Антология
Великий Пушкин
Лебединая верность
Городское озеро – это украшение нашего города и любимое место отдыха горожан. Здесь проводят водные соревнования, гуляют, совершая променад, или просто сидят с удочками на берегу и размышляют: «Не знаю, наловлю ли на жарёху, но кота Ваську уже есть чем порадовать». Сюда приходят мамы и папы с детьми, бабушки и дедушки с внуками, чтобы покормить уток и неугомонных чаек.
Как только выпадает свободный денёк, я тоже прихожу сюда с внуками, Максимом и Александрой: насладиться тишиной зимой, пением птиц – весной, буйством красок – летом, шелестом листвы – осенью.
Сегодня бушевала весна! Внуки кормили уток, чайки с криком ловили кусочки хлеба на лету, не давая им даже упасть в воду. Терпкий аромат цветущих рябин смешивался с запахом клейких листочков тополей и лип.
Вдруг свистящий шум над головой нарушил эту весеннюю «тишину». Все гуляющие как по команде замерли, с восхищением провожая взглядом летящих над головами могучих белых птиц. Это прекрасные лебеди вернулись домой. Облетев озеро, как самолёты, стали планировать на его гладь. Завораживающее зрелище!
– Ура! Кай и Герда прилетели! – запрыгал от радости Максим. – Пошли их кормить!
Заметив нас ещё издали, Кай двинулся к берегу. За ним осторожно плыла Герда.
– Деда! Они узнали нас! Смотри, плывут к нам! – радовался внук.
Лебеди, переваливаясь, вышли на берег. Такие грациозные в воде, они неуклюже передвигаются по суше.
Осторожно поднося к клюву корм, внуки кормили птиц.
– Всё! – внук развёл руками. – Больше ничего нет.
Лебеди пошли к воде. А мы отправились домой.
– Дедушка, а почему лебеди тебя не боятся? Они тебя узнали? – спросила Александра.
– У них очень хорошая память. Если на них однажды замахнуться, то они больше никогда не подплывут к этому человеку. Кстати, живут они, как и люди, до ста лет, и лебёдушку выбирают на всю жизнь.
– Они друг друга в лицо запоминают? Но ведь все лебеди одинаковы! – удивилась внучка.
– Это нам кажется, что они все одинаковые. А вот молодые лебеди-женихи, выбрав себе невесту-лебёдушку, к другой уже никогда не подплывут. Молодая невеста-лебедь плавает под защитой своего папы. Отец оберегает свою дочь и женихам не даёт близко подплывать к ней. Шипит, вытягивает шею и, подняв парусами крылья, демонстрирует своё превосходство и силу. Настоящий влюблённый лебедь сутками кружит вокруг своей избранницы, красиво распустив крылья. Убедившись, что чувства молодого лебедя сильны, отец-лебедь позволяет жениху приблизиться к невесте и погладить своим клювом её тонкую белоснежную шею. Теперь они всегда будут вместе и вскоре улетят на другое озеро, где будут растить своих деток. То озеро станет для них домом, сюда они уже никогда не прилетят.
– Деда, а ведь люди как птицы. Мы тоже возвращаемся в родные края после отпуска.
Я посмотрел на внука, улыбнулся:
– Правильно, Максим, родина у человека одна, так же, как и родители.
– Бабушка и дедушка тоже! – добавил внук.
Погладил маленького смышлёныша по русым кудряшкам и указал на весёлую свадебную компанию, идущую к смотровой площадке на берегу озера. Все отдыхающие смотрели, как жених и невеста под звуки музыки стали кружиться в вальсе. Он в белом костюме, она в белоснежном платье, раздуваемом налетевшим ветром, напоминали влюблённую пару лебедей, плавающих на озере. Я засмотрелся.
– Дедушка, – дёрнула меня за рукав внучка. – Они теперь, как лебеди, будут жить до ста лет?
– До ста лет дожить – это здорово! А вот одной воспитать детей и до конца жизни сохранить верность погибшему на войне любимому могут только люди, наделённые лебединой верностью.
– Дедушка, а ты знаешь таких людей? Расскажи! – попросила Александра.
– Ребята, пошли домой, там, наверное, бабушка заждалась нас к обеду. А по дороге я вам расскажу про самую что ни на есть лебединую верность. Вы помните фотографию, что висит у нас над камином?
– Да, – откликнулись внуки. – Там прадедушка Илья и прабабушка Саша.
– Это они вашей маме прабабушка и прадедушка, а вам прапрабабушка и прапрадедушка. Молодцы, что знаете и помните! Вот про неё я и расскажу вам…
У Александры Григорьевны было уже пятеро детей, когда по радио сообщили, что на нашу страну напал враг. Её муж, Илья Никитович, был офицером-танкистом и убыл на фронт. Письма от него приходили регулярно. И вот пришло письмо из-под Сталинграда, теперь это город Волгоград. Илья писал: «Идём в бой. Или грудь в крестах, или голова в кустах. Береги детей: Володьку, Кимку, Тамарку, Клавку и Нину; и меня не забывай». Больше писем не было. А в марте 1943 года почтальон принёс похоронку, где сообщалось, что Головачёв Илья Никитович в бою за Социалистическую Родину был ранен, умер от ран в госпитале 3 декабря 1942 года. Похоронен в братской могиле восточнее хутора Платоновка Сталинградской области.
Росли дети. Бабушка Саша всегда жила так, как будто её невидимый муж рядом и помогает ей. Соседи завидовали, а она, уставшая от работ на колхозных полях, по ночам перешивала для дочек платья, удлиняла брюки сыновьям, плакала. Ей неоднократно предлагали выйти замуж (было-то Александре всего тридцать пять лет, когда кончилась война), но получали отказ. «Нет, Ильюшка в моём сердце», – слышали от неё воздыхатели.
Шли годы. Вот уже и внуки подросли. Старшая внучка, ваша бабушка Таня, выучилась на учительницу, вышла замуж тоже за военного, то есть за меня. В первый наш отпуск мы решили съездить туда, где решалась судьба нашей страны, где сражался дед Илья.
Приехали в город Волгоград вечером. Сразу же пошли на набережную полюбоваться великой русской рекой Волгой. Красота! Пароходы курсируют по реке, уходят в даль, превращаясь в маленьких светлячков, и гудят, приветствуя друг друга. Величественная скульптура «Родина-Мать зовёт!», установленная на вершине Мамаева кургана, будто летит в облаках над городом, напоминая нам: «Здесь был остановлен самый жестокий враг человечества – фашизм. Люди, помните это. Забывший прошлое будет уничтожен ещё более коварным врагом». Мы побывали в музее города. Но главная цель нашей поездки – могила деда Ильи.
В извещении было указано: братская могила восточнее хутора Платоновка. Утром мы были уже там. Представьте себе: жаворонки поют, степь, белый обелиск; два свежеокрашенных орудия по краям смотрят стволами вверх, как будто говоря: «Только суньтесь!»; оградка, несколько скамеек и… школьники с учительницей. Ребята подметали центральную площадку, высаживали цветы, бережно вынимая их из ящиков с рассадой, поливали уже посаженные, тихо переговаривались.
Конечно, на нас сразу же обратили внимание. Мы поздоровались, положили цветы к обелиску, нашли фамилию деда.
– Вы чьи? – спросила учительница, немолодая, в очках, сквозь стёкла которых на нас смотрели добрые, немного грустные глаза.
Ребятишки подошли к нам.
– Я внучка Головачёва Ильи Никитовича… – ответила ваша бабушка Таня. И показала фотографию.
– Знала этого лейтенанта. Похож! А это жена? Красивая пара! – учительница улыбнулась. Грустные глаза сразу преобразились.
– Вы знаете, как он погиб?
– Нет. Видела его ещё живым, 17 июля 1942 года. Александра Ивановна Патрушева, учительница местной школы, – представилась она.
– Бывают же совпадения! Бабушку тоже зовут Александрой, Головачёва Александра Григорьевна. Меня зовут Татьяна, а мужа – Сергей. Александра Ивановна, может, расскажете нам о дедушке? – Ребята тоже вопрошающими взглядами смотрели на учительницу.
Мы присели на скамейку. Школьники расположились вокруг нас на траве.
– Конечно, расскажу. Позвольте, – учительница взяла фотографию. – И через сто лет узнала бы это лицо, хоть и было оно обожжено и в копоти. Именно благодаря таким людям я и многие другие остались живы на этой прекрасной земле… – Задумалась, сняла очки, казалось, что перед ней не фотография, а волшебное зеркало, в котором увидела те страшные события войны.
Все молчали, боялись что-то спугнуть.
– Сразу после объявления войны отец и братья ушли на фронт. Я перед войной окончила учительский институт и вернулась работать в родное село. Это был мой первый учебный год. Экзамены в школе закончились. Мы с мамой возились в огороде. Наш дом стоял на углу. Окнами он выходил на центральную улицу, а огород граничил с переулком, который вёл к небольшому парку. Там были летний кинотеатр и деревянная танцплощадка – излюбленное место отдыха. А чуть дальше – озеро. На озере стоял шум, детвора плескалась. Вдруг наступила тишина. Я подняла голову, не понимая, что случилось…
Раздался дребезжащий гул, зазвенели стёкла. Выбежала на дорогу и обомлела. Несколько танков и бронемашин с крестами двигались, поднимая столбы пыли и сажи. За ними – автоматчики и мотоциклисты. Немцы… В страхе вернулась в хату. Задёрнула занавески на окнах, а мама неустанно крестилась и читала молитвы. Звон разбитого стекла, обезумевшие крики женщин, детей и трескотня автоматных очередей нарастали с каждой минутой. Меня трясло. Казалось, что мир рушится и больше никогда ничего хорошего не будет, а может, и самой жизни не будет.
Сильный удар сапога чуть не сорвал дверь с петель. Вошёл толстый автоматчик с улыбающимся лицом. За ним ввалились ещё два немца. Они кинулись обшаривать дом, разбрасывая все вещи. Свиные маленькие глазки первого рыскали по хате. Вдруг его взгляд остановился. Он двинулся ко мне. Я вскочила, схватила лежащий на столе нож, спиной упёрлась к стене.
– Штеен! – Фашист наставил на меня автомат, передёрнул затвор.
Мама бросилась к нему в ноги, чуть не сбив его, и зарыдала, умоляя не трогать меня. Немец что-то крикнул, солдаты грубо схватили нас и вытащили из хаты. Сплошной вой обезумевших людей слышался кругом. Несколько домов уже горели. В задымлённых сараях мычали испуганные коровы, визжали поросята, кудахтали куры, блеяли козы… Хаос… Безумие… Наш пёс рвался с цепи, кидаясь на непрошеных гостей. Но тут же был пристрелен автоматной очередью толстого немца. Он, ухмыляясь, смотрел то на меня, то на собаку, мучающуюся в предсмертных судорогах.
И тут произошло чудо! Стоявший в парке немецкий танк вздрогнул и охватился столбом пламени. Немцы, побросав награбленное, выбежали на дорогу и начали беспорядочно стрелять. Мы с мамой, не сговариваясь, бросились в сарай и заперлись там. Стрельба усиливалась, было слышно, как осколки и пули вонзаются в брёвна сарая. Сидеть и ждать было тяжело.
– Мама, я поднимусь на чердак. А оттуда в батькову голубятню. Посмотрю, что там.
– Ой, доченька, только не высовывайся. А может, здесь со мной схоронишься?..
Не слушая маминых уговоров, я пробралась в голубятню. Голубей не было: они, испугавшись дыма, кружили в небе. Оглядела округу и поняла, что на немцев напали три советских танка и пехотинцы. Один наш танк стоял в начале улицы. Вокруг него суетились танкисты, что-то ремонтируя. Два других танка с пехотой ворвались в парк. Пара танков противника уже горели, а наши утюжили скамейки танцплощадки и летнего кинотеатра, где аккуратными стопками были разложены немецкое обмундирование и автоматы. Сами же фашисты, раздевшись, резвились в озере, смывая пыль и грязь. Появление «тридцатьчетвёрок» для гитлеровцев было полной неожиданностью. Пехота с криком «ура!» кинулась на немцев с таким ожесточением, что они, обезумев от вида русских штыков, визжали, заглушая рёв моторов. Бой набирал силу.
Сверху я видела, как на центральной улице немцы влезли в бронемашины и двинулись в район парка. За ними, выпустив столб искрящейся гари, двинулся немецкий танк. Я схватилась за сердце, посмотрела в парк: «Где наши?»
В парке, прячась за опрокинутым памятником Ленину, отстреливалась ещё небольшая группа немцев. Наш танк заходил им в тыл, объезжая лежащий памятник. Даже в суматохе боя механик-водитель не посмел смять гусеницами образ вождя. Пехотинцы тоже не стреляли, чтобы не повредить памятник, который лежал на руинах пьедестала.
Пока в рукопашной схватке красноармейцы добивали врага, к парковому перекрёстку подкатили немецкие бронемашины. Наши танкисты их заметили, и ближайший к ним танк, взревев двигателем, рванулся на немцев, стреляя из орудия и пулемётов. Один бронетранспортёр загорелся. Из него выскочили фашисты и были тут же скошены пулемётным огнём. Второй выстрел разнёс вторую бронемашину. Третья машина продолжала поливать нашу пехоту свинцом. Набирая скорость, «тридцатьчетвёрка» ударила бронемашину и, наползая, стала сминать её, как консервную банку. Из-за дома показалось дуло, а через секунду выполз весь танк, раскрашенный большими чёрно-белыми крестами. Он буквально в упор выстрелил, но наш танк не загорелся, а только обмяк, выпустив клуб грязно-синего дыма, и заглох. От второго попадания он вспыхнул и застыл, как на пьедестале. Пламя огненным шаром охватило две машины: наш танк и немецкий бронетранспортёр. Смерть примирила два враждующих экипажа… По моему лицу текли слёзы, утирала их, а они текли и текли.
Наш второй танк выехал из парка и остановился недалеко от нашей хаты. Его ствол задвигался, готовясь к выстрелу, но немец выстрелил первым. И… промахнулся! Снаряд разорвался рядом. В доме со звоном вылетели рамы. Выстрел… и у немецкого танка медленно сползла гусеница. Дуэль продолжалась. От волнения я плакала и шептала: «Миленькие, попадите». Два выстрела прозвучали одновременно. У немецкого танка свернуло башню, из дыма стали подниматься языки пламени. Танк горел.
Наш же танк не горел, но чёрный дым вокруг него становился всё гуще. Подбежали пехотинцы, вещмешками стали помогать танкистам сбивать чёрные клубы. Вскоре дым стал белый, а потом и прекратился.
Наступила тишина. Страшная, пугающая. Я кубарем скатилась с голубятни.
– Ты куда, Шура? – спросила мама.
– Может, помочь надо!
Выбежав из сарая, на секунду оглянулась. Мама стояла, закрыв ладонью рот, вся голова её была седая. Обезумевшие глаза смотрели на меня умоляюще.
– Мама, танк горит, может, им помощь нужна!
Радость, что увижу своих, гнала меня вперёд. У танка перевела дух.
– Помощь нужна? – обратилась к танкисту.
Увидела обожжённое, измазанное копотью, улыбающееся лицо нашего спасителя. Он сидел на обочине, рукав был в крови.
– Будем жить! Не сильно тут мы вас напугали? Командир танкового взвода лейтенант Головачёв, – представился танкист.
Я помогла перевязать рану. Со всех сторон бежали люди. Плакали, благодарили.
– Не плакать! Нет такой силы, которая победит русский дух!
– Товарищ лейтенант, вас комбат вызывает! – доложил радист.
– Тащи сюда переносную радиостанцию. Я доложу. – Лейтенант потерял много крови, даже встать не мог.
– Заслон, Заслон! Что у вас происходит? Почему долго не докладываете? Как обстановка?
– Волга три, я Заслон! Враг остановлен на указанном рубеже. Уничтожено два танка, три бронемашины, живой силы противника – до роты. Наши потери – один танк, экипаж сержанта Дайнеко; из приданного десанта – четверо раненых, один тяжело, убитых нет. Население эвакуируется в направлении Сталинграда. Командир передового отряда лейтенант Головачёв…
Вот таким я запомнила вашего деда. Мы всем хутором эвакуировались за Волгу. Домой вернулась только в конце 1943 года. А в 1944 году, работая с архивами госпиталя, я случайно узнала, что танк лейтенанта Головачёва горел, весь экипаж героически погиб в декабре 1942-го. С 1944 года мы с ребятами и ухаживаем за этой братской могилой… А вы не дадите нам фотографию? Мы её в школьном музее выставим!
– Спасибо вам за память, за рассказ. Конечно, подарим в ваш музей, даже уже приготовили, перефотографировали с подлинника. – Мы протянули фотографию.
Ребята обступили учительницу, рассматривая фото.
– Пойдёмте, покажем наш хутор! – предложила Александра Ивановна.
С каким-то непонятным трепетом шли мы по тем местам, где вёл свой бой наш дед. Хутор разросся, отстроился, стал называться селом. Асфальтированные дороги, каменные дома, большой клуб в центре парка. На озере резвилась детвора…
По приезде домой мы всё рассказали бабушке Саше, показали фотографии, которые сделали у обелиска и в школьном музее. Она утирала платочком слёзы и улыбалась, слушая нас. Потом достала последнее письмо мужа, похоронку и положила туда же фотографию обелиска, где на белом фоне золотыми буквами было написано: «Головачёв Илья Никитович». Мы вышли из бабушкиной комнаты, не мешая ей разговаривать с тем, кого любила и любит.
Рано утром мы проснулись от приятного запаха, идущего из кухни. Заглянули. У плиты со сковородкой в руке стояла наша бабуля.
– Проснулись?.. Давайте-ка за стол. Блины стынут.
– Тоненькие, с хрустящим ободочком по краю! Бабуля, только ты такие вкусные печёшь!
– Вот и Ильюшка их любил. Сегодня приснился мне, просил блинчиков напечь на завтрак. А на обед борща просил. Так что обедать борщом будем!
Раньше, когда мы слышали от бабушки эти слова, то не принимали их всерьёз. А после поездки в Волгоград всё как-то изменилось и стало как будто реальным.
До конца своих дней она помнила и нам не давала забывать деда Илью. Вы будете удивлены, но это факт. Она умерла ровно через пятьдесят лет после гибели своего мужа, в декабре 1992 года. Совпадение это или какая-то мистическая загадка?! За неделю до смерти она ходила какая-то счастливая.
– Всё, дорогие мои! – говорила она нам то ли в шутку, то ли всерьёз. – Детей вырастила, правнуков понянчила, пора мне в дальнюю дорогу собираться, муж меня заждался, уж пятьдесят лет ждёт.
Впереди показался наш дом. Внуки всё это время шли молча, слушали меня. Я посмотрел на них. Лица серьёзные. Поняли или нет мой рассказ? Внук поднял на меня свои глазки:
– Деда, от твоих рассказов о блинчиках мне кушать захотелось.
– И мне тоже, – поддержала брата внучка.
Мы взбежали по лестнице и остановились у двери. Разом потянули воздух и переглянулись: ароматный запах блинов ударил в нос.
– Деда, подними меня, пожалуйста, до кнопки. Я хочу сам позвонить.
Дверь открыла бабушка Таня. Она была в переднике, а в руках держала полотенце.
– А! А! А! Я знаю, что у нас сегодня за вкусняшка! – закричал внук.
– И что же, Максимка?
– Тоненькие блинчики с хрустящими ободочками, которые пекла прапрабабушка Саша и которые очень любил прапрадедушка Илья! – выпалил внук.
Жена посмотрела на меня, я развёл руками. Растут потихоньку внуки.
– Ну, коль вы всё уже знаете, мойте руки и за стол. Блины стынут!
– Бабушка, бабушка! Пошли завтра с нами на озеро кормить Кая и Герду. Ты знаешь, бабуля, у них, как и у людей, самая-самая верная лебединая любовь, – шепнула на ухо внучка.
Елена Гурьева
Родилась в 1967 году в Приморском районе Архангельской области (РФ). Окончила в Архангельский медицинский институт (1990). Работает врачом-стоматологом в родном городе Архангельске. Имеет двух взрослых сыновей.
В 48 лет начала писать стихи. Ранее публикаций не было. Создаёт поэтические произведения для себя, для друзей – о себе, о своих чувствах, мироощущении.
Церковь
На погосте стоит церковь,
Все закрыто,
Службы нет.
Нам бы к Господу пробиться
Через снег,
На колени опуститься,
Постоять.
И грехи свои былые
Промотать.
В голове, как на кассете,
Раскрутить,
И у Господа просить
Отпустить
Те грехи и прегрешения в былом,
Чтобы в нынешнем моменте,
О простом,
Бог избавил нас немедля,
Без преград,
Чтобы жили мы все лучше
Во сто крат.
Чтобы людям помогали
Чем могли,
Чтобы меньше мы грешили
Вне Любви…
Молитва
Напои меня, Господи,
Водою святою.
Иссуши мои слезы
Своим рукавом.
Поддержи меня крепко
Сейчас над водою,
Чтобы мне не упасть,
А быть рядом, с тобою.
Напои меня Верой,
Любовью и Милостью.
Боль, тоску
Убери из души.
Напои мою душу
Невидимым светом,
Чтоб себя сохранить
У обрыва реки.
Будь со мною,
Руками меня защищая,
Направляя туда,
Куда нужно тебе.
Будь со мною, Господь,
Ведь от жизни до рая
Моя сущность и плоть
Принадлежат только Тебе.
К прощеному воскресенью
Ты меня прости, Господь,
Что все грехи внутри ношу,
И за дерзость, и за наглость,
И за глупость,
За мышление туннельное в бреду.
Ты меня прости,
Что редко причащаюсь,
Реже на коленях я стою,
Ты меня прости, Господь,
Я каюсь,
Но безгрешной жить я не могу.
Вы меня простите, люди,
За обиды,
За невольность мыслей и дел,
И я вас прощаю,
Это точно.
Бог на это сил еще дает…
* * *
Иллюзий нет, мечтаний тоже,
Как Бог дает, так и дает.
Я положусь сейчас на Бога,
Нет, он меня не подведет.
Я буду слышать его мысли,
Направления.
Я буду всматриваться в каждый его шаг,
Делиться начинающим смятением
И радоваться складывающемуся в такт.
Что может быть прекраснее, скажите?
А может, логика права?
Я сомневаюсь, очень сомневаюсь.
Рулила много, ошибалась.
Блуждала, путаясь, скрипя.
Так нужно ли еще раз ошибиться,
Чтоб кожу пламенем обжечь?
Нет.
К Богу лучше обратиться,
Он поведет, не даст сгореть.
Он мне ладоши чашей сложит,
Чтоб только жажду утолить,
И солнце надо мной закроет,
Чтоб всю меня не опалить.
Он мне шепнет: «Иди смелее,
И верь, твоя звезда горит.
Любовь уже дорожку греет
И радость в дом уже спешит…»
Я славлю Бога —
Это сила.
Возможно это только в нем.
Через него и от него.
Я с ним Едина….
* * *
Внутри себя мне, Боже, не хватает
Твоих объятий, нежности, тепла.
Внутри себя мне, Боже, не хватает
Чего-то большего,
Чего не знаю я.
Прошу тебя, о Боже,
Позаботься,
Побудь со мною,
Нежно мне шепча,
Как любишь ты меня,
Не покидаешь,
И не покинешь никогда…