нет, кого она обманывает? Потеря есть, и огромная – семья. Мама, отец, сестра – они отказались от нее. Допустим, мама напрямую не отказывалась, но ведь смирилась с ее исчезновением достаточно быстро, утешилась рядом с каким-то пельменем.
Задумавшись, Алина не расслышала, что ответил Димитрис. Он помахал перед ее лицом ладонью и с улыбкой произнес:
– Девушка, а девушка! Ау! Можно с вами познакомиться? Как вас зовут?
Ну вот же он, подходящий момент! Ответь – Алина. Я не Ника, меня зовут Алина. Алина Некрасова. Смелее!
Алина набрала полную грудь воздуха, но сказать ничего не успела – на пороге дома появился Костас и приветливо помахал рукой:
– Здравствуйте!
– Пойдем, – шепнул Димитрис, помогая Алине выйти из машины. – Не волнуйся, все будет хорошо. Я рядом. Несмотря ни на что.
Все равно было страшно. Ведь Алина и сама понимала, что все слишком быстро, прошло всего чуть больше месяца с момента, когда они с Димкой поняли – это он(а). Осознали, почувствовали это сердцем, душой, всем своим существом. И даже разумом.
А вот если руководство отдать только ему, разуму, то и кажется, что ничего серьезного за месяц возникнуть не может. К тому же какая пошлость – начальник и секретарша! Как в дурацком женском романчике про властного босса. Алина ни разу не смогла осилить ни одно из подобных «произведений», хотя читать очень любила – тошнило от убогого языка и картонных персонажей.
И вот такой пердимонокль! Это забавное слово как нельзя лучше иллюстрировало случившееся с Алиной. Так ей, во всяком случае, казалось.
Поэтому первые минут двадцать совместного обеда прошли ужасно, аккуратно есть не получалось – безобразно дрожали руки, непринужденно поддерживать беседу – тоже, безобразно дрожал голос, когда она односложно реагировала на обращенные к ней реплики. Этого нельзя было не заметить, и мать Димитриса несколько раз многозначительно переглянулась с мужем.
Непринужденная беседа довольно быстро превратилась в принужденную, напряжение нарастало, больше всего Алине хотелось расплакаться и убежать. Димитрис, похоже, ощущал что-то похожее, но это его не травмировало, скорее злило.
И когда беседа окончательно иссякла, уступив место негромкому позвякиванию столовых приборов, Димитрис заметил, как в тарелку опустившей голову Алины капнула слезинка. Он решительно отложил в сторону приборы, взял бокал с вином и встал, отодвинув стул.
– Димми, что ты делаешь? – удивленно изогнула бровь Атанасия.
– Я хочу выпить стоя…
– За прекрасных дам? – улыбнулся отец.
– Это чуть позже, папа, а сейчас – за одну даму, самую для меня прекрасную, самую любимую, самую желанную. За тебя, Ника!
Залпом выпил вино, почти силой поднял девушку с места и поцеловал. Не легким чмоком, а настоящим, глубоким и страстным поцелуем.
И Алина поняла, вернее – ощутила, что сказки не всегда врут. И поцелуем можно разбудить спящую принцессу, вернуть ее к жизни. А в ее случае – вернуть уверенность в себе, в Димитрисе, в том, что он ее действительно любит, и рядом с ним ей нечего и некого бояться.
Слезы, нетерпеливо толпившиеся у выхода из глаз, озадаченно переглянулись, понимая, что такая желанная свобода им больше не светит, и придется вернуться в осточертевшие слезные мешочки. Кукситься и плакать их хозяйка явно больше не собирается, во всяком случае, сейчас.
Костас смотрел на целующуюся пару с улыбкой, а вот Атанасия поджала губы. Она понимала, что ведет себя как классическая вредная мамаша, ревнующая своего сыночка к его девушке, но ей было реально обидно. И держать эту обиду в себе она не собиралась, ведь чем больше копишь в себе невысказанных слов, тем глубже на лице морщины.
– Это очень мило, Димитрис, – от голоса Атанасии замерзло все в радиусе трех метров, в зону поражения попала и целующаяся пара, из единого целого распавшаяся на две составляющие, – но можно было и обойтись без намеренного унижения матери.
– Унижения? – озадачено нахмурился Димитрис, покрепче придержав за талию вздрогнувшую спутницу. – О чем ты?
– О твоем демонстративном тосте. Костас, не надо меня толкать под столом, ты же и сам понимаешь, что наш сын повел себя демонстративно вульгарно! Такого за ним раньше не наблюдалось, чувствуется дурное влияние.
– Мама, прекрати, – на щеках Димитриса вспухли желваки. – Сейчас именно ты ведешь себя, как ты выразилась, демонстративно вульгарно, пытаясь в ответ на вымышленную обиду унизить и оскорбить мою будущую жену. Не знаю, что ты там себе придумала, но у меня и в мыслях не было унижать тебя. Оправдываться я не намерен, поскольку не чувствую за собой вины. Вы сами пригласили нас с Никой на обед, но особого радушия и желания общаться мы не ощутили. Зачем вы нас вообще позвали, не знаю.
– Хотели поближе познакомиться с твоей избранницей, – примирительно улыбнулся Костас, но разрядить обстановку не удалось, Атанасию несло:
– Да какая она избранница, о чем ты! – пренебрежительный взгляд в сторону прижавшейся к ее сыну девицы. – Очередное постельное увлечение нашего сына, не более. Сколько их таких было, и сколько еще будет. А вот к выбору жены Димми подойдет разумно, нам нужна невестка из хорошей семьи…
– И с прекрасной родословной? – мило улыбнулась Алина. – Породистая сука?
Как ни странно, прорвавшийся нарыв негатива со стороны Атанасии стряхнул, наконец, с Алины морок испуга и волнения. А может, возвращению к себе самой помог поцелуй Димки, но трястись и рыдать в присутствии его родителей, переживать – понравлюсь ли, больше не хотелось. У нее есть Димка, он защитит и укроет от любой беды, он ведь обещал. Так что наезжать на себя она больше не позволит.
Костас невольно хохотнул в ответ на реплику Алины, Димитрис рассмеялся и поцеловал ее в висок, а Атанасия словно захлебнулась словами:
– Да как ты… да ты… это же…
И неожиданно для всех тоже звонко расхохоталась:
– Молодец! Умеешь кусаться!
Напряжение, грозившее превратиться в разрушительное торнадо скандала и разрыва отношений, удивленно бумкнуло и превратилось в невразумительную тряпочку, как шарик в мультике про Винни-Пуха. Так, во всяком случае, ощутила это Алина.
Тряпочку бесцеремонно забросили в угол и дальше обед стал по-настоящему семейным. Новость о беременности их будущей невестки была воспринята очень тепло, Атанасия обняла девушку и даже прослезилась:
– Ты прости меня, Ника, за гадости, что я тебе наговорила. Сама понимала, что веду себя как ведьма, но – ревность материнская, что поделать. На самом деле я очень рада, что Димми нашел ту, кого искал. – Улыбнулась сыну. – А ведь он не верил, что сумеет полюбить, и даже готов был жениться по расчету.
– По вашему с отцом расчету, прошу уточнить, – усмехнулся Димитрис. – Но давай не будем об этом, я вычеркнул ту историю из жизни раз и навсегда.
– Да, Ника, это я был виноват, – вмешался Костас. – Не подумай ничего плохого про своего будущего мужа, он как раз проявил себя как послушный сын и ответственный мужчина. Ну а в том, что свадьба не состоялась…
– Отец! – немного повысил голос Димитрис. – Я же просил!
– Хорошо-хорошо, забыли.
Больше к этой теме не возвращались, хотя Алине очень хотелось узнать подробности. На ком, интересно, чуть не женился Димка? И почему все же не женился?
А с другой стороны – какая разница? Полюбил-то он ее.
Это было странное ощущение.
Невероятная легкость, свобода, ликующая радость, но в то же время – грусть и сожаление.
Радость – как раз от легкости и свободы, особенно ярких после недавних боли, страха и мучений, после отвратительного привкуса собственной немощи. А еще – она теперь умела летать!
Вот как сейчас – легкокрылой бабочкой вспорхнула под потолок операционной, врачи внизу засуетились вокруг ее тела, подтащили дефибриллятор, снова и снова пытаются запустить ее остановившееся сердце, Михаил Исаакович отдает короткие распоряжения на иврите, а потом переходит на русский, кричит на нее:
– Ну давай, давай же! Не смей уходить! Мы же с тобой почти справились, опухоли больше нет! Не смей! Что я скажу Алексу?!
Алекс…
Прости, я не смогла, не дождалась тебя. Не справилась. Да и зачем я тебе такая? Мне самой жалко на себя смотреть, ужасно похудела и подурнела за время болезни. Похожа на мумию, если честно. И даже хорошо, что ты меня такой не увидишь.
Здрасьте-приехали! Ты, похоже, во всех смыслах подурнела, не только внешне, но и ментально. Забыла, что Алекс тебя именно такую спас, когда ты решила замерзнуть у могилы дочери? Именно такую забрал у почти победившей смерти, каким-то невероятным чудом сумел за полдня оформить все нужные документы и вывезти тебя на частном самолете в Израиль, в клинику доктора Соркина. А потом – как рассказал тот же доктор – сидел у твоей кровати, пока тебя именно такую вытаскивали с того света. Терпеливо ждал, когда ты выйдешь из комы. Не дождался, был вынужден уехать по делам, а ты взяла и очнулась. И сама себе пообещала его дождаться!
А теперь самым бессовестным образом готова сбежать туда, где легко, светло, радостно, где уже полгода ждет тебя Алина. Доченька…
Ей ведь одиноко там, на небесах, она скучает. Слишком рано ей пришлось умереть, когда все друзья и родные еще здесь, на земле. Так что прости меня, Алекс, но я не вернусь…
Там, внизу, у ее тела все еще не сдавался доктор Соркин. На электроды дефибриллятора явно дали максимально возможное напряжение, отрывистая команда, ее тело выгибается под разрядом…
И внезапно она оказывается в какой-то большой, светлой и просторной комнате, судя по обстановке – гостиной. За большим столом сидят незнакомые люди, мужчина и женщина постарше и молодая пара. Все нарядные, веселые, о чем-то говорят на непонятном языке, смеются. Молодыми хочется любоваться – настолько они хороши собой и гармоничны рядом. Видно, что любят друг друга, карие глаза мужчины буквально плавятся от нежности при взгляде на Алину…
Стоп. Алина?!!
Больше ничего увидеть и понять Светлана не смогла, ее затянуло в бешено вращающуюся воронку и вышвырнуло в мерно колышущееся безвременье.
Снежана и сама не могла понять, почему она так упорно отказывается поделиться с отцом своей догадкой. Что-то мешало, но что именно?
Не хотела подставлять маму? Ведь если объяснить отцу, кто такой дядя Алик, он поймет, что тогда, много лет назад, мама ему изменила. И что, возможно, Алина вовсе не его дочь.
Впрочем, судя по тому, что папа всегда теплее относился к ней, Снежане, вполне вероятно, что он подозревал что-то подобное.
Ну и вот, чего скрывать?
И Снежана решилась. Позвонила отцу, назначила встречу все в том же кафе. И рассказала ему о поездке на Кипр. Он мало что помнила, ведь ей всего три года было. Да и запомнился ей «дядя Алик» только потому, что никогда больше она не видела маму такой сияющей, такой солнечной, такой счастливой. Рядом с отцом она такой никогда не была, он словно гасил внутренний свет своей жены.
– Дядя Алик, значит, – катнул желваки отец. – Что же она не осталась с ним, ведь мамашкин хахаль, судя по всему – частный самолет, личная бригада врачей, безумные деньги за лечение – миллионер.
– Какая теперь разница, пап? Ты ведь тоже, как оказалось, с нами тогда не поехал из-за любовницы.
– Вот только сравнивать не надо! Я, похоже, чужого ребенка растил! – отец раздраженно швырнул чайную ложку на стол, ложка, обиженно звякнув, покатилась дальше и упала на пол.
Поднимать отец не стал, залпом допил кофе, швырнул на стол тысячную купюру и поднялся:
– Все, мне пора.
– Погоди… – растерялась Снежана. – А как же моя поездка к маме? Ты же обещал оплатить!
– Вот пусть дядя Алик тебе и оплачивает!
– Но он мне никто, а ты – отец!
– Я уже и в этом сомневаюсь! – припечатал папенька и, не глядя на дочь, стремительно направился к выходу из кафе.
И из ее жизни – решила для себя Снежана, там же, в кафе, глотая слезы вперемешку с латте. Ведь если задуматься, их с отцом отношения после развода родителей перешли в разряд товарно-денежных, моральной поддержки и тепла от Игоря Некрасова ждать было бесполезно.
Ее, Снежану, все устраивало, и только теперь, анализируя свою жизнь, она поняла, что постепенно стала почти копией отца, поставив свои материальные хотелки выше душевного тепла и безусловной любви родных.
По-настоящему родных ей людей, мамы и сестренки. Да, они часто ссорились, но, если честно, в основном ссоры провоцировала Снежана. А потом с легкостью предала сначала сестру, а потом – мать.
Вернее, продала. Сделав своим жизненным девизом слова из пошлейшей песенки: «За деньги – да».
Было гадко, тошнило от себя самой. Хотелось очистить душу от налипшей плесени, но для этого надо было встретиться с мамой, признаться ей во всем, попросить прощения. Вполне возможно, что подлость с Алькой мама не простит, но рассказать, что сестра жива, а в ее могиле лежит чужая девушка, Снежана обязана.
Когда плесень проникает так глубоко, избавиться от нее очень трудно. Раньше даже дома ради этого сжигали.
Вот и Снежане придется выжигать ее из души, корчась от боли. Ради себя новой.
Для начала надо придумать, как добраться до мамы. Адрес клиники доктора Соркина Снежана нашла в интернете, достаточно было вбить в строку поисковика имя врача и – вуаля, ссылка на сайт клиники. Где и адрес, и телефоны.
Снежана попыталась дозвониться, но поговорить с мамой не удалось, с той стороны вежливый женский голос общаться предлагал либо на иврите, либо на английском языке, русского барышня то ли не знала, то ли не хотела на нем говорить.
Ну и ладно, главное – адрес есть.
Если честно, совсем не главное, главного – денег на поездку – как раз и не было. Где искать мужчину, столько сделавшего ради спасения мамы, Снежана не знала. Да и не хотелось к нему обращаться, от холодного презрения в его голосе тогда, во время телефонного разговора, до сих пор вдоль позвоночника зябко становится.
Она попробовала обратиться к Иннокентию, ведь он, сидя у мамы на шее, вроде деньги копил на «черный день», но лучше бы этого не делала – мужчинку едва не разорвало от возмущения:
– Как тебе такое в голову пришло?! Такая же меркантильная, как и мать! Какое вам дело до моих денег?! Уходи!
Снежана презрительно усмехнулась и, наклонившись к свекольно-красному от злости лицу Иннокентия, негромко произнесла:
– Хрю.
– Что-о-о-о?! – вот умничка, еще и завизжал, как свинья.
– Рох-рох, – кивнула Снежана и направилась к выходу из учительской, где и происходила их задушевная беседа.
– Дрянь невоспитанная! – с трудом, но можно было разобрать в прощальном визге учителя географии.
Снежана шла к своему припаркованному возле школы автомобилю, прикидывая на ходу, где же срочно раздобыть денег на поездку. Времени на продажу квартиры нет, это в любом случае процесс не быстрый.
Приветливо мигнули фары, щелкнул центральный замок, открываясь. Лаково сверкнули на зимнем солнце крылья ее новенькой, ее любименькой машинки. Снежана улыбнулась – красивая все-таки у нее тележка. А потом улыбнулась еще шире.
Так вот же оно, решение! Квартиру быстро не продать, а вот машину – легко. И никому кланяться не надо.
Снежана не стала заламывать цену, и ее любименькая тележка очень быстро сменила возницу. Следующий шаг – оформить отпуск за свой счет на работе, забронировать гостиницу и билеты. И вот – здравствуй, Израиль.
У двери клиники Снежана остановилась – почему-то стало страшно, сердце в груди сначала замерло, а потом бешено затрепетало, словно собралось вырваться из грудной клетки, как пойманная птица.
Кажется, ее даже повело в сторону, во всяком случае, выходивший из клиники невысокий плотный мужчина средних лет поспешил к ней, поддержал и что-то спросил на иврите, участливо заглядывая в глаза.
– Не понимаю, – еле слышно произнесла Снежана.
– Вам плохо? – легко перешел на русский мужчина. Затем всмотрелся в лицо девушки, прищурился, словно обдумывая что-то: – Вы, случайно, не родственница Светланы Некрасовой?
– Это моя мама! – обрадовалась Снежана. – Я могу ее увидеть?
Мужчина не ответил, подумал мгновение, затем решительно взял девушку под локоть и повел в сторону от клиники:
– Пойдемте, нам надо поговорить.
Снежана шла за незнакомцем, ощущая себя буксируемой баржей. Именно баржей, потому что своего управления у нее сейчас не было, оно, управление, самым свинским образом отключилось. Сработал, похоже, защитный клапан, предохраняющий систему от перегорания.
Какую систему? Нервную, конечно. Вибрирующую от напряжения вот уже больше месяца, с того самого дня, когда она в последний раз говорила с мамой по телефону.
Нет, не в последний, не смей даже мимолетно так думать!
Ну хорошо, когда она просто решила позвонить маме, надеясь избавиться от душевной маеты, а стало еще хуже…
А разговор с мужчиной из маминого прошлого окончательно добил ее, пинком сбросив на самое дно колодца отчаяния. Откуда она все эти дни и выбиралась, оставляя окровавленные клочья души на стенах колодца.
Но упорно карабкалась, потому что там, наверху, откуда на дно колодца даже днем приветливо смотрели звезды, Снежану ждала мама.
Во всяком случае, она истово верила, что это именно так, что мама жива, что они обязательно встретятся, и обнимутся, и Снежана расскажет маме обо всем, и о том, что Алина жива – тоже. Мама простит, она же мама! А потом они вместе решат, как им быть дальше.
И как спасти Алинку.
Она выбралась, она смогла, она вот-вот узнает, что с мамой… И вместо того, чтобы быть на пределе внимания, в темпе соображать и четко реагировать, она безвольной баржей тащится следом за незнакомым мужиком!
Вернее, он ее тащит, за руку, как несмышленыша.
А ты что, смышленыш сейчас? Ты как раз тупленыш. Про защитный клапан помнишь? Вот он и отрубил все, что смог – и эмоции, и способность соображать, и силу воли. Увел в анабиоз, укутал в апатию.
Потому что страшно.
Страшно узнать, что все было зря. Что мамы, возможно, больше нет. И она, Снежана, не успела…
К счастью, буксировка баржи продолжалась недолго, симпатичное маленькое кафе уютно устроилось в пяти минутах ходьбы. И в шести – буксировки.
Спутник усадил Снежану за столиком у окна, отошел к барной стройке и вскоре вернулся с двумя чашечками, одну из которых поставил перед баржей.
Баржа криво усмехнулась:
– Дежавю.
– Что, простите? – незнакомец удивленно замер, зависнув в присяде над стулом.
– Все это недавно было: кафе, латте, трудный разговор с отцом. Последний разговор.
Незнакомец опустился на стул, аккуратно пригубил содержимое чашки и мягко улыбнулся:
– Кафе – да, все остальное нет. В чашке не латте, а горячий шоколад, он вам, голубушка, сейчас нужнее – сил прибавит. А то вас скоро ветром сдует. Разговор предстоит не особо трудный и, думаю, не последний. Ну а то, что я не ваш отец, и так понятно.
– Но непонятно, кто вы вообще.
– Меня зовут Михаил. – Мужчина пару мгновений помедлил и продолжил. – Михаил Исаакович Соркин.
– Соркин? – ахнула Светлана. – Доктор Соркин?
– Он самый.
Соркин с явным удовольствием отпил еще, а Снежана замерла тревожным сусликом, пытаясь протолкнуть застрявшие в горле слова:
– Мама… Вы же ее… Операция…
Доктор продолжал наслаждаться шоколадом, ожидая, видимо, пока собеседница справится с эмоциями. Но справиться не получалось, сердце бешено стучало и больше всего сейчас хотелось зажмуриться, как в детстве, когда страшно было. Но нельзя, она ведь давно уже взрослая.
Ну так и не реви тогда, взрослая!
Но непослушные слезы зловредно покатились по щекам, Соркин всполошился:
– Ну что вы, что вы, голубушка! Жива ваша мама, жива! Правда…
Замялся, явно подбирая слова. Но слова, видимо, рассыпались довольно широко, и выбрать в темпе подходящие не получалось. А у Снежаны не получалось ждать.
– Да говорите уже! – сорвалась на крик она.
И плевать, что снова дежавю – на них оглядываются другие посетители. Что он мямлит, этот хваленый доктор! Он же хирург, должен знать, что порой надо не пилить, а отсекать, сразу, не мучая.
– Тише, голубушка, не надо кричать, – мягко попыталась урезонить спутницу Соркин.
Но Снежану несло:
– Я не голубушка, меня зовут Снежана!
– Красивое имя, вам подходит.
– Доктор!
– Успокойтесь, Снежана, – голос Соркина стал ощутимо жестче. – Пейте шоколад, пока он не остыл. Да и орать на меня будет сложнее – не в то горло попадет.
Орать все равно хотелось, клапан сорвало. Но и стыдно стало – на кого ты развизжалась, бессовестная? На человека, который спасает твою мать?
– Извините, – буркнула Снежана. – Я больше не буду.
– Я больше не буду! – передразнил Соркин и рассмеялся. – Детский сад, штаны на лямках! Ладно, проехали. – Посерьезнел. – Теперь о вашей матери. Светлану доставили сюда в очень тяжелом состоянии, я, если честно, не думал, что она выкарабкается. Но ваша мама молодец, справилась. А может, то, что господин Агеластос в первые, самые сложные дни, почти все время рядом был, помогло.
– Агеластос? – озадачено нахмурилась Снежана. – Кто это?
– Алекс Агеластос. Человек, доставивший вашу маму в клинику и оплативший все расходы. По сути, спасший ее.
– Алекс… – Снежана невольно улыбнулась. – Дядя Алик! Он здесь?
– Нет, буквально перед тем, как ваша мама вышла из комы, господин Агеластос был вынужден уехать, что-то срочное. Но им удалось поговорить по телефону. Светлана очень его ждала, надеялась, что он сможет вернуться до операции и быть рядом. Ей нужен был кто-то близкий, она очень боялась…
Снежане послышался упрек в его голосе, но именно послышался, потому что ждала упрека, потому что корила себя сама:
– Я просто не успела! Отец не дал денег на поездку, хоть и обещал. Пришлось срочно продать машину…
– Тише-тише, – приподнял ладони Соркин, – не надо оправдываться. Главное, что вы здесь, и это замечательно! Потому что вы очень нужны сейчас своей маме.
– Нужна? Именно я?
– Ей нужен кто-то родной и близкий. Агеластос на связь не выходит, его телефон выключен. А больше никого, кроме вас, у Светланы и нет, насколько мне известно. Так ведь?
– Не совсем, – отвела взгляд Снежана. – Но это сейчас неважно. Скажите же, что с мамой? Вы все ходите вокруг да около, зайдите уже!
– Ну что же, зайду, раз приглашаете, – Соркин отставил в сторону пустую чашку и положил руки на стол, переплетя пальцы. Вздохнул и продолжил: – Три дня назад я, наконец, смог забрать Светлану на операцию, ее состояние достаточно стабилизировалось для этого. Вы, думаю, в курсе, что опухоль была расположена очень неудачно и большинством моих коллег считалась неоперабельной.
– Да, я в курсе… – прошелестела Снежана.
Именно на это упирал отец, когда отказался дать маме деньги на операцию и убеждал поступить так же Снежану – отказаться от продажи квартиры ради спасения матери. Мать все равно умрет, все врачи так говорят, а ты останешься без жилья! И она повелась, предала маму. Вспоминать об этом было трудно.
– Но я уже имел дело с подобными случаями, – продолжал Соркин, – поэтому согласился рискнуть. И прогноз изначально был намного перспективнее, приедь Светлана сюда сразу после моего приглашения…
– У нее не было денег.
– Я знаю. Но даже задержка с поиском финансирования операции не имела бы столь тяжких последствий, не вздумай ваша мама замерзнуть насмерть. Не реветь! – прикрикнул Соркин на зашмыгавшую носом Снежану. – Прошлого не изменить, а вот будущее – постараемся. Операция прошла, можно сказать, успешно – для такой ситуации. Я сумел удалить опухоль полностью, операция длилась пять часов, Светлана справлялась неплохо. Но в конце, когда дело уже дошло до наложения швов, сердце вашей мамы остановилось.
– Но… – почему-то стало трудно дышать, словно и ее сердце остановилось. – Вы же сказали, что мама жива…
– Жива, сердце с трудом, но удалось запустить. По большому счету, это можно считать очередным чудом. Видимо, ваша мама кому-то очень нужна здесь, на этом свете, раз ее уже второй раз возвращают с того.
– Мне нужна! – всхлипнула Снежана. – И Алине…
– Алине? – удивился Соркин. – Вы о сестре? Но разве она не умерла? Ведь именно ее смерть, думаю, стала триггером для роста опухоли.
– Алина жива. Но это долгая история, Михаил Исаакович, сейчас важнее всего мама. Мне можно к ней? Вы ведь сказали, что я нужна.
– Хотя в реанимацию мы посторонних обычно не пускаем, но вам и можно, и нужно. Дело в том, что ваша мама все еще не пришла в сознание.
– Кома? – голос снова задрожал.
– В том-то и дело, что нет, – вздохнул Соркин. – Светлана просто не возвращается, словно застряла где-то. И я очень надеюсь, что вы поможете ей найти дорогу обратно.
– Помогу, – решительно кивнула Снежана. – Не справлюсь сама – найду Альку, и вместе мы точно вытащим маму, где бы она ни была.