Анна Веммер
Прямо под сердцем
Глава 1
Полина
– К сожалению, так решила природа. Виновны двое, но страдает женщина.
Я молча смотрю в окно, на приближающиеся ворота медицинского центра. Пока муж получает пропуск и ждет, когда нас впустят на территорию, рассматриваю больничный парк и красивое светлое современное здание. Там даже палаты наверняка с панорамными окнами и доставкой кофе в номер.
Мысль о том, что беременность – не преступление, чтобы назначать виноватых, я оставляю при себе. Я прекрасно знаю его позицию. Спорить, унижаться, в то время как горло болит от подступающих слез? Нет уж.
Мы въезжаем на парковку и останавливаемся в полной тишине. Я не спешу выходить из машины и вообще шевелиться, а муж не торопит. Он задумчиво смотрит на пустой паркинг так, словно меня вообще нет рядом.
Наверное, ему тоже непросто.
Но у него хотя бы есть выбор. Он сам принял решение, никто не заставлял его отказываться от ребенка. Просто он всегда знал, как поступит, и не сомневался, когда пришло время.
– Все будет в порядке, – наконец говорит он. – Ты останешься здесь до завтра, врачи последят за твоим состоянием. Потом тебя будет вести один из лучших врачей в стране. Никаких последствий не будет.
– Ты этого не знаешь.
Никто не знает. Да, современная медицина творит чудеса и да, миллионы женщин переживают аборты, не испытывая в будущем проблем с рождением детей, но бывают и другие случаи. И если бы всегда можно было сказать «Это все потому что она лечилась не у лучших!». Если бы.
– Я все компенсирую. Машина, Мальдивы, Милан. Возьмешь подруг, оттянетесь от души.
Становится тошно и я, поморщившись, выхожу.
Остаток пути до регистратуры мы преодолеваем молча.
В лифте я рассеянно рассматриваю кривое отражение мужа в хромированной панели с кнопками. Пытаюсь понять, что чувствую. Ненависть? Обиду? Предательство? На самом деле, я ощущаю странное опустошение. Как будто все эмоции стерли, оставив только тоскливое желание, чтобы все закончилось как можно скорее.
Проходя мимо зеркала я замечаю, что инстинктивно прижимаю руку к животу. Отдергиваю ее и распрямляю плечи. Это не самое страшное, через что мне приходилось пройти. Повторю это тысячу раз, и сама поверю.
– Здравствуйте, – голос звучит хрипло и устало, – Полина Воронова. Я… записана на прерывание беременности.
– Секундочку. Можно ваш паспорт?
Я стараюсь не думать о том, что обо мне думает эта миловидная девушка за стойкой. Повторяю как мантру то, что всем плевать, зачем я иду к врачу, что избавиться от нежеланной беременности – мое право, и только мне решать, что делать со своим телом. Что никто, ни одна душа на всем белом свете не имеет права осуждать меня или упрекать.
Но только решаю не я, и это хуже любого осуждения.
– У вас оплачено пребывание в клинике, поэтому вам сейчас необходимо подняться на третий этаж и отдать документы медсестре. Она проводит вас в палату, располагайтесь, когда врач освободится, вас пригласят.
– Спасибо.
Я надеялась, мне не оставят времени на рефлексию. Тут же проводят в операционную, и проснусь я уже совершенно другим человеком.
– Я сама.
Муж останавливается, словно налетев на невидимую стену.
– Уверена?
Как можно быть таким равнодушным? Неужели он НИЧЕГО не чувствует, зная, что вот сейчас он может все отменить – и у него будет ребенок.
– Да. Я позвоню, когда выпишут. Пришлешь водителя.
– Я приеду за тобой. Напиши, когда процедура закончится.
– Иди к черту, Воронов, – огрызаюсь я.
– Полин…
– Вот что я тебе скажу. Ты прав, мы оба виноваты в том, что случилось. И ты прав также в том, что условия брака были оговорены изначально, и я на них согласилась. Я даже признаю твое право отказаться от ребенка, потому что хоть это и мое тело, ребенок все-таки общий. Поэтому да, я сделаю аборт, как ты приказал. Но не жди, что я буду благодарна тебе за это. Не жди от меня понимания и не думай, будто отношение к тебе останется прежним. Если бы ты действительно обо мне заботился, ты бы хотя бы попробовал встать на мое место.
Меня так бесит его спокойствие! Хочется зарядить хорошую пощечину, чтобы сбросить эту маску циничного урода!
– Я благодарна тебе за помощь. За то, что не бросил меня умирать от голода и все такое. Но за это не буду. Мне не нужна машина и я не поеду с подружками на Мальдивы. Я хочу, чтобы ты оставил меня в покое. Я знаю, что развод ты мне не дашь, но сделай, пожалуйста, вид, что меня не существует. Не говори со мной, не встречайся, не пиши и не звони. А я взамен продолжу, как ты и хотел, на людях играть жену миллионера. Такие были условия сделки? Пока мы ее соблюдали, мне не приходилось избавляться от детей.
– Хорошо, – после долгой паузы говорит он. – Наверное, ты права. Я очень сожалею, что все так вышло, Полина. Правда.
– Тогда отмени. Отмени аборт и отпусти меня. Я подпишу любые документы, отказ от претензий, договор о неразглашении, что скажешь! Ты не услышишь ни обо мне, ни о ребенке! Я всегда держу слово, ты знаешь! Мне не нужны твои деньги, я…
– Полина, успокойся. Мы все обсудили. Ты не выживешь с ребенком на руках. Не порти собственное будущее. Через много лет ты скажешь мне спасибо.
– Я скажу тебе сейчас, – сквозь зубы, из последних сил держась, чтобы не разреветься, говорю я. – Катись в ад, Воронов!
– Тебе позвонит Мария, чтобы узнать, как дела. Если не поговоришь с ней, приеду я. Слушайся врачей, и все будет хорошо.
Я смотрю в спину мужу до тех пор, пока двери лифта не отрезают его от моей боли. Какая-то часть меня верит, что он обернется. Что из холодного циника превратится в человека, год назад поразившего меня уверенностью и спокойствием. Что вместо «все будет хорошо» скажет «я люблю тебя».
Конечно, это никогда не случится.
Я думала, он спас меня и подарил новый мир, без страха и голода.
На самом деле лучше бы я отказалась тогда стать его женой и сдохла.
***
Мне было девятнадцать. Как и миллионы сверстников я училась в универе, жила с родителями, подрабатывала, чтобы не напрягать их своими хотелками и не представляла, что привычный мир может когда-нибудь рухнуть.
Авиакатастрофа. Экскурсионный вертолет разбился на Алтае. Мама и папа праздновали годовщину свадьбы.
Квартира, отличная, трехкомнатная, в хорошем районе с охраной, закрытым парком и террасами на крыше, была в ипотеке, и я просто не смогла бы платить такие деньги, а страховку папа забыл продлить.
У меня осталось несколько сотен тысяч рублей на папиных счетах, отложенные на черный день, но и эти крохи мне пообещали отдать только через полгода. Было стыдно, но я все равно злилась на родителей, не давших мне даже шанса выкарабкаться.
Он пришел на похороны. Кирилл Воронов, давний друг отца. Как сказал сам Воронов, когда-то они вместе служили, а потом пути разошлись. Мне было не интересно. Я вообще слабо соображала.
– Что ты собираешься делать? – спросил Воронов. – У тебя есть деньги или работа?
– Нет. Квартира в ипотеке. Платеж в двадцать раз больше моей стипендии. Не знаю. Нужно как-то ее продать, но сначала должно пройти полгода, так сказал юрист. Я не знаю, позволят ли мне жить там это время. И что с университетом, я…
Голос сорвался.
– Я на платном.
Чтобы платить за квартиру и учебу и при этом не умереть с голоду, мне нужно найти место, где будут платить больше сотни. Путем простых логических цепочек приходим к проституции. Хотя вряд ли получится эффективно совмещать ее с учебой.
Я сквозь слезы рассмеялась этой дурацкой мысли. Воронов смотрел с сочувствием, но мне вдруг показалось, что он лишь играет.
– Когда-то твой отец спас мое здоровье. Я мог остаться инвалидом, если бы не он. Он же отговорил меня от военной карьеры, хотя по долгу службы вроде как должен был делать ровно противоположное. Во многом я обязан твоему отцу. И хочу помочь тебе.
– Как? – глухо спросила я.
– Тебе не придется продавать квартиру и бросать учебу. Я буду платить твою ипотеку, оплачу все долги родителей и университет.
Я с недоверием на него посмотрела, впервые с того страшного звонка, в котором усталый голос сообщил, что обломки вертолета найдены, почувствовав что-то кроме усталости.
– А взамен?
Никто не спасает дочерей старых приятелей безвозмездно. Мы же не в сказке.
– Фиктивный брак.
– Что?
– Заключим фиктивный брак. Станешь Полиной Вороновой, молодой женой миллионера. Переедешь ко мне, получишь в распоряжение кредитку, загранпаспорт, водителя, ну или получишь права и купим тебе машину.
Спустя долгие несколько минут, понадобившиеся мне на то, чтобы справиться с шоком, я спросила:
– Зачем вам это? Зачем нужен фиктивный брак?
– Для решения некоторых бизнес-задач. Для успокоения особо рьяных охотниц за богатыми холостяками. Для имиджа, в конце концов. Видишь ли, Полина, я уже был женат, и не планирую заводить семью снова. Но про холостого богатого мужчину тридцати пяти лет ходят разные нехорошие слухи. Которые мне не нужны. Так как ты оказалась в сложной ситуации, а твой отец был мне другом, я хочу тебе помочь. Ну и извлечь из этой помощи выгоду. Прости за цинизм.
– Так нельзя, я не могу…
– Это не навсегда. Сколько осталось платить за квартиру? Семь лет? Разведемся, когда все будет выплачено. Будешь свободной девушкой с квартирой, образованием и богатым жизненным опытом. По-моему, сделка весьма неплоха.
Я до боли сжала вилку и ковырнула салат, к которому так и не притронулась. Воронов вдруг протянул руку и накрыл мою. Неожиданно внутри стало чуть теплее.
– Тебе не нужно меня бояться. Я не причиню тебе вреда. Клянусь, что за семь лет нашего брака не прикоснусь к тебе. Между нами ничего и никогда не будет.
***
Я не знаю, кто придумал селить ожидающих аборт женщин рядом со счастливыми беременными на сохранении. Для меня заказана отдельная палата, но даже вид неспешно прогуливающихся по коридору девчонок с огромными животами вызывает боль. Надо разобрать вещи и поставить на зарядку телефон, но я без сил опускаюсь на кровать и сворачиваюсь клубочком.
Вряд ли я могу объяснить даже самой себе, почему внутри словно проворачивают нож от блендера.
Я не люблю Воронова. Очарована им, его харизмой, чувством юмора, уверенностью, отношением к жизни. Богатством, разумеется, этот год я могла провести в какой-нибудь общаге с тараканами, а вместо этого жила в загородном доме и понятия не имела, есть ли у выданной мужем кредитки лимит.
Но это не любовь, ночь с ним была случайной. Как и беременность.
И все же я чувствую, словно меня предали.
О, нет, он озвучил условия сразу.
– Я не стану запрещать тебе иметь любовников, однако есть несколько правил. Первое: никто не должен знать. Никаких встреч в людных местах, фоточек в соцсетях. Лучше если это будет кто-то из моего персонала. Второе: прежде, чем пускаться во все тяжкие, ты дашь мне его имя. Я должен быть уверен, что через тебя не пытаются добраться до меня. И третье: если ты забеременеешь, сделаешь аборт. Я не планирую воспитывать чужих детей.
Тогда я рассмеялась. Мы стояли на ступеньках ЗАГСа, готовые расписаться, совершенно буднично одетые. Воронов все это говорил, а я думала: неужели он это всерьез? Неужели думает, что я заведу любовника из числа охранников, и ничего внутри не екнет?
Он улыбнулся тогда, той самой выводящей из себя улыбкой всезнающего взрослого:
– Сейчас тебе кажется это глупостью, но тебе девятнадцать, Полина. Ты молодая и очень красивая девушка. Организм неизбежно потребует свое. Разумеется, если твои принципы резко осуждают измену даже в фиктивном браке, я помогу изучить ассортимент секс-игрушек и найти что-нибудь подходящее, но знай, что у тебя есть возможность получить нормальный секс. Только с соблюдением несложных правил, ради нашей общей безопасности.
Вот чудак! Я залилась краской и поспешно отвернулась. Нет уж, за семь лет воздержания никто еще не умер.
Тогда мне и в голову не могло прийти, что правило аборта распространяется и на тот случай, если ребенок от мужа.
Впрочем… может, он все же не верит?
Я устала мучить себя догадками. Устала пытаться убедить себя, что сама виновата. Устала думать о том, что будет дальше, как я буду смотреть в глаза мужу и как выдержу еще шесть лет рядом с ним.
Мне страшно среди белых стен частной клиники.
Но нет никого, кому об этом можно сказать.
Раздается негромкий стук. Дверь палаты приоткрывается, и внутрь заглядывает миловидная медсестра.
– Полина Романовна? Доктор ждет вас на процедуру. Вы готовы?
Нет, я не готова. Но забаррикадироваться в палате и орать не выход. Вызовут полицию, психолога. Может даже отправят в какой-нибудь кризисный центр, а Воронова объявят абьюзером, и мне разрешат оставить ребенка, но что дальше? Кирилл не оставит нас в покое. Я не строю иллюзий относительно мужа. Он умеет решать любые проблемы любыми способами. Главное для него результат.
Это все просто надо пережить. Забыть о Воронове, выцарапать себе будущее и навсегда усвоить урок что бывает с глупыми девочками, которые верят в порядочность и справедливость.
И все же я чувствую ужасную слабость. Тело не слушается, когда я иду по коридорам за медсестрой. На стул в кабинете врача я опускаюсь с облегчением.
– Доктор сейчас подойдет.
– Спасибо.
Мне кажется, девушка кидает на меня осуждающий взгляд, но это лишь игры воспаленного воображения. Она скорее волнуется: я наверняка бледная, как смерть. Только бы они не решили взять анализы еще раз и не отложили процедуру! Бессонная ночь наедине с собственными демонами меня убьет.
После мучительно долгого ожидания, наконец, открывается дверь, и я чувствую, как накрывает приступом тошноты, а руки леденеют. Врач – молодой мужчина, и этот факт почему-то окончательно выбивает меня из колеи.
– Полина Романовна? Здравствуйте. Меня зовут Павел, я ваш лечащий врач. Посмотрел анализы, все в порядке. Срок семь недель, поэтому медикаментозный способ нам, увы, не подходит. Но вы не переживайте, у нас современное оборудование и все на высшем уровне. Не стану обещать, что последствий не будет, все же это травматичное вмешательство в организм, но мы сделаем все, чтобы вы как можно скорее вернулись к привычной жизни. Возможно, несколько дней придется побыть в покое.
– А если не… – Я облизываю пересохшие губы. – Не медикаментозно, то… как?
– Вакуумный. Очень щадящий метод, современный. Под местной или общей анестезией. Мы, конечно, всегда рекомендуем местную…
– Общую! Мне нужна общая! – быстро говорю я.
– У вас низкий болевой порог?
– Да.
– Хорошо, я приглашу анестезиолога. У вас есть еще какие-то вопросы ко мне?
– Это больно?
Врач хмурится, мой вопрос вводит его в ступор.
– Под общей анестезией? Нет, в норме болевых ощущений не возникает. После процедуры какое-то время могут сохраняться небольшие боли, но не сильнее, чем при предменструальном синдроме.
– Нет, – язык с трудом ворочается, – не мне. Ему.
Врач окончательно теряет связь с реальностью и ручка выпадает из руки.
– Ребенку? Вы спрашиваете, будет ли больно ребенку?
Я осторожно киваю, но его тон меня немного пугает.
– Нет, Полина Романовна, нервные окончания плода еще не сформированы, он не может чувствовать боль и чувствовать вообще что-либо как минимум до двенадцати недель.
Мы долго молчим. Я пытаюсь понять, что делать дальше и как вообще сфокусировать взгляд перед собой, а врач внимательно смотрит.
– Полина Романовна, у вас все в порядке?
– Да… – услышь я свое «да» со стороны, никогда бы не поверила.
– Простите за бестактность, но я должен задать вам пару вопросов. Очень важных. От них зависит ваше здоровье. Вас изнасиловали?
– Нет.
– Вас кто-то принуждает избавиться от ребенка?
– Нет…
– Вам нужен психолог? Я могу пригласить нашего специалиста. Просто поговорить. Для женщины это непростое решение…
– Да просто сделайте уже! – рычу я, неожиданно даже для самой себя выйдя из ступора, и отворачиваюсь.
– Но вы не хотите.
– Какая разница? Ваша работа – делать, а не исполнять желания.
– «Не навреди» – вот моя работа, Полина Романовна. Не уверен, что если возьмусь за аборт, то не наврежу вам.
– Не возьметесь вы, найдется другой.
Со вздохом Павел откидывается на спинку кресла.
– Знаете, Полина. Вы не первая пациентка, которая пришла ко мне на прерывание беременности. И не первая, кому это решение далось непросто. Мой стаж – двадцать два года, десять из которых я провел в государственной медицине, семь – совмещая и вот уже пять лет работаю исключительно в частной. Это я к тому, что после нескольких тысяч процедур я научился отделять тех, кто принимает непростое решение сам от тех, кого это решение принять вынудили. Или от тех, кто до конца его так и не принял. Вы не хотите избавляться от ребенка. Вы к нему привязались. Вы едва не плачете и сидите передо мной, представляя всякие ужасы о том, как ему будет больно. Хотя умом понимаете, что это все ерунда.
– Просто гормоны. Я на все так реагирую.
Врач снова вздыхает.
– Ну хорошо. Не обижайтесь на меня, Полина Романовна, я обязан удостовериться. Если хотите, мы поменяем вам лечащего врача.
– Нет, все в порядке.
– Тогда проходите, пожалуйста, в процедурную. Я приглашу врача, чтобы подобрал препараты, думаю, обойдемся внутривенной седацией.
Он открывает дверь, ведущую в процедурную. Кажется, я не могу сдвинуться с места. Несмотря на чистоту, блеск и роскошь, кабинет передо мной кажется входом в преисподнюю.
– А если пациентка не хочет делать аборт? – медленно спрашиваю я. – Вы можете написать, что сделали и… не делать?
Кирилл
Часы скоро взорвутся – так пристально я на них смотрю.
Круг. Еще круг. Секундная стрелка бежит мучительно медленно.
Потрескивает камин. Пламя – единственный источник света в комнате, и я не могу найти в себе сил подняться и включить свет, да и зачем он мне?
Телефон на столе мертв. Я несколько раз проверяю зарядку, звук, уведомления. Но сегодня даже многочисленные рабочие вопросы перестают сыпаться, как из рога изобилия. Абсолютная тишина.
Я наивно надеюсь, она напишет. Пришлет хотя бы короткое «все» или «я в порядке». И хоть я знаю, что этого не будет, продолжаю гипнотизировать то часы, то экран.
– Кирилл Михайлович, я вам еще сегодня нужен? – в гостиную заходит Анатолий, мой бессменный управляющий. Без него дом бы зарос паутиной и пылью, а я сам сдох бы с голоду.
– Нет, Анатолий, спасибо, ты свободен.
– Кирилл Михайлович, насчет меню на завтра…
– Да, завтра Полина вернется из больницы. Приготовь что-нибудь…
Я умолкаю.
– Полезное? Или ее любимое?
– Ты все понял, да? – усмехаюсь я. – Конечно, ты понял. Считаешь меня мразью?
– Я не лезу в дела хозяев, Кирилл Михайлович, вы же знаете. Не мое дело давать оценку вашим действиям.
– А ты дай. Мне не с кем поговорить.
– Вы могли бы поговорить с Полиной Романовной
– Это было бы жестоко даже для меня.
– Вы недооцениваете супругу. Она довольно умная и эмпатичная девушка.
– Именно поэтому говорить с ней не стоит. Ты знаешь, что будет дальше. Всегда так бывает. Им всем кажется, что с ними будет иначе. Что любовь все преодолеет и прочая хрень. Каждая считает себя особенной. Разбить ей сердце, уничтожить ее – не то, что хотел бы ее отец. Он бы убил меня, если бы узнал.
– Она никогда вас не простит. Никогда не сможет смотреть без боли.
Я морщусь. Перед глазами встает ее образ. Маленькой худенькой, осунувшейся за последние дни, девчонки. С огромными грустными глазами. Еще более грустными, чем год назад, когда она потеряла семью.
– В этом и смысл. Она должна ненавидеть меня. Возненавидит, переживет.
– Я приготовлю для нее тартар, крем-брюле и грудку с грибами. Ей понадобятся силы.
– Спасибо, – рассеянно отвечаю я.
А когда Анатолий закрывает за собой дверь, зачем-то говорю:
– Она выживет. Сильная.
– А вы?
– А что я? – пожимаю плечами. – Просто секс и его последствия. Подумаешь.
Для Полины первая наша встреча прошла на похоронах ее родителей. О смерти Ромы я узнал от общих армейских друзей, и, не раздумывая, поехал проститься. От тех же друзей и узнал, что осталась одна дочка, совсем молоденькая студентка.
Но на самом деле очаровательную девчушку с мягкими каштановыми кудряшками я видел еще раньше. Ей было лет десять, не больше. Я тогда жил в штатах, и в редкие приезды домой иногда встречался с Ромой за бокалом пива. Тогда он пригласил к себе на дачу, тряхнуть стариной, вспомнить службу. И вот, сидя в саду, потягивая пиво в ожидании шашлыка, я увидел ее.
Звонкая, шебутная, она ворвалась в сад, и стала его центром. И я показал ей, как искать и ловить в траве светлячков. Старая забава, еще из беззаботного постсоветского детства привела Полину в восторг.
А потом, спустя несколько часов, когда я уже и забыл о проведенных с чужим ребенком минутах, из дома раздался истошный вопль Роминой жены.
Да, деятельная Поля собрала всех светлячков, которых только смогла найти в траве у дома, в таблетницу и выпустила в доме, приведя в ужас мать. Ох, как ей тогда влетело. И я уже собирался было вмешаться и извиниться, но маленькая хулиганка, увидев, как я направляюсь в дом, округлила глаза и приложила палец к губам.
Секрет.
Маленький секрет в крошечной коробочке.
Вот так я впервые увидел Полину.
А потом – уже на похоронах. Повзрослевшую, превратившуюся из взлохмаченной девчушки в красивую грустную девушку. До умопомрачения красивую. Она, кажется, даже не осознавала своей красоты, но это я понял много позже.
И если сначала я просто хотел помочь, как старый друг семьи, то увидев ее, кутающуюся в тонкий плащ, понял, что хочу ее рядом. Может, не навсегда, на пару лет, на короткий срок обладания.
Я давно дал зарок не связываться с браком и семьей, не бередить старые раны. Но имел ведь я право хотя бы на иллюзию. Как те светлячки, которых выпустили из коробочки, чтобы тут же уничтожить на полу.
Нет, наш секс не был случайностью. Я знал, что однажды Полина окажется в моей постели. Знал, что однажды фиктивный брак превратится в роман и так же хорошо знал, что он неизбежно закончится. Полина получит опыт, деньги, путевку в жизнь. Я – несколько лет хорошего секса с девушкой, которая завладела моими мыслями в тот же момент, когда я вновь ее увидел. Все были в плюсе.
Если бы не одна-единственная ночь.
Я даже с трудом ее помню, потому что напился.
Мы неплохо ладили. Даже, я бы сказал, сдружились. Летали по миру – когда позволяла работа. Ужинали в ресторанчиках. Вечерами болтали в саду. Полина определенно видела во мне не столько мужчину, сколько опекуна, но нам было хорошо вместе, и я почти отказался от плана ее трахнуть. Если бы не та проклятая ночь.
Даже не помню, с чего все началось. Мы ходили на какую-то вечеринку. Выпили. Гуляли по набережной, пока водитель ездил за очередной бутылкой вина. Вернулись домой – и я впервые ее поцеловал.
Проснувшись утром, я обнаружил на соседней подушке Полину и рассмеялся. Из опекуна я превратился в любовника.
– Что смешного? – спросила она.
– Просто не думал, что озвученных принципов хватит всего на год.
На тумбочке валялась открытая пачка презервативов, и я окончательно успокоился, жалея лишь о том, что воспоминания о сексе с женой пробиваются сквозь туман опьянения.
Потом я улетел в командировку, а по возвращении Полина призналась, что беременна.
– Я была у врача. ХГЧ зашкаливает. Это гормон…
– Я знаю, – оборвал ее. – Мы же предохранялись.
– Я не помню… не уверена…
И вот тогда до меня дошло пересчитать резинки в открытой пачке. Но было поздно.
– Запишу тебя к врачу, – бросил я, и самому стало тошно от льда в голосе.
– Я уже была, следующий скрининг…
– Ты сделаешь аборт.
Вот тогда из любовника я окончательно стал монстром.
Закономерный финал.
***
Уснуть в эту ночь так и не удается. Алкоголь пробуждает воспоминания из далекого прошлого. Как я впервые оказался в армии, как вопреки стереотипам подружился с командиром. Как он спас мне жизнь. Как он честно и грубо сказал «нахер тебе армия, Кирюх, это не твоя история и не твое призвание, иди и ищи свое дело, поверь человеку, который носит погоны по призванию, а не из-за льгот и статуса», и я, всецело доверяя старшему другу, отказался подписывать контракт.
Потом Рома женился, мотался с семьей по военным городкам, ездил в горячие точки. Когда я уехал в штаты, мы почти потеряли связь. Рома дослужился до высоких званий, и общение с западными друзьями могло добавить ему проблем. Лишь когда здоровье вынудило его уйти из армии, в редкие отпуска я проведывал старого друга. Все реже и реже, до тех пор, пока вместо очередного «надо бы списаться с Ромой, позвать побухать», не услышал «Назаров с женой погибли».
И я сразу вспомнил наш давний разговор.
– Кирюх, у меня скоро дочь родится.
– Ого. Поздравляю. Как решили назвать?
– Еще думаем. Жена сказала, сначала надо посмотреть. Вдруг назовем Машей, посмотрим – а она Полина? И чего, переименовывать?
Я рассмеялся. Для меня все дети на одно лицо.
– Будешь крестным? – вдруг спросил Рома.
– Не. Точно не. Я не верующий.
– Да и не надо. Просто хочу знать, что на свете есть человек, который поможет моему ребенку, если со мной что-то случится.
– Для этого не нужно ходить в церковь. Для этого нужно быть другом и человеком.
Помог так помог. Если «там» что-то есть, и Рома сейчас наблюдает за дочкой и другом, определенно меня проклинает. Я должен был помочь, а вместо этого едва не сломал Полине жизнь.
С утра водитель уезжает за ней в клинику, и я впервые в жизни нервничаю перед встречей с женщиной. Уже знаю, какой взгляд меня ждет. И с легкой тоской прощаюсь с довольно неплохими вечерами, когда нам было весело. Когда мы пили вино в саду или ходили по театрам, сравнивая впечатления. Одна ночь разрушила год неплохой, в общем-то, жизни. А я эту ночь почти не помню.
Хлопает входная дверь, и я спускаюсь вниз. Полина тенью пытается проскочить к лестнице. При виде нее непроизвольно сжимается сердце. Обычно уложенные крупными волнами волосы собраны в небрежную косу, на лице ни грамма косметики, а под глазами залегли темные круги. Она кутается в плащ, как будто ей холодно, и мне нестерпимо хочется ее обнять. Вдохнуть знакомый запах духов, которые я же для нее и выбрал, пообещать, что все будет хорошо. Что она переживет, и однажды встретит мужчину, который ее полюбит. Который захочет от нее детей.
Вряд ли она сейчас примет объятия от меня.
– Как ты? – Голос хриплый и неровный.
– Нормально.
А у нее бесцветный. Уставший.
– Как себя чувствуешь?
– Нормально.
– Как все прошло?
– Не знаю, я попросила общий наркоз.
– Хорошо, я доплачу.
– Я оплатила с кредитки. Все равно ее оплачиваешь ты.
– Что-нибудь нужно?
– Я хочу спать.
– Помочь тебе?
– Да. Не приближайся ко мне. Забудь о моем существовании.
Она вскидывает голову и оказывает меня презрением.
– Можешь выбросить меня на улицу, забрать квартиру или что там осталось от родителей, мне плевать. Я не собираюсь делать вид, что все в порядке. Да, у нас был уговор. Да, я сама виновата, что на него согласилась. Я сделала все, что ты от меня хотел, надеюсь, ты хорошо развлекся.
– Я не развлекаюсь, Полина. И не собираюсь выбрасывать тебя на улицу. Ты права, мы слишком сблизились, и теперь тебе больно. Я исправлю эту ошибку. И хочу, чтобы ты походила к психологу.
Она протискивается мимо меня на лестницу.
– Катись к черту вместе со своим психологом. Сам к нему ходи.
Ее отчаянную злость можно почувствовать. Она накрывает меня волнами вместе со страхом и обидой. Теперь этот дом – не убежище от внешнего мира, грозившего пережевать ее и выплюнуть. Это место, где никогда не будет безопасно и хорошо.
– Отдыхай. Если что-то понадобится, пиши.
Я долго смотрю ей вслед, даже когда шаги уже стихают где-то в недрах дома. И почему-то вместо облегчения ощущаю тучи, сгустившиеся над головой. Низкие, черные. Готовые вот-вот обрушить свой гнев.
Сегодня я не рискую уехать в офис, остаюсь работать дома. Но вместо того, чтобы заниматься делами, напряженно вслушиваюсь в тишину, жду, когда Полина проснется. Несколько раз я осторожно заглядываю в ее спальню. Девочка спит, свернувшись клубочком, хрупкая и беззащитная. На тумбочке стакан воды и блистер с таблетками обезболивающего, так что ничего удивительного в ее сонливости нет.
Наконец я и сам отрубаюсь прямо в кресле, бессонная ночь все же догоняет адской усталостью.
А просыпаюсь от детского плача. Он раздается во сне, конечно, и для большинства напоминает лишь о долгих перелетах в компании орущих младенцев. Но я чувствую, как тьма тянется ко мне из всех углов огромного безжизненного дома.
Не могу сопротивляться. Не могу заставить себя забыть о Полине. Она – единственное, что стоит хранить. Единственное, ради чего я еще готов продолжать жить и работать.
Но когда я вновь заглядываю в ее спальню, постель оказывается пуста.
А дом по-прежнему тих.
