Антон Павлович Лосевский
Якобы книга, или млечныемукидва
Млечныемукидва
Голова 01. Перо на гвоздь
Ljdjkmyj ljcflyj ljkuj yf,bhfnm ntrcn& Dszcyzz dcrjht& Xnj dct ‘nj ,skj yfghfcyj/ Botim& Cdjq cnbkm Buhftim ckjdfvb& crekfvb Ghtlkj;tybzvb& B dct ‘nj phz/ Gj;fkeq& ‘nj b tcnm kexibq gjdjl yfgbcfnm tot jlye rybue/ Djpvj;yj& Tot ,jktt ,ktrke. ,tcghbxbyye. B ,tcnjkrjde.& F xnj tot ltkfnm d ‘njq ;bpyb& B tckb ceotcnde.n ghtltks b rfyjys crexyjcnb b dnjhbxyjcnb& Nj vjz [elj;tcndtyyfz pflfxf cjcnjbn bvtyyj d njv& Xnj,s ytghtvtyyj jnscrfnm b[ b ljdtcnb lj cjdthitycndf& Jnnfxbdfz ‘nj ytcjvytyyjt cdjt vfcnthcndj/ Dtlm z –nj pyf. & Xnj ltkj vjt ghfdjt b ktdjt jlyjdhtvtyyj/ B d cbke dct[ dsityfpdfyys[ ghbxby& F nfr;t tot jlyjq& Cfvjq ukfdyjq& Htxm j rjnjhjq pfqltn xenm gjp;t& Z yfxbyf. Yjdsq gj[jl r ,tkjcyt;ysv dthibyfv pf,dtybz/ Nfr b yt ecksifd dctuj-nj lde[ kturb[ ckjd& gTib tot/
Довольно досадно долго набирать текст, выясняя вскоре, что все это было напрасно. Забыв переключить раскладку клавиатуры, я допустил грубую ошибку, однако стирать абзац и набирать его заново нет уже ни сил, ни желания. Слишком поздно: за окном, склоняя ко сну, чернеет ночь. Да и что это за ошибка, так – ошибочка. К тому же ошибки давно уже стали характерной чертой моего стиля, скажу больше – неотъемлемой частью личности. Так что не такая уж и ошибка эта ошибка, поскольку не ошибается лишь тот, кто ничего не делает, но и тот, кто ничего не делает, по всей видимости, тоже ошибается.
Делать что-то надо.
Мое дело – проводить эксперименты. В недавнем прошлом, к примеру, я провел один блестящий эксперимент, результаты которого превзошли. Собрав в кучку рассказы разных лет, я объединил их под одной обложкой и издал за собственный счет. Счет меня почти разорил, отобрав последние деньги, но я зашел уже слишком далеко, чересчур увлекся экспериментом, зачем-то выбрав самую гладкую бумагу, при этом явно сэкономив на верстке и редактуре; многими местами, чего уж, схалтурил и на содержании.
Следствием эксперимента стал 21 экземпляр книги. Оставив один себе, остальные 20 книг, очертив круг неких избранных, я распространил среди людей мне, так или иначе, близких и симпатичных, после чего принялся ждать, что из этого получится.
Таким способом очень скоро я установил, что с тем же успехом вполне мог бы отдать все свои деньги первому встречному уличному бродяге. Тот, вероятно, точно так же слегка удивившись и бегло отблагодарив за нежданный презент, поспешил бы скрыться из вида поскорее да подальше, уходя из моей жизни навсегда.
Само собой, я всегда отдавал себе прекрасный отчет в том, что нет такого выражения как «отдавать себе прекрасный отчет», есть выражение «прекрасно отдавать себе отчет в». Хотя именно из-за присущей мне словесной путаницы и вынужден был издавать книгу за свой счет, вполне понимая, что едва ли она будет любопытна широкому кругу издателей, не говоря уже про всяких читателей и прочих писателей, так как общепризнанно, что моя сатира сортирного уровня – чистой воды самодеятельность, лишенная тонкого коммерческого расчета и умного анализа психологии масс, навыка выдавать читателю именно то, что ему будет, видите ли, интересно.
Мне это не интересно.
Между прочим, называя свою книгу «Книга», одним только этим я очень многое имел в виду. Хотя бы и то, что слово «книга», если долго и пристально всматриваться в него, просто смешно само по себе, поскольку спокойно ложится в один ряд с такими бестолковыми лексемами как «шняга» или «шарага». Тем не менее, чего уж теперь терять, проговорюсь, что в слово «книга» мною закладывалось еще не менее трех значений и сложносочиненных смысловых галлюцинаций.
Когда я был мал, то ничего не понимал. И только после завершения эксперимента пришел к пугающему выводу, что теперь, когда мне под тридцать, оказывается, понимаю еще меньше. Если раньше я всегда как-то думал, полагал, ладно, предполагал, что, когда один человек дарит книгу другому, тем более свою, в особенности если эти люди друг другу знакомы, то тот, другой человек, вполне может взять на себя труд ее полистать, сложить о ней некоторое мнение и, может быть, даже когда-нибудь высказать его автору, отправив смску, электронное письмо, в крайнем случае – что-нибудь да скажет словами при встрече.
Здесь сразу следует подчеркнуть, что под «мнением» я подразумеваю не только бурные овации или многостраничные рецензии, но также и испепеляющую критику, тот же добрый совет завязывать с этим делом, раз уж получается как-то не очень, хотя временами и закрадывается странное ощущение, что ценою страшных стараний и целых циклов бессонных ночей, автору все же удалось кое-где ввернуть приличный абзац.
И вот, вопреки моим предэкспериментальным представлениям, наиболее популярным мнением о «Книге» стало ловкое молчание, перерастающее в зловещую, заговорщицкую тишину.
Сперва я воспринял это неправильно и чуть ли не обидчиво. Мне почудилось, что «Книга» не понравилась читателю настолько, что прокатилась в провале абсолютно, безвольно и глобально. Настал даже момент, когда я был близок к тому, чтобы весь эксперимент счесть ошибкой. Однако памятуя о том, что эксперимент он на то ведь и есть эксперимент, чтобы давать результат, я принял к сведению и эту тишину, делая соответствующие выводы и пометки в блокнотике. И конечно, то обстоятельство, что результат эксперимента несколько разошелся с ожиданиями, вовсе не сделал его неудачным.
Да и как иначе, без эксперимента, я мог бы выяснить, что мои представления о том, что, когда один человек дарит книгу другому, тем более свою, то тот, другой, вполне может взять на себя труд ее полистать… оказались не более чем моими представлениями об этом, тогда как на самом деле там, в параллельных головах-мирах, царят принципиально иные представления. А ведь это, в сухом остатке, и есть центральный результат моего эксперимента, пускай и не имеющий особого отношения к литературе.
И только так, прислушиваясь к дыханию массового молчания, я смог открыть глаза и увидеть, что другого результата, разумеется, и быть не могло, потому как тексты мои по большей части столь безыскусны и безыдейны, что вежливые и порядочные люди, сжалившись, не сговариваясь, приняли щадящее решение деликатно и тактично промолчать, дабы не нанести моей хрупкой душевной организации непоправимый ущерб неумолимой честностью и беспристрастностью. Пожалуй, с моей стороны было бы даже уместно собрать всех респондентов в одной вечеринке, в рамках которой принести извинения за низкий художественный уровень «Книги» и, положа руку на сердце, дать торжественную клятву, что больше подобных выходок с моей стороны не повторится уже никогда.
Ну а если рассуждать трезво и рационально, что в целом мне не слишком свойственно, вынужден признать, что, и вправду, кто я такой и что нового имею сказать миру, в котором сам я лишь обычная единица голосящей на все лады толпы, где никто друг друга давно не слышит и слышать не желает; толпы, взоры которой устремлены в гладкую голубую даль экранов, где беснуются веселые и задорные, кем-то уже одобренные и специально отобранные клоуны-небожители.
Заканчивая эту затянувшуюся мысль, добавлю, что несмотря на некоторую неоднозначность проведенного эксперимента, впоследствии мне так и не пришлось пожалеть об этом опыте, что ничто не убедило меня в том, что «Книга» являлась ошибкой: нет, здесь нет и не может быть ошибки, тем более что результаты объективно превзошли, выйдя далеко за рамки литературы и ответив на многие даже не приходившие в голову вопросы. Наверное, ошибкой стало разве что чудовищное количество экземпляров; хватило бы, думается, и пяти гвоздей.
Таким вот образом, достигнув самой вершины своей литературной карьеры, добравшись до максимально доступной точки, я принял единственно возможное решение – повесить перо на гвоздь, заколачивая его для себя последним в крышку гроба некогда большой и славной литературы, так и не сумев стать даже крошечной ее частью.
P. S. Уж лучше бы я отдал последние деньги несчастному бродяге.
P. P. S. бодренькое_начало_книги – галочка.
Голова 02. Купи у нас
В те странные дни, завершив свою писательскую карьеру буднично и бесславно, я с головой погрузился в пустоту, быстро осознавая, впрочем, что ее срочно необходимо чем-то заполнить или хотя бы разбавить. Так и не приступив к работе над второй книгой, которой я и планировал ранее наполнять менее густую пустоту, я надумал полностью сосредоточиться на построении самой обычной карьеры: той, что приносит деньги и положение в обществе, поскольку у меня никогда толком не было ни того, ни другого. Ведь и мне, как и прочим действующим лицам жизни, также потребно время от времени выбираться в универсальный магазин, дабы покупать себе пищу, одежды и различные полезные в быту микросхемы.
Начал я свое возрождение, как водится, с поисков работы. Вот только подолгу вылистывая шершавые рабочие газеты и мониторя гладкие виртуальные предложения, я никак не мог отыскать для себя ничего. Повсюду мелькали объявления, в которых зазывали барыжить товарами или бодяжить услугами, я же воспринимал все это как однозначно уже пройденный этап.
Спустя неделю, однако, я заметно смягчился, ловя себя на мысли, что вновь уже в шаге от очередного компромисса с реальностью, готовясь сделаться куда менее разборчивым и принципиальным в данном прикладном вопросе. А все потому, что карьеру, строго говоря, можно построить вообще везде, да хоть в сети общественных туалетов, так что чего уж теперь выделываться, честно признался я себе, когда самому уже критически под тридцать, а преуспеть по-взрослому хоть в одном предприятии прежде мне не удавалось.
Тем более что работа – явление почти всегда довольно подневольное, когда нужно просто договориться с самим собой, чтобы пять раз в неделю посещать какое-нибудь место, в конце месяца получая за это оговоренную сумму, компенсирующую множественные моральные неудобства. К тому же при наличии определенной фантазии в абсолютно любой деятельности можно отыскать глубоко скрытый подтекст и незримое другим значение, практически предназначение.
Вероятно, если бы в те дни я подвизался грузчиком, то в своем сознании не просто поднимал пианино с группой новых коллег на последний этаж высотки, нет, я делал бы это исключительно для того маленького мальчика, которого зажиточные родители вздумали побаловать какой-нибудь диковинной игрушкой. Уже предчувствуя, что родители, возможно, сильно недооценивают потенциал своего отпрыска, а тот, увлекшись игрушкой, когда-нибудь напишет великую музыку, которая на время остановит войны и сделает этот мир чуточку чутче, я буду тянуть и придерживать пианино значительно энергичнее и терпеливее. А там, в далеком будущем, глядишь, этот виртуоз еще вспомнит обо мне: о том самом дяде, который когда-то не только донес до него инструмент, но еще и дружелюбно подмигнул, застолбив за собой местечко в памяти.
Годы летят. И вот тот мальчик, уже маэстро, бросая многие великосветские дела, начинает наводить справки и давать объявления в онлайн-газеты, рассчитывая найти своего невольного благодетеля, приходя к выводу, что именно то мое подмигивание и предопределило его дальнейшую судьбу, поскольку только благодаря этому он и понял пианино как нечто веселенькое и увлекательное… И потому он жаждет отыскать меня, чтобы основательно воздать за судьбоносный эпизод, обещая позаботиться о том, чтобы больше я никогда и ни в чем не нуждался.
Не скрою, что и я запомнил того мальчугана по необычной звездообразной родинке на лице, такой же, что есть и в лице маэстро. Кроме того, как раз в тот день я и дебютировал в амплуа грузчика, то есть тянул пианино в небо впервые, а это, как известно, запоминается навсегда. И именно я, в отличие от своих коллег-сквернословов, отирая пот с высокого лба и прерывисто дыша, отчего-то захотел подмигнуть тому мальчику, испуганно смотрящему на непонятную бандуру, тогда как он просил всего лишь новенькую игровую приставку…
Вот так вот, спустя десятилетия, когда сам я становлюсь рыхлым разбитым стариком, не имеющим ничего общего с тем породистым грузчиком, каким был когда-то, я случайно узнаю, что тот мальчик разыскивает меня, желая дать все то, чем так щедро обделила меня моя сомнительная жизнь. Мне это льстит, но нет, мирская слава уже не в моих интересах, не нужно мне всяких запоздалых почестей и назойливых репортеров, я только счастлив знать, что тот мальчик, в отличие от меня, стал человеком и сочинил грандиозную музыку, изменившую мир к лучшему. И мне вполне достаточно этого знания, им я и буду согреваться всю оставшуюся жизнь, а потому предпочту остаться в тени, не откликаясь на пестрые поисковые объявления, не выдавая никому своего, казалось бы, такого пустяшного, но вместе с тем и весьма весомого вклада в сокровищницу мировой культуры…
Однако как-то уж так вышло, что идти в грузчики мне не пришлось: судьбина пошутила иначе. Вообще-то уже давненько, во всяком случае в последние несколько лет, я подумывал о том, а почему бы не основать свое дело? Прежде меня всегда останавливала тяжеловесная мысль, что для того чтобы основать свое дело – нужно же еще и уметь что-то делать… а вот здесь имелись определенные сложности. И только в те странные дни, внимательно изучая объявления шершавых газет и уютных интернетов, я все более утверждался в мысли, что все же нынче только тем и заняты, что что-нибудь перепродают друг другу и перепокупают, так почему бы и мне, расчетливо прикидывал я, не попытаться преуспеть на продажной ниве?
На подъеме энтузиазма я позвонил Димасу, а затем и Денису, своим коллегам по прошлой работе, с которыми у меня установились крепкие и внерабочие отношения, предлагая им встретиться и поговорить. К моему удовольствию, встретились мы как-то сразу же, тем же вечером, и, беседуя о том, о сем, я выяснял, что друзья, как обычно, испытывают схожие с моими трудности, в чем, впрочем, ни секунды и не сомневался.
Мало-помалу я подводил тему к своему делу, рассуждая в том ключе, что по большему счету ничего невозможного нет, главное – наметить реальную цель и упорно стремиться к мечте, как бы подозрительно просто это ни звучало. Димас осторожно признавал, что тоже уж пару лет подумывает о таких вот своих делах, но никак не может решиться и с чего-то начать. Лицо Дениса же, помню, выражало полное недоумение и непонимание – о чем это мы? В конце заседания мы пришли к выводу, что неплохо бы встретиться снова через пару-тройку деньков, когда у подобных забродивших уже мыслей, быть может, наметятся более трезвые очертания.
В те срединно-августовские дни я валялся в квартире, купаясь в тепле проникающегося и сюда лета и вынашивая полный пунктов бизнес-план. И одна идея раскручивалась и становилась все более зримой: ведь если так поразмыслить, то маржа во всех спекулятивных бизнесах примерно одинаковая – процентов 50–100 с любой продажи. Так и чего голову ломать: нужно просто продавать все, что можно продавать, покупая это на оптовых складах. А для того чтобы покупать и продавать дальше, нужно всего-навсего быстренько оформить простейшее индивидуальное предпринимательство, дабы все шло по бумагам и наукам.
Дня через три мы собрались с друзьями опять. Сначала слово взял Димас, предлагая открыть пышечную, поскольку его тетя уже работает в пышечной и знает это дело во всей полноте. А там, когда дела попрут, можно же будет и о чем-нибудь более величественном подумать: об основании закусочной на колесах, а то и сети бистро, главное-то – начать. Мы с Денисом лишь переглянулись, понимая, что Димасом движет вовсе не коммерческий нюх, а его ненасытный желудок, уже нарисовавший разуму веселые картинки бесконтрольного потребления собственной продукции.
Денис саркастично посоветовал учредить пышечную рядом с банком и по ночам украдкой сверлить дыру в будущее, чтобы однажды преуспеть всерьез и надолго, как он видел это в фильме одного заморского кинорежиссера. Своих оригинальных заявок на победу у него не было.
Тогда я принялся озвучивать свои выкладки, и хотя Димас сперва сопротивлялся, считая свою тему более сочной и вкусной, Денис же решил поддержать меня, предложив затеять интернет-магазин, потому как он вполне способен изобразить сайт. Эврика! Интернет-торговля – это то, что доктор прописал, время такое.
Мы с ребятами не на шутку загорелись идеей, ибо вложений не нужно почти никаких, а перспективы, при системном подходе к делу, вполне обнадеживающие и радужные. Теперь мы старательно суетились и встречались ежедневно, укрепляясь во мнении, что находимся на верном пути и все делаем грамотно и толково. Димас посещал налоговую, оформляя на себя предпринимательские свидетельства, так как жил ближе всех к данному учреждению и всегда был более склонен к бумажным хлопотам. Денис вовсю создавал сайт, который с каждым днем становился все изящнее и структурнее. Я же занимался отбором материалов, скидывая их Денису.
До хрипоты мы спорили о том, как бы назвать наше детище, но все эти «Крокодилы 78» и «СуперШопы 812» не могли удовлетворить никого из нас в полной мере. Тогда, настаивая на том, что нужно бы что-нибудь такое предельно простое и даже примитивное, но обязательно запоминающееся, иллюстрируя примером, я случайно выдал: «Купи у нас». Неожиданно для меня самого друзья не поняли иронию моей буквальности, им отчего-то так понравилось, что они сразу же утвердили это название как окончательное и наилучшее. И я был бессилен им возражать, так как никто меня за язык не тянул.
Назвав свой корабль, мы продолжали прилагать все усилия, чтобы поскорее запустить его в долгое плавание, дел отныне хватало на всех. Я в те деньки складывал дивные длинные тексты, призывая купить что-нибудь именно у нас, а не у них, в глубине души даже немного гордясь, что мои сочинительские порывы находят выход хотя бы и здесь, в кои-то веки имея характер вполне практический и весьма прикладной.
Запуск окончательной версии сайта намечался на середину сентября, мы шли к успеху и были очень довольны собой, с нетерпением ожидая от будущего захватывающей нескучности. И тут вдруг, незадолго до предполагаемой даты отправления нашего спутника в космос, мне позвонила бабушка.
Голова 04. Бабушка зовет
Казалось бы, что может быть более обыкновенного, чем телефонный звонок от бабушки к внуку, равно как и в обратном направлении? Как правило, это никоим образом не влияет на будущность абонентов, но тут, несколько забегая вперед, небрежно оброню, что этот звонок изменил в моей жизни очень и очень многое.
Здесь, с видом человека, как бы знающего и понимающего жизнь, замечу, что бабушки, как и люди в целом, бывают всякие. Хотя в большинстве случаев модель взаимоотношений бабушек и внуков проста и незатейлива: бабушки любят своих внуков, а те относятся к ним тоже нормально; бабушки с нетерпением ждут внуков в гости и охотно навещают их сами; бабушки нянчатся с внуками, всячески их балуют и поощряют, забирают к себе на каникулы и развлекают блинами с вареньями и кашками с пенками. По данной модели, в частности, выстраивались мои взаимоотношения с бабушкой по материнской линии. Однако тем вечером мне позвонила совсем другая бабушка – с отцовской стороны, именно о ней и пойдет речь дальше.
Попутно отмечу, что отца своего я никогда толком не знал. Он, как и подобает героическому летчику-испытателю, трагически погиб при каких-то секретных испытаниях, а потому проживал теперь в другом городе. О последнем обстоятельстве, разумеется, я узнал только когда был уже достаточно взрослым, и, по правде, сильно слукавил бы, сказав, что это перевернуло во мне все, или хотя бы что-то существенно изменило в мировоззрении. Вот примерно в такой же атмосфере отчуждения и равнодушия я всегда сосуществовал и со своей бабулей.
Вообще-то бабушка уже давно ушла из семьи. Моя мама как-то рассказывала, что стоило мне только появиться на белый свет, как бабушка уже не на шутку расстроилась новоявленному обстоятельству. Ведь она, еще вполне себе молодая женщина и видная партийная деятельница, вдруг стала… бабушкой, что, в ее понимании, видимо, знаменовало начало конца и наступление осени жизни.
И откровенно говоря, даже очень пристально всматриваясь в детство и подолгу напрягая память, я так и не сумел припомнить ни одного эпизода, в котором бабушка, взяв меня за руку, вела в зоопарк, кинотеатр или просто на прогулку, покупая сладкую вату или какую-нибудь гремящую безделушку. Никогда она не забирала к себе на работу, поскольку меня не с кем было оставить, не предъявляла своим коллегам по коммунистическому цеху в качестве наследника и того самого внука. Пожалуй, я мог бы еще долго продолжать эти «не», но, наверное, картина и без того должна быть уже ясна. И все это можно было бы объяснить заурядным фактом наличия у нее некоторого числа других внуков и наследников, более любимых или менее капризных, но нет же, я всегда был и оставался единственным.
В пору своего карьерного взлета бабушка достигла вполне серьезных аппаратных высот, а потому в те радостные дни развала страны, когда наконец-то пришла пора пилить пирог и делать государственную собственность собственной, моя бабушка тоже не осталась внакладе, заполучив квартиру в двухэтажном особнячке на юге Сэйнт-Питерсбурга, где каждая квартира занимала целый этаж. Так она завладела всеми помещениями на первом этаже; на втором же этаже осваивался со своим счастливым семейством популярный в народе убийца за деньги, ставший впоследствии народным избранником в нижней палате.
Не могу сказать, что по мере моего взросления и становления в качестве школьника или студента наши отношения как-то качественно или эмоционально менялись. Бабушка в те годы перестроек и демократий уже вовсю председательствовала в местном отделении международной организации «Красивый крест», как бы взяв под свою опеку обездоленных и натерпевшихся русских детишек, на которых в ту пору сбрасывались тонны всевозможных гуманитарных продовольствий и прочих кайфов. Интерес моей бабушки, очевидно, заключался в приеме и последующем перераспределении этих благ в нужное русло, за небольшое вознаграждение, как водится. А дети… дети эти, ни черта не смыслящие еще в настоящей взрослой жизни, как мне видится, только без дела путались под ногами, протягивая к заграничным гостинцам свои неуемные ручонки и немытые жадные рты, изредка получая в утешение какой-нибудь дешевый шоколадный батончик или никому не приглянувшуюся рубаху.
Говоря прямо, мою бабулю, сколько ее помню, всегда волновали в основном вопросы обеспечения комфортной и сытой жизни для себя и своего бойфренда, одного отставного вояки. Я же, как и подобает скромному бедному родственнику, никогда как-то и не стремился в ее конъюнктурный круг, хотя если бы вдруг и начал стремиться, то едва ли был бы впущен в него через эти двери. Справедливости ради, раз в год я навещал бабулю в день ее рождения, делал этикетные звонки в дни международных женских дней и празднований новых годов, но в целом наши отношения всегда оставались сугубо формальными и протокольными.
У независимого читателя может даже сложиться неприятное впечатление, будто я, весь такой обделенный лаской и материальными благами, затаил какую-то жуткую обиду на свою бабушку, и вот теперь так изощренно перевираю ее биографию, трактуя ее крайне вольно и непочтительно. В какой-то мере так оно и есть, но сейчас важно отметить лишь то принципиальное для дальнейшего повествования обстоятельство, что с бабушкой мы всегда проживали в настолько несовместимых и параллельных мирах, что объединяло нас разве что номинальное родство и одинаковая фамилия. По духу отношений, пожалуй, мы были именно что поверхностно знакомыми однофамильцами. В остальном же я всегда относился к бабуле приблизительно так же, как и к троюродной тетушке из паспортного стола, видя ее от случая к случаю, время от времени получая новый паспорт, когда приходил срок к замене или я попросту терял старый, то есть, по совести говоря, не относился почти никак. На этих откровениях может также назреть законный вопрос, отчего же я тогда позванивал и даже порой захаживал к своей своенравной бабуле? Не буду оригинален в ответе: всему виной надежда быть упомянутым когда-нибудь в завещании.
И обо всем этом я рассказываю вот почему: сколько я ни морщил память, но так и не смог выудить оттуда ни единого случая, когда бы бабушка звонила мне сама. Все мои маленькие личные события, вроде дней рождений, окончаний школ и университетов, стоит ли вообще говорить, нисколько не входили в сферу ее внимания. Помнится, во время одного из моих редких визитов она искренне изумлялась, узнавая для себя, что, выясняется, я давно уж получил диплом – и вот уже даже работаю на какой-то там работе, хотя я подробно докладывал о том в ходе прошлогоднего еще посещения. Да, я вполне добродушен по жизни, но и память у меня, да будет вам известно, достаточно долгая и емкая.
И в силу всех вышеперечисленных причин, мое удивление ее звонку, которым она приглашала меня в свою резиденцию, было подлинным и неподдельным; потому-то я, крайне озадаченный и морально готовый ко всему, подходил тогда к ее элитному особняку, стоящему, как и положено, особняком, посреди нелепых одинаковых хрущевок.
Дверь отворил бабушкин бойфренд. Тот, неприветливо взглянув на меня, сообщил, что бабушка уже ждет, спросив, зачем это я опаздываю, когда она так этого не любит… Здесь отчего-то вспомнилось, что никогда я даже и не называл ее «бабушкой». Для меня, как и для прочих простых смертных, она всегда оставалась обитательницей высших сфер – Ниной Иоанновной.
