Владимир Николаевич Лукашук
Эликсир бессмертия
Аптекарь скрылся за дверью, ведущей в подвал аптеки. Когда он вернулся, то не застал Нелли. Он повёл плечами: «Как не прилично: уйти, не попрощавшись. Ох, уж это новое поколение! Что ж, у молодых голова долго не болит – видимо, отпустило. Однако, когда она станет моей женой, всё изменится. Я заставлю её полюбить себя. Да, я завладею сердцем Нелли».
Вдовец вернулся к чтению книги, привезённых Йоханом Бресслером. Этот брат по вере из немецкого городка Зиттау был уникальной личностью: разбирался в медицине, биологии и механике. Более того, брат Йохан увлекался мистическими опытами, записывая в блокнот размышления собственным шифром. Он даже умудрился сделать самоходную машину, которой поражал на площадях городов Германии. Как это ему удалось, никто не мог уяснить! И ещё этот уникальный умелец делал кукол, которые заставляли соотечественников креститься: они двигались, смеялись, пели на инструментах, как живые. И Бресслера обвинили в колдовстве. Ему пришлось бежать в Лифляндию, где он принял веру гернгутеров. Теперь приехал по приглашению Вундерлихта в Сарпинское поселение.
***
– Спускайтесь вниз! – прибежал менеджер. – Всё готово к съёмкам.
Участники сеанса спустились по крутой каменной лестнице в подвал. Внизу довольно просторное помещение накрывалось сводчатым потолком из красного кирпича высотой около трёх метров, а, стены были сложено из грубо обработанного камня. Спустившиеся ощутили сырую прохладу, столь приятную после летнего зноя.
Посреди подвала стоял круглый стол со скатертью из чёрного шёлка с бахромой. Для антуража сверху подвесили хрустальную люстру с десятком стеариновых свечей.
За стол сели Демид, Татьяна Михайловна, Серёга и Павшук. Вкруг встали наизготовку трое телевизионщиков.
– Начали! – скомандовал руководитель телепроекта.
Наступила мрачная тишина. И тут произошло то, что уже не вызвало у Павшука сомнений, в действенности энергетики медиума. Тот пристально поглядел на стенные часы, и те… Остановились на цифре «12». Все пугливо переглянулись.
А Демид опустил веки и гипнотическим баритоном затянул:
– Поднимите ладони и чуть встряхните их. Сделайте три глубоких вдоха. Постарайтесь ни о чём не думать. Просто следите за моими действиями. Задавайте вопросы после получения предыдущего результата.
Доска Уиджи лежала перед медиумом. Это было старинное крупное устройство с набором букв и цифр, исполненные готическим шрифтом; на правом краю находился знак «плюс», соответствующий слову «да», слева – «минус», соответствующий слову «нет». Сверху магической доски покоилась стрелка с крупной дыркой, где могла быть видна одна буква или цифра. Стрелка была выполнена в виде «перста судьбы». «Как же мы получим ответы, коли здесь латиница?» – не мог понять Павшук, пока не сообразил, что придётся «переводить» эти буквы на кириллицу.
Присутствующие глубоко вздохнули и положили скрещенные ладони перед собой.
– Дух Нелли, приди к нам, – твёрдо произнёс в темноту Демид. Его лицо окаменело.
Все хором начали повторять:
– Дух Нелли, приди к нам. Дух Нелли, приди-приди к нам…
Ничего не происходило, и Татьяна Михайловна с облегчением вздохнула. Она единственная, кто пришла сюда против воли – начальство заставило.
В ту же секунду люстра над ними слегка дрогнула. У библиотекарши расширились зрачки. Все замерли.
– Это ты, Нелли? – произнёс медиум. Его глаза были полуприкрыты – он впал в транс. Ладонь с «перстом судьбы» начала несколько хаотичное движение по доске. Но нет: через некоторое время стрелка остановилась, и в кругляше появился «плюс». Владимир с Татьяной Михайловной ошарашенно переглянулись, Серёга перестал нахально улыбаться.
– Ты умерла сама? – спросил неуверенно Владимир.
Стрелка опять остановилась на «плюсе». Журналист решил выяснить всё до конца и спросил:
– Кто твой жених?
«Перст судьбы» немного повилял по доске, и одна за другой стали появляться буквы: Т… О… М… А… С.
– Странно, – прошептала библиотекарша. – Это имя нигде не указано.
– Где Томас? – спросил вновь Владимир.
Стрелка виляла довольно долго, пока Павшук, тут же записывая, чтобы не сбиться, не «перевёл»: «Он ушёл навсегда».
Татьяна Михайловна выдавила:
– По легенде она ищет другого жениха…
Тут нетерпеливо вмешался маршрутчик:
– Пусть ответит, золото при ней?
Стрелка почти сразу дала утвердительный ответ, и руководитель проекта довольно потирал ладошки. Зато Павшук был недоволен поведением Серёги. Но произнёс:
– Кто или что поможет найти золото?
Вновь возникло имя «Томас». Все непонимающе уставились друг на друга. Серёга решил ковать железо, пока горячо:
– Где он?
На доске Уиджи вывелось: «Это – ты…»
Серёга в ужасе откинулся на стуле. А Владимир подумал: «Будь, что будет!» и сказал:
– Кто или что держит тебя здесь?
На сей раз вообще было трудно понять слово на доске, пока не разомкнулись губы самого Демида:
– Вундерлихт.
– Что-о?.. – протянула библиотекарша, схватилась за сердце и начала оседать. Владимир подхватил женщину и крикнул:
– Воды!..
В то же мгновение на всех будто дохнуло невыносимым смрадом, пламя свечей едва не погасло. Зазвенели хрусталинки люстры, их огоньки забегали по стенам. Стрелка часов сдвинулась с цифры «12».
– Ничего себе… – сдавленным голосом произнёс оператор. Затем громко выкрикнул: – Камера перестала снимать!
Свет в подвале погас…
***
Ранним утром возле кирхи кучковались колонисты. Вот-вот перед трудовым днём пастор произнесёт очередную проповедь. Каждый раз он зачитывал очередную цитату из Библии, становившуюся источником размышлений для гернгутеров на целый день. Однако что сегодня он скажет, когда произошло уже второе неслыханное для их поселения событие? И более того, совершенно не угодное Господу.
Умерла дочь пивовара Краутвурста. И если бы девушка ушла к Богу так, как полагается! Для гернгутеров личную смерть совершенно не страшное событие – она для них великая радость: избавляешься от печальной юдоли, когда только работаешь и работаешь… Зато впереди открывались врата божьего царства, где – если ты истово молился – ожидает вечный рай.
Однако Нелли лишала себя того, что по определению принадлежало не ей, а Всевышнему: Он дал жизнь, и только Он вправе её забрать. А здесь настоящий – пусть отчаянно немой! – вызов всей общине. Да разве кто не знает, что самоубийство – прямая дорога в преисподнюю? Тяжкий грех уже неисправим.
Всё осложнялось тем, что Нелли стала уже вторым членом общины, совершившим неслыханный для гернгутеров поступок за столь короткий срок. Это бросало вызов устоям общины, порождало слухи: разве нельзя было как-то сговориться родным молодых, дабы предотвратить ужасные последствия? Впрочем, что такое любовь? Она приносит одни расходы, никак не доходы! Так что Томасу ещё нужно было бы потрудиться, прежде чем думать о семье.
Впрочем, поначалу казалось, что Нелли умерла естественной – хотя несколько подозрительной – смертью. Как поведала подругам и соседкам её мать – Линда, ещё накануне дочь была здорова, да зачем-то вчера перед обедом наведалась в аптеку Вундерлихта. Тогда мать истолковала это по-своему: под невинным предлогом Нелли хотела ещё раз взглянуть на почти состоявшегося жениха.
Вернулась девушка очень потерянная. После ужина ушла в свою комнатку, сославшись на неожиданную слабость. Потом мать услышала стоны. Она кинулась в комнату дочери и застала тут в сильных корчах. Бледная Нелли ничего не говорила, только плакала. Ей становилась всё хуже и хуже.
Девушка промучилась ночь, и к утру тихо испустила. Мать увидела на столике пустую синюю склянка, которой в их доме никогда раньше не было. И эта вещица вызвала в ней определённые подозрения. Линда тихо прошептала наедине: «Бедное моё дитя…».
Печальная весть, услышанная от торговки молоком, поразила Вундерлихта: «Как?! Нельзя же считать небольшую головную боль причиной смерти Нелли!». Его сердце против воли заныло.
Дитрих перебрал варианты случившегося. Интуиция подсказывала: трагедия напрямую связана с ним. Однако аптекарь отказывался верить собственным мыслям, выползавшим, словно змеи, из-под камней.
Он просидел до обеда в полумраке кабинета, находившейся за торговым залом аптеки и ждал, неизвестно чего. Будто специально, никто не приходил, что ещё больше настораживало. Его все забыли? Ожидание в неизвестности – самое страшное для человека. И Вундерлихт почему-то не решался идти в дом той, кто уже совсем скоро должна была стать его наречённой.
Аптекарь собрался, было, сходить к Бресслеру, чтобы развеять тоскливое состояние, как вдруг у двери зазвенел звонок. Дитрих выскочил из кабинета. На пороге высилась крупная фигура Краутвурста. Но он не поздоровался, как положено.
Приблизившись, отец Нелли молча поставил на столешницу маленькую склянку. Вундерлихт позеленел…
– Это твоё? – жёстко спросил Краутвурст.
– Да, брат Хайнрих… – еле слышно пролепетал Дитрих.
– Не смей больше меня так называть! – отрезал Краутвурст. – Объясни, как это оказалось у моей дочери?
– Не знаю! – прохрипел Вундерлихт. – Это зелье заказано русскими. Видимо, Нелли взяла его тайком, когда приходила просить снадобье.
Пивовар колебался. Он чувствовал, что аптекарь не лжёт. Но горе, переходящее в тихую ярость, сжигало его изнутри. Краутвурст застонал и схватился за грудь. Дитрих быстро обогнул стойку, подставил ему стул и подал воды.
– Моя единственная дочь, моя дочь… – повторял пивовар. Затем замолк, уткнувшись в пол. Через некоторое время промолвил: – Линда вообще не поднимается с кровати. Как нам теперь жить?..
Что мог ответить Вундерлихт, когда сам не знал, как поступить в столь непростом случае. И как с ним поступят члены общины? Разве он себе и Нелли желал такой ужасной судьбы?
Молчание превращалось в пытку.
Взгляд Краутвурста бесцельно бродил по стенам аптеки, натыкаясь то на чучело лисы, стоявшей на полке, то на парящего в последнем полёте скопца под потолком. Ведь Вундерлихт, помимо прочего, увлекался таксидермией.
В этот момент брат Хайнрих увидел зелёную ящерицу, навечно застывшую на аптечной стойке. Её стеклянные глаза сверкали даже в слабом отсвете. Губы пивовара помимо воли произнесли:
– Много бы дал, чтобы видеть дочь живой, чтобы она всегда оставалась рядом со своими стареющими родителями.
Эта фраза ошеломила Вундерлихта: «Вот! Вот тот случай, о котором я втайне иногда мечтал!» На днях Бресслер открыл Дитриху состав рецепта таинственного вещества, над которым тщетно бились умы сотен схоластов. И сейчас жестокая судьба подсказала ему невероятную возможность… Он как бы не веря самому себе, молвил:
– Поверьте, я сделаю так, что Нелли всегда будет рядом с вами.
Краутвурст посмотрел на аптекаря непонимающе. Потом до него стал доходить смысл сказанного. Он встал и кивком указал на ящерицу:
– Ты можешь сделать так, чтобы тлен никогда не коснулся моей дочери? Чтобы её глаза блестели, а щёки были всегда румяны?
Дитрих кивнул в знак согласия:
– Я обещаю вам. Она останется юной даже тогда, когда вас не будет.
Краутвурст встал, положил тяжёлую ладонь на плечо Вундерлихта:
– Нелли должна остаться невестой Христовой, как и принято для всех наших сестёр. Ты не представляешь, от какого греха освободил меня, сказав это. Правда, ты всё равно неисправимый грешник, который сгорит в адском пламени. Не зря ходят слухи, что читаешь крамольные книги и занимаешься магией. Многие замечали, что есть у тебя пристрастие к бесовским наукам! Забыл, что для нас главное не просвещение ума, сколько образование сердца! Ты воистину нахцерер5, который не следует заветам общины.
Внутри Дитриха всё похолодело, будто о нём узнали нечто, чего никто не должен был знать. Он попытался возразить, обходя прямое обращение:
– Я, между прочим, много сделал добра для колонии.
Пивовар грубо отмахнулся. Эмоции брали в нём вверх над разумом:
– Мне всё равно! Что̀ я скажу братьям по общине после случившегося с дочерью? И кому отныне нужно всё моё состояние? На Совете старейшин нам дали отрицательный ответ о погребении Нелли на общем кладбище из-за её опрометчивых шагов. Жизнь потеряла смысл для нас с супругой.
Хайнрих вновь вернулся к своей не до конца высказанной мысли:
– Я предоставлю тебе все возможные средства, чтобы получилось так, как надо. Но после уедешь из Сарепты навсегда. Родители Томаса тоже не хотят тебя видеть в общине.
Уже на выходе Краутвурст обернулся:
– Я наслышан, твой лифляндский собрат по тёмным делишкам дружен с механикой? Пусть он зайдёт ко мне. Возможно, подскажет, что надо сделать, чтобы никто и никогда уже не нарушил покой моей любимой доченьки?
– Хорошо, я поговорю с братом Йоханом, – снова согласился Вундерлихт. Аптекарю не оставалось ничего другого, как соглашаться во всём.
И две безумные идеи слились воедино.
***
– Как вы объясните случившееся? – спросил Демида Павшук.
Оба стояли на следующий день возле красного микроавтобуса, куда уже покидала вещи группа телевизионщиков. Руководитель телепроекта был недоволен инцидентом накануне и постоянно созванивался со столичным начальством.
Разумеется, были сняты мрачные интерьеры музея подробное интервью с Серёгой. Дополнительно даже порасспрашивали продавщицу из ларька на площади: она утверждала, дескать, по ночам тоже замечала призраков. Но запись спиритического сеанса – квинтэссенции проекта! – не получилась. И это был серьёзный промах для тележурналистов.
Павшука же сейчас, в сквере на площади Свободы, волновало иное. Июньское утро было солнечным, воробья весело чирикали, прыгая по веткам. И ничто не напоминало о недавнем кошмаре в подвале. Владимир уже практически договорился с редактором о новом материале про призраков – откуда они берутся, и реально ли с ними подружиться. Чем не забойная статья?
– Понимаете, это можно интерпретировать так… – важно протянул Демид. – Если исходить из теории метемпсихоза, существуют даймоны. Это те же души умерших, которые не могут найти нового пристанища – тела пока ещё не родившегося ребёнка. Возможно, у них есть определённый срок пребывания в нашем мире, после которого даймоны распадаются. И у меня есть одно нехорошее подозрение… Ваш Фыкин, видимо, не зря похож на возлюбленного Нелли. Не исключено, что душа-даймон Томаса вселилась в маршрутчика. И хочешь или нет, но Нелли доверяет лишь ему. Хотя, сдаётся мне, золотишко вряд ли легко вам дастся. Обычно за такие вещи платят высокую цену.
– Как привидения, духи воздействуют на материальный мир, коли они бесплотны? – журналист указал на окно: – Они же как бы за стеклом от нас.
– Ну-у, дух, душа – энергетический сгусток. Возможно, она иногда применяет сверхусилие, чтобы прорваться в наш, материальный мир – будто разбивает стекло.
– То есть даймоны – те же призраки, – стал рассуждать вслух Павшук. – Так почему же они, как прочие души по христианской версии, не отлетает после смерти к Богу?
– Интересный вопрос! А, собственно, что есть Бог в вашем понимании? Сейчас кое-кто выражается уже иначе: это – Ноосфера. Именно она вбирает в себя все души, становясь огромной мировой «душой». Ведь не зря по тому же Сократу даймон ещё является синонимом совести, феномена, который объединяет всех людей. Правда, христианские апологеты превратили даймона уже в демона – злобного духа. Однако, иногда душа – или называйте её, как хотите – задерживается на Земле, становясь призраком. Причина в том, что душа не может освободиться от некоего «кокона», воспринимаемого ей как материальное тело. Если душа не растворяется в общем энерго-информационном пространстве, это причиняет ей определённую боль – она «мается», как говорили в старину.
– И тогда… В меня закрадывается определённое подозрение.
– Да-да! Возможен вариант, когда душа остаётся в мёртвом теле, «думая», что оно живо. Она улетит из тела лишь тогда, когда оно разрушится. В легендах обычно говорят, что призрак должен исполнить некий долг, после чего исчезает. Дух Нелли связывает свою надежду именно с Серёгой, только ему он откроет личную тайну.
Оба подумали об одном и том же, но не решались произнести вслух столь невероятный поворот в потусторонней истории. Демид переменил тему:
– Что с Татьяной Михайловной?
– Она была доставлена в прединфарктном состоянии в реанимацию. Благо, что больница в пяти минутах езды от музея. Сейчас ей лучше, но врачи пока не пускают к ней.
Павшуку опять взбрела в голову вздорная мысль: «Коли она тут летает, мучается, бедная, то, может быть… Не всё потеряно? Да как к этому отнесётся Фыкин?»
Демиду подали знак, чтобы он садился в микроавтобус. Он пожал руку Владимиру, и они расстались.
***
Вундерлихт осторожно ступал по размякшей от дождя тропке. Она вела между зарослей вдоль берега Сарпы. Звёзды лишь изредка выглядывали из-за рваных туч.
Дитрих двигался тем же путём, что до него печальный Томас. Аптекарь опасался попасться кому-либо на глаза жителям Сарепты. Всё держалось на волоске! После того, как ночной сторож оповестил об отбое, никто не появлялся без нужды на улицах. И требовалась определённая ловкость, чтобы вырваться оттуда, где аптекарь был совсем недавно защищён лучше всего. Пришлось придумать целый план, чтобы улизнуть незаметным.
Помогла оказия. Накануне Вундерлихт испросил разрешения у Совета старейшин выехать за ворота колонии: местные ойраты призвали его к хану, который серьёзно занемог. Проведав его, аптекарь на обратной дороге свернул к устью Сарпы и спрятал в корнях старой ивы другую одежду.
Просто выйти из колонии, окружённой стенами с охраной, невозможно. И Дитрих поздно вечером пробрался к водяной мельнице у реки. Здесь утопил свои комзол с панталонами, привязав их к камню. И поплыл через неширокую Сарпу, держа в руке мешочек с самым необходимым.
Течением его отнесло ниже, чему, впрочем, Дитрих и не сопротивлялся. Кое-как пролез сквозь камыши, весь изрезавшись. И вот он на заветной тропинке. Добегает до места впадения Сарпы в Волгу, одевает у ивы новую одежду и направляется за крутояр, где едва горит костёрчик. Навстречу Вундерлихту поднимается молодой ойрат. Дитрих обещал ему хорошо заплатить, но кочевник и так не прочь помочь, ибо аптекарь излечил его отца. Долг платежом красен! Ойрат тихо свистнул, и из темени послышался топот копыт. Парень ничего не спрашивает, хотя подозревает, почему Дитрих тайком покидает колонию. Он знает то, что неведомо немцу. Прослышал, как приезжали далёкие соплеменники с севера, говорили с ханом. Ищут они иноземца, который покусился на их святыню в дацане, ждёт его суровое наказание. И ойрат не помог бы Дитриху, даже если он обещал парню хорошо заплатить. Дело в ином: как-то аптекарь излечил его отца, а долг платежом красен! Потому и помалкивает молодой ойрат. Ведь он знает, что немцу угрожает опасность ещё хуже: гелюнги провели обряд проклятия, и сколько бы святотатец не жил, последний день будет самым ужаснейшим для него.
А Вундерлихт доволен каурым жеребцом. «Отлично! С таким скакуном не всякий меня догонит, – радуется он. – Даже седло мне достал. Значит, не зря деньги потрачу». Дитрих не представлял, как он трясся бы на конской спине с попоной, как принято у ойратов. Кидает парню кошелёк с монетами. Затем хлещет коня, и уносится во тьму.
Дитрих не отчаялся бы на такой шаг, если бы его не ошарашили за последнее время две страшные вести. Сначала пронёсся слух, что пропал его друг Бресслер. Говорили, будто он сбежал из колонии. Но на следующее утро Йохана обнаружили убитым на склоне Ергеней. В груди Бресслера зияла большая дыра, словно его проткнули копьём, да так, что оно вышло ещё из спины. Никто не мог понять, что же произошло. Посчитали, что заезжий механик решил сбежать по неизвестной причине. Да, видимо, перевстретили его не то лихие люди, не то ойраты. «Не иначе, как ограбили», – шептались гернгутеры. И в Совете старейшин быстро закрыли щепетильный вопрос без лишних расследований.
Однако Вундерлихт был иного мнения. Перед тем – месяц назад – состоялся неприятный разговор с Йоханом:
– Пошёл я к Краутвурсту, как ты говорил. Подхожу к двери, слышу, Хайнрих беседует с Линдой и упоминает нас с тобой. Мол, дочь не вернуть, но я не оставлю без последствий это дело. Он ему: «Ты хочешь взять грех на душу?». «Нет, – отвечает он. – Пусть длань Господа в лице степняков-язычников покарает Вундерлихта. Они всё равно уцепились за собственную религию, не хотят признавать истинную веру, убивали наших проповедников. Потому без разницы, за что им жариться в преисподней – одним больше прегрешением или меньше». Но Линда не отставала: «А Бресслер? Он всё же может рассказать». «Ничего подобного, – возражает Хайнрих, – этого приберёт к рукам его же хозяин Вельзевула. Ведь они оба его слуги, занимаются непотребными вещами. Наш пастор прав, когда произносит с амвона: «Каждый умирает за своё дело или от своего собственного». Так пусть случится такое же с Бресслером. Я своими руками ничего не буду делать». Представляешь, какой набожный негодяй этот Краутвурст?
Дитрих предложил Йохану убираться отсюда немедля. Но Бресслер был из рискачей, да ещё захотел подзаработать: «Сделаю этому пивовару обещанное, получу деньги, и в тот же момент сбежим отсюда». Увы, Краутвурст оказался проворнее… Теперь Вундерлихт опасался, что до него тоже доберутся. Вспомнил, что на бледном лице Бресслера порой всё-таки возникала тень страха, несмотря на кураж. Дитрих не стал допытываться тогда, что же заказал ему пивовар.
Мчась сквозь ночь, аптекарь корил себя: «Почему не спросил, что от Йохана хотел Краутвурст?». Ближе к утру впереди показался Царицын. Вундерлихт не стал заезжать в него – а ну столкнёшься с бывшими братьями во Христе? «Нет уж, куплю что-нибудь съестное по дороге, в крайнем случае, потерплю сколько надо». Дал немного передохнуть коню и поскакал дальше, вдоль Волги.
***
В ноябре журналист узнал, что Татьяну Михайловну перевели из реанимации в обычную палату. Попросил в музее номер её мобильного телефона. Позвонив, разумеется, первым делом поинтересовался её самочувствием.
Голос Татьяны Михайловны был слаб. Они поболтали о том-сём. Потом Павшук осторожно полюбопытствовал:
– Что вас так напугало на спиритическом сеансе?
Журналисту почудилось, что на том конце провода напряглись. «Задел за живое», – понял он и несколько сменил тему: – Это правда, что стражником сокровищ покойной является механический рыцарь? По легенде этот бездушный воин вроде проткнул копьём не одного любители поживиться чужим добром.
– Совершенно верно! – поддержала эту тему библиотекарь. – Перед войной, когда начались репрессии против немцев, кирху отобрали у общины. Церковную утварь вывезли, здание превратили в склад. Когда здание перестраивали, пол в пристройке с торца провалился, и обнаружили тоннель. Вызвали двух милиционеров. С ними был ещё чекист, который полез первым в подземный ход. И пропал!.. Следом сунулся милиционер, потом вылез с криком: «Там Петро весь в крови! Сейчас вытащу». Да пропал тоже! Строители ничего не поймут со страху. Второй милиционер осветил ход фонариком и закричал: «Они мертвы! Я сбегаю в отделение за помощью». Через полтора часа примчалась подмога, принялись расширять узкий тоннель. Обнаружилось, что ход вёл в небольшую комнату. А там – стол с зелёным покрывалом, возле него – высокий позолоченный подсвечник, на стене – деревянный крест гернгутеров. У входа обнаружили нишу с железным рыцарем и окровавленными трупами. Тогда и вспомнили легенду о тайной усыпальнице невесты и механическом воине. Мол, того рыцаря сделал заезжий умелец из Германии. У входа сразу поставили охрану, чтобы до прибытия начальства не заходил.
Татьяна Михайловна помолчала немного и закончила:
– Да дело обернулось совсем не так. Кто-то за короткое время успел вынести гроб с покойницей и тридцать с лишним килограммом золота и ценностей. После обнаружили, что из комнаты второй, замаскированный, ход вёл к крутому обрыву Сарпы. Ходили слухи, будто всё вынесли потомки семьи пивовара. А рыцаря отправили в Сталинград, да по пути он тоже где-то исчез.
Женщина немного помолчала. «Видимо, ей ещё нездоровится», – подумал журналист. Однако он понял, что ошибся, когда библиотекарь протянула:
– Больше ни о чём не спрашивайте. Мне тяжело сейчас говорить, так как я сама теперь не знаю, что думать после жуткого спиритического сеанса. Всё, кажется, совсем не так, как представлялось раньше. Я расскажу об этом позже, когда встретимся в музее.
– Всё нормально, Татьяна Михайловна! – Павшук старался своим бодрым тоном внушить ей оптимизм. – Надеюсь, скоро свидимся.
Однако, отключив телефон, Владимир сделал вывод: «Любит она архивариуса. Вот и темнит. Тем не менее, загадочный пазл постепенно складывается, и я на верном пути. Но без Фыкина никак! Он является заветным ключиком к потаённой двери. Странная штука: с точки зрения других, Серёга – совсем никчёмный человек, но почему-то судьба указала, что на нём лежит главная миссия».
***
Воспоминания не отпускали Вундерлихта, накатываясь волна за волной. Невыносимая тоска разъедала сердце. Разве он достоин столь горькой участи? Был уважаемым человеком в колонии, отныне всё потерял! И приют, и работу вместе с сокровенными занятиями, и свою как бы наречённую. Да, она не любила его, и что? Гернгутеры особо не задумывались о тревожащем напрасно чувстве. По крайней мере, никто не высказывал об этом открыто. Считалось, что женщины выходят как бы за заместителя Иисуса на земле в лице конкретного мужчины. Любить по-настоящему можно лишь Спасителя. Однако Дитриха бесила ленность ума земляков, для которых в массе своей знания, не имеющие отношения к их религии, были чужды.
Дитрих родился в Лифляндии. Потом его семья перебралась в колонию под Саратовом. Не прижились там и переехали уже в Сарепту. Отец и мать давно умерли от местных болезней. Это так поразило подростка, что он решил посвятить личную жизнь науке, и более всего – медицине. Чтобы не только лечить, но и продлевать жизнь людей, а то и вообще создать эликсир, позволяющее жить вечно. Не зря перед кончиной отец завещал: «Я не нашёл собственного счастья, сынок. Возможно, у тебя получится. Учись, и тогда, наверное, знания помогут тебе стать счастливее». Впрочем, Дитриху было без нужды говорить о том – жажда к знаниям в нём сидела с детства. Ему одинаково легко давались анатомия, ботаника и математика. Семь лет назад он познакомился с натуралистом, тоже немцем Таушером, который изучал приволжские края. Тот прибыл из Москвы, где служил у русского вельможи. Они легко сдружились, и Дитрих сразу присоединился к скромной экспедиции из пяти человек. Его ничто не держало в колонии. Наоборот, он подумал, что это знак свыше. Ведь первая, обожаемая им, жена также скончалась от неизвестной болезни, не оставив детей. И это лишь обострило желание аптекаря достичь заветных целей.
Экспедиция двинулась в неведомое ещё для европейцев Заволжье, после – ещё выше по реке. Скитались долго по диким далям, собирая образцы для ботаники и геологии. Добрались до Нижнего Урала, где тоже кочевали племена ойратов. И прослышали путешественники, дескать, есть в далёком улусе дацан с мумией святого, и к ней постоянно едут на поклонение со всех концов. Как не повидать такое чудо? «Вдруг здесь найдётся разгадка для меня?» – ёкнуло в груди Дитриха. Увиденное потрясло и его, и всю экспедицию.
В глубине дацана, на низком позолоченном троне восседало иссохшееся тело в оранжевой кашае. «Его душа покинуло тело, – убеждали монахи-гелюнги. – Но иногда возвращается. Она всё видит, слышит и принимает искреннюю мольбу страждущих, исполняет её. Придёт пора, и душа вновь вернётся, когда мы вложим в тело его сердце, тогда наш святой воскреснет». Как же улетела в астрал сущность буддистского святого, гелюнги не открывали. А сердце – обиталище души – хранилось рядом с троном в медной вазе, с которой взирал дракон с безумными глазами.
Через трое суток у Дитриха вышел раздор с Таушером. Тот, конечно, полюбопытствовал немного да намеревался ехать дальше. Он уже собрал довольно материала для коллекций – насекомых и растений. Потому Таушеру не терпелось привести ценные изыскания в порядок. Путешествовать, конечно, здорово, однако пора вернуться в лоно цивилизации, где намного комфортнее. Зато Вундерлихт воспротивился. Ему стал не просто интересен феномен святого. Ему показалось, что в словах гелюнгов кроется зерно истины, и он решил остаться. Коллеги поссорились, и Таушер увёл экспедицию. А Дитрих поселился в брошенной юрте и принялся за изучение быта и нравов степняков, благо, что немного освоил их язык ещё в Сарепте. В конце концов, он даже принял их веру, приняв сан «манжи» – духовного ученика. В дацане настолько прониклись к немцу доверием, что через два года пред ним стали раскрываться сакральные знания о витальной силе, той энергии, с помощью которой можно и продлевается жизнь, и оживают покойные. Но была непостижима главная тайна.
Однажды ночью Дитрих прокрался в храм и приоткрыл крышку вазы. В сосуде что-то с шуршанием пересыпалось. Засунув руку, он ощутил нечто вроде песка. Захватил это «нечто» и вытащил. Аптекарь был потрясён: на ладони при свете огней в чаше различался густой буроватый порошок.
– Так это… – Вундерлихт не мог поверить. – Это и есть сердце?..
У входа в дацан послышались шаги. Это входил сторож-гелюнг, который отлучился на минутку. Аптекарь опрометью кинулся к боковому входу, но его заметили. Дитрих успел скрыться во тьме. Захватив лишь необходимое, он бежал из улуса.
«Как часто судьба ходит по кругу, – с горькой иронией размышлял Вундерлихта, пока скакал по безлюдным местам. – Лишь повторяется чуть в ином варианте». Его сердце всё более ожесточалось. Но что не сделаешь ради познания истины! «Хотя кому ты не нужен со своими знаниями, коль они противоречат людскому косному мнению, – терзало его разочарование. – Будь ты хоть семи пядей во лбу! Зато Таушер прошляпил самое главное в научной практике». И уже этим открытие Дитрих гордился больше всего.
Аптекарь решил уехать через Лифляндию в Германию. Там он продолжит свои сокровенные опыты и добьётся нужного результата. Затем… «Я ещё вернусь сюда, – пообещал сам себе Дитрих. – Обязательно вернусь, и Нелли будет принадлежать мне».
***
Время близилось к девяти вечера. Падал первый снежок, морозило.
Павшук вылез из «девятки» у дома маршрутчика. Поёжился от декабрьского холода. Глянул на окна на девятом этаже, где жил оболтус, который по прихоти неведомых сил очутился в центре умопомрачительных событий.
Они заранее созвонились о встрече, хотя Серёга поначалу отнекивался – не желал никого видеть. По заплетающемуся языку журналист понял: маршрутчика одолела зелёная тоска.
