Анна Щербинина
Древятница
Круглобокий обшарпанный автобус, словно выходец с того света: зиял ржавыми дырами на корпусе, красовался отвалившимся бампером, разбитым фонарём заднего хода, затянутыми плёнкой несколькими окнами. Скорее можно было назвать, что осталось у этого гнилого монстра целым, чем перечислять дефекты. Очевидно, что машина уже давно отжила свой век и должна была отправиться в последний рейс – на пункт приёма металлолома. Но до сих пор продолжала служить под руководством смешливого энергичного старого шофёра.
Бодрый автобусник с оглушительным скрипом открыл водительскую дверь, ловко запрыгнул на ржавую подножку, послал воздушный поцелуй зардевшейся продавщице и громко скомандовал: "На борт!" Две сухонькие старушки, непонятно откуда появившиеся, с клетчатыми баулами в руках, бочком протиснулись в салон обветшалой машины. Макс неуклюже последовал за ними. Он вскарабкался на ступени полуоткрытой, намертво заклинившей, передней двери и сильно вмазался лбом о проём. Парню всегда нравился его высокий рост, пожалуй, за несколькими исключениями. Максим резко выдохнул, беззвучно выругался, с досадой потёр ушиб рукою. Когда боль слегка утихла, он заплатил за проезд и оглядел салон. Женщины оказались бывалыми, они быстро прошли в середину и абсолютно точно примостились на уцелевшие надёжные места. Студенту опять не повезло: первое кресло, что он выбрал, безжалостно впилось в его ногу скрипучей пружиной. Второе – с грозным треском покосилось под весом его тела. Третья попытка оказалась почти удачной: сиденье было крепкое, хоть и без мягкого наполнителя, только растрескавшаяся кожа чехла.
Под пронзительную моторную какофонию, автобус, кряхтя и подпрыгивая, наконец-то, двинулся в путь. Июльская жара окутывала с головы до пят: тягучий и раскалённый воздух, казалось, можно было пить. Теперь-то молодой человек пылко возблагодарил неисправную дверь: через её прозор залетали приятные потоки свежего воздуха. Доставшееся ему окно было целым: он с жадностью и ностальгией смотрел на бесконечную панораму пролетающих мимо полей, вереницу деревьев, ухабистую дорогу. Даже отчаянное громыхание движка больше не досаждало, оно убаюкивало.
Едва ли прошло минут пятнадцать, как гипнотическое оцепенение Макса вмиг снял пожилой водитель-балагур, врубивший на всю громкость кассетный магнитофон, сидевший огромным чёрным вороном, возле руля. Длительное ожидание, неприятную буфетчицу с чудовищным кофе, зной и удручающее состояние, отжившего своë, автобуса парень кое-как выдержал. Но "плачущая в таверне скрипка" с фальшивыми завываниями шофёра, оказалась прямо-таки нестерпимой. Максим открыл карман своей сумки, нащупал коробочку с наушниками, снова порадовался их вакуумности. Теперь только экстремальный вокал, жёсткие риффы гитар и виртуозные сбивки барабанщика метал группы занимали его сознание.
Некогда крупная богатая деревня с фермой на сотни голов скота, птицефабрикой и большим парком сельскохозяйственной техники, сейчас выглядела одиноким скорбным призраком. Постапокалиптический мир наяву: заброшенные руины хлевов и складов с выпирающими обгоревшими столбами; полукруглые арки ангаров, торчащие словно рёбра гигантского, давно умершего, животного; покинутые людьми дома, взиравшие чёрными окнами, будто пустыми глазницами; покосившиеся заборы поросли диким виноградом и хмелем; в прошлом, ухоженные чистые дворы захватили побеги бузины, бирючины и жимолости.
Конечная остановка. Макс вытащил наушники, положил их в карман джинсов, поблагодарил водителя и, низко наклонившись, выбрался на грунтовую дорогу. Он шёл по знакомой деревенской улице: сердце билось всё чаще, а грудь отчаянно сжимали жгучие кольца тоски по прошлому. Молодой человек не был здесь с тех пор: когда неугомонным сорванцом ходил с разодранными коленками, вечно кислой миной и влипал в неприятные истории с местными.