Анна Сахновская
Одна среди людей
Глава 7
Понедельник. Я бы рад не идти на работу, да не мог. Деньги необходимы, как воздух. Нет денег – ходи голодным. В прямом смысле этого слова. Борьба за каждую копейку разворачивалась каждый день, и ситуация с Юрой тому прямое подтверждение. У меня перед глазами все еще стояла та картинка – Юра обводил мое имя, ставил стрелку вниз напротив и красноречиво убеждал Сергея в моей неспособности справиться с трудными задачами. Сегодня Юру ждал сюрприз. В пятницу удалось хорошо поработать, настолько, что сегодня утром не осталось незавершенных задач.
Заходя в офис, я всегда испытывал двойственные чувства. С одной стороны, хотел казаться незаметным и скорее проскользнуть к своему рабочему месту, а с другой – неплохо было бы привлечь к себе внимание. Чтобы коллеги оборачивались, смотрели на меня с завистью и присвистывали, кивая головой. «Крутой парень, молодец, мне бы так», – с такими мыслями провожали бы они меня взглядом. Но теперь, учитывая все приключившееся со мной, быть на виду совсем не хотелось. Распухшие щека с носом привлекали внимание сослуживцев. Видимо, своих дел у них не было, вот они и глазели по сторонам в надежде найти тему для «утренних диалогов». Я ощущал взгляды коллег, но никто так и не решился подойти ко мне. Но кому, как не Юре начать разговор?
– Даниил, привет! Что случилось?
– Упал, очнулся, синяк, – брякнул я, даже не взглянув в его сторону, и занял свое рабочее место, повернувшись к начальнику спиной.
На том разговор и закончился. А потом Юра прислал мне новую задачу, причем очень сложную, для решения которой требовалось знание как минимум еще одного языка программирования, которым я не владел. И сроки поставил сжатые – неделю. Если не справлюсь, то будет повод сделать выговор и лишить премии, а если справлюсь, то он придумает что-нибудь еще.
Пока я парил в полной прострации, народ в офисе оживился. То ли пришли клиенты, то ли новые сотрудники… или сегодня опять кто-то увольнялся. Словно в помещение хлынул энергетический поток небывалой силы, наэлектризовав воздух. Офисный планктон занервничал, заметался, изображая активную деятельность. Скосившись, я краем глаза оглядел «родные пенаты» и сильно удивился: на одних лицах читалось любопытство, на других – удивление. А еще несколько человек буквально светились от счастья.
Группа маркетологов, занимавшая ряд впереди меня, собралась в кружок. Они что-то обсуждали шепотом, но отдельные фразы я все же разобрал:
– …Офигенная, скажи?
– …Да, крутая телка…
– …Интересно, откуда у нее такой забавный выговор?..
– …Отчитываться каждый вечер – перебор, с Мариной было проще…
– …хочет новый медиа-план…
– …И новый ролик. Этот назвала «дерьмом», хотя Марине все нравилось…
Потихоньку маркетологи разбрелись по своим местам. Кого они обсуждали? Неважно. Мое дело работать, и я буду стремиться, чтобы меня оценили по достоинству. Холодный расчет подсказал единственно правильное решение – написать электронное письмо Сергею с простым вопросом: уполномочен ли ведущий программист ставить задачи, частично адресованные не мне, а другим специалистам. В мои должностные обязанности не входило использование языка программирования, который требовался для выполнения этой новой задачи. Быстро его осваивать не входило в мои планы, и неразумно с точки зрения компании заставлять сотрудников заниматься самообучением в рабочее время, если это заранее не оговорено. Компания рисковала потратить много денег впустую.
Однако я все же получил задание. Либо это самоуправство Юры, которое быстро откроется, обратись я к Сергею с вопросом, либо это продуманный шаг со стороны Сергея и Юры ради того, чтобы меня уволить. Первый вариант я отсек, как наименее правдоподобный, а вот второй… Что ж, если они действительно хотят моего увольнения, то выбрали странный путь, не проще ли вызвать в кабинет и попросить написать заявление по собственному желанию? Контора частная, что хочу, то и творю. Необходимо было разобраться в ситуации, и я написал электронное письмо, что являлось официальным и даже юридическим документом. В письме Сергею я обращался к нему как к винтику, который должен отвечать и реагировать на происходящее с точки зрения интересов компании, а не личных прихотей и амбиций. В поле «копия», я вставил электронный адрес Юры, чтобы тот понимал – сдаваться я не намерен. Более того, в мои планы не входило хвататься за исполнение этой задачи.
Пришло сообщение, что электронное письмо успешно отправлено. Теперь самое время пройтись на кухню, принять чашку чая. Работа на дому была бы куда более спокойной – ни сплетен, ни чаепитий, ни отвлечения на пустую болтовню. Однако стоило добиться повышения, а потом с чистой совестью уходить из мира офисного в мир виртуальный.
Из кухни доносились голоса, причем один – женский – был мне не знаком. Незнакомка весьма эмоционально описывала какой-то заграничный город. Собеседники задавали вопросы, а потом охали – то ли удивлялись, то ли восхищались, то ли завидовали.
Я в нерешительности остановился на пороге и, когда разговор на мгновение смолк, вошел. Наверно, стоило поприветствовать коллег, но мне это в голову даже не пришло. Хотя корпоративная культура, скопированная у «запада» при участии одной известной консалтинговой компании, помогавшей вывести бизнес на новый уровень, быстро прижилась. В офисе все были сама любезность, а секретари будто надели маску с улыбкой. Но будучи далеко не самым общительным, мне пока успешно удавалось избегать формальностей идеального коллектива. Я быстро и решительно проследовал к столику, где стояли заварочные чайники.
За большим обеденным столом сидели четверо. При моем появлении они слегка напряглись. Все, кроме незнакомки. Взгляд мельком… Светло-русые, вьющиеся волосы, голубые глаза, правильный овал лица. Обычная девчонка. Но было в ней что-то притягательное…
У меня возникло желание повернуться к ней, рассмотреть. Оно становилось все сильнее по мере того, как я наполнял чашку. Остальные молчали, наблюдая за мной. Кажется, я зашел слишком далеко… Вспомнилась сразу ситуация с одной пиарщицей, которая была крайне недовольна тем, что кто-то с ней не поздоровался. Зарубежные консультанты неожиданно здорово промыли мозги и руководству, и многим рядовым служащим. Учтивость, вежливость, вот это все напускное и неискреннее, прививались каждому новому сотруднику. Это стало местным сводом правил, который я терпеть не мог, и сейчас вел себя вразрез с корпоративной этикой.
За спиной послышались смешки, коллеги наверняка переглядывались, а незнакомка рассмеялась. Мне стало неуютно. Неужели они смеялись надо мной?
– Очень приятно, Софья, – прервала молчание незнакомка.
Да, наверное, я должен был поздороваться первым. Она же новенькая. Спиной я ощущал ее пристальный взгляд.
– Даниил – это Софья, Софья – это Даниил, – подхватил эстафету наш системный администратор. Все громко засмеялись. И почему они смеются?
Не в силах более терпеть, я обернулся. Четверка коллег, среди которых новенькая Софья.
Удивительно – первый день в офисе, а она уже болтала с ними, словно проработала здесь много лет.
Первое впечатление меня не подвело – Софья притягивала к себе с первого взгляда. Женщина божественной, утонченной красоты предстала перед моим взором, но… Что может быть у нее за душой? Как показывала практика на примере Кати, даже дурочки с виду бывают жестоки. Холодок пробежал по телу. Я испугался, что Софья не та, за кого себя выдает. Но заглянуть в ее глаза оказалось выше моих сил, и я лишь скользнул взором по ее лику. Идеал.
На секунду у меня захватило дыхание. Видимо, об этой Софье говорил Дмитрий Михайлович при прощании с Мариной. А раз так, то значит, она новый директор по маркетингу, и, скорее всего, маркетологи обсуждали именно ее. «…Отчитываться каждый вечер – перебор… с Мариной было проще…» – вспомнил я одну из услышанных фраз. Что же она за фрукт такой?
Видимо, выглядел я глупо. Моя театральная пауза застала всех врасплох. Неловкое молчание и ожидание каких-то действий с моей стороны. Софья тоже молчала. Синяки и ссадины на моей физиономии, должно быть, привлекли всеобщее внимание.
– Очень приятно. Даниил, – промямлил я, опустив взгляд. Соблазн заглянуть в душу Софьи стал невыносим. – Вы, должно быть, наш новый директор по маркетингу?
– Да, – в голосе звучал неподдельный интерес. – А вы?
– Отдел разработки. Пишу на JavaScript и РНР.
– Интересно. И давно вы здесь?
– Лет семь.
– Прилично… Да пейте чай, а то остынет. И присаживайтесь, место еще есть. – Кажется, Софья потеряла интерес к коллегам, и они, почувствовав это, нервно заерзали. Сисадмин ушел под каким-то глупым предлогом, еще двое почти сразу последовали за ним. Мы с Софьей остались наедине. Я все еще стоял с кружкой в руках, не зная, что делать, словно загипнотизированный.
– Спасибо… Но… пойду, пожалуй.
– Курите?.. Хотя навряд ли… Нет, вы точно не курите, я права?
– Правы.
– Жаль, хотелось ошибиться, – она грустно вздохнула. – Скучно, когда все время оказываешься права. – Прозвучало почти как заклинание. Холодок пробежал у меня по спине, руки вспотели, то ли от чая, то ли от напряжения. И только сейчас я расслышал едва уловимый акцент в ее голосе. Без сомнений, русский для нее родной язык, но откуда этот странный выговор?
Я вышел, не взглянув на нее и не сказав больше ни слова. Общество Софьи… пьянило меня.
Очарованный, я забыл даже про письмо, отправленное Сергею, однако тот быстро отреагировал, написав всего одно слово: «Зайди». Письмо адресовано только мне, никто в копии не стоял. Значит, Юра в неведении.
Когда я вошел в кабинет, Сергей с серьезным видом стучал по клавиатуре, демонстрируя, что полностью сосредоточен на работе, – пример подчиненному, пришедшему на ковер.
– Садись, – бросил он, «заметив» меня. Я расположился в кресле перед столом, буравя взглядом пол. Почему Сергей вызвал только меня? Заговор очевиден.
Однако подобная мысль казалась мне смешной и нелепой до абсурдности. А потом закралось зерно сомнения. Да, пусть они – негодяи. Но не станут же они сговариваться каждый раз, когда такие, как я, взбрыкнут? Вряд ли.
– Ты слышишь меня?! Ау! – Сергей был слегка озадачен моим молчанием.
– Простите, задумался.
– Отлично, – в его голосе звучала издевка. – Перейдем к делу. Ты меня хорошо слышишь? А то взгляд витает где-то…
– Слушаю внимательно.
Сергей с сомнением прищурился, но все же начал свой монолог.
– Когда программисту дают сложное интересное задание – это удача… Удача вдвойне, когда сотруднику дают возможность при выполнении задания повысить квалификацию, да еще и за счет компании. Конечно, никто не ожидает от тебя слишком качественного и быстрого выполнения задания. Однако то, что тебе поручили такую работу, говорит о том, что тебе доверяют и дают шанс подняться на новую ступень. Так что твоя реакция, мягко говоря, мне непонятна. Ты копаешь под своего непосредственного начальника, обвиняя его в некомпетенции при работе с кадрами и указывая на свой договор… Если ты не в курсе, любой договор можно переписать, было бы желание. Мне, как работодателю, важно видеть людей с горящими глазами, важно, чтобы работу выполняли не роботы с одной программой и автоматически отключающиеся после восьми часов работы. Мне нужны сотрудники, любящие свое дело и жаждущие новых знаний. Иначе компания не будет развиваться, а мы будем топтаться на месте. В нашей конкурентной среде это всегда потеря клиентуры и в конечном итоге убытки… Я очень разочарован твоим письмом. Ты так круто начал работать в эти последние дни, что я поручил Юре дать тебе новую, сложную задачу. Ты хороший программист, долго тут работаешь, и я подумал, что ты взялся за ум… наконец-то! Но, похоже, я ошибся!.. Тобой движет уязвленное эго. И дело не в должности, не в том, чтобы убрать отсюда Юру, а в знаниях и любви к тому, что ты делаешь. Юра на своем месте, а вот на своем месте ли ты? – тут он вопросительно посмотрел на меня, язвительно прищурившись, словно оценивая меня. Будто я и не человек вовсе.
Кровь прилила к лицу. Как ловко все он перевернул, подумать только! Голова шла кругом. Я был на грани увольнения, и теперь все мысли спутались. Ручка кресла впивалась в руку, рубашка прилипла к спине. Вероятно, я изверг добротную дозу пота, и Сергей, почуяв запах, откинулся назад.
– Ладно, – снисходительно усмехнулся он. – Подумай над тем, что я сказал. Каждый имеет право на ошибку. Давай поговорим через неделю. Надеюсь услышать от тебя внятный ответ на поставленный вопрос. Если тебя что-то не устраивает, например, в Юре… я готов это обсудить. Ты вообще можешь подходить ко мне с любым вопросом. Мне очень важно, чтобы все сотрудники, без исключения, чувствовали себя комфортно. – Последнюю фразу Сергей произнес с чувственным придыханием, словно говорил о любимой женщине.
Я кивнул и вышел.
«Тобой движет уязвленное эго».
Невероятно, как можно так переиначивать суть? Но двигало ли мной эго или я всего лишь боролся за справедливость, пытаясь пресечь наглую попытку Юры меня уничтожить? M-да… А образ идеального работника, гнущего спину ради чужого кошелька, меня от души позабавил. Вот оно – воплощение жадности собственника. Ему мало денег, ему нужна власть, заискивающие, полные согласия и обожания взгляды. Увы, я не такой, как Юра, я не готов наигранно улыбаться и пить за процветание компании на каждом корпоративе, горланя любимые песни начальства. Извиняйте.
Однако проблему, вставшую передо мной, я так и не решил.
Я отбросил попытки понять, почему все началось именно сейчас, перестал думать о том, какую роль в разговоре с Сергеем сыграл Юра, но как ни пытался, не мог успокоиться. Задача поставлена, и если я готов к увольнению, то вполне разумно послать начальство, а если не готов, то придется потрудиться… хотя бы для того, чтобы утереть ему нос.
Так как же мне поступить? К увольнению я готов не был. По крайней мере сейчас. Пришлось взяться за работу. Хотя было противно. Внутри все кипело, но я сидел тихо и молча…
Остаток дня я провел за работой. Поставленная передо мной задача резко выбивалась из того, что я привык делать, и требовала вдумчивых и нестандартных решений. Для того чтобы выполнить ее, нужно было полностью погрузиться в процесс, а еще иметь холодную голову. Мимолетные разговоры, телефонные звонки, болтовня – все меня отвлекало. К концу рабочего дня я не продвинулся ни на шаг…
И главной виновницей этого стала Софья. Давно я не ощущал себя так скованно в присутствии женщины. Я не мог понять, что со мной происходило. Чем больше пытался не думать о ней, тем настойчивей ее милое лицо возникало вновь и вновь передо мной. Пытаясь бороться с наваждением, я усилием воли заставлял себя сосредоточиться на работе. Попытки оказались тщетными – Софья заняла все мои мысли. Откинувшись в своем крохотном кресле, я вытянул ноги, прикрыл глаза и погрузился в то, что можно было бы назвать мечтами. Именно мечтами, ведь вряд ли Софья будет когда-нибудь со мной. Она казалась неприступной, желанной, близкой и безгранично далекой одновременно.
Мы держались за руки и медленно прогуливались вдоль набережной. Место показалось мне знакомым. Наверное, это где-то в центре, но я не был уверен. Солнце ярко светило, ветер раздувал ее волосы. Она улыбалась и смотрела мне прямо в глаза, и я тоже смотрел и ни капельки не боялся. Я не смог увидеть ничего, что бы ее очернило. Предо мною стоял ангел, чистый душой во всей своей первозданной красоте. Мы остановились, и я, робея, коснулся губами ее губ. А потом наша близость раскрепостила меня. Сперва легким движением я привлек ее к себе еще ближе, обхватил одной рукой талию, а другую запустил в развивающиеся локоны. Ее тонкое тело уместилось внутри моих объятий, поддалось зову любви…
Хотелось продлить этот момент как можно дольше, но кто-то, проходя сзади, слегка меня задел, вывел из состояния полудремы.
Видение рассеялось, и я вновь оказался перед монитором. Курсор настойчиво мигал, говоря, что я пока не написал и строчки кода. И вдруг вся работа превратилась в инструмент, чтобы оказаться ближе к Софье. Твердое решение ходить на работу до тех пор, пока Софья не станет моей, было принято в трезвом уме и твердой памяти. К черту Сергея, Юру, их «идеи» и представления об идеальных работниках. Я готов был забыть про самолюбие и прогнуться под систему, лишь бы заглянуть в глаза Софьи, лишь бы коснуться кожи, лишь бы почувствовать ее дыхание, ощутить биение ее сердца. Безумие охватило меня…
И сомнение. Что там спрятано за голубизной ее глаз? Вечером, лежа один на своем раскладном диване, я жаждал ее. Мысленно рисовал нашу встречу здесь, в этой крохотной квартире. Что же должно произойти такого, чтобы мое желание исполнилось? Она директор, работала за границей, долго там жила… Неприступная, желанная… А я всего лишь рядовой программист с однокомнатной квартирой и диваном из «Икеи».
Я не спал в ту ночь – мысли, словно пчелы, роились в голове, мешая уснуть.
Когда мы сядем за стол широкий,
Когда мы сменим рюмки на стаканы,
Я расскажу про жизнь свою былую,
Про ночи долгие да громкие песни.
Про тень скамеек на пустых дорогах,
Про одиночество ночного ливня,
Как мы сидели с ним и пили вдоволь,
Чтоб, как и все, найти смысл в жизни!
«Пилот». Одиночество
Часть 2
Проклятие
Глава 1
Туман забвения, в котором я дрейфовала около ста лет, рассеялся. Узнав новость о грядущем солнечном затмении в Москве, я ожила. Неужели это произойдет снова? Я словно родилась заново. Прежде со мной ничего подобного не бывало. Увидеть затмение в Москве превратилось в навязчивую идею уже давно. Казалось, этого никогда больше не случится и моя жизнь или, вернее, существование так и останется бесцельным. Когда-то давно я уже наблюдала его, именно там, в Москве, среди берез и белых стен, в кругу близких по духу людей. А теперь я совсем одна, и пусть в этот раз я стану наблюдать затмение в полном одиночестве, но зато оно подарит… должно подарить… я в это верю, то, чего мне так не доставало все эти годы. Что ж, как говорят в России, клин клином вышибают. Возможно, повторение прошлого опыта поможет вернуться на круги своя. И какое совпадение: я скоро увольняюсь и уже ищу работу в Москве.
Губы сложились в улыбку. Мысленно я прыгала, визжа от радости, и впервые за последние сто лет выпила в состоянии веселья, а не от скуки, пытаясь победить депрессию.
В тот же день я сдула пыль с книг по русскому языку и решилась освежить в памяти его нюансы. Хоть я и старалась не забывать родную речь, читать книги, смотреть фильмы и слушать песни, что стало возможно с развитием интернета, но язык давался с трудом. Орфография сильно изменилась, да и лексика тоже. Мой разговорный русский сильно хромал. Я не посещала Россию с 1918 года. В условиях железного занавеса спасали русские землячества. Но и там язык окостенел, был не живым, вдали от родины превратившись в своего рода суржик – смесь литературного высокого штиля с местными языками. Эмигранты смешивали русский с языками романской группы, и давалось им это весьма и весьма легко, учитывая, что дворянство, которое уехало из России, было в высшей степени образованным.
Странно, но воспоминания о прошлом вдруг нахлынули, разрушив нежданную радость от новости о приближающемся затмении.
Помню, в 30-х годах я читала газету, где при написании текстов использовали старые нормы орфографии. Бежавшее от большевиков дворянство строило собственный мирок, убегая все дальше не только от родины, но и от реальности бытия. Царство надежд и ностальгии среди стареющих дворянок пришлось мне по вкусу. Русская богема разделилась на два лагеря. Одни держались особняком и вели себя, как истинные патриоты, другие же сливались с местными и не желали общаться с русской диаспорой. Именно со второй группой я и связала свою жизнь после побега из России, охваченной красным пожаром. Хотя все равно: от себя и своих корней не уйдешь, но на время забыться, раствориться в праздной жизни Парижа или Берлина, сбежать от насущных проблем хотелось многим.
Свою истинную историю я научилась прятать, слагая легенды одна краше другой. Для общества русских эмигрантов я была девочкой-сиротой, лишившейся семьи во время налета обезумевшего отребья. Чудом осталась жива. Играла в саду. Заслышав выстрелы, укрылась в кустах, а потом нашла приют в храме – оставаться там долго было нельзя, священников убивали так же жестоко, как и дворян. После, благодаря другу семьи, который меня вовремя отыскал и спас, мне с группой проверенных людей помогли перебраться вначале в Германию, а потом и во Францию, где я растрачивала молодые годы, работая музой для поэтов-эмигрантов, а в качестве хобби подрабатывая стенографисткой. Именно так, а не иначе… Мне верили все, без исключения. Я стала всеобщей любимицей.
За столько лет, проведенных на Земле, я превратилась в истинного космополита. Хоть я и родилась в Москве, но уже не считала себя русской, а если и считала, то лишь в глубине души. Язык развивался, города строились, менялась и я, понимая, что в новой России уже чужая. Разрыв поколений между мной и современными людьми казался столь огромным, что принять меня в свою компанию россияне наших дней вряд ли бы отважились, знай они, сколько мне лет на самом деле. Можно ли считать себя русской, если в России меня воспринимали как иностранку? А среди эмиграции я легко затерялась, смешивая в суржике два-три языка, но и в этой среде Малой России я порой чувствовала себя лишней, когда начинались разговоры о судьбе нашей родины. Моя Россия давно исчезла, и то новое, гигантское государство, то Империя, то Советский Союз, то Российская Федерация, не имело ко мне уже никакого отношения. Годы, проведенные за границей, новые языки, иная культура, образ жизни – все изменило меня, и оставило прежней одновременно, но помогло понять одну вещь: русских, до мозга костей дворян, убивали бессилие и потеря основ, которые раньше казались совершенно незыблемыми. Кого-то спасала вера в Бога, кто-то пытался найти родственников царя и верил, что монархия однажды вернется в Россию, а кто-то брал оружие и воевал на стороне фашистов, борясь с ненавистным красным режимом.
В мире кипели страсти, а я наслаждалась одиночеством, старалась не замечать изменений ни в политике, ни в экономике. Мне было все равно. Даже если мировая война уничтожит всех людей на свете, я все равно останусь, ведь я бессмертная.
Порой мне казалось, что бессмертие – спасение человечества от полного уничтожения. Да, когда-нибудь мы начнем все сначала, с пещер и охоты, кочевого образа жизни и диких верований в богов солнца и ветра, но мы возродимся. А я порой ощущала себя всего лишь машиной для рождения детей. Сколько их у меня было? Однажды я сбилась со счета и зареклась, что детей у меня никогда больше не будет. Тяжело видеть, как они старились и умирали. Позже я уж и не наблюдала за их судьбами. Чтобы не мучить себя, сбегала, оставляя отца с малюткой, или определяла ребенка в приют.
А сейчас все опять изменилось. Отбросив воспоминания, я обнаружила на календаре 2013 год. Я жила в Сингапуре. Работа отвлекала от депрессий, хотя алкоголь тоже помогал. Мое преимущество перед смертными в том, что я не умирала от передозировок и цирроза печени. Удачно сложилось, не правда ли? Если алкоголику сказать: «Пей сколько хочешь, алкоголь не убьет тебя», вначале он и вправду будет пить до белой горячки, до потери памяти, до изнеможения. Но однажды все это закончится. Однажды он проснется и не сможет вспомнить даже своего имени, даты, он просто потеряет себя. Быть постоянно живым, пьяным и полностью отрешенным от мира не выйдет даже у бессмертных. И со мной произошло именно это. Не смогла. Каждый раз, вынырнув из дурманящей пелены алкоголя, я смотрела в зеркало, а оттуда на меня взирала все та же юная, одинокая, никому не нужная, забытая, проклятая всеми прекрасная молодая женщина. Неужели это я? Сколько бы ни было выпито, убежать от себя самой не получалось. Я могла проснуться и не помнить, с кем спала эту ночь, в каком городе и стране находилась, какой нынче год. Как-то раз, кстати, совсем недавно (по человеческим меркам лет двадцать назад), я обнаружила, что из моей памяти стерлось целых десять последних лет. Что я делала все это время? Спала? Пребывала в постоянном запое? Скорее всего, и то и другое. Я жила в притоне и платила натурой за еду и выпивку. От заболеваний, передающихся половым путем, смерть мне не грозила. Кажется, ничто на свете не способно меня убить.
Как странно устроен мир. Тысячи людей умирали от алкоголя и наркотиков, от рака и СПИДа. А что я? Вливая в себя все прелести XX века с ЛСД, героином, беспорядочными сексуальными контактами и декалитрами алкоголя – я не могла умереть, хотя иногда желала смерти. Я испробовала все способы – от банального повешения до самосожжения, от вскрытия вен до заражения СПИДом. Итог: на улице 2013 год от Рождества Христова; я работаю маркетологом в Сингапуре и нервно ищу работу в Москве, наивно полагая, что солнечное затмение вновь сделает меня смертной.
Уже давно моя жизнь, а точнее, жалкое земное существование превратилось в погоню за смертью. Только вот ныне эта погоня стала понятием абстрактным. В глубине души я боялась смерти, хотя знала, что бессмертна. За те долгие пятьсот лет, что я скитаюсь по планете, со мной происходило много всякого, в том числе и смерть, иногда случайная, иногда на грани суицида. Но я воскресала вновь и вновь, чтобы каждый раз сыграть новую роль. То я была женой, то – любовницей, то – падшей женщиной, то – бродяжкой. Скучно до смерти…
Мой организм забавная штуковина. Всякий раз он позволяет «умереть», и всегда кажется, что это конец. Но нет. Если я заражалась какой-то болезнью, все симптомы заболевания начинали проявляться, как у обычного человека. Зная особенности своего организма, я уходила подальше в лес, чтобы никому не мешать и, проходя тропой Лазаря, не пугать добропорядочных граждан.
В тот момент, когда у обычного человека наступила бы смерть, я просто проваливалась в глубокий, летаргический сон на несколько дней. За это время организм полностью восстанавливался, убирая все лишнее или, наоборот, наращивая недостающее. То есть, если я «умерла» от чумы, сифилиса, СПИДа, лихорадки Эбола, то во время сна все, что послужило его причиной (бактерии, вирусы), самоуничтожалось, организм сам запускал сердце, и я вновь чувствовала себя превосходно. Если меня переехала машина, мне отрубили голову, я порезала себе вены или меня сожгли на костре – сценарий возвращения к жизни был примерно такой же. Я, видимо, тоже впадала в сон, но на этот раз внетелесный, потому что часто от тела мало что оставалось. Мои останки практически сразу начинали самовосстанавливаться. Кости срастались, обрастали мышцами, сухожилиями, кожей, недостающие части тела вырастали вновь (даже голова), пепел соединялся, становясь постепенно скелетом. Ну а после скелет обрастал всем необходимым.
Однако самое неожиданное оставалось на десерт. Воскрешение. По неизвестным мне причинам новое тело перемещалось, и я оживала в совершенно другом месте, тогда как на смертном одре оставались уже чужие останки, что когда-то были мною одухотворены. Неведомая сила каждый раз переносила меня или в чащу, или в заброшенный дом, или в другое труднодоступное для большинства людей место. Одним словом, она спасала меня от нежданного погребения «заживо» или заточения в темницу. Таким образом, я всегда оказывалась неуязвимой для преследователей и недоброжелателей, коих за долгую жизнь повстречала немало. Я удивлялась, насколько до мелочей было продумано мое бессмертие. Будто предвидя все перипетии от невозможности умереть, невидимый инженер составил идеальную схему вечного существования, позволяющую легко уходить от любых неприятностей и, главное, оставаться безнаказанной. Не беда, что меня похоронили – в гробу я все равно не останусь, не беда, что заперли в кандалы и пытали до смерти – «побег» из самых закрытых подземелий уже обеспечен.
С другой стороны, воскрешение в совершенно незнакомом месте поначалу обескураживало, и я не сразу поняла всю мудрость и великое спасение стоящего за перемещением. В новом месте легче начать новую жизнь с той же самой внешностью, хоть и будет поначалу тяжело, особенно если это другая страна. Так продолжалось до поры до времени, пока технический прогресс буксовал. Но в XX веке мое положение значительно ухудшилось.
Как я ни старалась, неординарные особенности моего организма не могли остаться незамеченными. Я стала объектом охоты спецслужб самых разных стран мира. Конечно, меня поймали, провели не один опыт, но никто из «высоколобых» вояк так и не смог объяснить мой феномен. Они убивали меня изощренными способами: морили голодом, жаждой, не давали спать, пытали, били током, вешали и оставляли на несколько дней, думая, что таким образом процесс воскрешения в новом теле не сможет начаться. Да, они уже знали, что я могла «сбегать», когда начали принудительно исследовать. Но ни один их метод не срабатывал, и они находили меня вновь. Витки смертей и воскрешений продолжались. Спецслужбы уже заранее готовились меня искать после очередной смерти и впоследствии намеренно умерщвляли, чтобы понять логику в расположении мест моих воскрешений. Удалось ли им это сделать или нет, мне неизвестно. Однако в итоге перед исследователями встал резонный вопрос: а что со мной делать?
Думал ли кто-то из этих толстокожих мужчин и женщин обо мне, о моих чувствах и о том, что ради всего человечества мне приходилось переживать, постоянно умирая? Вряд ли. Единственное, что не позволило сойти с ума от бесконечных смертей, – это уверенность в скорейшем воскрешении и вера в то, что все рано или поздно кончается… кроме жизни, даже если для живых я мертва. Мое прошлое, в котором были увлечения разными религиями, давало психологическую устойчивость, не позволяя пасть, превратившись в лакомый кусочек для сильных мира сего. В конце концов очередное поколение агентов спецслужб (они менялись всякий раз при смене руководства) сдалось и предложило мне выбор: либо я остаюсь жить в лаборатории на секретном объекте, где меня обеспечат всем необходимым для полноценной жизни, в той мере, в какой спецслужбы ее себе представляли, либо я покидаю лабораторию, мне делают паспорта, обновляют их по мере необходимости и не вмешиваются явно в мою жизнь, но слежка за мной будет постоянной, и в случае необходимости я в любой момент должна быть готовой сдать анализы или лечь в клинику. А плата за такую свободу – работа на спецслужбы. При выборе второго варианта мне предложили в добровольно-принудительном порядке подписать бумагу о неразглашении своей тайны. Это означало, что я никому и никогда не должна демонстрировать собственное бессмертие. Мотивировка вполне логичная – чтобы не дать использовать мой потенциал во вред человечеству.