Анна Яковлевна Яковлева
Жених для ящерицы
Любые совпадения с реальными людьми, компаниями, событиями случайны.
…Конверт не подавал никаких признаков жизни – был без подписи, без адреса, без штемпеля – и вызывал недоумение.
Я обнаружила его в почтовом ящике вместе с газетой, повертела, принесла домой, нашла ножницы (терпеть не могу, когда конверты надрывают), аккуратно разрезала, извлекла дважды сложенный стандартный лист, развернула и уставилась на него с нарастающим беспокойством – лист оказался чистым.
– Что за ерунда? – прошептала я холодея.
Душераздирающие истории о зараженных какой-нибудь язвой, или чумой, или радиацией письмах просочились и в наше захолустье.
Уняв дрожь, я подошла к окну и обследовала лист на свету. Косой луч солнца ослепил, заиграл на бумаге и высветил разводы.
– Симпатические чернила! – хмыкнула я, испытав невыразимое облегчение. – Кому, интересно, делать нечего?
Следующие двадцать минут я носилась с таинственным письмом, как дурень со ступой: держала над паром, под ультрафиолетовым светом (не поленилась, достала с антресолей домашний кварцевый аппарат) – с тем же успехом могла выбросить листок: буквы не проявлялись. И только когда я сообразила подержать лист над лампой, проступили письмена (иначе не скажешь) – буквы цвета молодой листвы. Завораживающее зрелище!
Послание было написано раствором хлорида кобальта – розовые таблетки продаются в любой ветеринарной аптеке.
Я на минуточку почувствовала себя Мата Хари. Эта дама использовала для тайной переписки хлорид кобальта – исторический факт: полицейские при задержании обнаружили пузырек с водным раствором CoCl 2 в ее сумочке.
Зеленые буквы сплетались в слова, слова – в строчки…
Тут меня ждало еще одно потрясение.
«Ты – самая сексуальная из всех женщин, – читала я, – меня заводят твои колени, грудь, бедра. Не проходит дня, чтобы я не представлял нас вместе. Если бы ты только знала, что я вытворяю с тобой в своих мыслях! К. М.».
Фу, пакость какая!
Кровь бросилась в лицо, мысли завертелись, как в барабане стиральной машины, в этом хаосе проблесковым маячком вспыхнула одна: может, это не мне? Ведь имени в письме нет, если на то пошло! Или все-таки мне?
Я отшвырнула листок. Выбросить эту гадость!
Или… Нет, ну его. Хотя…
Неровные строчки сами лезли в глаза: «Меня заводят твои колени, грудь, бедра…»
Я проверила грудь, бедра, колени – все было на месте, и все было… Пф!
Что там еще? А, еще вот это место: «Если бы ты только знала, что я вытворяю с тобой в своих мыслях!» Определенно псих… Не буду больше читать!
Если письмо все-таки адресовано мне, то почему мой тайный поклонник решил отослать его? Что должно было случиться, что подтолкнуло к этому?
Как я ни старалась, понять ничего не могла, только все больше расстраивалась.
Это все Дашка – каркала, каркала, вот и накаркала.
Строчки застряли в памяти, «…колени, грудь, бедра» – каруселью кружилось в голове.
Мысль о неизвестном авторе преследовала меня весь день, я не могла сосредоточиться даже в лаборатории. Кто такой К. М.? У меня не было и нет знакомых с такими инициалами!
Вконец измучившись, сбилась в расчетах и выдала липовую справку о качестве молока – впервые за одиннадцать лет!
…О магазинах шаговой доступности в нашем Заречье никто не слышал.
Ближайшая торговая точка располагается в полутора километрах от улицы Майской, где я живу в доме с синей крышей за синим забором (мама обожала синий цвет).
В магазин идти ужас как не хотелось: невозможно было оторваться от романтической истории Франчески. Возлюбленного Франчески звали Рэй, он был вдвое старше и относился к девушке как к ребенку. Франческа испытывала все муки ада, а Рэй оставался высокомерным взрослым другом.
Книжка держала не хуже рыболовного крючка, но голод не тетка.
Я шла по тихим, утопающим в размокших весенних сугробах улочкам, и размышляла о судьбах вообще и своей в частности.
Считается, что одна сторона жизни налаживается за счет другой. Я скрупулезно обследовала все стороны собственной жизни, пытаясь понять, какая из них наладилась.
Полтора километра неспешным шагом шла по мартовской (близкой к апрелю) улице и проводила ревизию своей жизни в поисках того, что же все-таки наладилось, но так и дошла до магазина, не обнаружив ничего особенно позитивного.
Выходило, что в моем случае закон сохранения энергии не работал. После маминой смерти ничего не налаживалось. Никаких выигрышей в лотерею, весомых покупок, ремонтов, никаких судьбоносных встреч, даже зарплату не повышали уже два года. Ничего, ни хорошего, ни плохого, не происходило, словно я жила в персональном бункере – так в моей жизни было тихо и пусто.
Магазин располагался на перекрестке, его постоянной соседкой была немереная лужа. Несколько раз в году яму засыпали щебнем, но он быстро разлетался под колесами тяжелого транспорта, и лужа возрождалась к жизни, с каждым разом в прежней красе. Не лужа, а непотопляемые, восстающие-из-пепла-Том-и-Джерри, честное слово!
С задумчивостью, которая уже стала моим альтер эго, я обошла озерцо, миновала припаркованное у входа черное большое авто и вошла в магазинчик. Автоматически поздоровалась с кассиршей Галкой и направилась к хлебным полкам.
Поначалу мне показалось, что в магазине нет никого, кроме Галки, но я ошибалась. Мужчина лет сорока, невысокого роста, широкий в кости, в черном полупальто и модной кепке на лысом черепе, выбирал хлеб.
Вопреки расхожему мнению о том, что сердце-вещун сжимается в предчувствии перемен, посылает какие-то сигналы, учащенно бьется или пропускает удары, мое сердце никак не просигналило и ничего мне не подсказало. Возможно потому, что я не доверяла своему сердцу. Оно меня подвело однажды, когда я на третьем курсе, как последняя дура, втрескалась в Степана Переверзева, а у него жена оказалась на сносях (как теперь принято говорить – в третьем триместре).
Из-за Степана я рассталась с достойным человеком. Достойнейшим. Возможно, лучшим из всех, с кем меня сталкивала жизнь.
К сожалению, Дима Тихомиров (говорящая фамилия) был жутко нерешительным. Дима проигрывал лихому гусару Переверзеву, который охмурял девиц на счет «раз», покоряя красотой и некоторыми признаками интеллекта в сочетании с наглостью, – убийственная, беспроигрышная комбинация.
После той истории я, как улитка, надолго втянула голову в домик и пропустила свое время. В итоге мои ровесницы уже ведут разговоры о Едином государственном экзамене, выбирают вузы для отпрысков, а я изобретаю способ забеременеть.
Незадачливый охотник за юбками, проказник Степа Переверзев сломал мне жизнь, даже не обратив на это внимания.
Но, что ни делается, – к лучшему! Собственно, с тех давних пор я и доверяю только рассудку и рациональному началу.
– Скажите, а вот этот хлеб заварной? – услышала я низкий голос.
Мне ничего не стоило рассказать мужчине, что я покупаю именно этот хлеб, потому что он заварной, потому что он с тмином и кориандром и еще потому, что с куском докторской колбасы этот хлеб… как бы поточнее сказать, дает надежду, что еще не все потеряно: я переношусь в детство и не чувствую себя такой старой.
Примерно так поступило бы поголовное большинство жителей Заречья – завязали бы беседу. Отсутствие новостей и размеренный образ жизни сказываются на нравах людей, жители отдаленных провинций легко вступают в контакт с незнакомцами, могут запросто подойти с вопросом или советом, пожаловаться или похвастаться.
Не далее как вчера на остановке какая-то тетка с саженцем спросила меня, принимаю ли я рыбий жир. Уж на что я человек привычный, но и то слегка опешила и покачала головой, отвергая подозрения.
– Наверное, рыбу едите? – не отставала тетка.
– Да, ем, – покаялась я.
Тут, к счастью, подошел автобус, и мне не пришлось пересказывать рецепт приготовления экзотической ледяной рыбы, которую предлагают населению торговые точки Заречья. Эта рыба без моркови, лука, перца, тмина, укропа и майонеза вообще на продукт не похожа.
Да! Так вот. В девяноста случаях из ста я поступила бы точно так же – рассказала бы о достоинствах черного хлеба.
Но что-то мелькнуло в глазах мужчины, похожее на интерес, и я отделалась рекомендацией:
– Спросите у кассирши.
Взяла буханку черного, батон белого и пошла к кассе. Мужчина потащился следом.
Хотя почему – потащился? У покупателя в кепке была походка вразвалочку, как у настоящего хозяина жизни.
Я заплатила за хлеб, вышла на высокое крыльцо и вдохнула хрустальный воздух.
На бело-голубое небо уже выплыл прозрачный серп, рядом с ним висела одна-единственная звезда. Есенинский мотив пробудил во мне грусть, и я, не глядя по сторонам, подалась обратно – к дому.
Неприятность ждала моего первого шага и встретила меня, едва я двинулась в ее сторону.
На перекресток вылетели «жигули» девятой модели, не дав себе труда объехать лужу, в которой плавали перламутровые пятна машинного масла, промчалась на полной скорости мимо, обдав меня с головы до ног грязью пополам с этим перламутром.
Пока я стояла, мокрая и растерянная, «девятка» скрылась с глаз.
В тот же миг за моей спиной произошло движение, хлопнула дверь черного большого авто, завизжали колодки, и машина сорвалась с места.
Я попятилась от гангстерского звука, достала из сумки носовой платок, пудреницу (в пудренице давно не было пудры, она служила зеркальцем) и попыталась стереть потеки с лица.
Вытираться наша зареченская землица, сдобренная отработанным маслом, не хотела, и мне пришлось несколько раз слюнявить платок, чтобы ликвидировать серые разводы на щеках и лбу. На пальто я старалась не смотреть – и так было ясно, что придется нести в чистку.
Едва я прошла перекресток, как мимо меня проехало, ткнулось носом в обочину и встало, отставив зад, черное авто.
Я только успела подумать, что мне уже достаточно впечатлений от похода в магазин за хлебом, как дверь авто открылась и показался тот самый покупатель в кепке.
Хозяин черной иномарки выволок из машины парня из тех, кто специализируется на создании проблем себе и окружающим.
Парень производил впечатление классического уголовника, отлично вписавшегося в психогенетическую систему Ломброзо: сплющенный нос, маленькие глазки, отечное, красное лицо, безвольный подбородок с редкой растительностью. «Ничего не понимаю… Неужели алкоголь может так обезобразить человека?» – успела подумать я, всматриваясь в нарушителя.
Но я ошибалась – алкоголь здесь был ни при чем. Это было лицо, пострадавшее от ожога, – это была маска.
Возраст субъекта не определялся, хотя, скорее всего, парень был моим ровесником.
Стоять самостоятельно молодой человек не мог – его водило из стороны в сторону.
Мужчина в кепке встряхнул парня и пророкотал голосом проповедника:
– Проси прощения.
От пьяного на всю улицу несло перегаром, меня передернуло не то от жалости, не то от брезгливости, профессиональным движением я разогнала спиртные пары.
– Паш-шли-ффссе-вон, – со второй попытки просипело (именно просипело, потому что голоса у парня не было) это нечто, не поднимая тяжелой головы.
– В таком состоянии сесть за руль?!
Мне стало нехорошо, когда я представила, что буквально несколько минут назад разминулась со смертью.
– Да, представляете, как ему повезло, что он никого не сбил?
Подход к проблеме несколько озадачивал, но я не стала спорить:
– Всем повезло. Как же вы его извлекли из машины?
– Обыкновенно: подошел и вытащил. «Девятка» стояла уже, – увидев на моем лице изумление, объяснил мужчина.
– И что вы с ним собираетесь делать?
– Вызвал наряд, забрал ключи от машины и документы.
С этими словами мужчина разжал кулак и выпустил парня. Парень сложился и рухнул на пористый, рыхлый снег как подкошенный.
Сказать правду, мне нисколько не было жаль этого типа.
– Арсений, – расплылся в улыбке мужчина и протянул мне руку.
Я слабо ответила на пожатие:
– Витя.
Арсений с недоверием разжал ладонь:
– Не понял?
– Витольда, – сжалилась я над своим заступником.
– А-а, – вскинул подбородок Арсений, но недоверие в глазах никуда не делось, – садитесь, Витольда, я вас доставлю. Не ходить же вам в таком виде по улицам.
– Спасибо, – с твердым намерением отказаться произнесла я, но отчего-то вдруг в последний момент передумала и подошла к машине.
– Прошу, – галантно подал Арсений руку, открыл переднюю дверь, и я изобразила на не совсем чистой физиономии благодарность, хотя и без посторонней помощи вполне способна была сесть в машину.
О себе могу сказать, что я не красавица, обычная, славянская внешность делает меня похожей на миллионы российских женщин. Светло-русые волосы, водянисто-голубые глаза, гладкая кожа, ровные зубы, приятная улыбка – что еще? Дашка Вахрушева утверждает, что у меня красивые ноги, но я, честно говоря, не знаю, можно ли ей верить.
Я устроилась на сиденье, положила пакет с хлебом на колени и стала разглядывать кожаный салон. Арсений сел на хозяйское место и с немым вопросом уставился на меня.
Я продолжала осматриваться, Арсений продолжал пялиться, машина продолжала стоять на месте.
– Что? – спохватилась я.
– Куда прикажете?
– А! Майская, тринадцать.
– Покажете, где это?
– Само собой!
– Поехали, – как Гагарин, махнул рукой Арсений, и машина сорвалась с места.
Меня вдавило в сиденье, я практически всю дорогу сидела зажмурившись, а водитель, глядя на дорогу, сочувствовал:
– Да, досталось вам сегодня. Пальто испорчено, нервы потрачены, а все пьянка. Никого еще до добра не доводила. Таких козлов надо прав лишать.
– А потише нельзя? – подала я голос.
Водитель обратил ко мне недоумевающий взгляд:
– Что – потише?
– Ехать потише!
– Ха, – развеселился Арсений, – быстрой езды боитесь?
– Боюсь, – призналась я.
– Сто километров всего, – с сожалением сбросил скорость гонщик.
Оказавшись возле дома, я обрадовалась, смягчилась и даже улыбнулась, прощаясь:
– Спасибо, Арсений, что подвезли, а то мне на работу уже пора.
– Всегда пожалуйста, – великодушно заверил Арсений. В глазах снова вспыхнул интерес. – В такое время на работу? Где вы трудитесь, если не секрет?
– На ферме.
– Кем?
– А, доярка я.
Не знаю, что меня дернуло соврать. Наверное, защитный рефлекс сработал: на безымянном пальце правой руки Арсения блестело кольцо, и при всех его достоинствах Королем (в обиходе Принцем) Арсений не был. Так или иначе, я сказала то, что сказала.
Либо Арсений был плохим психологом, либо я действительно за одиннадцать лет работы в коллективе опростилась, растеряла былую интеллигентность, но мой новый знакомый не заподозрил меня во лжи и уличать не стал.
– Ха! Так нам по пути! Давайте я отвезу вас на работу!
Я подняла глаза на небо, наливающееся фиолетом, и кивнула:
– Хорошо, только если нам по пути.
– Честное пионерское, – поклялся Арсений.
Я быстро умылась, переоделась, закрыла дом, калитку и вернулась в машину.
Всю дорогу на ферму Арсений удовлетворял проснувшееся любопытство:
– Вы местная?
– Да.
– А фамилия?
– Петухова.
– А учились где?
Вот тут я чуть не прокололась, но потом сообразила, что Арсений интересуется школой:
– В средней школе номер три.
– И все?
– Все.
– Даже техникум не окончили?
– Нет.
– А муж, дети?
– Вообще-то я многодетная мать, но меня за пьянку лишили материнских прав, – напропалую врала я, – а родственников у меня нет. Ни одного. Так что можно сказать, я сирота. Круглая.
Это было не совсем так. Точнее – совсем не так. Детей и мужа у меня действительно не было, зато в Заречье проживало двадцать шесть человек Петуховых (родня со стороны отца), но почему-то вся эта ветвь родственников ополчилась на маму, когда отец ушел к молодухе.
Арсений потрясенно промямлил:
– Да, бывает.
– А вы где трудитесь? – переняла я эстафету у Арсения.
– Так в кочегарке.
– А в какой?
– А на масложиркомбинате.
– А разве там есть кочегарка?
– А то как же! Куда ж нам без кочегаров!
– Я думала, там отопление газовое.
– Конечно, вот я и работаю истопником.
– А как ваша машина называется?
– «Ауди» называется, – охотно сообщил истопник.
– Вам, наверное, хорошо платят, – включила я рациональное начало.
– Так это не моя машина, а директора. Я по ночам в кочегарке, а днем вожу шефа.
Я бросала на водителя косые взгляды и к концу поездки рассмотрела прямой, чуть заостренный нос, небольшие карие глаза, окруженные сетью лучистых, неглубоких морщин, упрямый подбородок и не менее упрямый рот. Как-то мне стало неуютно от благородства черт истопника, но впереди показались огни фермы, и я вздохнула, успокоенная.
Мы, наконец, прибыли на место, Арсений пожелал высоких надоев и уехал, а я побежала брать пробы и выдавать анализы, забыв думать об Арсении на второй минуте после прощания с ним. Истопник по определению не мог быть Королем.
Если по улице мимо ваших окон за весь день проходят три-четыре человека, значит, вы живете в Заречье. Или в Зареченске (Залучье, Заручье), или в любом другом местечке с населением пятнадцать тысяч. Во всяком случае, мимо моего окна по улице Майской в частном секторе оживленного движения не наблюдается.
Как вы уже поняли, меня зовут Витольда Петухова. Мне тридцать три года, я одинока и до недавних пор была убеждена, что это навсегда. В смысле, не возраст, а семейное положение.
Злые языки (а их здесь, поверьте, достаточно) утверждают, что я жду принца на белом коне.
Признаюсь, они не так уж не правы. Я действительно жду, только не Принца, а Короля – мне все-таки не восемнадцать.
Короли в нашем Заречье тоже явление крайне редкое, что печально, потому что последние пару лет я мечтаю родить ребеночка – сына или дочку. Вот, собственно, и все мои запросы.
Встречая беременных женщин, я мучаюсь одним вопросом: где этим счастливым дочерям Евы повезло встретиться с трезвым, здоровым, дееспособным мужчиной? По каким улицам они ходили? Или?.. О нет! Я не хочу думать, что эти женщины рискнули забеременеть от нетрезвых, нездоровых, недееспособных мужчин. Это было бы слишком печально.
Стоит ли объяснять, что я завидовала тлям и ящерицам, практикующим партеногенетическое зачатие, без оплодотворения (везет же некоторым!).
Дашка Вахрушева – моя подруга, она же первый критик и оппонент, – подкованная в вопросах полов, сказала, что напрасно я завидую ящерицам: прежде чем отложить яйцо, бедняжка подвергается нападению со стороны подруг и родственниц. У жертвы от стресса запускается механизм «непорочного зачатия», так что размножается она скорее от страха, чем от любви.
Я пожала плечами:
– Какая разница! Главное – результат.
– Ты хочешь сказать, что не против насилия, если оно ведет к беременности?
– Нет, я против насилия. И я против насильников. И еще я против пьяниц, наркоманов, имбецилов, дебилов, лентяев, геев, ВИЧ-инфицированных, еще против нечистоплотных (в нравственном отношении и в плане гигиены) мужчин, против разных неуравновешенных личностей и моральных уродов.
– Ну, не знаю, подруга, для нашего города ты слишком привередлива. Все романы читаешь! Делай хоть что-нибудь! Поезжай отдохнуть, найди там себе кого-то – не знаю! Сидя дома, ты точно ничего не изменишь в своей жизни.
– Судьба и на печи найдет, – отмахивалась я.
Но Дашка, конечно, была права. В Заречье ловить нечего.
Добившийся чего-то в жизни мужчина вряд ли будет стоять на автобусной остановке, тащиться в набитом битком транспорте с пенсионерами и такими недотепами, как я!
Может, действительно съездить отдохнуть куда-то? В санаторий? Или в дом отдыха? Ездят Короли в санатории? Где они отдыхают – сильные, умные, добившиеся карьерного роста мужчины? Нет, не Абрамович Андрей Бородин и или Виктор Бут . С этими все ясно – собственные яхты и тюремные решетки надежно защищают этих мужчин от таких охотниц за их спермой, как я. Где отдыхают другие достойные мужчины?
– Поезжай на море, – советовала Дашка.
– А то ты не знаешь, что летом надои вырастают. Кто меня отпустит? Даже если мне удастся вырвать отпуск и оказаться на море, то зачать ребенка на юге – это как полететь на дельтаплане или заняться фристайлом без инструктора.
– Это почему? – вытаращилась на меня Дашка.
Как все-таки семейная жизнь отупляет женщину!
– Потому что я плохо разбираюсь в людях, а там у меня и так будет времени в обрез, а надо еще успеть выбрать Короля и соблазнить. К тому же с первого раза беременеют только три процента женщин, значит, опыт надо будет повторить. И вообще, охотиться на побережье летом за мужчиной – это нерационально. На побережье острая конкуренция. Туда каждый приезжает за своей порцией удовольствия, мне будет не пробиться сквозь толпы веселых, красивых, молодых и одиноких девушек.
– Ну и сиди, – под напором моего рационализма Дашка быстро сдавала позиции, – тогда нечего скулить.
Дашке повезло. Она встретилась со своим Егором в торговом колледже – бывшем кооперативном техникуме. Теперь Дашка – мать двоих детей и бухгалтер (прости господи, язык сломать можно, пока выговоришь) в «Кооповощплодторг-сервисе», а Егор – ее начальник. В его подчинении находятся пять магазинов и базы. Егор заканчивает заочно институт торговли, мотается по магазинам и базам, а Дашка сидит в бухгалтерии и ревнует ко всем продавщицам, заведующим складами, уборщицам, кассиршам, декану и однокурсницам Егора.
Дашкина ревность не поддается описанию – это состояние души. Подруга изводит всех круглыми сутками, распределяя время примерно так: днем – себя, вечером меня, ночью – мужа.
– Ты своими навязчивыми идеями подталкиваешь Егора к измене. Обвинения в том, чего он не совершал, – это прямое указание к действию, – не устаю повторять я, хотя знаю, что не являюсь авторитетом для Дашки – ведь у меня все еще нет семьи.
Егор злится и советует жене обратиться к психиатру. По моему мнению, психиатрия Дашке не поможет, ей нужен экзорцист.
Мне жаль Дашку, но я ничего не могу сделать для подруги – я не экзорцист, я – химик-технолог.
…Одиннадцать лет назад я окончила Московский институт пищевой промышленности и вернулась к маме, в Заречье.
«Химичу» я в маленькой лаборатории на коровнике нашего фермерского хозяйства.
Да, я не наблюдаю реакцию холодного ядерного синтеза, не приторговываю симпатическими чернилами и даже не приправляю ядом перчатки, перстни, шкатулки и книги.
Моя задача куда прозаичней: после каждой дойки сделать анализ молока на жирность, кислотность и бактерицидную обсемененность. Если я этого не сделаю, надой не примут на пищекомбинате, продукцию придется вылить на землю (что неоднократно случалось), доярки останутся без зарплаты, а доярки – это, скажу я вам, сила. Когда эта сила приходит в неудовольствие, она способна на многое.
Так вот, одиннадцать лет я встаю в четыре тридцать утра, трясусь с коллективом в стареньком ПАЗе по девственным, не тронутым асфальтоукладочным катком зареченским дорогам, чтобы отобрать пробы молока.
Открываю лабораторию, надеваю белый халат, включаю приборы (термостат, вытяжной шкаф, центрифугу) и жду, когда в коровнике молоко наполнит емкости. Иду в резиновых сапогах (иногда за меня это делает водитель Василий Митрофанович, веселый, сухонький дедок), снимаю крышку с бака, опускаю черпак на длинной ручке, зачерпываю молоко – первая проба отобрана. Емкостей несколько, и я повторяю процедуру.
Возвращаюсь в лабораторию, через два часа выдаю результат, сравниваю с нормой и пишу справку (или акт). После чего со спокойной совестью еду домой до вечерней дойки – до семнадцати ноль-ноль.
В моей лаборатории царят уют, свет, тепло и стерильная, хирургическая чистота. На полках сверкают мерные стаканы, колбы, пипетки, чашки Петри и бюретки. Блестят хромированными поверхностями приборы. Все подчинено царице наук Химии, мне и расписанию доек. Так летит мое время, тикают биологические часы.
К этому обстоятельству все годы я относилась философски, без паники. Я и сейчас бы не паниковала, если бы жива была мама.
Мама никогда ни на что не жаловалась и угасла в несколько месяцев, я даже ничего не успела понять. А когда пришла в себя, оказалось, что я одна на всем белом свете, не считая бесполезных Петуховых. Вот тогда я и захотела маленького – сына или дочку.
…Человек я спокойный, уравновешенный, психика у меня стабильная, я не подвержена сильным эмоциям, как, например, Дашка. Дашка все время впадает в крайности, и когда оскорбляет, и когда извиняется. Подруга может орать как полоумная, потом разобраться, что была не права, и начать так же громко каяться и винить во всем себя.
Все потому, что в Дашке нет рационального начала, ни зернышка. Глупая Дашка никогда не могла понять главного, берегла семью, как цепной пес, – голосом, а не любовью.
– Что, кобель, явился? – сверлила она взглядом супруга, высматривала помаду на воротнике или длинный волос на пиджаке (Дашка всегда коротко стриглась), принюхивалась и строила предположения. – Где шлялся?
– Даш, я же был на встрече (конференции, сессии), – бубнил Егор.
– Хотел заночевать у нее? – исходила ядом Дашка.
Не знаю, что она хотела от мужа-начальника – чтобы дома сидел?
Зато во мне рациональных зерен было… Это не то, что вы подумали: чужую беду рукой разведу, а к своей ума не приложу. Ничего подобного.
Просто я считала, что все, чем мы недовольны, – пустяк, небольшое затруднение. Все, кроме смерти, можно исправить. Я всегда это чувствовала, а после мамы осознала как духовную истину.
Нет, нет, я – совсем другое дело. Здравый смысл – вот мое кредо.
Я контролировала себя и свою жизнь, заполняла эмоциональные дыры чтением женских романов зимой и выращиванием цветов летом.
Теряла голову я только в библиотеке при выборе книг. В последний раз мне хотелось взять «Бурную ночь», и «Жаркий поцелуй», и «Скрытую ярость». Потом, когда я уже взяла все три книжки, мне захотелось прихватить «Огненное прикосновение» и «Невинную грешницу».
Нет, вру! Было еще одно место, где я теряла контроль над собой, – весенние садовые ярмарки. Там мне хотелось скупить семена всех диких трав, кустарников и цветов, особенно луковичных.
Во всем остальном здравый смысл всегда побеждал эмоции.
…Когда Дашка поняла, что я затеяла, она долго со мной не разговаривала – дня два. Через два дня Вахрушева позвонила и разразилась потоком брани:
– Я всегда знала, что ты с приветом, но ты превзошла саму себя. Это ж надо додуматься до такого! Как только в голову могло прийти? Ты посмотри на себя! Ты собираешься греховодничать, прелюбодействовать, ты собираешься разбить семью… короче, тьфу, даже не знаю, что сказать! В общем, так: если уведешь чужого мужа – ты мне больше не подруга! – закончила Дашка.
Мне стало обидно, я вспомнила, как Вахрушева подгоняла меня с беременностью.
– Витя, – каркала, как ворона, подруга, – торопись, время уходит.
– В таком деле спешить нельзя, – упрямилась я.
И вот теперь, когда я готова изменить свою жизнь, Дашка отказывается меня понимать и подозревает худшее. Зачем мне чужой муж? Но я не успела возразить, Дашка перешла к контраргументам.
– Ты знаешь, в чем твоя беда? – поинтересовалась она.
Конечно, я знала, в чем моя беда – в отсутствии выбора, но я хотела, чтобы Дашка высказалась.
– Нет, не знаю.
– Твоя беда в том, что ты слишком серьезная, не умеешь играть с мужчинами. Вот скажи, куда делся этот, из кафе «Теремок»? Славик, кажется?
– Алкаш этот? Я назначила ему свидание в церкви, во вторник, в шестнадцать ноль-ноль.
– Что за блажь?
– Никакая не блажь. По вторникам служится акафист Богородице «Неупиваемая чаша». Вот я и решила: придет – рассмотрю его кандидатуру. Не придет – не стоит с ним связываться. Он не пришел…
– Понятно, – протянула Дашка, – а начальник жилконторы?
– Борис Савельевич, что ли? Или нет, Савелий Борисович.
– Да. Он-то почему пропал?
Я уже не очень помнила, что спугнуло Савелия Борисовича или Бориса Савельевича. Кажется, я пригласила его на утренник к Вахрушеву-младшему.
– Я ему сказала, что отравлю цианидом, если он мне изменит.
– А этот, из ансамбля «Ромалы», куда девался?
– Кочует с табором, наверное.
– А все почему?
– Да, почему?
– Потому что в тебе нет искры. Понимаешь, о чем я? Учись и делай как я. – Объективность никогда не входила в число Дашкиных достоинств.
– Мне нужен охотник, а не жертва. Мне нужен Король! – Пафос моих речей смешил меня саму. – У тебя нет опыта соблазнения Короля. Твой Вахрушев – жертва, а не охотник.
– Вахрушев не прекращает охоту ни днем ни ночью, так что ты не угадала. Тебе надо читать литературу. В твоем возрасте пора знать, что возбуждают мужчину запах, походка, движения, тембр голоса и женские флюиды. А ты похожа на чуму! В этом твоем тулупе, в валенках, в павловопосадском платке ты привлечешь только маньяка!
– То-то я смотрю, ты тренируешь голосовые связки целыми днями и выглядишь как Линда Евангелиста, – огрызнулась я, но Дашке удалось пошатнуть мою уверенность.
Запах… Чего греха таить, от меня подванивало коровником.
Походка. Походка у меня сельской жительницы. Я не умею струиться, не умею парить, я загребаю ногами – сказывается привычка круглый год ходить в валенках или сапогах на улице и на работе.
Голос. Ну хоть с этим повезло.
Я была счастливой обладательницей контральто, годящегося для исполнения арии Графини из «Пиковой дамы».
Но мой великолепный голос пропадал всуе. Когда я появлялась, шаркая сапогами, окутанная ароматами коровника, слушать меня уже было некому.
Поэтому когда я почувствовала первые симптомы такой несвойственной мне паники, я поняла: пора что-то менять в своей жизни.
И пошла в библиотеку за психологической литературой.
Библиотекарша Элла Григорьевна – моя добрая знакомая, выслушав сбивчивые пожелания, показала мне на полку, где, сдвинув корешки, как солдаты армии-завоевательницы, плечом к плечу стояли книги: «Как найти мужчину своей мечты», «Как покорить мужчину», «Искусство соблазнения», «Война полов» и «Как мужчину завоевать, удержать и расстаться с ним».
Я прониклась глубокой благодарностью к авторам, потому что, прочитав их труды, поняла, чего хочу и как надо действовать.
Итак, мне предстояло:
стать Дамой, чтобы привлечь как можно большее число мужчин;
провести тщательную селекцию кандидатов;
выбрать Короля;
соблазнить Короля;
зачать ребенка;
расстаться с Королем.
Пусть простят меня лучшие из мужчин за такое безобразное, в высшей степени безнравственное и потребительское отношение, но у меня были три причины, по которым я выбрала столь циничную стратегию.
Во-первых, возраст. Я утратила первую молодость, а конкурирующие поколения женских особей разнообразно цвели и щеголяли готовностью к оплодотворению.
Во-вторых, образование.
Очень осложняет жизнь. Начинаешь критически присматриваться к окружению и скоро выясняешь, что нет ни одного интеллигентного носителя здоровых генов, зато в избытке имеются вечно пьяные скотники, трактористы и техники.
