Анна Семироль
Игрушки дома Баллантайн
«Элизабет, я волнуюсь, – говорит он ей вечерами. – Нам нельзя показываться чужим. Тебе лучше сидеть здесь, зачем ты уходишь? Куда?»
– Я, в отличие от тебя, работаю, – высокомерно фыркает девушка. – Роксана – не благотворительный фонд, за ее услуги надо платить. Я отрабатываю свою еду и теплую постель.
«Ты… спишь с мужчинами за деньги?», – пытается смягчить вопрос Брендон.
От ее взгляда покраснел бы даже камень.
– Рядовой, мне месяц, как шестнадцать! В таком возрасте если с кем и спят, то по любви. И не все сюда ходят, чтобы… – Она изображает пальцами нечто неприличное и продолжает: – Некоторые тут общаются, слушают музыку. Здесь работает прекрасная виолончелистка Камилла. Кстати, перерожденная. Очень тобой интересовалась.
«Я тут не для того, чтобы амуры крутить», – обиженно отвечает Брендон.
Элизабет смеется, утыкается лицом в подушку, потом выныривает и спрашивает:
– А для чего, рядовой? Что тебя здесь держит?
Он долго молчит. Собраться с силами и сказать правду оказывается нелегко.
«Я переправлю тебя за границу и вернусь к Баллантайну. Если возвращусь раньше, Байрон вытянет из меня всю информацию о том, где ты находишься. А когда ты покинешь Нью-Кройдон, он не сможет тебя достать».
– Он тебя убьет? – спрашивает Элизабет серьезно.
«Думаю, да. Но не сразу».
Она хмурится. Садится в постели, обнимает подушку руками и ногами.
– Никогда не подумала бы, что я это скажу, но… Мне будет тебя жаль.
Брендон делает вид, что пропускает ее слова мимо ушей, и утыкается в газеты, которые Элизабет приносит ему по утрам. На этот раз новости с фронта щедро разбавлены материалами, посвященными предстоящим выборам мэра. Газеты в один голос предрекают сенатору Баллантайну победу. Брендон хмурится.
«Эти люди хоть немного представляют себе, что их ожидает, если Байрон официально займет пост главы города? Ненормальные», – думает он раздраженно. Нью-Кройдон, гигантский город-порт, вторая столица империи, промышленное сердце государства, неужели ты добровольно сдашься тирану? За что, за какие заслуги Байрону такая роскошная игрушка?
Брендон переворачивает страницу – и холодеет. В Солте найден труп маленького ребенка. Девочка с перерезанным горлом, опознать не удалось. Подброшена в мусорный контейнер. Где-то в глубине души тлеет надежда, что это не Бри, но Брендон слишком хорошо знает Байрона. Он складывает газету и, пользуясь тем, что Элизабет ушла позавтракать, прячет ее под матрас на кровати.
Когда девушка возвращается, они одновременно начинают:
«Я тут решил…»
– Послушай, я тут подумала…
И умолкают. Элизабет прыскает в кулачок, Брендон прячет улыбку.
– Что ты решил?
«Сперва ты скажи».
Она подает ему небольшой сверток.
– Вот. Роксана нашла где-то. Посмотри.
Брендон разворачивает пеструю тряпицу. В ладони ему ложится шкатулка, на пол падает маленький ключ. Шкатулка музыкальная, вся состоит из затейливо переплетенных механических деталей, шестеренок, зубчатых колесиков, пружин и рычажков. Гладкая лишь ее крышка, на которой грубо выгравировано имя мастера и штрихами намечен четырехлистник клевера.
– Это мое детство, – с неожиданным теплом говорит Элизабет. – Раньше она пела. Теперь не заводится. Я почему-то решила тебе показать. А то мне кажется, что тебе тут скучно в четырех стенах.
«Спасибо. Я посмотрю. Вряд ли я сумею ее починить, но попробую».
– А что ты собирался мне сказать?
«Я хотел бы сопровождать тебя сегодня вечером. Если твоя работа терпит мое присутствие».
На лице девушки снова появляется отцовская усмешка.
– Так и быть, рядовой. Подержишь свечку!
В салоне накурено и душно от пряного запаха парфюма, и даже легкий ветерок, гуляющий между распахнутыми окнами, не освежает воздуха. Кокетливо смеются девушки Роксаны, разодетые в вызывающие наряды. Посетители играют в карты, из соседнего зала слышится костяной стук бильярдных шаров, пожилой господин в длиннополом пиджаке обсуждает с Роксаной городские новости. Брендон напряженно вслушивается в их беседу, надеясь, что никто не вспомнит о найденном в Солте теле малышки.
– А я вам говорю, дорогая, что Баллантайну не взять мэрское кресло. Он слишком дорог нашему императору в качестве сенатора.
– Я думаю, сэр, что через каких-то пять дней мы увидим, кто из нас был прав, – уклончиво отвечает Роксана и подливает собеседнику коньяка в бокал. – Скажите, а что вы думаете о строительстве автомобильного завода к северу от города?
– Это хорошее дело, дорогая. Новые рабочие места для людей, а не для проклятых кукол, – с жаром откликается собеседник.
Брендона по щеке слегка похлопывает маленькая, словно у ребенка, ладошка.
– Дружочек, ты как будто не здесь, – капризно восклицает сидящая у него на коленях девушка.
«Прости, Джун, – поспешно отвечает Брендон. – Никак не могу расслабиться с непривычки».
Нежные губы оставляют на его щеке ярко-розовый оттиск помады.
– Не волнуйся, – мурлычет Джун. – Наш диван гостям практически не видно, да и я тебя неплохо прикрываю. Это правда, что перерожденные не умеют целоваться?
Она хитро улыбается и прикусывает нижнюю губу острыми зубками. Брендон вместо ответа кивает и напряженно всматривается в зал. Он не видит Элизабет, и это беспокоит его куда серьезнее, чем собственная безопасность.
Джун осторожно начинает расстегивать на Брендоне рубашку. Он мягко отводит ее руку в сторону.
– Ты меня совсем не хочешь? – шепчет она.
«Совсем», – отрезает Брендон. Он уже мечтает, чтобы девица оставила его в покое и нашла себе кого-нибудь посговорчивей.
– Дружочек, я с тебя денег не возьму, – обиженно говорит девушка. – Ты же гость Роксаны, так что…
«Лучше займись одним из тех, кто приходит сюда целенаправленно за сексом».
Девушка поджимает губы и, шурша платьем, сползает с колен Брендона. Он провожает ее холодной улыбкой и равнодушным взглядом. «Научился», – сказал бы Байрон. Джун уходит, но ее место тут же занимают две другие штатные красотки.
– Скучаешь, милый? – жарко шепчет на ухо блондинка лет двадцати пяти.
Брюнетка-перерожденная просто молча улыбается, садится рядом с Брендоном и жмется к его плечу.
– Ты так нас стесняешься? – хихикает блондинка. – Какой скромный молодой человек!
«Дамы, я очень рад вашему вниманию. Но вынужден вас огорчить: мне не до развлечений», – без улыбки объясняет Брендон.
«У тебя грустные глаза и усталый вид, – жестикулирует брюнетка. – Мы всего лишь хотим помочь».
«Где Элизабет?»
– Ах, вот оно что! – нараспев произносит блондинка. – Мы ждем другую… Жаль, жаль.
«Она придет, не волнуйся. Скорее всего, с кем-то общается. Вон Камилла вышла с виолончелью, Лиззи садится за пианолу. Значит, сейчас и Элси появится», – плавно говорит на амслене брюнетка. Брендон впервые видит куклу, настолько красиво жестикулирующую. Ее руки словно танцуют.
Наконец откидывается край тяжелой бордовой портьеры в углу зала, и появляется Элизабет. На ней длинное бирюзовое платье, бархатные черные перчатки и крохотный сверкающий кулон на цепочке. Обычно растрепанные волосы уложены в аккуратную прическу. Девушка кажется куда старше, чем есть на самом деле.
Лицо Элизабет сосредоточенно и очень серьезно. Она проходит, становится между Лиззи и Камиллой и скользит взглядом по залу, словно ищет кого-то. Лиззи начинает тихонечко наигрывать на пианоле, но Элизабет качает головой, и музыка стихает. Смолкают и разговоры в зале, из соседних комнат подтягиваются люди. Мужчины смотрят на Элизабет с обожанием, девушки улыбаются. Все ждут.
– Так получилось, что сегодня я буду петь не то, что обычно, – негромко говорит Элизабет. – Прошу простить меня за лирическое настроение. Маленькая предыстория. Жила-была девочка, которой когда-то давно мама подарила музыкальную шкатулку. Шкатулка замолчала. Мамы, возможно, у девочки уже нет. Но песня из этой шкатулки живет.
Она оборачивается на виолончелистку, и Камилла берется за смычок. Плавная мелодия постепенно набирает силу, и, словно бутон цветка, распускается нежнейший голос Элизабет:
Os iusti meditabitur sapientiam
Et lingua eius loquetur iudicium
Beatus vir gui suffert tentationem
Quoniam cum probatus fuerit accipiet coronam vitae
Quam repromisit Deus diligentibus se
Kyrie, Ingis Divine, Eleison
O quam sancta, quam serena, quam benigna
Quam amoena esse virgo creditur
Quam amoena O castitatis lilium…[1]
Брендон ошеломлен. Он завороженно слушает голос невероятной, кристальной чистоты и безмолвно шепчет: «Уста праведника измышляют мудрость, и язык его произносит суд… Блажен человек, переносящий испытания… Испытанный, получит он венец жизни…»
Откуда она знает эту молитву? Кто учил ее латыни? Голос, пробуждающий внутри самое живое, давно забытое, потаенное… Брендон слушает ее и понимает, что ее голос, ее песня его никогда не отпустит. Не покинет. Она станет его сердцем – живым сердцем в давно мертвой груди.
Элизабет поет, и само время замедляет свой ход, чтобы послушать. Чтобы взглянуть из глаз застывших в изумлении людей и кукол на то, как поет в кругу света худенькая девушка в бирюзовом платье. И смолкает за окнами ветер. Стихают все звуки. Лишь едва слышно посвистывает пар в горле перерожденного столетнего мальчишки, впервые увидевшего чудо.
– Слушай, ты меня пугаешь. Ну, брось уже эту рухлядь, отдохни!
Брендон упрямо качает головой. В сотый раз он перебирает механизм музыкальной шкатулки и все никак не может понять, почему она молчит. Все детали исправны, шестеренки, зубчатые колеса и крошечные штифты подходят друг к другу идеально, но вещица мертва.
– Поспи, а? – почти жалобно просит Элизабет. – Ну нельзя же так…
Стиснуть зубы и в сто первый раз снять крышку. Вынуть сердце шкатулки – цилиндр, потом – стальную гребенку. Прочистить, аккуратно отполировать ветошью. Осмотреть, все ли штифты цилиндра на месте. Брендон уже помнит наизусть, где какой и сколько их всего. Снять одну за другой четыре пружины. Прочистить шкатулку изнутри, еще раз посмотреть, не засорились ли какие детали, нет ли где царапин, сколов. Убедиться, что все в порядке. Прикрыть на несколько секунд глаза. Расслабиться, чтобы не дрожали руки. Плечи устали, пальцы плохо слушаются. Зрение плывет. Хочется швырнуть шкатулку об пол, но Брендон сосредоточивается и бережно-бережно пристраивает все детали обратно. Одну за другой, внимательно проверяя, хорошо ли они подогнаны друг к другу.
Защелкнуть крышку. Вставить в отверстие маленький резной ключ. Повернуть.
Шкатулка мертва.
В сто второй раз снять крышку…
На его запястье ложится ладонь Элизабет. Она берет его руку со шкатулки и отодвигает злосчастный предмет в сторону. Брендон поднимает голову и смотрит девушке в лицо. Элизабет выглядит взволнованной.
– Ну ты что? Третий день с ней возишься, с ума сойти можно… Рядовой, у тебя глаза дурные совсем. Ты что это, а?
«Я хочу, чтобы она звучала. Чтобы жила», – отчаянно жестикулирует Брендон.
– Слушай, ну… Ну это же вещь! Просто вещь.
«Она тебе дорога».
– Дорога, угу. Но я переживу без нее. Или… или ты просто хочешь, чтобы была эта песня?
Он чуть заметно кивает и закрывает глаза. Элизабет с облегчением выдыхает и слегка касается его плеча.
– Я сама тебе спою. Не ломай себя. Ты-то не шкатулка…
«В ней пользы больше».
– Хорош прибедняться! С тобой хоть в карты сыграть можно. Слу-ушай! А давай в карты? – оживляется Элизабет и тут же радостно добавляет: – На раздевание! Давай-давай, не маши на меня руками! Надо встряхнуться.
Она сбрасывает с ног ботинки, запрыгивает на кровать. Раскладывает по сторонам алые и белые подушки, усаживается по-турецки. Шлепает ладонью по шелковому покрывалу:
– Иди сюда! Играем!
Брендон присаживается на край. Элизабет раскидывает по шесть карт и принимается объяснять:
– Так, все просто. Старшая карта бьет младшую, но шестерка бьет туза. Кто в конце игры остается с картами на руках, снимает одну вещь. Обратно отыгрывать тряпки запрещается. Ага?
Брендон пожимает плечами, бросает на центр покрывала трефовую семерку. Элизабет улыбается, приподнимая правый уголок рта, и кидает десятку треф. Бьет.
– И чтобы честно! – со всей серьезностью говорит девушка.
Клонит в сон. Усталость убаюкивает, рассеивает внимание. Первую игру Брендон проигрывает. Элизабет довольно улыбается:
– Рядовой, не спи на посту! И вообще снимай что-нибудь.
На ворох подушек летит левая белая перчатка. Вторую игру проигрывает Элизабет, и вслед за перчаткой отправляется пояс с тяжелой латунной пряжкой. Девчонка надменно фыркает:
– И не думай радоваться! Я сейчас тебя сделаю!
Она откровенно жульничает, подглядывает в карты и бурно радуется, оставив Брендона без второй перчатки и куртки.
– Э-эй! А еще говорят, что новичкам везет! – весело хохочет она.
«Лиз, не наглей, – предупреждает Брендон. – Сама сказала, что играем честно».
– Не называй меня «Лиз», – фыркает Элизабет. – Бесит.
На следующем кругу девчонка расстается с корсетом и притихает. Бьется азартно, стараясь отыграться, но снова проигрывает.
– Отвернись, рядовой, – командует она.
Шелестит, скользя по бедрам, ткань, и юбка Элизабет пополняет копилку проигранного. Девушка натягивает тонкую сорочку чуть ли не до колен.
– Раздавай! И пощады не жди!
Брендон снова раскидывает по шесть карт. Игра начинает захватывать, и двигает им не стремление выиграть, а желание не проиграть. Уступать насмешливым серым глазам совсем не хочется.
– Ха-ха-ха! Я вышла! – бесится девчонка, прыгая на подушках. – Сколько у тебя там осталось? У-у-у, рядовой, это прямо-таки фатальный проигрыш! Мне даже жаль, слушай!
Он пожимает плечами и развязывает шейный платок. Элизабет следит за каждым его движением, как уличная кошка за птахами. В глазах скачут шальные искорки. Пляшут в пальцах карты, тасуется колода. Брендон смотрит на нее и понимает, что пора остановиться.
«Хватит», – говорит он девушке.
Она хохочет:
– Командовать будет тот, кто выиграет! Что, страшно?
Брендон молчит. Потому что она права: ему страшно. Он сам не понимает, чего боится. Уже два дня его не покидает ощущение, что он идет по льду. Лед тонкий, трещит под ногами. И невозможно предсказать, когда он проломится.
Падает на алое покрывало карта.
– Бей, не спи!
Он бросает одну из своих карт – не глядя.
– Рядовой, ну кто так козырями разбрасывается? Тебе крыть больше нечем? Э-эй! – хихикает Элизабет.
«Извини».
Она выигрывает у него рубашку. Пока Брендон выпутывается из рукавов, девушка смотрит на него с напряженным любопытством. И больше не смеется.
– О-ой… – выдает она изумленно. – Как оно… Кто ж тебя так изрезал?
«А чего ты ожидала? – Брендон смотрит на девчонку прямо и зло. – Ящика с проводами? Музыкальной шкатулки?»
– Это не болит? – Элизабет тянется к неровному шву, идущему через весь живот.
Металлическая ладонь, раскрытая, как щит, останавливает ее руку.
«Нет. Играть хотела? Играй».
– А ты не злись! На, сам раздавай!
Она обиженно швыряет ему колоду и садится на свое место среди подушек. Брендон раскидывает по шесть карт, начинается очередной круг игры. Бьются молча и зло, кроя карты, словно парируя удары. Элизабет кусает губу, Брендон смотрит только на ее руки.
Последний ход ее. У нее козырной король, у Брендона – червовая семерка.
– Вот и все, – глухо произносит девушка, глядя в сторону. – Ты проиграл. Раздевайся.
«Зачем тебе это?», – спрашивает он, перехватив наконец ее взгляд. Печальный взгляд победителя.
– Умей проигрывать, – отвечает она со вздохом. – Давай.
Брендон отходит в глубь комнаты, отворачивается от Элизабет. Расстегивает брюки.
Легкие шаги за спиной. Прикосновения горячих ладоней. Пальцы – бесстыжие, нетерпеливые – скользят по бедрам, избегая касаться грани между плотью и металлом. И нет сил противостоять. Это сильнее, чем приказ. Хватит уже, Элси. Пожалуйста, хватит…
– Брендон, – тихо зовет она. – Посмотри же на меня.
Девушка выныривает из-за его плеча и обнимает за шею. Такая теплая сквозь тонкую ткань рубашки… Брендон склоняет голову и прижимается лбом к ее щеке. Элизабет ловит губами его губы. Левый чулок цепляется за механическое колено, рвется так легко. Пуговицы проскальзывают между непослушными пальцами, живая плоть льнет к стальным ладоням.
Страшно. Сладко. И невозможно уже остановиться.
Custodi et serva, Domine…
Теплое августовское солнце рассеянно бродит по комнате, заглядывая в зеркала, трогая блестящие пуговицы, пряжки на одежде, касаясь стеклянных подвесок в светильниках. Полоска света лежит на щеке Брендона, едва касаясь ресниц. Притворяясь спящим, он уже полчаса наблюдает, как Элизабет греется у открытого окна.
Она сидит на стуле, положив на подоконник ноги и подставив теплым лучам босые пятки. Тихо напевает что-то и красит ногти на руках перламутровым лаком. Солнечная искра сияет в маленьком кулоне на шее Элизабет, отражаясь в латунных пуговицах куртки Брендона. Кроме этой расстегнутой куртки на девушке больше ничего нет, и Брендон с иронией вспоминает кем-то метко сказанное: «Мужская рубашка на женщине – словно флаг победителя над поверженной крепостью». Даже если это куртка, а не рубашка.
С улицы доносятся голоса мальчишек-газетчиков, дребезжание автомобилей по мостовой, нестройное пение гуляк. С реки тянет прохладой. И не хочется ни о чем думать.
– Я чувствую, что ты не спишь, – не оборачиваясь, говорит Элизабет. – Знаешь, чего народ на улице так оживился? Мой папаша выборы проиграл.
Брендон приподнимается на локтях, тая в глазах удивление. Неожиданно. Элизабет оборачивается, услышав скрип кровати.
– Ага, угадала. Не спишь.
«Кто у нас теперь мэр?», – спрашивает Брендон, щурясь от солнечного света.
– Погоди.
Элизабет встает, вывешивается в окно, в чем была, и вопит:
– Э-эй! Кто нами теперь крутит?
Ей отвечают восторженным свистом, кто-то кричит:
– Саймон Крейтон! Спускайся к нам, куколка! Отпразднуем!
Девушка отходит от окна, садится на кровать рядом с Брендоном.
– Слышал? Ты его знаешь?
Он кивает.
– И чего от него ожидать?
Брендон садится, опираясь спиной на подушку, и отвечает:
«Ничего. Скорее всего, кто-то будет через него руководить городом. Как политик он абсолютно никто».
– А с Баллантайном он в каких отношениях?
«Родня по линии матери».
Элизабет молчит, глядя в пол. Брендон надевает перчатки и осторожно проводит пальцами по спине девушки.
– Не трогай, – со вздохом говорит она. – Я думаю. И то, о чем думается, мне не нравится. Оденься пока, не отвлекай.
Брендон пожимает плечами и оставляет девушку в покое. Она хмурится, трет виски ладонями. Встает, сбрасывает куртку, собирает свои раскиданные по полу вещи.
– Чулки в мусор, – с сожалением говорит Элизабет. – А вообще было здорово. И не так страшно, как я думала.
«Погоди. Так ты…», – Брендон замирает, подбирая слова.
– Ну, интересно же было. Мне тут все уши прожужжали, как это необычно – с перерожденными, – улыбается Элизабет, заливаясь краской. – Эй, ты чего?
Брендон одевается, не глядя на нее. И ответить ему нечего. Все и так понятно.
– Брендон? – окликает девушка.
Она подходит к нему, пытается обнять, заглянуть в лицо. Он смотрит поверх ее головы и все сильнее стискивает зубы.
– Ты что, рядовой? Влюбился, что ли? – испуганно спрашивает Элизабет. – Ой, дур-ра-ак…
Она отходит в дальний угол комнаты, быстро надевает рубашку, юбку, застегивает под грудью корсет. Пока ищет ботинок, Брендон перехватывает ее руку.
– Ну что? – нервно вскрикивает Элизабет.
Металлические пальцы разжимаются.
«Спросить хотел. Когда отходит твой корабль?»
– Через три недели. Выдержишь?
В ее голосе ему мерещится издевка. Брендон усмехается и отвечает:
«Конечно. В этом заведении мне скучать не дадут».
Элизабет садится в кресло, шнурует ботинки. Бросает на Брендона взгляд, в котором скользит непонятное ему выражение, и быстрым шагом идет к двери. На пороге она останавливается, гордо вскидывает подбородок и заявляет:
– Местные шлюхи обойдутся. Делиться хорошим любовником с другими будет только последняя дура.
Проходят две недели, кажущиеся Брендону бесконечными.
Газеты смакуют публичное выступление Байрона Баллантайна, в котором он рвет, мечет и обвиняет всех подряд в подтасовке результатов. Новый мэр отвечает ему в весьма ехидной манере. Байрон публикует в газете открытое письмо, где предрекает городскому главе и его соратникам множество неприятностей. Пресса азартно науськивает сенатора и мэра друг на друга. Напряжение в Нью-Кройдоне нарастает. Все ждут вмешательства императора, но тот в длительном отъезде.
Элизабет днем где-то разгуливает, возвращается усталая, затемно. И даже когда работает по ночам, утром уходит снова. Брендон пытается говорить с ней, но всякий раз тщетно.
«Элизабет, зачем? Где ты бываешь? Ты понимаешь, чем все может кончиться?»
Она молчит. День, другой, третий, десятый. Потом не выдерживает и срывается в истерику:
– Ну что ты от меня хочешь? Чтобы я сидела с тобой круглосуточно, как мышь в норе? Это тебе идти некуда, а я мать ищу! И сестру! И я переверну весь Нью-Кройдон, но я их найду, понял, ты! И не смей останавливать меня, не смотри на меня так! Я не могу тут! Не могу!
Он обнимает ее, прижимает к себе, гладит растрепанные грязные волосы, пропахшие угольной пылью и помоями. Она утыкается ему в грудь и ревет так громко и отчаянно, что в комнату заглядывает обеспокоенная Роксана. Она обменивается взглядами с Брендоном, тот сокрушенно качает головой, и Роксана уходит. Ну что они могут сделать…
Постепенно девушка успокаивается и льнет к Брендону то ли в отчаянии, то ли просто в попытке забыться. Исчезает ядовитая и независимая дочь Баллантайна, остается просто Элси – нежная, теплая, уязвимая.
Каждую ночь они занимаются любовью, и Элизабет засыпает в объятьях Брендона, умиротворенная и разомлевшая от ласк. Брендон кладет себе под руку край одеяла, чтобы холодный металл не тревожил спящую девушку. Даже сквозь ткань прикосновение к ней переполняет Брендона нежностью и желанием.
Утром она одевается и уходит, не сказав ни слова. И так две недели подряд. Потом все меняется в одночасье.
Ночью Элизабет долго не может заснуть. Тихонечко дремлет, уткнувшись в плечо Брендона, и ей кажется сквозь сон, что она слышит, как стучат два сердца. «Это не часы, – думает она рассеянно. – Это он и я…» Элизабет потягивается, как кошка, прижимается к Брендону животом. Луна выходит из-за облака и заливает комнату молочным рассеянным светом. Девушка приподнимается на локте и долго смотрит перерожденному в лицо.
Он просыпается внезапно, резко садится в постели и сжимает виски ладонями. Страшно болит голова. Хочется кричать. Проходит минута, другая. Испуганная Элизабет обнимает его за плечи, успокаивает, гладит.
– Тише-тише, это сон. Это просто сон тебе приснился, – шепчет она.
Боль накрывает новой волной. Брендон откидывается на подушку, утыкается в нее лицом. Постепенно боль трансформируется в приказ, звучащий в голове голосом Байрона Баллантайна:
«УБИВАЙ. ГОРОД ПРИНАДЛЕЖИТ НАМ».
– Брендон, ты что?
Элизабет осторожно трясет его за плечо. Он отмахивается от нее, и она отлетает так легко, ударившись о пол обоими коленями. Капают слезы… Металлическая рука хватает ее за волосы, девушка в ужасе визжит, как подстреленный заяц.
Боль бьет в виски молотом, крушит волю, ломает сопротивление.
– Брендон, не-е-е-е-ет!!!
Он разжимает пальцы, девчонка падает, поднимается и бросается к нему с перекошенным от страха лицом.
– Не надо! Это же я! Брендон, не надо!
Элизабет обнимает его за плечи, плачет, он отталкивает ее руки. Больно. Приказы не обсуждают. Как объяснить ей…
– Я прошу тебя, не пугай меня так! – умоляет она, виснет на его локте.
Он качает головой, пытается стряхнуть Элизабет, но девчонка цепкая, как клещ.
– Брендон, смотри на меня! – орет она, размазывая слезы по лицу. – Не смей! Мне больно, прекрати!!!
Она – Баллантайн. И это ее приказ.
«Говори, – просит он ее одними губами. – Говори со мной».
Девушка обхватывает его за плечи так, что он не может поднять рук. Смыкает пальцы в замок. Оба падают на пол. Элизабет срывает с кресла покрывало, набрасывает его на себя и Брендона, пеленает обоих алым шелком. Боль становится тише, отступает, скалясь и огрызаясь.
– Ты же не убьешь меня… Ты же меня слышишь… – всхлипывает Элизабет, дрожа.
Он кивает и пытается улыбнуться.
«Говори…»
Девушка понемногу разжимает руки, не сводя с Брендона перепуганных глаз.
– Я сейчас отойду, мы с тобой оденемся, и ты расскажешь, что слу…
Она замирает, не окончив фразу. Этажом ниже слышатся дикий визг, крики, мольбы о помощи. Девушка выпутывается из покрывала, быстро набрасывает на себя сорочку, помогает Брендону подняться.
Снова накатывает боль. В этот раз слабее, ей можно противостоять, если думать об Элизабет.
– Брендон, что происходит? Быстрее одевайся!
На улице кто-то кричит, слышен быстрый топот ног, один из бегущих спотыкается. Визжит женщина.
Брендон быстро натягивает брюки, набрасывает куртку.
«Ранец, – просит он. – Найди скорее!»
Пока девушка в темноте ищет сумку, Брендон быстро придвигает кровать к входной двери. Не запереться, в комнатах борделя замки – нонсенс.
– Что происходит? – спрашивает Элизабет севшим от страха голосом.
«Приказ. Байрон велел убивать».
– Почему люди кричат? Кого убивать?
«Куклы будут убивать всех. Я тоже, Элизабет».
– Нет-нет! – Она снова готова плакать. – Ты же не… Почему?
«Есть прибор, который разработал я сам. Он подчиняет нас всех. Байрон его активировал. Я пока держусь, но долго не смогу. Тебе надо бежать».
Девушка стоит посреди комнаты с ранцем за спиной. Растеряна, напугана. Смотрит на Брендона, беспомощно моргает. Он швыряет на кровать одно кресло, второе. Хватает девушку, вскидывает на плечо, поднимает к люку в потолке. Снаружи по двери барабанят чьи-то кулаки. Элизабет толкает крышку вверх, Брендон подсаживает ее на чердак. Мгновение – и она уже там. Свесившись вниз, тянется к нему.
– Руку! Давай, я тебя втащу!
Он подает ей винтовку, отходит к двери. Поднимает с пола массивный медный подсвечник. Кладет на кровать рядом с собой и только после этого говорит на амслене, глядя на девушку:
«Беги, Элси. Будет резня. Прячься».
На минуту возня в коридоре утихает, потом возобновляется. Снаружи по двери долбят чем-то тяжелым, дерево трещит и понемногу начинает поддаваться. На чердаке Элизабет двигает вещи, баррикадируя люк.
Брендон отходит от окна и рывком отодвигает кровать от двери. Перехватывает поудобнее подсвечник. Дверь распахивается, на пороге Камилла. Светлые волосы растрепаны, в глазах пустота. На рваном подоле платья подсыхают багровые брызги. Механические руки сжимают горлышко разбитой бутылки.
«Уходи», – просит Брендон, загораживая кукле вход в комнату.
Камилла улыбается и качает головой.
«У людей есть лекарство. От боли. Ты же знаешь…»
«Уходи».
Она делает шаг вперед, медленно заносит руку для удара. Брендон разворачивается всем корпусом, пропуская Камиллу вперед, и резко бьет ее тяжелым подсвечником в затылок. Перерожденная падает, Брендон бьет еще раз. И еще. И лишь спустя минуту понимает, что хватило бы одного удара.
Дурнота подкатывает к горлу, кружится голова. «Убей, – навязчиво пульсирует в висках. – Только так тебе станет легче». Брендон смотрит на то, что было Камиллой, медленно пятится. В коридоре спотыкается о тело. Немолодой грузный мужчина в одних кальсонах, его живот распорот. На щеке – алый след пятерни, рот распахнут в немом крике.
Перед глазами встает белое лицо Алистера. Сведенные судорогой пальцы, беспомощный, непонимающий взгляд. Виктория мечется, падает на пол стакан с водой. «Пей, компаньон, – умоляет Брендон. – Пей!» Удушье. Закатившиеся под лоб глаза. Медленно разжимается рука, стискивающая запястье Брендона. Байрон прикрывает рот ладонью и отворачивается.
Брендон помнит улыбку, которую он прятал.
Коридор качается, как вагон монорельса. «Куда мы едем? Машинист, почему пассажиры лежат на полу?» Болит голова. Страшно болит голова… Под ногами скользкое и липкое. Лучше не думать об этом. Не смотреть.
«Сколько нас здесь? – силится вспомнить Брендон. – Я, Камилла, швейцар… Еще шесть или семь. Где искать?»
В воздухе – запах дыма. Слабый пока, но…
Брендон выходит на лестницу. Навстречу ему поднимаются две куклы. Обе полуодеты, атласные корсеты и руки заляпаны алым. Обе вооружены: у одной каминная кочерга с заостренным концом, вторая держит массивный канделябр. Девушки видят Брендона, их лица на мгновение теряют выражение оглушенной покорности.
Тоненькая невысокая брюнетка, уже знакомая Брендону, отдает канделябр подруге и говорит на амслене:
«Наверху есть люди? Надо еще лекарство».
Ее руки порхают, как бабочки. С пальцев летят темные брызги. Брендон поднимает с пола оброненную кем-то трость со стальным набалдашником и качает головой.
«Идем на улицу, – зовет брюнетка. – Здесь все быстро сгорит».
Из коридора этажом ниже выходит третья кукла. В ее руках – пылающая рубашка, намотанная на ножку от стула. Девушка подносит импровизированный факел к шторам на окне, затем к закрывающим стены гобеленам. Огонь с радостью принимает новую пищу. Кукла улыбается и проходит дальше.
За спиной Брендона слышится топот. Он оборачивается и видит Элизабет. Она кашляет от дыма, закрывает рот и нос оторванным от сорочки рукавом.
«УБЕЙ!», – с новой силой вспыхивает в сознании. Брендон замирает, оглушенный, почти парализованный приказом Байрона. Куклы на лестнице переглядываются и идут к Элизабет. Единственное, что успевает сделать Брендон, – шагнуть им навстречу.
«Не трогать!»
Занесенные для удара подсвечник и кочерга со звоном сталкиваются с тростью. Брюнетку Брендон сбивает на пол ударом ноги в колено, вторая девица отпрыгивает в сторону и швыряет подсвечник, метя в голову. Брендон уворачивается, канделябр лишь немного задевает плечо. Элизабет бросается к балюстраде, прячется за массивными мраморными вазами. Брендон перехватывает трость, изо всех сил бьет куклу по рукам. Удар ломает механические сочленения, перерожденная беззвучно кричит, отступает. Брендон вцепляется в упавший канделябр, замахивается… и ему в живот упирается острый конец кочерги. Одновременно он подается назад, а брюнетка с импровизированной пикой всем телом наваливается на него. Острие рвет куртку и проходит по телу вскользь. Брюнетка падает на Брендона, он обхватывает ее руками, и оба катятся вниз по мраморным ступенькам.
Проходит несколько мгновений, Брендон с трудом приподнимается, опираясь на руки. Садится. Смотрит на распростертое тело рядом. Глаза куклы широко раскрыты, на виске вмятина.
«Все», – облегченно думает перерожденный и оборачивается на движение за правым плечом. Сухо рявкает выстрел, и в лицо Брендону летят темные брызги. Тело швейцара мешком валится на мраморный пол. Элизабет Баллантайн опускает руку с револьвером, садится на ступеньки и заходится кашлем. Брендон поднимается, бредет к ней, присаживается рядом.
