Анна Яковлевна Яковлева
Отчаянные подружки
…Детский сад, куда нас с Алькой водили наши родители, теперь закрыли. А еще каких-то пять лет назад мы бегали смотреть на место, где познакомились. Это была песочница во дворе детского сада. Семнадцать лет назад в этой песочнице сидела важная Алька и никого к себе не подпускала. Если кто-то из детей делал попытку приблизиться к ней, она начинала швыряться песком.
Алькина родственница работала в магазине «Детский мир», и у Альки были ведерки, лопатки, формочки разных цветов и размеров. Она деловито наполняла их влажным после весеннего дождика песком и никому не позволяла участвовать в процессе даже на правах ассистентов. Песочные формочки казались мне чудом из чудес, я не могла оторвать от них глаз и, стоя на безопасном расстоянии, наблюдала, как число Алькиной выпечки постепенно увеличилось до промышленных объемов.
Наконец, Алька выдохлась и оглянулась в поисках помощника. Недостатка в них у нее не было никогда, но в этот раз ей захотелось, чтобы помогала я. Распустив щеки по обе стороны комбинезона, Алька еще покопалась в песке, а потом позвала, обращаясь ко мне:
– Эй, ты, хочешь помочь?
Я осторожно приблизилась и потянулась к лопатке. Алька спросила:
– Тебя как звать?
– Васька.
– Ты мальчишка?
– Нет, я девочка.
Алька растянула щербатый рот в радостной улыбке.
Васька – это уменьшительное от Василисы. Имя мне придумали бабушка с дедом, преподаватели русской словесности. Дед заведовал кафедрой русского языка в нашем университете, а бабка была старшим преподавателем, «преподом», как звали ее студенты. Мама с папой почему-то им не возразили, и теперь я должна откликаться на мужское имя Вася. Я и откликаюсь.
В Алевтине Сумрай текла цыганская кровь. То ли бабка, то ли дед ее были цыганами, и бабушка страшно раздражалась, когда я приводила подругу к нам домой.
– Что у вас общего с этой оторвой?– недоумевала она всякий раз после ухода подружки.
Я молчала, не зная, как ответить на этот вопрос, чтобы не обидеть бабушку. Какая же Алька – оторва, если у нее есть песочные наборы? Позже я поняла, что мне покупали книжки, а ей – все остальное.
Когда нам исполнилось восемнадцать, мы с Алевтиной поехали в соседний город поступать в университет, на юридическое отделение. К экзаменам готовились вместе, попали в один поток и в одну группу. Пять лет пролетели, как один год, на последней практике Алька влюбилась.
Практику она проходила в районном отделении загса, и умудрилась влюбиться в чужого мужа, на тот момент новобрачного. С одного взгляда влюбиться. Я думала, так не бывает, но с Алькой именно так все и было.
Алевтина была девушкой с характером, цели и мечты у нее всегда сходились в одну точку. Все, что она задумывала, по определению должно было исполниться. Если она задумала получить мужчину, она так или иначе его получала. В случае с Валентином все оказалось сложней, но Алька и не думала отступиться. Чем сложней перед ней стояла задача, тем интересней ей было.
Невеста Валентина была богатой наследницей, поговаривали, что отец ее, Владимир Иванович Черных, занимался торговлей оружием. Бракосочетание, естественно, проходило в усадьбе, и так cлучилось, что именно Алька оказалась выездным работником загса, который проводил церемонию. Алькина начальница за день до бракосочетания попала в больницу с приступом желче-каменной болезни. Приступ сняли, но цвет лица у начальницы еще был не подходящим для церемонии. А Алькиному цвету лица всегда можно было позавидовать, на него не влияли бессонная ночь, болезнь или плохое настроение. В общем, Алевтина Сумрай выучила наизусть рвущий душу текст приветствия, придумала поздравления и рано утром отбыла в усадьбу, проследить за приготовлениями к церемонии.
Мне кажется, Амур ждал с натянутой тетивой задолго до того, как в усадьбе оружейного барона раздались первые аккорды марша Якоба Людвига Феликса Мендельсон-Бартольди. Алька подняла глаза на молодых, и тут же почувствовала укол между вторым и третьим ребром в левой стороне груди, куда, по всей видимости, и вонзилась стрела Амура.
Она быстро мобилизовалась и с блеском провела церемонию, на которой мужчина ее мечты законодательно закреплял отношения с другой женщиной.
Невеста была в инвалидном кресле, и Алька окончательно спятила. Моя подруга вбила себе в голову, что Валентин Решетников – благородный рыцарь, каких в жизни осталось штук пять, а один из пяти как раз и есть Решетников.
Алька была чернобровой, волоокой, пышногрудой красавицей с буйным характером.
Валентин – голубоглазым субтильным блондином. Подруга не сводила с жениха глаз, и когда Решетников обменялся с новобрачной кольцами, Алька поняла, что ее жизнь, так и начавшись, закончилась. Жених поцеловал руку своей молодой жене и передал ей фужер с шампанским.
С поздравлениями к молодым потянулись родители жениха и отец невесты. Матери у нее не было.
Алька своими огромными черными глазищами пристально наблюдала за чужим семейным торжеством, стараясь не пропустить ни одной детали.
Началась фотосессия. Сначала были сделаны фотографии молодых. Жених рядом с инвалидным креслом, позади него, на одном колене перед невестой. Потом фотографу пришла не очень удачная идея сделать фото, на котором бы жених держал невесту на руках. Валентин, подчинившись художественному замыслу, сгреб свою жену и поднял ее из кресла. Вышла заминка: поднимая молодую, Валентин наступил на фату и вместе с венком сдернул ее с головы невесты. Она охнула. Отец девушки нахмурился, но от выражений воздержался.
Отец новобрачной обращал на себя внимание и внушал страх. Лет ему было около пятидесяти. Могучий, как дуб в степи. Густые темные волосы с сильной проседью, как говорят в народе «перец с солью», высокий лоб, тяжелый взгляд глубоко посаженных глаз и складки у рта предупреждали о многом. Альку не предупредили ни о чем. Она полезла прямо в пасть этому зверю, не задумываясь о последствиях, лишь бы оказаться поближе к благородному рыцарю с голубыми глазами. Не думаю, что у нее на тот момент созрел какой-то план, скорее всего, действовала она интуитивно. Возможно, это была судьба без всякой маскировки.
Алька подошла к отцу невесты и сочувственно произнесла:
– Мальчишка, что с него взять. Эти молодые ничего не умеют, всему учить надо: как сесть, как встать, как любить.
Папаша уставился на девицу, обескураженный ее прямотой. Скорее всего, с ним уже давно так никто не разговаривал.
Окинув Альку взглядом, от которого обычной девушке захотелось бы застегнуть все пуговки на блузке и натянуть на колени подол юбки, он буркнул:
– Какой есть, другого не нашли.
Алька не была обычной девушкой, она была оторвой. Поэтому она выгнула спину так, что ее пышная грудь еще отчетливей обозначилась под светлой трикотажной блузкой, грациозно скинула изящную туфельку и, опершись одной рукой на папашу, вытряхнула из нее несуществующий камешек. Вернувшись в исходную позицию, она сняла руку с локтя мужчины и посмотрела ему прямо в глаза. Его взгляд остался непроницаемым. Алевтина Сумрай откинула со лба густую прядь смоляных волос и обнажила в улыбке ряд белых ровных зубов. Четко очерченные полные губы сомкнулись, отец невесты отвел глаза.
– Вы давно работаете в загсе?– спросил он, поддерживая светский разговор.
– Я на практике,– с готовностью объяснила Алька.
Больше им поговорить не удалось, потому что фотограф закончил снимать молодых и перешел к групповым кадрам гостей. Он расставлял присутствующих то так, то этак, тасовал их в соответствии с замыслом. Несмотря на обилие зелени и цветов в саду, замысел был убогим, а кадр получался не выстроенным. Фотограф стал красным и потным.
Алька подошла к нему и шепотом поинтересовалась:
– Альбертик, чего ты так паришься? Первый раз, что ли?
– Ты знаешь, что со мной сделают, если я запорю фотосессию?
– А что с тобой сделают?
– У нас не Чикаго, могут и в асфальт закатать.
– Да кому ты нужен?
– Знаешь, кто это?
– Кто?
– Крестный отец, вот кто.
– Твой?– удивилась Алевтина.
– Наш, дура,– выплюнул Альберт.
– Я не крещеная,– все еще не понимая, что имел в виду фотограф, поделилась Алька.
– Дура,– окончательно убедился Альберт и опять стал строить гостей какими-то унылыми рядами на ступеньках парадного входа.
Алевтина последний раз впилась взглядом в жениха, повернулась спиной к композиции «свадьба» и уехала домой.
С этого дня подругу точно подменили. Ни о чем больше говорить и думать она не могла, только о Валентине Решетникове. И она стала приставать к Альберту с вопросами о семье невесты.
История оказалась драматичной.
…В то время, когда мы с Алькой лепили в детсадовской песочнице пироги, отец невесты, бывший офицер Советской армии Владимир Иванович Черных открыл собственное дело. Это была фирма по изготовлению металлопластиковых окон. Немудреную технологическую линию купили у московского дилера Германского концерна, разместили на складах бывшего машиностроительного завода и потихоньку стали продавать окна сначала в городе, потом за его пределами. Город строился, перестраивался, реконструировался. Дело шло. Это тоже была песочница, только для взрослых. Черных потихоньку начал вкладывать деньги в строительство гостиниц.
Через несколько лет сменилась власть, начался передел рынка. На завод стала ломиться сначала братва, потом прокуратура, потом администрация, но Черных не собирался отдавать производство. Ему объявили войну.
Строительство жилого комплекса, где Черных получил неслыханно выгодный подряд на установку окон, остановили, под видом проверки бригаду рабочих посадили в воронок и отвезли в отделение полиции, где заставили писать объяснительные, как они докатились до такой жизни. Охранник ничего предпринять не смог, силы были не равны, песочницу разорили.
Пока Черных ехал выручать бригаду, в офисе появились судебные приставы. Офис опечатали, поставили у ворот охрану, ключи забрали. Печать предприятия и учредительные документы были у Владимира Ивановича с собой в портфеле, это и обострило ситуацию.
В отделении полиции ему объяснили, что рабочие не имеют права заниматься установкой окон, потому что работа на высоте требует специальной подготовки. Владимир Иванович стукнул по столу кулаком и заорал на все отделение, что это полный бред, что полиция решать такие вопросы не имеет права, что есть архитектурный и другие надзоры за строительством. Его закрыли в обезьяннике за нападение на работников полиции. Просидев ночь под замком, Черных кое-что понял.
С этого дня он сменил тактику.
Наняв трех московских юристов, Владимир Иванович поставил перед ними задачу отбить свое производство у местной власти. Черных не знал, от кого исходил заказ. Пока он это выяснял, юристы составили исковые заявления в районную, городскую, краевую и генеральную прокуратуру. Жалоба от предпринимателя Черных поступила губернатору и представителю президента.
Враги действовали иначе.
В разгар всех этих событий однажды вечером Черных не застал в квартире жену и дочь.
В соответствии с законами криминальной драмы, на его мобильный поступил звонок с предложением обменять семью на учредительные документы с печатью фирмы. Владимир Иванович, не раздумывая, согласился.
Черных видел пару раз, как происходят подобные обмены в кино, но что нужно делать и как вести себя лично ему, в этой конкретной ситуации, чтобы спасти жену и дочь, он не имел представления. Походив из угла в угол по пустой и непривычно тихой квартире, он решил посоветоваться с подполковником полиции Иваном Николаевичем Зориным, у которого на контроле было дело предпринимателя Черных. В тот момент Владимир Иванович не думал ни о чем, кроме своих девчонок.
Подполковник посоветовал Черных ехать с документами на место встречи.
Место было выбрано с точным расчетом, это был узкий переулок в тихом месте.
В окне машины мелькнуло испуганное детское личико, Владимир Иванович отвлекся, пытаясь рассмотреть за тонированными стеклами жену с дочерью.
В этот момент из переулка с ревом выскочил мотоцикл, и портфель из рук Владимира Ивановича оказался у мотоциклиста. Машина развернулась и уехала, а Черных остался стоять в глухом переулке без семьи и без документов.
Однако преступники ошиблись в расчетах.
Процесс, начатый Владимиром Ивановичем, остановить было уже невозможно. Ключи от офиса у приставов забрали, опись имущества передали в администрацию представителя президента. Те, кто выманил у Черных документы и печать, попали в сложное положение. Продать производство в другие руки в то время, как ключи от офиса со всей бухгалтерской документацией находятся у представителя президента было нереально.
Интерес к фирме, вокруг которой поднялось столько шума, у рейдеров пропал. Получилось ни себе, ни людям.
Преступники опять вышли на связь. Теперь они требовали денег. Владимир Иванович догадался, что заказчик сменился. Скорее всего, бандиты уже действовали на свой страх и риск.
К следующей встрече Владимир Иванович готовился, вспомнив свой боевой опыт. Времени было мало, но кое-что Черных успел.
Обмен должен был состояться на окраине, возле кладбища. Владимир Иванович съездил с воинскую часть на другом конце города и купил у знакомого прапорщика два взрывпакета, пластид и дымовую шашку. Дома он соорудил взрывное устройство, как учили на спецкурсах, и поехал на встречу.
Он прибыл на место обмена на четыре часа раньше времени. Ехал объездной дорогой, со стороны села. Спрятал машину в кустах, вооружившись биноклем, полез на старый сучковатый дуб, с которого все время боялся сорваться. Не обнаружив никаких подозрительных машин и людей, Черных обошел кладбищенскую ограду, заглянул в часовню, перекрестился на икону Спасителя, и вернулся к центральным воротам кладбища.
Уже стемнело, когда по неосвещенной дороге с выключенными фарами к кладбищу подъехал джип. Владимир Иванович отделился от кирпичного кладбищенского забора и стал ждать.
Из машины вышли трое, по виду военные. Они сошлись.
– Привез, что просили?
На короткий вопрос Черных коротко ответил:
– Привез.
– Где деньги?
– Где моя семья?
– Семья в следующей машине, они сейчас будут, с минуты на минуту. Покажи деньги.
– После того, как увижу семью.
Повисла тишина. Мужчины закурили, не выказывая агрессии. Черных не курил, боясь показать, как дрожат руки, ждал.
С кладбища тянуло сыростью и ароматом цветущей сирени. Он вдруг отчетливо вспомнил, как стоял под окнами роддома с необъятным белым букетом и махал свободной рукой жене. Дочке Юльке через неделю должно исполниться пять. Должно, обязано. От мысли о дочери зашлись все зубы, отдавая болью в ушах.
К боли можно привыкнуть, к тишине в квартире – нет.
Через пару минут Черных ясно понял, что никакого обмена не будет. Он достал пачку сигарет, вытряхнул из нее одну, обхватил губами фильтр и попросил огонька. Склонившись над зажигалкой, Черных сделал едва уловимое движение и выхватил у того, кто держал зажигалку, из-за ремня пистолет. Обняв парня за шею, он едва успел сделать шаг назад, как ночь осветилась вспышками, раздались выстрелы, запахло порохом, а парень, которым прикрывался Черных, обмяк и повис у него на руке.
Все остальное произошло мгновенно. В машине, на которой приехали похитители, за рулем оставался водитель. Пытаясь уехать с места перестрелки, он попал колесом в колдобину и потерял драгоценное время. Черных, не целясь, выстрелил. Джип медленно проехал еще метров пять, уперся бампером в дерево и встал между противниками. Арсенал Владимира Ивановича остался неиспользованным.
Черных проверил и убедился, что с места встречи никто не ушел. В темноте послышался стон, Владимир Иванович нашел раненого, присев над ним, определил, что пробито легкое.
– В больницу,– прошептал тот.
– Где моя семья?
Это был жестокий, но единственный способ найти и вытащить жену с дочерью, но Черных в тот момент был сам себе противен.
– Спорткомплекс,– шепотом ответил парень.
Говорить ему было все трудней, силы уходили, а Черных никак не мог понять, где прячут его девочек.
У парня пошла горлом кровь, он вытянулся и затих. Обыскав убитых, Черных нашел телефонные трубки и рассовал их по карманам. Потом вернулся к машине, снял взрывное устройство, забрал портфель и арсенал.
Владимир Иванович вытащил тело водителя из джипа, уложил его рядом с остальными, сел в машину и стал просматривать мобильники погибших.
После тщательного изучения набранных номеров и принятых вызовов в каждой трубке, он увидел один номер, который показался ему знакомым. Решив проверить мелькнувшую догадку, Черных нажал повтор. Ответил подполковник Зорин:
– Говори,– велел он.
Черных молчал.
Зорин дал отбой. Не прошло минуты, как чужая трубка в руках Черных заиграла, как умела, Моцарта. Теперь звонил Зорин.
Черных нажал кнопку приема, и, задерживая дыхание, хрипло проговорил:
– Я ранен, мы возвращаемся, все в порядке, деньги у нас.
– Я на месте,– ответил Зорин.
Черных отчетливо услышал металлический звук, похожий на звук спортивных снарядов.
Опять подумал: «Где это может быть? Где?»
Стал вспоминать, сколько спортивных комплексов существует в городе. Самый популярный – клуб «777». Потом «Олимпиец». Есть еще один, с бассейном и разными спа-примочками, название которого он не помнил. Вряд ли Зорин ходит хоть в один из них. Скорее всего, это ведомственный спортзал. Где он может находиться? И сколько времени остается у офицера запаса, чтобы спасти семью, если она еще у него есть?
«Думай, думай», – отдавал он себе команду, но после двух бессонных ночей мозг слушался плохо, соображал медленно. Наконец, Черных вспомнил, у кого можно спросить, где тренируется командный состав УВД.
Набрал номер, даже не взглянув на часы. Услышав сонный голос в трубке, Владимир Иванович извинился перед приятелем и спросил, где находится спорткомплекс.
– Ты на ночь глядя хочешь бицепсы подкачать?– спросонья пошутил приятель, но адрес назвал.
Черных, не прощаясь, дал отбой и завел машину.
Оставив джип за квартал от места, где находился спортзал, Черных обежал здание и обследовал его по периметру. Дверей было несколько, два окна светились на первом и одно на втором этаже.
Все двери были заперты, и Черных стал присматриваться к окнам. В это самое время из здания вышли двое мужчин, один из них был Зорин.
Подполковник уже сел в машину, когда Владимир Иванович легко подбежал к дверце и дернул ее на себя. В первую минуту Зорин не узнал его. Узнав, попытался открыть кейс, где лежало табельное оружие. Владимир Иванович не дал ему шанса, ударив кулаком в висок. Зорин отключился.
Очнулся подполковник в незнакомом месте. Была ночь, свет от уличного фонаря освещал комнату и какую-то немудреную мебель в ней. Подполковник попытался подняться, но потерпел неудачу. Ноги и руки у него были связаны.
Голос из угла комнаты задал вопрос:
– Где моя семья?
– А, это ты,– совсем не удивился Зорин. – Догадался?
– Повторяю вопрос: где моя семья?
– Там, откуда ты меня забрал, в спорткомплексе.
Они заключили хрупкое перемирие, и Зорин рассказал все, что знал о деле Черных.
Все ниточки заказного наезда на фирму Владимира Ивановича вели в мэрию. Мэр, у которого заканчивался второй срок избрания, присматривал себе свечной заводик, и в качестве альтернативы согласен был на фирму Черных.
Думал Владимир Иванович всегда быстро, принимал решения стремительно, а действовал молниеносно. Так было во время службы, так было в личной жизни и в бизнесе. Глядя сквозь темноту на Зорина, он понял, что нужно делать.
– Будешь сидеть здесь, пока я не освобожу своих девчонок.
Черных поднялся и вышел из комнаты. Хлопнула дверь, Зорин остался один.
Когда Владимир Иванович вернулся к спорткомплексу, ни одно окно уже не светилось. Он знал, что охранник в здании один, что у него есть рация и выход на охрану МВД. Обойдя спорткомплекс еще раз, Черных нашел распределительный щит, вскрыл его и отключил свет и связь в здании. Выбрав дверь с наветренной стороны, он сложил под ней небольшой костер, бросил в него запасное колесо от джипа, полил все бензином и поджег. Огонь весело вспыхнул и радостно лизнул резину.
Черный дым с копотью потянуло, как и предполагал Черных, во все окна и двери спорткомплекса. Как только охранник, встревоженный удушающей гарью, выглянул, Черных оглушил его и втащил в помещение. Быстро связал парня, закрыл дверь на засов и побежал искать дверь, за которой сидели его девочки. Нашел, прилепил пластид, установил взрывное устройство и подорвал преграду.
Дверь была сейфовой, на ее внутренней стороне был установлен магнитный взрыватель, о котором Зорин не предупредил: либо не знал, либо не захотел говорить. Черных не смог предотвратить неизбежное, устройство сработало, замигал датчик, отсчитывая секунды. Взрыв был направленного действия, у девочек не было ни малейшего шанса. За какую-нибудь долю секунды до взрыва мать успела накрыть собой дочь, и Юля выжила.
Следующие сутки Черных сражался за спасение дочери и только через сутки вспомнил о подполковнике Зорине. Когда вернулся к нему, тот лежал на полу в собственных испражнениях и не подавал признаков жизни. Черных брезгливо подошел к подполковнику, развязал его и понял, что Зорин без сознания.
Следующие сутки он ездил из одной больницы в другую, по очереди справляясь о здоровье дочери и парализованного Зорина. Когда подполковник пришел в себя и смог говорить, он сказал Владимиру Ивановичу, где искать печать и учредительные документы фирмы.
Вернув себе фирму, Черных точно знал, что патриот в нем умер вместе с женой. Сразу после ее похорон, Владимир Иванович свернул свой честный бизнес, купил билет на самолет в город-герой Одесса и встретился со своими однополчанами. Через несколько дней Владимир Иванович был собственником партии боеприпасов и ехал за товаром в Белоруссию, а еще через какое-то время занялся торговлей оружием, оставшимся на складах бывшего СССР и в странах Варшавского договора.
Так сложилось.
За эти годы мэр попал в аварию, его замы, хоть как-то мелькнувшие в истории Черных, сгинули: кто угорел в баньке, кто выпал с балкона.
После гибели жены Черных не женился, серьезных отношений ни с кем не заводил, собственно, женщин в его окружении больше не было, кроме дочери, но и ее он отправил в Швейцарию, где она сначала лечилась, потом училась, потом осталась жить, поэтому в Лозанну Владимир Иванович наезжал чаще, чем в родной город.
Год назад дочь навестила отчий дом и познакомилась с Валентином, который работал у Владимира Ивановича в охране. Как и полагается молодой неопытной барышне, Юля влюбилась.
…Дальше Альке было неинтересно. Она и так считала, что в рассказе о Черных было больше вымысла, чем правды. И сколько я ее не убеждала, что нет дыма без огня, она не соглашалась.
– Вась, ты посмотри, какие у него глаза,– показывая мне в сотый раз свадебное фото Валентина Решетникова, мечтательно говорила подруга.
– Глаза как глаза, ничем не хуже и не лучше многих других. Ты лучше посмотри, какие глаза у его тестя, жуть берет. Я бы на твоем месте крепко подумала, прежде чем соблазнять зятя.
Но думать, да еще крепко, Альке было не дано. Она жила эмоциями и импульсами. Импульс, как взрыв, тоже был направленного действия.
Для начала Алевтина стала искать места, где можно невзначай столкнуться с Юлей. Случай и тут ей помог.
Поруга столкнулась с женой Валентина в оздоровительном комплексе. Алька рассыпалась в комплиментах, спросила, как складывается у Юли семейная жизнь.
Потом Алька записалась на йогу, а Юля ездила на занятия лечебной гимнастикой и в бассейн. Юлия Решетникова была девушкой неразговорчивой, в силу своих физических недостатков. Похожа она была на отца, то есть, красотой не отличалась. Характер у нее, по всей видимости, тоже был отцовский, и поначалу Юля сдерживалась, не доверяла новой знакомой, но постепенно разговорилась. Если бы мне не были известны далеко идущие Алькины планы, я бы, пожалуй, даже приревновала ее к Юле.
Решетников часто встречал жену после занятий, пересекался, естественно, с Алькой в бассейне, и Алька возвращалась домой в таком состоянии, что мне приходилось ее отпаивать валерьянкой. Все эти танцы длились почти до конца сентября, и завершились полной Алькиной победой.
Мы с Алевтиной как раз ехали на зачет по гражданскому праву, когда на ее мобильном высветился незнакомый номер.
Алька, подняв бровь, показала мне дисплей и сказала:
– Спорим, это мне знакомый криминалист звонит? Обещал написать контрольную. Слушаю,– в трубку произнесла Алька и подпрыгнула, потом дернула меня за рукав, переместила очки с носа на макушку, поправила волосы, в общем, проделала массу ненужных движений. Я поняла, что дело серьезное, а поскольку за этот месяц ничего серьезнее Валентина Решетникова у Альки в голове не водилось, напряглась и стала слушать.
– Да, это я. Спасибо, что позвонили. А можно я с подругой приеду? Спасибо, будем.
Она положила трубку в сумку и посмотрела на меня как-то обреченно. Мне тогда показалось, что она испугалась.
Звонил референт Черных, чтобы пригласить Алевтину на юбилей шефа. Владимиру Ивановичу стукнуло пятьдесят. Алька значилась в числе Юлиных гостей.
На дворе заканчивался сентябрь, и я неожиданно подумала, что, значит, по гороскопу Владимир Иванович – Весы. Знак был хороший, с моей точки зрения, потому что подходил мне, а не Альке, которая была Овеном. Зная, что такие глупости мою подругу с толку не собьют, я все же спросила:
– И что ты будешь с ним делать, он же Весы?
– А мне не он нужен!
Я похолодела:
– Ты хочешь развести Валентина с Юлькой?
– Не сразу…
– Алевтина,– тщетно пыталась втолковать подруге я,– я понимаю, если бы Юля была здоровым человеком, но она инвалид! Она не соперница тебе.
– Не нагнетай,– отмахнулась подруга.
Взгляд у нее сделался рассеянный, отвечала на мои вопросы она как попало, по-моему, не слышала совсем. Когда мыслительный процесс у нее закончился, а длился он по Алькиным меркам вечность – минут пять, Алевтина Сумрай объявила, что она все уже спланировала, главное теперь – чтобы я ее не подвела.
– Аля, а при чем здесь я?
– А при том.
И Алька открыла мне стратегическую задачу: именно мне предстояло отвлечь на себя и обаять Черных. Тактический прием был старым как мир: наивная девочка, то есть я, должна попасть на глаза овдовевшему много лет назад оружейному барону. Он разглядит в ней, то есть во мне, что-то такое, от чего его душа моментально затоскует, и он поймет, что только со мной должен провести остаток своих лет, а лучше – дней.
Алька уже создала образ и даже подобрала мне мысленно наряд «а-ля Коко Шанель», женщина-мальчик. Ее не смущало, что Коко была жгучей брюнеткой, а я – бледной и светлой блондинкой, но это не главное.
Я еще могла согласиться с нарядом, но с ролью, которую мне предстояло сыграть, согласна не была, и пыталась сопротивляться, хотя сопротивляться Альке – все равно, что сопротивляться природному явлению.
– Вась, ты же видишь, я измучилась, я не сплю, не ем (все это была голая выдумка, Алька храпела в соседней комнате так, что мешала спать мне, и ела она с аппетитом, я сама видела), может, Валентин не стоит вовсе моих мук? Но это же нужно проверить, а? Что же мне теперь, всю жизнь по нему сохнуть? Ты хочешь, чтобы я в мумию превратилась?
Насчет сохнуть я бы тоже постеснялась. Где Алька, похожая на Ирину Отиеву в молодые годы, а где мумия. Долго нужно сохнуть. И я упиралась, сколько могла. Но тут Алевтина разревелась, что случалось за нашу с ней почти двадцатилетнюю дружбу только один раз, когда двое придурков отняли у нее велосипед и сделали на нем пару кругов вокруг дома. Алька орала, как резаная, из глаз ее сыпались крупные, как горох, злые слезы, так, что в конце истории придурки купили ей мороженое, лишь бы она заткнулась. Сейчас Аля плакала так жалостливо, что я сдалась.
– Ладно, рассказывай, что нужно делать.
– Да ничего! – вытерев пухлые щечки, оживилась подруга.
– Что, совсем ничего?
– Почти. Мы оденем тебя, как договорились, ты будешь скромной пай-девочкой, будешь сидеть одиноко в углу, а он, как хозяин вечера, заметит твою печаль и станет тебя развлекать.
– А если не заметит, а если не станет?– вредничала я.– Или, что еще хуже, кто-то другой заметит и станет? Тоже мне, нашлась Зигмунд Фрейд. Откуда ты вообще можешь знать, как он реагирует на одиноких скромных, всеми забытых девушек? Это полный бред, Аля, я тебя прошу, приди в себя.
Никакие доводы на Алевтину не действовали. Естественно, зачет по гражданскому праву она завалила.
До дня рождения Черных оставалось три дня. Эти дни я запомнила как самые ужасные из всех лет, проведенных бок о бок с Алевтиной Сумрай.
Алька таскала меня по бутикам и магазинам, подбирая наряды мне и себе. Я сбросила три кило, стерла пятки и порвала две пары колготок, а подходящих нарядов все не было. То размер был не тот, то цвет, то ткань, то цена, в общем, задуманное не осуществлялось, и я стала надеяться.
Надеялась я зря. Мало того, что мне пришлось тащиться на чужой праздник, так еще и в платье, купленном на Новый год. Оно было вполне приличным, в меру скромным, в меру стильным: бархат, шерсть и шифон. Нитка жемчуга, замшевые туфли под цвет платья – вот вам и вся Коко Шанель.
Алька, не жалея сил, готовилась к встрече с любимым, не забывая подлизываться ко мне.
Три оставшихся до юбилея дня она сама стояла у плиты, когда мы не носились по магазинам. Заваривала утром чай, потому что я не пью кофе, покупала мой любимый сыр к завтраку, на ужин готовила что-нибудь легкое, салаты все заправляла растительным маслом. Не знаю, как мне, а ей это пошло на пользу. Строгое платье нежного молочного цвета, которое она себе купила по случаю пятидесятилетия Черных, сидело на ней изумительно, подчеркивало и, в то же время, сглаживало округлости.
Чем ближе подходил день рождения Владимира Ивановича, тем больше я нервничала.
Представить себе, что нас ждет, если гениальный план Алевтины сработает, я не могла, хоть и старалась. Утешало одно: соблазнять мужчин я не умела. Не потому, что у меня не было опыта, хотя его действительно не было, но в основном потому что мне это занятие казалось не интересным и диким. Да и что значит, соблазнить мужчину? Затащить его в постель? Или в загс? То есть, главный вопрос, который меня при этом терзал: а смысл? Ни в загс, ни в постель с Черных я не хотела. Тогда зачем все это нужно? А если нужно, то почему так хлопотно?
С мужчиной вообще хлопот не оберешься. Если соблазнишь первый раз, то придется соблазнять его всю оставшуюся жизнь. А когда заниматься карьерой и детьми? Я была уверена, что если нет настоящей любви, то никакие ухищрения не помогут, соблазняй, ни соблазняй. Одной женщине приходится все время держать себя в форме, следить за лицом, руками, ногами, весом, а муж так и стреляет глазами по сторонам. А другая никаких усилий не прилагает, а любимый, как пуговица, всегда при ней.
