Антология
Русская эскадра

Полная версия

О России

 
Россия отошла, как пароход
От берега, от пристани отходит.
Печаль, как расстояние, растёт.
Уж лиц не различить на пароходе.
 
 
Лишь взмах платка и лишь ответный взмах.
Басовое взывание сирены.
И вот корма. И за кормой – тесьма
Клубящейся, всё уносящей пены.
 
 
Сегодня мили и десятки миль,
А завтра сотни, тысячи – завеса.
И я печаль свою переломил,
Как лезвие. У самого эфеса.
 
 
Пойдёмте же! Не возвратится вспять
Тяжёлая ревущая громада.
Зачем рыдать и руки простирать,
Ни призывать, ни проклинать – не надо.
 
 
Но по ночам – заветную строфу
Боюсь начать, изгнанием подрублен, —
Упорно прорезающий тайфун,
Ты близок мне, гигант четырёхтрубный!
 
 
Скрипят борта. Ни искры впереди,
С горы и в пропасть!.. Но, обувший уши
В наушники, не думает радист
Бросать сигнал: «Спасите наши души!»
 
 
Я, как спортсмен, любуюсь на тебя
(Что проиграю – дуться не причина)
И думаю, по-новому любя:
«Петровская закваска… Молодчина!»
 

Михаил Щербаков

Неизвестность

Арсению Несмелову

 
Упрямо винт сверлит пучины,
В каюте сухо и тепло,
А рядом пенные вершины
Бьют в борт и в толстое стекло.
 
 
Ещё этап, ещё потери,
А думал – нечего терять!
О, сердце бедное, в безверьи
Ты вновь обречено стучать…
 
 
Улисса дом манил во мраке,
И Пенелопа за станком, —
Мы, Одиссеи без Итаки,
Каким прельстимся маяком?
 
 
Не всё равно ли, где оставить
След мимолётный корабля:
В коралловых морях истаять,
Иль резать льдистые поля?
 
 
Нам каждый берег будет чуждым,
Ненужной каждая земля,
Пока под облаком жемчужным
Не заблестят кресты Кремля!
 

Жёлтое море, 1922

II. В Бизерте

Юрий Галич

Африка

 
Далёких стран таинственные зовы
Влекут меня к себе тревожной красотой —
И этот блеск воды, молочно-бирюзовый,
И неба яркий плащ, горячий и густой.
 
 
Не сказкой ли сейчас мне кажется чудесной
Высоких строгих пальм чеканный силуэт,
Песок немых пустынь и дали неизвестной,
И на песке немом забытый кем-то след?
 
 
О, да!.. В душе растёт и ширится сознанье,
Что это лишь обман и призрачный мираж,
Что это только сон, мечта, воспоминанье —
Гляжу в немую даль и прячу карандаш.
 

Когда рассеется туман

 
Мы шли океаном, таинственной бездной,
И сбились в тумане с пути.
Что делать во мраке пустыни беззвёздной,
Дороги прямой не найти?
 
 
Мы отдали якорь тяжёлый и стали,
Полз медленно сумрак ночной,
И тихие волны, и смутные дали
Сливались с немой пеленой.
 
 
Рыдала сирена и колокол медный,
На мачте горели огни —
И грустью далёкой, и сказкою бледной
Мне сердце щемили они.
 
 
И ждал я ответа, как странник усталый:
– Где путь мой?.. Всё ложь и обман
Когда же, в потоках зари бледноалой,
Рассеется мёртвый туман?
 

Ирина Кнорринг

На чужбине
(Отрывок)

Посвящается Тане

 
…..………………………………..
Брожу по палубе пустынной,
Гляжу в неведомую даль,
Где небо серое, как сталь,
И вьются чайки цепью длинной.
Как серый призрак, как обман,
Видны строенья Цареграда,
Над бездной вод, в кругу холмов,
Мечетей, башен и дворцов
Теснятся мрачные громады…
А там, за бледной синей далью,
Чуть отуманенной печалью,
За цепью облаков седых,
Где чайка серая кружится,
В глухом тумане волн морских
Моё грядущее таится…
 

17 ноября 1920. Константинополь,

«Генерал Алексеев». 20-й кубрик.

Теснота. Духота.

Сырость. Крысы пищат.

Корабль

Посвящается русскому флоту

 
Плавно качаясь на гребне бесцветных валов,
Старый корабль отходил от родных берегов.
Ярко сверкала на солнце холодная сталь,
Медленно, важно он шел в бесконечную даль,
Но не для битвы, для славных, могучих побед,
В дикое море бесшумно пускался он, – нет!
Сила иная, не слава, – позор и печаль
Гнали его в неизвестную, чуждую даль.
 
 
Вслед раздавались проклятья и крики врагов,
Спереди – небо, да серые гребни валов…
Слёзы, рыданье и стоны звучали на нём,
Правил им ужас и вёл его горьким путём.
В омут чужих, неприветливых, сумрачных волн
Робко вошёл он, унынья гнетущего полн.
Встал, опустел, в молчаливой тоске одичал,
Флаг опустил, почернел и навек замолчал.
 
 
Страшной могильной окутался он тишиной.
Спит непробудно над мутной морскою волной.
Только порой, когда шумно ликует земля,
Волны лениво ласкают борта корабля…
Много и битв, и лишений он гордо терпел,
Лишь роковой неудачи снести не сумел.
Знать, его старое сердце страданьем полно,
В мёртвой печали навеки разбито оно.
 

22 июня 1921, Бизерта

[Матрос]

«У берегов Бизерты приютились…»

 
У берегов Бизерты приютились…
Что ждёт ещё нас впереди?
На много миль уж удалились
От дорогой всем нам Руси.
  Верные дети Отчизны далёкой
  От красного ига ушли:
  И в тяжкое время разлуки жестокой
  Приют у французов нашли.
Сплотимся же, братья, теснее:
Много лишений придётся нести
И с грозной нуждою сразимся дружнее,
Чтоб с верой вернуться Россию спасти.
 

1921

Николай Ищенко

Стихи
(Отрывки)

Эвакуация

 
Ветры буйные завыли,
Всё свернув в бараний рог,
Мы из Ялточки уплыли
Навсегда, судил так рок.
 

Турция

 
Целу ночку ковыляли,
Наконец, в Царьград пристали,
Побывали в Ай-Софии,
Есть хотели, все просили.
 

Деньги

 
«Колокольчики» не шли,
Золота – лишь крест на шее.
Голод, слюнки лишь текли,
Да и от холода синели.
 

Греция

 
Но вот и к Греции пристали
«Одиссеи» после брани.
Были голодны, устали
И на ходу почти что спали.
 

Средиземное море

 
Берега Пелопоннеса
Далеко теперь за нами,
К скалам древним Геркулеса
Идём водными путями.
 
 
Берега все неприглядны
И скалисты, и в песках,
Где же пальмы, даты сладки,
Где кокосы на ветвях?
 
 
Это первый был толчок,
Чтоб иллюзии исчезли,
На надежду, рай – молчок,
Думы тяжкие полезли.
 
 
В Ферревиле-городке,
В Сиди-Абдаллах-бараках^[9],
Разместились мы там все
После стрижки, бани в баках.
 
 
А бараки были чисты
И кровати хороши,
Накормили, были сыты
И уснули… не буди!
 
 
Лагерь наш большой, просторный,
Огорожен весь кругом,
Мы за проволкой тюремной,
Стража строга и с ружьём.
 
 
В город нас не отпускают,
Книг, бумаги не дают.
Точно деток рассажали,
Будто детский здесь приют.
 
 
От тоски «Сатирикон»
Живо стали издавать,
Оживлял он, давал тон,
Веселее и болтать.
 
 
«Утром чай, вечером чай,
Сиди в Абдаллах не скучай».
Сатирикон так назывался:
Хоть сквозь слёзы, люд смеялся…
 
 
Скоро всех нас разбросали
На старинных здесь фортах,
В Аин-Руми врачей услали,
«Инфермери-Рюсс» – у всех на устах.
 
 
Жили здесь мы на свободе,
В гости по фортам ходили,
А от пищи малой дозы
В главном камбузе вопили.
 

1920^[10]

[Неизвестный автор]

«Бизерта в Африке…»

 
Бизерта в Африке;
Песок, пустыня, над ними пальмы и цепи гор.
В горах тех крепость и в ней
Ты церковь там морякам опять создал.
Её украсил Ты образами, лампады светлые возжёг;
Иконостас обвил цветами,
И словом оживил чертог.
И каземат угрюмый ожил,
И в нём запел прекрасный хор;
Ты с нами там так долго прожил
И нам открыл души простор.
Ароматом белых лилий
Была речь Твоя полна,
Шелест крыльев херувимов
Проносился иногда.
В душу льётся без усилий
Веры пламенной волна.
Помнишь ночи,
Где под небом чудных звёзд-очей
Продвигались батальоны
Зажжённых свечей.
Ты их вёл и крестным ходом
Путь в Сфаят свершал,
Мимо крепости и вала,
Всех благословлял.
Окружённый паствой верной,
Шёл Ты по шоссе, по дороге камни, скалы,
Кактус, алоэ…
 

[Неизвестный автор]

Бизерта, 1922

Поэма № 1

 
Под напором вечным ветра
Городок стоит Бизерта.
Там арабы и французы,
Змеи, кактусы, медузы…
 
 
Пальмы там растут высоко,
Дует мерзкое Сирокко,
Всех вгоняет в жар и пот
Ничего там не растет.
Скучно, голо, безотрадно,
Лишь на морском прохладно.
 
 
Так жила Бизерта тихо,
Все копили франки лихо,
Не заботясь ни о чём…
Как нежданно грянул гром.
 
 
Флот российский славный, тихо
Пробираясь по волнам,
Вдруг приехал в гости к нам.
Броненосцы, миноносцы,
Даже просто «бабоносцы»
Появились на волнах,
Всех вгоняя в дрожь и страх.
 
 
Русских долго мыли, брили,
Все болезни им привили
И, над ними суд творя,
Ничего не говоря,
Отделили справедливо
Командиров и их дам
От нижайших по чинам.
 
 
Первым всем почёт и честь,
Вдоволь дали пить и есть.
А других без разговора
Засадили очень скоро
В лагеря средь голых стен,
Где сквозняк, клопы и тлен.
 
 
Мы о них не говорим,
Лучше в «сферы» поглядим.
 
 
Старый русский броненосец
Славный «Жорж Победоносец».
А теперь! Увы и ах!
Дам призрел в своих бортах!
 
 
Там красавиц целый рой.
Их без злобы, чередой,
Мы опишем справедливо,
Всем другим на страх и диво.
 
 
Все мужья на славу флота
Служат честно и охотно,
Но с эскадры каждый день
Мчат на «Жорж», в родную сень.
 
 
Во главе как некий сфинкс
Славный Беренс^[11], гордость флота,
Всё читает, водку пьет
И на всех на нас плюет,
Видя очень справедливо,
Что ни день, то всё сильней
Ржавят кили кораблей.
 
 
Рядом с ним Тихменёв Саша^[12],
Наша общая мамаша,
Раздает блага всем нам —
Яйца, молоко для дам.
Помогает и жениться,
И на божий свет родиться.
 
 
Тихий, скромный, молчаливый
(Злые говорят – ленивый),
Юный «каперанг»^[13] с женой,
Мамою, бабушкой, сестрой
Заполняет своим родом,
Пол-«Георгия» народом.
 
 
Рядом ржавая «Добыча»,
Где российское добро
Было вместе собрано.
И над ним, как воевода,
Восседает туша Брода^[14].
Там все режут, платья шьют,
Любят карты, водку пьют.
Во главе же неизменно
Костя^[15] – спящая царевна.
Командир он хоть куда.
Спать лишь любит, вот беда!
Богом данная супруга^[16]
И прекрасная подруга
Держит в страхе и струне,
Им командует вполне.
 
 
Трухачёв^[17], гроза морей
И всех русских кораблей,
Самым славным и красивым
Он назначен командиром.
 
 
Под командой же его —
Дамы, больше никого!
И красотки, и уроды,
Разной масти и породы,
По каютам все живут,
Примуса всё время жгут.
 
 
Три красавицы морей
И в Бизерте и во всей
Тунизии, славясь лихо,
Живут скромно, но не тихо.
 
 
Номер первый, лучше всех,
Всех вгоняет в скорый грех;
Катя^[18] – русская Венера —
Ножки, ручки, вся манера
На погибель всех людей
Богом даны с детства ей.
Но напрасно сохнут в муке
Деды, юноши и внуки;
Даже некие мужья,
Позабыв, что их семья
С укоризной смотрит оком,
Бродят вкруг с глубоким вздохом.
 
 
Номер два – другого тона —
Белотелая Юнона^[19]
На «Георгии» живёт;
Раскрасавицей слывет,
И мальчишек целый рой
У дверей её гурьбой
Все толпятся ночью, днём,
Кто с букетом, кто с вином.
Порученья исполняют
И в награду получают
Слово ласки, нежный взгляд.
 
 
Люди злые говорят,
Что теперь уж не они,
А французы лишь одни
Их успешно заменяют
И улыбки получают.
 
 
Третьим номером – Полина^[20],
В рифму просится ей «Фрина»,
Но, увы, судьба не та
Для Полины суждена;
 
 
Будем ждать, что за терпенье
Бог пошлет ей награжденье,
И под сению «орла»^[21]
Успокоится она.
 
 
Рядом – новое явленье —
Всем кругам на удивленье.
Гор кавказских славна дочь,
Кудри чёрные, как ночь.
Всех растрёпанней Марго^[22],
Но ей это ничего,
И французики по ней
Сохнут, думая, что в ней
Всех страстей вулкан таится
И не прочь воспламениться!
Муж^[23] её – славнейший врач —
Чёрен, как весенний грач.
Видно, что он с давних пор
Порешил, что мыло – вздор!
 
 
Тут же сонм девиц живёт,
Во все стороны их прёт,
Замуж им пора давно,
Но, увы, не суждено,
Женихов хороших нет
И грозит им много бед.
 
 
Знаменит «en medicine»
Доктор Pierre de Gagarine^[24].
Убеждён, конечно, он,
Что сложен как Аполлон.
Все болезни лечит смело,
Позабыв Россию-мать,
Иностранцем хочет стать.
Всем на зависть, удивленье.
А иным на разоренье,
Бравый ротмистр^[25] от флота
Дом построил на песке
И торгует на лотке.
У него одна забота:
Пирожки вкуснее спечь,
Покупателей привлечь.
 
 
Описать мне всех не трудно,
Но боюсь, что выйдет нудно,
И, пожалуй, на сей раз
Я окончу свой рассказ.
 

Поэма № 2

Вот поэма номер два,

Не обидьтесь, господа!

Успех первой опьянил,

Снова рифмы настрочил.

Вы больны? О, да, увы!

Докторесса из Москвы^[26]

Вам поможет в тот же час

И лекарство вспрыснет в вас.

«Недда»^[27] вместе с ней живёт,

«Морской сборник» издает.

Он – стариннейшего рода

И почти что воевода,

Только жаль, Grand Duc Кирилл

Уж его опередил!

Очень скромный и счастливый,

Только чуточку ревнивый,

Соловьёв^[28] на пользу всем

В «Бейронте» погиб совсем.

Мужу в помощь и подруга,

Его нежная супруга^[29].

Очень жалко нашу Нину,

Рекламируя машину,

К огорчению друзей

Всё становится худей.

Дядя есть у них – Трухач^[30]

(Ну, ей-ей, совсем пугач).

Он всё знает, понимает,

Даже лекции читает!

Спортом службу заменяя,

Мирно Соллогуб^[31] живёт,

Всех умней себя ведёт…

По какой такой причине

Сорок лет всё в том же чине?

Лучшей участи не зная,

Днём и ночью всё играет.

Дети, бабушка и внуки,

А кругом всё звуки, звуки…

Мама Плотто^[32] всё бледнеет —

Всех быстрей играть умеет.

Муж^[33] смычком всё водит, водит…

И на всех тоску наводит.

Постирать, полы помыть,

Снова дыры зачинить,

Дочку^[34] вовремя собрать,

Внуку^[35] сказку рассказать —

Так живёт судьбы раба

Адмиральская вдова^[36].

Затемняя солнца свет,

Надев яркий туалет,

Словно модная картина

Появляется Надина^[37].

Покупателей сзывает,

Наши тряпки им сбывает.

Муж^[38] в тени её живёт,

Бородой своей трясет.

Вот старушек целый рой,

Все одетые «сестрой»,

Их бы лучше избегать,

Но приходится встречать.

Отнесём к тому же кругу

Позднякова и супругу.

Злые языки плетут

(Может быть, они и врут),

Что характер у него

Дрянь, и больше ничего!

Но, не смея утверждать,

Предпочту пока смолчать.

Вот и все. Пока прощайте!

Но того не забывайте,

Что лишь только что найду,

Тотчас всем и расскажу!

1922^[39]

Георгий Трещенков

«Вблизи от безбрежного моря…»

 
Вблизи от безбрежного моря,
средь гор, чуть покрытых травой,
не зная печали и горя,
живёт Русский корпус Морской.
В далёком и долгом изгнании
сумели свой дух удержать,
имеют одно лишь желанье —
Флот Русский бы вновь воссоздать.
И там же вдали того края,
в одном из портов африканской земли
недвижно, на месте ветшая,
эскадры стоят корабли.
От Царского Русского флота
одни лишь остались тела.
Промчатся года за годами,
очнётся наш Русский народ,
и вспомнит тогда со слезами
про мощный и славный наш Флот.
И сбросив тогда всю дремоту,
построят суда для Эскадры лихой,
а душу даст Русскому Флоту
старинный наш Корпус Морской.
 

Джебель-Кериб

Из песни гардемарин III роты Морского корпуса

 
Хорошо они умели
Песни русские спевать;
Ночью, «лунными нарядами»
Под оливами гулять,
Милых девушек Сфаята
Сердцем воина пленять.
 

Сфаят

Песня кадет Морского корпуса

 
Со славного Петрова
Мы века поведём, —
Впервые флот здоровый
Построен был при нём.
И в башне Сухарёвой
Он школу учредил
Для плаванья морского
Наукам там учил…
Сидели там годами,
Учася ремеслам,
А выйдя штурманами,
Блуждали по морям…
…………………………………
Прислала нам Царица
На Праздник сто гусей,
С тех пор в ряду традиций
Храним обычай сей!
 

[Неизвестный автор]

Сон гардемарина
(После экзамена в Морском корпусе в Петербурге)

 
Господи Боже мой, что за видения,
Ночью мне спать не дают!
Куда не посмотришь, везде уравнения
Стройно, рядами идут!
 
 
Вот показалися корни квадратные,
Множитель тихо бредёт,
Знак положительный, знаки обратные,
Масса всё больше растёт.
 
 
Синусы, секансы шумной ватагою
Лихо в окружность вошли.
Сам многочлен с треугольною шляпою
Там показался вдали.
 
 
Франт-радикал, с величавой осанкою,
Речи с мантиссой ведёт;
Угол двугранный, стоя изнанкою,
Песни про грани поёт.
 
 
Снова картины… Снова видения…
Бал открывает квадрат,
Пляшут планеты, углы, наклонения,
Пляшет котангенсов ряд.
 
 
Вот алидада с буссолью весёлою
В карты садится играть,
Вот и масштабы походкой тяжёлою
Вместе пошли выпивать.
 
 
Бешено мечутся пары влюблённыя
Зала огнями полна…
Функции пляшут совсем упоённыя,
Радость повсюду видна.
 
 
Только поэзия робко скрывается.
Все здесь чужие, нет здесь друзей.
Прозе суровой здесь всё покоряется,
Страшно становится ей.
 
 
Вот почему, притаясь в отдалении,
С грустно поникшей главой,
Шепчется тихо поэзия скромная
С милой своею семьёй.
 
 
С нея все дети ея огорчённыя:
Ода, баллада, романс,
Рифмы, поэмы, элегии томныя,
Тихой идилии станс…
 
 
Господи Боже мой, что за видения,
Позднею ночью встают.
Вот посмотрите!.. Опять уравнения
Грозно навстречу идут.
 

Николай Кнорринг

Рапорт Инспектору Классов Морского Корпуса от преподавателя Морского Корпуса Н.Н. Кнорринга

 
Среди тропической зимы
И северного лета
В одном и том же ходим мы, —
И плоть весьма согрета.
 
 
Чтобы последствий избежать,
Предупредивши драмы
(Нельзя же нагишом гулять:
И в Африке есть дамы!),
 
 
Прошу в цейхгауз приказать,
Сей избежав картины,
Мне на штаны и блузу дать
Побольше парусины.
 

(Подпись)

«Видение офицера»
Музыкальная картина

Берег Бизерты в Африке. На рейде видны силуэты судов эвакуировавшегося Черноморского флота. Вдали слышится вой шакалов. Выходит на сцену русский офицер. Его терзают сомнения. Он говорит:

 
– Как пусто, холодно и мрачно всё вокруг.
Измучены походом небывалым,
Изгнанники заснули мёртвым сном
Под злобный и унывный вой шакала.
Ужели здесь могила русской славы,
Последнее прибежище знамён?
Ужели здесь, Российская Держава,
Последний флот навеки погребён?
Не может быть! Неправда! Это бред?
Ужасный сон! Игра воображенья!
Нельзя забыть восторг былых побед
И гордой радости Гангутского сраженья!
Ладья рыбачья гибнет без следа,
И с корнем ураган уносит прочь деревья,
Для каждаго из нас приходит череда
Исчезнуть навсегда… Меняются кочевья.
Но армия и флот исчезнуть не должны.
На знаменах начертаны заветы
Великаго Петра, орлов Елизаветы,
Екатерининских орлов…
Защитников Москвы, Малахова кургана,
Героев Карса, Плевны, Туркестана,
Всех наших прадедов, и дедов и отцов…
Но кончено. Под мрачный вой шакала
Погибнут все здесь корабли
И сабли отстегнут безславно адмиралы,
И ржавчиной навек покроются штыки…
Позор, позор! Те счастливы, что пали
В безчисленных боях, в последние года
Могилы армии и флота не видали
И не увидят никогда!
А мы, свидетели безславного конца?
Развеет нас судьба по разных странам света
Без роду, племени, без русского лица,
Без чести воинской, без шпаг и эполета…
 

Офицер садится на камень и засыпает. Раздаются звуки «Коль славен». На обломке каменной скалы вырисовывается фигура России. Офицер обращается к ней:

 
– Виденье чудное! Тебя я узнаю.
Такой я знал тебя в дни юности счастливой
В блестящем шлеме и с мечом в руках,
С поднятой головой, с улыбкой горделивой
И с царственной улыбкой на устах.
Россия, наша Мать! Спаси своих детей!
Была в Крыму жестока оборона…
Враг победил, и вот на брег чужой земли
Нас вынесли родные корабли
И мы должны навек свернуть твои знамёна…
 
 
– Встань, офицер! В годину испытаний
Ты Матери своей один не изменил.
Ты всем пожертвовал. Мучений и страданий
Ты чашу полную и страшную испил.
 
 
Детей моих спасти одна лишь может вера,
Дух бодрый пробудит в сердцах.
Так знай же – славный путь героя-офицера
Не будет кончен здесь, на этих берегах.
 
 
Года пройдут… Я разобью оковы,
Враг поразит предателей врагов,
Вернёт мне меч. Под сень знамён я снова
Всех созову своих сынов.
 
 
С заводов Франции, с плантаций Аргентины,
Из Югославии, с болгарских рудников,
Из знойной Сирии и из далёкаго Китая,
Из Марокканских доблестных полков…
 
 
Прославится навек всей эмиграции долина.
Здесь чудо совершит великий дух Петра,
Воспрянет снова рать и в память исполина
Вновь грянет русское победное «ура».
 

Хор поёт «Преображенский марш».

 
Знают турки нас и шведы,
И про нас известен свет
На сраженья, на победы
Нас всегда сам Царь ведёт.
 
 
C нами труд Он разделяет,
Перед нами Он в боях,
Счастьем всяк из нас считает
Умереть в Его глазах.
 
 
Славны были наши деды,
Помнит их и швед, и лях
И парил орёл победы
На Полтавских на полях.
 
 
Знамя он полка пленяет,
Русский штык наш боевой,
Он и нам напоминает,
Как ходили деды в бой.
 
 
Гордо штык четырёхгранный,
Голос чести не замолк,
Так пойдем вперёд мы славно
Грудью первый русский полк.
 
 
Государям по присяге,
Верным полк наш был всегда,
В поле брани не робея
Грудью служит он всегда.
 
 
Преображенцы удалые,
Рады тешить мы царя
И потешные былые
Славны будут век! Ура!
 

Во время марша появляются по очереди тени Петра Великаго, Суворова, Кутузова и адмирала Нахимова. Нахимов обращается к Петру Великому:

 
– Великий Пётр! Шквал страшный Русь развеял,
Разбил созданное в ней гением веков,
И вместо знамени апостола Андрея —
Лишь тряпка красная от крови моряков.
 
 
А в водах Африки, по воле злого рока,
Стоит наш флот… без флага… столько лет…
Стальные рыцари задумались глубоко,
Исполнив дедовский пред Родиной завет.
 

Видение исчезает. Офицер остаётся один. Бьют 8 склянок. Офицер пробуждается, осматривается и говорит:

 
– Нет, всё пройдёт! На гранях океанов
Вновь оживёт Российский славный флот,
От бурь и гроз, от гибельных туманов
Страны родной защита и оплот.
 
 
Да сбудется, да сгинут дни лихие!
Пройдёт и он – девятый страшный вал,
На мостик ввек не гибнувшей России
Опять взойдёт Державный Адмирал!
 

Раскрывается занавес. На сцене на фоне Кремля мостик корабля. На мостике фигуры Петра Великаго, Суворова, Кутузова и Нахимова. На боевой рубке – сияющая Россия. Вся сцена занята караулом и детьми. Подъём Андреевского флага^[40].

Александр Покотилов

«Эскадра спит…»

 
Эскадра спит,
Лишь волны тихо плещут
О борт стальной могучих кораблей.
Луна с небес глядит, лучи в воде трепещут,
И разсыпаются на тысячу огней.
 
 
Белеют сумрачно прикрытыя чехлами
Орудий серыя упругие тела,
Форштевни узкие – с Двухглавыми Орлами;
Свидетели былого реют вымпела.
Эскадра спит…
 
 
Лишь волны тихо плещут
О борт стальной уснувших кораблей,
Луна с небес глядит, а волны тихо шепчут:
Пока спокойно спи, владыка всех морей.
 

1924