Антон Павлович Лосевский
Книга для никого
Вирус, градус, уксус
Иногда игнорировать происходящее за окном, причем практически за каждым окном каждого дома, становится физически невозможно, что невольно вынуждает вникать и вовлекаться.
Как и надлежит двадцатым годам – у нас тут снова разыгралась вирусная история, с элементами театра теней и конспирологии. В 18-м столетии бушевала чума бубонная, в 19-м холера, в 20-м еще памятная «испанка», и вот – дождались – новинка! И сколько бы книг-предостережений, фильмов-катастроф к настоящему времени не было выпущено – опять это стало полнейшей неожиданностью, ломающей привычные графики, форматы и фарватеры. Уж полтора года как барахтаемся и, так и не выгребли до твердой почвы, которая, кстати, совсем не казалась таковой, пока находилась под ногами постоянно.
Доказательство аксиомы, что напуганными, запутанными противоречивыми рекомендациями и директивами персоналиями управлять куда сподручнее, нежели свободными художниками, вольными ремесленниками, да и попросту гражданами, наделенными правами и неповторимой индивидуальностью. Вот потому многое так, как оно есть, Вера.
Самое удивительное, что несмотря на относительную информационную открытость мира, технологии мгновенной передачи данных и всякое такое, до сих пор не стихают споры: а существует ли вирус вообще? И если да, то подстроенный ли он хитроглазыми китайцами, сговорившимися фармацевтами, тайным мировым правительством или же является только постыдной лабораторной утечкой? Однако факт остается фактом: люди умирают там и сям, больничные койки исправно полнятся, встают и уходят с них далеко не все и не всегда далеко, а жизнь меж тем продолжается, пускай и с омраченным фоном и изрядно урезанным функционалом. А впрочем, куда же без пира во время чумы? Богатеи по славной традиции наращивают щеки и капиталы, в смысле становятся богаче, тогда как бедные чумазее, отчаяннее и должнее. Кризис – время возможностей! как говорится… Хотя обычно умалчивается, что для широких масс в основном-то это возможности погрузиться еще ниже.
Вот и код. Предвестник поголовной оцифровки населения. Давно описанная мыслителями прошлого перспективка чипирования и присвоения персонального номера каждому субъекту обретает проступающие черты. Разумеется, хорошим и добропорядочным опасаться нечего, и реестр таких хороших, должно быть, кем-то уже тщательно разрабатывается… ну а пока… Да проживем мы без этих музеев, киносеансов, парикмахерских и, ладно, торговых центров – ларек за углом завсегда закроет первичную потребность, а продажность и авось и вовсе послужат неожиданным спасением! – вещают и утешаются сопротивленцы. Но, позвольте, уважаемые: есть же коллективный иммунитет, здравый смысл и железная логика, фундаментальные правила общежития в социуме – бегом на укол! Бескомпромиссно оппонируют сторонники вакцинации из противоположного лагеря.
Нынче даже рядовой рейсовый троллейбус, который, в зависимости от точки зрения, наполовину полон или наполовину пуст, с легкостью небывалой превращается в дискуссионный клуб. Снисходительное неодобрение масочников антимасочниками – напялили свои «намордники»! против презрительного отношения к разносчикам хвори с обратной стороны. Немые укоры, борьба взглядов местами перерастает в натуральную перебранку и потасовку, к вящей радости ходячих видеорегистраторов – удача очевидца, готовый контент, сулящий просмотры и много сердечек!
Вопросы, как водится, преобладают над ответами. Самый главный и по-прежнему открытый: когда эта чертовщина наконец закончится и новые штаммы иссякнут? Классические: что делать, кто виноват, кому это выгодно? И изредка более развернутые: а не используется ли инфекция заинтересованными лицами, дабы поделить людей на разрозненные секты и кланы, с рейтингами благонадежности и разными степенями доступа к сведениям и благам, чтобы полностью сосредоточить фокус на одной из многих причин затянувшихся неуспехов?
Правда, у большинства матросов особых вопросов и не возникает, а восприятие досадных неудобств универсально. И без того же целая вязанка повседневных забот никуда не делась: ребетенка в садик пристроить, договориться с кем надо; просрочки рассрочек погасить, изнурительные поиски халтур по вечерам, чтобы временно перебиться и продержаться до прекрасного далека. И тут еще какой-то очередной вылез геморрой, понимаешь – неприятно, чего уж, а понемногу привыкаешь… Словно реальность не по сезону простыла и закашлялась, но мало-помалу неизбежно откатится к прежним настройкам, выдохнем! И хотя смертность в отчетностях и первых строчках новостей неуклонно растет, все же вожаки заверяют, что ситуация развивается по плану и все под контролем, так что небось пронесет… Тут хочется подметить, что ментальная легкомысленность, непритязательность в быту, низкие требования к себе, даже к банальной гигиене, и тянутся многими дальними следствиями, формируя ту действительность, что утверждается в качестве настоящего и устоявшейся нормы.
С другой стороны баррикад граждане вроде бы как социально-ответственные и активные: вот как все привьемся – тогда и наладится, преодолеется! и вообще пора бы уже насильно привить всех несогласных, довольно церемониться с этими папуасами и паразитами! Одновременно с этим день за днем, год за годом сдавая позиции во всех прочих гражданских проявлениях: всякий раз выбирая на выборах прохиндеев и признавая их, принимая за должное жадный рост тарифов на все при сокращении расходов на инфраструктуру, образование и здравоохранение, закрывая глаза на закрытие библиотек, независимых редакций и открытие взамен им шумных шалманов и притонов – как тут вдруг, когда собственная шкура оказалась под угрозой не умозрительной и долгосрочной, а непосредственной, спохватились и вспомнили, что существует еще некое общество, принципы сосуществования в нем, солидарность и взаимная ответственность сторон, столь полезная для выживания в переменчивом мироздании.
И все это вместо того, чтобы своевременно усвоить, что повсеместное кумовство и воровство по вертикали, отрицательная селекция и мотивация, нелегальная миграция и замещение коренного населения периферийными пришельцами, в конце концов, привести к развитию и благоденствию просто не может, потому что не может никак, нигде и никогда. Равно как наркомания или обжорство всем подряд нисколько не способствует укреплению организма, хотя до поры и создает ощущение кайфа и превосходства над глупцами, что лишают себя быстрого удовольствия и не умеют жить моментом. А ведь следовало лишь вовремя понять и предотвратить – хоть силой инстинкта самосохранения, хоть хоровым призывом Деда Мороза – любым доступным способом. Теперь же, когда битва со злом выглядит почти проигранной, расплачиваться за безразличие и страх придется отнюдь не только деньгами, но и последним здоровьем.
Как-то так вот потихоньку, при всей кажущейся внешней стабильности, отсутствии явных ужасов вроде блокады или зомби-апокалипсиса, современность в тяжелых родах перерождается в нечто иное, смутно знакомое по антиутопиям. Возможно, выкарабкаемся и из данного морока, – хотя, похоже, уже другими, – и пока остается готовиться и гадать, в какой именно дивный новый мир.
14 ноября 2021
Новый Юрий
Белой вороной, чужим на празднике жизни чувствовал себя юный Юрий тем особенным вечером, открывавшим новогоднюю ночь, даже новый век. Больше того: мир вступал в следующее тысячелетие. Очевидно, отнюдь не каждому человеческому существу случается пересекать тысячелетние рубежи, Юре же оно давалось с легкостью, по факту рождения почти на финишном флажке: так что заходил с комфортом, шестнадцатилетним, в полном здравии и трезвой памяти, уже и с кое-какими правами и паспортом гражданина. И вот, вместо ликования, осознания уникальности момента лишь скука, вместо подъема радости пульсирующее раздражение. Все потому, что родители не придумали ничего поумнее, как потащиться к малознакомым знакомым в шумный городской квартал, сорвав куда более увлекательные планы. А в этих самых гостях не оказалось ни единого сверстника: все совсем сорокалетние или еще хуже. Даже самой молодой, чьей-то бедной родственнице, стукнуло уже годиков 25, а то и 27, ну и о чем вести беседу с такой древнегреческой барышней?
Да и в принципе, если присмотреться, какие же несерьезные они все-таки эти взрослые – чавкающие, чихающие, чешущиеся, поддатые – разве так подобает попадать в светлое будущее зрелому цивилизованному человеку? Как ни взгляни: волшебство отдает мошенничеством, а елка, чуть потряси, оказывается палкой.
Дядя Филимон, хозяин жилища и отцовский однокашник, виновато завозился с видеомагнитофоном, заразившись идеей запустить новый, годный фильм, однако в кассете зажевало пленку, картинка рябила, дробилась, не пошла, а посему пришлось отступить и включить базовую программу телепередач. И там, ожидаемо, сплошная пошлость и серость радуги – звезды эстрады в карнавальных перьях и броских макияжах, народные и антинародные артисты, сменяя друг друга, пели и плясали, то есть увеселяли и создавали настроение, добиваясь прямо противоположного впечатления в мятежной подростковой душе.
Тупо и подолгу пялился в экран Юра, не слишком вникая в содержание сценок и пропуская мимо ушей досужие разговоры старших про инфляции и инвестиции, заначки, закваски и запеканки, думая все больше о насущном: как бы поскорее возвратиться к друзьям, вот уж с кем никогда не соскучишься! как предстоит порадоваться последним большим школьным летним каникулам, а там… решающие, определяющие экзамены. И впереди целая загадка судьбы, получение специальности, обретение себя и диплома, всякие полезные находки и знакомства, может даже закрутится какая занятная любовь… Интересно же, как это все произойдет, а?
Волнительные помыслы о грядущем ненадолго прервали проводы старого года, а затем уж подоспел и сам новый, под бой курантов и музыку разливающегося шампанского и звона бокалов, как и заведено устоями. Бледненько обратился к народонаселению свежеизбранный президент, после чего застолье завертелось вновь, без внятного сюжета и выдумки, зато с уймой дурацких ситуаций и импровизированных хохмочек.
Батя, подметив томление и неловкость сына, плеснул коньяку: не все же соки и воды гонять. Тетя Ася, сидевшая по правую руку, заботливо подкладывала салат за салатом. «Прям на убой кормят» – с горечью выдохнул и поморщился Юра. Да и в принципе, если вдуматься в обряды, что за дикарская привычка уедаться и упиваться до отвала? Не разумнее ли раз в месяц устраивать опрятный и размеренный ужин, нежели в последний/первый день пытаться сожрать и вылакать вообще все? Может ли год быть новым, если из раза в раз делать все одинаково по-старому? Сулит ли это реальные перемены, являясь только заявлениями о намерениях стать лучше, качественнее, обновленнее? 2001, однако космической одиссеи и не видать. 2001 – это если посчитать от Рождества Христова, но многие ли из присутствующих руководствуются его учениями и вдохновляются всепрощением? Ой ли. Так что празднуем?
Да, Юрий был непростой, вдумчивый и вопрошающий юноша. А впрочем, бывают ли простые? Время чувственного познания мира, незамутненного взгляда еще не прошло, а независимость и самостоятельность пока не настала. И кому здесь адресовать вопросы? Разве что вечности, причем в своем же проявлении, ну не взрослым ведь! у них-то ответов, ясно-понятно, нет и быть не может: они давно уже вылупились, оперились и вылетели из гнезда, восприняв однажды мироустройство по-своему и далее, как правило, не прилагая особых усилий к познанию и расширению.
Меж тем этажами и выше, и ниже стоял беспрерывный гомон, топот и гогот, возгласы внутри смежных квартир звучали соревнованием кто кого переорет; посвист и грохот петард и фейерверков заставляли вздрагивать окна и взрываться лаем фокстерьера Чарли. Казалось, свершилась сокрушительная победа прекрасного грядущего над надоевшим минувшим, что теперь уж все невзгоды отступят если не навсегда, то очень надолго, останутся в прошлом постылым воспоминанием. Так что есть, есть, что попраздновать! Должно быть, это и шампанское внутри Юры начало оказывать примиряющее с действительностью влияние, а может…
А может быть что угодно: в самый разгар торжества, часа в два, внезапно вдруг отрубился свет, праздник погас, весь квартал под недоуменные восклицания погрузился во тьму. Посуетились возле окон, высыпали на улицу в поисках просвета, но определенности не прибавилось. Только назавтра выяснилось, что где-то напрочь оборвало кабель линии электропередач, а ремонтные работы в условиях мороза затянулись неприлично. К трем ночи стали остывать и батареи, пришлось хватать такси и отправляться домой, в свой природный пригород, но и там, разумеется, народные гуляния и шатания не смолкали до позднего утра. Еще пару дней к ряду повсюду потрескивало, перемигивалось и похмелялось, а потом понемногу улеглось, угомонилось, вошло в обычное русло, подчиняясь календарю и режиму.
А еще через год родители развелись: вырос сын, как-то незачем стало притворяться дальше, разошлись пути-дорожки, бывает и такое, и не такое, чего там. Неожиданностью и шоком для Юры это не стало, скорее даже принесло странное облегчение. Давно уж чуял он неладное и фальшь, несоответствие говоримого к делаемому, видя и отцовское непостоянство, и материнскую грусть, ощущая и собственную обременительность, предчувствуя маловероятность личного счастья и ограниченность возможностей и перспектив. А как иначе, когда во всем и всюду так нескладно и несуразно?
И затем уж ступень за ступенью, спускаясь по винтовой лестнице к выходу, прирастая весом и возрастом, вживаясь в ожидания будущего и встраиваясь в систему навязчивых ценностей, Юрий и сам сделался примерно таким же, кого совершенно не понимал в те далекие дни, на исходе родного миллениума.
19 декабря 2021
Камни воды
Кстати, батя тот еще затейник и фантазер, какие редко нарождаются в наших широтах. Свидетельств тому немало, как злые языки, коих всегда хватало, лишь пальцем крутили у виска и сладостно предвкушали фиаско: ничего-то не выйдет, это решительно невозможно! быть пусту… пророчили-с. Ан нет: кое-что вышло, местами даже сверх задуманного, вразрез и вопреки. И главным проектом, делом жизни родителя, очевидно, стал я. К слову, иные по наивности своей полагают, что и назван я в честь отца, какое милое заблуждение: все-таки в честь апостола одного, не из последних. И хотя святости не достиг, зато постиг в избытке внушительных людских драм, подвигов, подлостей и прочих показательных проявлений.
Буквально с зачатия уготована мне была доля завидная, перворазрядная, и, прямо скажем, оправдать ожидания, с известными оговорками, удалось. Теперь уж, когда обо мне написаны тысячи книг, статей и стихов, а слава разлетелась далеко за пределы границ, сомнениям по определению не должно бы оставаться ни шанса, ни места. И вместе с тем удовлетворенности судьбой в полной мере не было и нету. Явно ведь не все устроилось так, как планировалось на схемах и сияло в самых смелых мечтах: могло же, могло бы быть куда гармоничнее, удачнее и счастливее.
Что с одной стороны странно, а с другой вполне объяснимо: обыкновенно меня чрезмерно превозносят и восхваляют или, напротив, принижают и бранят на чем свет стоит. Должно быть, причиной тому непохожесть на сородичей и побратимов: то есть вроде как бы и свой, а в то же время какой-то чужой и нездешний, отстраненный и надменный, возомнивший себя превосходительством среди середнячков и заурядностей – кому же это понравится? А вот простую, трезвую, взвешенную оценку отнюдь нечасто услышишь, примерно где-то между «иногда» и «никогда». Немудрено, ибо оценка – следствие мыслительного усилия и напряжения чувств, а откуда им взяться в эпоху клише и штампов?
Возможно потому и вырос я столь разномастным, едва ли таким, каким видел отец, сделавшись господином хмурым, нервным, строгим, щеголевато-неухоженным, совсем не как та неугомонная боярыня из средней полосы, которую отчего-то постоянно мне ставят в пример и выдают за эталон. И пускай у меня давно отобран титул, столовое серебро и прочие предметы роскоши благополучно промотаны и профуканы, а блеск столичности прилично поугас, все же многим по-прежнему кажусь я притягательным и мистическим: гостей, что добавляют нотки заезжих интонаций, наречий и противоречий, посещает довольно. Их, странников, желающих осмотреть зодческие творения прошлого, различные портики и пилястры, по сезону тьма, но, должен предупредить, в лабиринты арки беспричинно лучше не забредать: в подворотнях может случиться вполне негостеприимно.
А по фасадам, лепота-красота! Однако сырой, ветреный климат запросто смазывает впечатления и снимки. Воды, одетые в рукава Невы, курсирующие по каналам экскурсионные кораблики, зазывалы зевак с матюгальниками – таковы реалии короткого лета, а затем, извините, зима, пронизывающая сквозняками и закутывающая в заячий тулуп.
Таков я – недоносок идеала, бедный всадник, давно застывший на месте, забывший свой путь и назначение. Полузакрытое окно в Европу, ведь там теперь, как общеизвестно, уцелели одни только радужные и бесполые, несчастные наркоманы, потаскухи да обездоленные полукровки. Сомнительно, понятно, но… Так Говорит Телевизор!
Знаешь, Вера, меня всегда занимал простой вопрос: насколько город, именно что город, а не пресловутая среда обитания, воспитание, климатические условия, зов крови и тому подобное способен влиять на характер и формировать ценностные настройки личности? Могу ли я хоть на минутку побыть Петербургом и порассуждать от его имени? Сдается мне, как живая частица его – право имею.
26 января 2022
Zakat
Те темные, стремные времена абсолютно обоснованно и прочно засели в памяти: такие отчего-то и запоминаются куда крепче, чем короткие счастливые мгновения. Драматичная, чего уж, история разыгралась в ту пору в нашем общежитии, шума наделала немало, чем и запомнилась всем причастным и очевидцам. Среди разношерстной публики, проживавшей на третьем этаже того мира, особенно выделялись двое двоюродных братьев и их семьи, чье общее изначальное семейство не очень-то благополучно разошлось и не слишком удачно разделило совместно нажитое имущество, вокруг какового, как водится, и снуют бесы страсти.
Причем занятно, что младший брат на самом деле был старшим, но то ли получше сохранился, отчего казался посовременнее, то ли держался свободнее и проще, в связи с чем выглядел живее и задорнее, и в настоящем повествовании, соответственно, проходит как Младший. Тогда как младший вымахал здоровенным детиной, приковывая к себе всеобщее внимание, а потому воспринимался Старшим. Как полагается, существовал и брат средний, белобрысый такой, однако к моменту излагаемых событий тот настолько впал в финансовую и моральную зависимость от старшего, что даже не заслуживает отдельного упоминания, практически не будучи стороной процесса.
Многие, многие явления безотчетно зарождаются еще где-то в детствах: кто-нибудь у кого-нибудь отобрал или поломал игрушку, кому-то перепало больше заботы родителей или гувернанток, кто уж теперь разберет, где именно отыскать истоки? Вместо утомительных поисков первопричин мы сразу и прямо констатируем, что старший, очевидно недолюбливая кузена за стремление к самостоятельности, то и дело подначивал младшего и добивался конфликта. Ну вот не нравилось ему, что наглец в последние годы явно отдает предпочтение обществу ребят с верхних этажей и всячески отдаляется, заговаривает на своем языке, фактически отдельном наречии, да и в принципе позабыл приличествующее почтение. При всем при этом следует держать в уме, что старший поживал с вечным ощущением недопонятости и обостренным убеждением, будто все на свете ему должны, все дальше и дальше отдаляясь от того впечатления, которое так отчаянно желал производить на окружающих. Например, парадно играя на публику в войнушку и пафосно чтя память героических предков, он все более походил на тех самых, с которыми они в свое время боролись насмерть во имя будущего, но такого ли?
Получив самую значительную долю наследства, старший вместо того чтобы привести в надлежащий порядок свои владения, отремонтировать, обустроить и обставить по уму, накормить собственных детишек и дать им приличное образование, таким образом сделав свое пространство и сам образ жизни его обитателей притягательной материей, напротив, в основном лишь кутил и спускал понапрасну баснословные богатства на голимые понты и сиюминутные причуды. Бывало, выпивая, разбивал морду заведомо более слабому собутыльнику: а просто с досады, и на утро, похмелившись, объяснял постыдное поведение эдаким спонтанным и нестерпимым порывом к трезвости, своеобразным даже приступом доброты. Младший же, зная буйный и вспыльчивый характер братца, пытался дистанцироваться и искал новых знакомств и связей, чем еще пуще воспалял неприязнь сородича. Справедливости для, и младший вовсе не воплощал образец святости, совершая встречные дерзости, а однажды в радости народных гуляний и вовсе прогнал за порог общего дядьку, из бывших зеков, который, правда, и прислан был старшим для склонения меньшого к возобновлению отношений и в целях тщательного присмотра за его настроениями и телодвижениями. По-видимому, данный инцидент и послужил центральной причиной рокового огорчения чувств, переросшего вскоре в неприкрытую ворожбу. Давно искомый повод возвратить младшего в треснувшую семью, а заодно и вернуть часть утраченного имущества наконец-то оказался найден и идейно подпитан. Так вот и закрутились события, будоражившие всю общагу той злой весной.
В свете последних событий старший принялся действовать незамедлительно – на следующий же день решительно отжал кладовку с выходом к ванной, которая хоть по документам и числилась записанной на брата, но уж по личным понятиям куда в большей степени принадлежала ему! Соседи, недоумевая и поругиваясь, стерпели спорную выходку: как-никак этот необузданный верзила был одним из немногих носителей огнестрельного, доставшегося от деда. И хотя никто не знал наверняка, исправно ли орудие вообще, не распроданы ли заряды, давно ли смазывался затвор: железный аргумент еще работал и заставлял законопослушных считаться с наличием.
Выждав восемь месяцев и убедившись, что ситуация в целом сгладилась и сошла с рук, старшой задумал следующую многоходовочку: объявив во всеуслышание, что в семействе младшего завелись бандерлоги, прикрываясь интересами обижаемых ими племянников, тот затеял подозрительную возню и перестановку в прихожей, обставляя поползновения как грядущую уборку, чуть ли не спасательную миссию. И хотя все свидетели и понятые вполне отчетливо осознавали, что давно и нисколько не заботясь положением даже собственных отпрысков, какое уж тому может быть дело до этих самых несчастных племянников… Уж не в тепловой ли трубе заключена вся подоплека, тем более что часть вентилей располагались аккурат на кухне у младшего, а тот, в свою очередь, периодически попугивал их перекрытием. Однако ж, чем чаще старшему указывали на несоответствие озвученных целей к методу их достижения, тем более он воспламенялся и зачитывал длинные отповеди о подлинной дружбе и истинных семейных ценностях: о том, как нужно сделать все как прежде и через это воскресить уходящую молодость!..
Итак, в один из мрачных томительных вечеров, после очередной затяжной лекции обо всем и ни о чем одновременно, он вдруг громогласно заявил об окончательной независимости прихожей, в смысле о переходе нужных площадей под личное управление…
Кстати, жильцы с верхних этажей вполне дальновидно предупреждали, что теперь уж старший всенепременно попробует занять все помещения младшего разом, дабы заселить туда удобного ему и послушного изгнанного родственника, который наверняка не станет засматриваться наверх и будет сидеть на кухне ровно, охраняя вверенные вентиля. Однако никто, по правде сказать, всерьез не верил в реальность угрозы – ведь чистое и безрассудное безумие, зачем же настраивать против себя всех соседей, лишь укрепляя репутацию непредсказуемого сукина сына? Тем не менее, несмотря на всю сомнительность и почти невероятность сценария, той же ночью старший принялся отчаянно скандалить и издавать воинственные восклицания, после чего выломал дверь и пошел вразнос, нанося массу ущерба и страданий напуганным детям и старикам, о коих на словах так радел. Однако неожиданно для себя встретил ожесточенное сопротивление, на которое никак не рассчитывал, явно переоценив свои силы и маскулинность и недооценив младшего, которого отчего-то считал кривляющимся дураком и слабаком. На деле же выяснялось, что младший вовсе не терял времени даром, и еще после того инцидента с кладовкой подготовился к отпору.
По итогам, понятно, старший сам едва унес ноги, бесславно ретировался и, провозгласив это уверенной победой и достижением заветной цели, надолго заперся у себя, очутившись в затхлой самоизоляции. Как-то привыкши уже за долгие годы, что все его задабривают, подкармливают и делятся одеждой и прочими предметами обихода, совершенно разучившись что-либо делать своими руками и мозгами, неожиданно для себя он в одночасье везде и всюду сделался нерукопожатным и нежеланным гостем. Только старый лукавый китаец, знавший об амбициях старшего и суливший безоговорочную поддержку и взаимовыручку, с оглядкой на прочих соседей, подкидывал немного барахлишка и провизии, с читаемым расчетом, впрочем, что когда этот варвар наконец издохнет, будет совсем нетрудно заполучить его хоть и зашарпанные, но обширные квадратные метры и прочие остатки былой роскоши, чтобы передать плодовитым внучатам.
Не расскажу даже толком, чем закончилась та омерзительная семейная сцена, в которой никто не победил, но все вышли потрепанными и оплеванными. Так нередко и бывает, что запоминается в основном сама бессмыслица драки, а не ее формальный исход. И уж выводы определенно никак не даются, ведь истории подобные этой повторяются из века в век. Припоминается только, что младший, отбившись, зажил по-своему, со всех сторон жалеемый и обласканный, а старший, всеми осужденный и многими проклятый, еще долго и горько пьянствовал в одиночестве и тосковал от осознания что натворил. Позже, конечно, спутался с азиатскими контрабандистами, поживал мелкими промыслами, по традиции поколачивал несогласных и сомневающихся семейных, и только годы спустя, слышал где-то краем уха, все же одумался и зажил на свой лад в согласии с природой, основательно проветрив комнаты и прибравшись на антресолях.
И все же особого упоминания заслуживают совершенно удивительные существа – ментальные неандертальцы, оголтелые приспешники того старшего, черты которого проглядываются и встречаются и сегодня, и завтра, и, вероятно, физически неискоренимы как худшие свойства и повадки людской натуры. Речь о дорогих товарищах, взращенных на идеологии мира во всем мире, вечной памяти, осуждения агрессии и веры в немыслимость ее повторения… и именно в те дни братского кровопролития мигом обратившиеся в фанатичных и озлобленных зомби, притворившихся, что черное и красное есть белое и чистое, с легкостью необыкновенной ищущие и находящие ловкие оправдания собственной мелочности и приспособленчеству. Предсказуемо, разумеется, быстро забившиеся в свои укромные норы, как только дела приняли необратимый и нежелательный оборот. Пожалуй, именно тогда всех вменяемых жильцов нашего этажа накрыло безрадостное понимание, что что-то здесь, похоже, уже непоправимо запущено, что не пора ли, как ни грустно, все же менять адреса?
Да и у всех на душе болел примерно один и тот же вопрос, пускай по-разному сформулированный: а возможно ли, чтобы после столь кроваво-алого заката на общежитие еще хоть однажды спустился мягкий и мирный рассвет?
24 марта 2022
