Антон Павлович Лосевский
Якобы книга, или млечныемукидва
Голова 13. Хорошо
Субботним утром я был разбужен солнцем, доставшим меня сквозь окна своими лучами, поскольку накануне, вымотавшись от безделья рабочей недели, так и не удосужился задернуть шторы. Повалявшись в постели где-то с полчаса, я все-таки побрел на кухню завтракать чаем и чем-нибудь еще, попутно обдумывая: идти ли или не идти в кино, как я и запланировал на неделе. Той осенью, усилиями заморских синематографистов, в старый свет вышел крайне новый фильм, приводящий в восторг широкие массы; и даже массы критиков, больше всех смыслящих в киноискусстве, отнеслись к данной картине достаточно некритично и дружелюбно.
Уже многие годы я ходил в один и тот же кинотеатр, расположенный в центре Сэйнт-Питерсбурга, хотя с годами, в силу разных причин, вырваться удавалось все реже. За это время уже и в моем угловом районе возвели великое множество кинозалов, более удобных, современных и разрекламированных, и все же я оставался верен старенькому кинотеатру в центре, всего-то с пятью залами, рядов по двадцать в каждом.
Собравшись с мыслями и вещами, я прибыл к кинотеатру минут за пятнадцать до первого на сегодня показа нашумевшего фильма. Купив билет, я прошел в зал, где было еще практически безлюдно – до сеанса оставалось минут десять. Почитав буклет и посмотрев анонсы грядущих жутковатых кинокомедий и уморительных ужастиков для всей семьи, я принялся развлекаться изучением входящих в зал киноманов, не ожидая, чего уж, увидеть никого особо хорошего.
Однако, к моему смятению, там намечался практически максимально возможно хороший сценарий, как если бы я стал режиссером-постановщиком собственной жизни. В ту секунду, когда вошла эта девушка, в зале погас свет. Я же, отдавая дань давней традиции, сидел на излюбленном пятнадцатом ряду. Верхние ряды от пятнадцатого до двадцатого были уже порядком заполнены, а потому я как-то сомневался, что она двинется наверх, но нет, она восходила до тех пор, пока, не застыв на уровне пятнадцатого ряда, подсвечивая мобильным номера мест, не продолжила плавное приближение ко мне.
Нужно ли говорить, что в итоге все вышло хорошо: она заняла место через кресло от меня, а поскольку соседнее, как по волшебству, пустовало, я дал о себе знать, приглашая ее заполнить эту вакансию. То была та самая девушка, которая вытащила меня из проходной в первый мой рабочий день в РЦСЧОДН – Афина. Признаться, так она мне запомнилась, что несколько раз я вполне умышленно выходил из кабинета в коридор, якобы размять ноги и пройтись, а на самом деле рассчитывая увидеть ее. Вот только всю неделю ее что-то совсем нигде не было видно, в той же столовой, где в обеденный час обычно собирались все, кроме нее, что каждый раз несколько омрачало мне праздник приема пищи. И это учитывая, что в столовой РЦСЧОДН кормили как в приличном ресторане, за той лишь разницей, что все-таки еще и бесплатно.
– Вот так встреча! – воскликнула Афина, узнавая меня.
До сеанса оставались считанные минуты, что заставило меня спросить прямиком: «где же ты была?» Афина отвечала, что найти ее легко и просто, так как работает она в первом же кабинете второго этажа, сразу после стойки ресепшна, в кабинете офис-манагера, занимаясь разносом бумаг и прочими побегушками, но на минувшей рабочей неделе малость приболела, потому-то я и не имел возможности ее наблюдать. Тогда я задался вопросом: а зачем вообще в РЦСЧОДН ресепшн, если посторонние в здание зайти не могут? Афина затруднилась ответить, предположив, что для того, видимо, чтобы соблюсти некие корпоративные стандарты, в это время начался показ.
Фильм оказался действительно весьма хорош; я вполне понимал, почему он так приглянулся широким массам – от критиков до кретинов, ведь в нем показали все, что нужно благодарным зрителям: и кровь, и любовь, и погоню с интригой, и трогательную развязку со счастливым концом. Пока мы направлялись к гардеробу, я поинтересовался ее впечатлениями от увиденного. И – это важно, я был поражен, насколько мнение Афины совпало с моим собственным. А сказала она примерно следующее: что фильм, нет слов, прекрасен в технической реализации, отличная работа актерского состава, крайне качественная постановка картинки, а все же, что ни говори, пустовато в смысле содержания. К тому же это практически полная идейная копия одного полузабытого фильма из шестидесятых годов прошлого еще века, а потому все эти восторги и ахи раздаются от тех, кто не видел фильма-первопроходца, где упор был сделан на раскрытие идеи, а таких зрителей, не видевших и не знающих оригинала, подавляющее большинство, во всяком случае, у нас.
Понятно, после таких метких слов – а я тоже весь фильм ловил себя на мысли о кальке с того старого фильма – я не мог не попробовать пригласить ее на полчасика на чашечку кофе в близлежащую кофейню. Она согласилась. По пути к кофейне я отметил, что, Афина, кажется, не слишком хорошо ориентируется в городе, с живым вниманием рассматривая те здания, места и мосты, которые я лично видел уже тысячи раз, а потому давно перестал замечать.
– Ты приезжая, что ли? – деликатно поинтересовался я, стараясь не делать сильный акцент на слово «приезжая», дабы, еще чего, ненароком не обидеть.
Афина отвечала, что так оно и есть, что в Сэйнт-Питерсбурге она живет всего-то месяца полтора, и, как только окончила свои институты где-то на севере, ее папаня, какой-то хозяин медной горы, выгодно распродающий ее недра, отправил любимую дочь поближе к цивилизации, пристроив во все тот же РЦСЧОДН. После чего Афина пожаловалась, что город ей, само собой, очень нравится, вот только у нее еще совсем нет здесь друзей, что огорчает. В ответ на это я заверил, что как минимум один друг у нее уже есть.
Получасовое кофепитие естественным образом переросло в трехчасовое. В тот хороший день нам нашлось, что обсудить, поскольку многие увлечения совпадали буквально, а в таких случаях беседы имеют свойство затягиваться, в результате чего на дне чашки все равно остается недосказанность, предвещающая новые встречи. Оставалось только порадоваться тому, что нам будет, о чем пообщаться еще и, возможно, еще и еще. Выходя из кофейни, я полюбопытствовал, где она живет, но вот тут, увы, не совпало. Афина прописалась на полностью противоположном конце города, а потому я даже не стал предлагать проводить ее, к тому же на вечер у меня была назначена встреча с Димасом и Денисом, которым я приготовил приятный сюрприз. Когда настал миг расставания, Афина на прощание чмокнула меня в щечку, что было воспринято как вполне хороший знак и заставляло с нетерпением ожидать понедельника, дабы свидеться вновь.
Вечером состоялась посиделка с моими, так сказать, бизнес-партнерами, но больше все-таки пока друзьями. Я зазвал их в гости еще на буднях, предварительно приготовив совсем легкий ужин, так как случайная встреча с Афиной задержала меня больше ожидаемого. Кроме того, я заранее прикупил пару бутылок отличного рома с пепси-колой, чего ранее никогда для них не делал: обычно мы с друзьями выпивали недорогие сорта пивных суррогатов. Димас и Денис пришли в срок, после чего мы обстоятельно обо всем переговорили.
Мне как-то сразу бросилось в глаза, что их бизнес-энтузиазм уже изрядно поиссяк. Заказов не было, но, с другой стороны, чему здесь удивляться, когда проект существует всего неделю? Представлялось естественным, что пока покупают именно у них, а не у нас.
– В том-то и штука, что всякого рода «их» слишком много, а мы – одни, – запричитал Димас. – Наши позиции в поиске слишком низки, конечно, ты молодец, что отписываешь в блогах и добавляешь материалы на сайт, но пока мы хоть немного раскрутимся, не менее полугода уйдет, а кушать хочется уже сейчас! Да и не в хотении тут дело, а в элементарной необходимости. А если мы сейчас с Денисом пойдем на работу, то магазин совсем заглохнет. Нам бы денег найти на продвижение сайта в поисковиках, так вот их-то как раз нет… Круг замыкается, – окончил свой взволнованный монолог Димас.
В тех словах я почувствовал скрытый упрек и в свой адрес. И в некотором роде, действительно, как-то нехорошо получалось, что мои партнеры на передовой одни, а я как бы отсиживаюсь в тылу, дожидаясь лучших времен. Тогда я заинтриговал: «Минутку, господа, есть идея!» Сбегав в коридор, я извлек из кладовки тот самый конверт, который подсунул мне Молодой в качестве задатка. Оставив себе примерно с четверть тех денег, я элегантно вывалил на общий стол приличную пачку тысячного достоинства ассигнаций, предположив, что, возможно, это как-то поспособствует движению сайта в поиске.
Настроение моих друзей заметно похорошело. Весь оставшийся вечер мы провели в обсуждении прошлых приколов и будущих прорывов, я же, по ощущениям, своим своевременным жестом только что спас проект от полного уныния и закрытия, в связи с чем чувствовал себя весьма и весьма, опять же, хорошо. И в совокупности всех событий тот день стал одним из тех немногих, о котором смело можно было сказать, что он выдался и удался.
Голова 16. Заведующий всем
Последующие недели полетели в духе первой, ничего принципиально не менялось: я развлекался «Блатной правдой», изредка прислушиваясь к дискуссиям своих коллег по поводу «Кайфонов» и отмечая значительные изменения лишь за окном, где уже уверенно утвердилась осень. Опадали листья, улетали птицы, однако мне было плевать: каждый день я ожидал обеда – и причиной тому служил вовсе не голод.
Однажды дверь в отдел «Mobile razvodko» резко распахнулась, а в дверной проем заглянула загорелая и косматая голова. Голова подтянула за собой и остальное туловище, таким образом в кабинет проник какой-то шумный и задорный мужик. Одет он был просто: в черную водолазку и синие джинсы, а потому сперва я принял его за вернувшегося из отпуска водителя или завхоза, поскольку на тех дресс-код не распространялся. Высокий дядя мгновенно навел шороху в нашем обычно тихом и вялом болоте, энергично проходя вдоль столов и пожимая всем руки, сопровождая рукопожатия короткими возгласами, вроде: «Саша, чо?» или «Лех, как?» Возвратившись к двери, он хитро зажмурился и поманил меня пальцем на выход, как бы вызывая на разговор. Я неохотно последовал за ним, наблюдая своих коллег в коллективном восторге от этого дяди, и в особенности от того факта, что ему есть до меня какое-то дело.
– Ну чего, пойдем-пожрем-с? – по-барски зевая, предложил он, время-то настало обеденное.
Ничего еще толком не понимая, я не слишком воодушевленно брел рядом, потому как планировал провести обеденное время вовсе не в обществе не пойми кого. Однако когда он поинтересовался: «как там поживает Нина Иоанновна?», я сразу прозрел, догадавшись, что это и есть всесильный Гарик Валентинович Козырь – хозяин здешней тайги и заведующий всем, о котором я уже столько раз слышал, но до сих пор не имел удовольствия познакомиться. Ведь никто кроме Козыря, насколько я понимал политику конфиденциальности РЦСЧОДН, и не мог знать о Нине Иоанновне. Никто из моих коллег никогда открыто не говорил о покровительстве своих родных, а сам я, понятно, не расспрашивал, полагая, что это бестактно, да и просто не имеет особенного значения. Козырю же на поставленный вопрос я отвечал, что бабуля в полном порядке, хотя лично и не контактировал с ней с тех самых пор, как она оказала мне неоценимую услугу: прощаясь со мной в вечер нашей встречи, Нина Иоанновна ясно дала понять, что сама выйдет на связь, когда придет время, и я уж не стал уточнять, что она имеет в виду.
В столовой, выбрав себе из шведского стола сразу всего и помногу, прямо подразумевая, что обед будет не только питательным, но и продолжительным, Козырь порасспрашивал меня про то, как я устроился; я в ответ порассказывал, что все на уровне и полет нормальный, поблагодарив за проявленный интерес к моей скромной персоне. Дальше говорил только Козырь; речь, правда, шла отнюдь не о работе, как я того ожидал, а о том, что только вчера вечером он, Козырь, вернулся с Мальдивских островов и вскоре уж собирается на Каймановы; после чего сделал признание, что хоть и до смерти надоели ему эти райские закоулки, но и сидеть в сером и сыром Сэйнт-Питерсбурге осенью-зимой – так себе удовольствие; поэтому, мол, и приходится выбирать меж двух зол.
С кротостью ученика я слушал его развеселые истории о местах и краях, в которых едва ли мне предстоит когда-нибудь побывать; в том числе и потому, что серый и пасмурный Питерсбург всегда нравился мне в основном именно за эти качества, отвечая моему обычному настроению, хотя, пожалуй, во многом и формируя его. Козырь тем временем вещал об островах с таким иронично-страдальческим видом, как будто кушать уже совсем не может, а его все заставляют и заставляют: то одна упругая подруга заманит, то другая соблазнит, а ведь надо бы еще и с супругой и ребятишками иногда выбираться… Словом, что за жизнь пошла?
Разумеется, я, как умел, выказывал сочувствие к его суровым будням, тем более что рассказывал он это все в тех интонациях, словно бы я и сам должен претерпевать схожие сложности. Наконец, к его чести, Козырь обратил внимание и на то, что я, бесконечно извиняясь, переглядываюсь вон с теми двумя девушками, а те понимающе кивают в ответ. Тогда он все-таки отпустил меня с миром, по-дружески сообщив на дорожку, что если у меня возникнут какие-либо проблемные ситуации, то отныне я знаю, к кому следует обращаться для их разрешения. Тактично отблагодарив шефа за участие, я отправился к двум ожидающим девушкам: в последние недели я обедал в компании Афины и Моники, но сегодня Козырь, своим триумфальным возвращением, внес коррективы в сложившуюся расстановку сил.
В первый же понедельник после той нашей неожиданной встречи в кинотеатре я как-то невольно потянулся к Афине, все к тому располагало. Встречаясь в коридоре, случайно ли или специально, мы охотно общались на всевозможные темы и над чем-нибудь да прикалывались. Нередко я захаживал в ее кабинет, где стоял копировальный агрегат, и подолгу копировал ненужные коллажи из интернета; на самом деле, конечно, мне просто хотелось побыть с ней рядом, отмечая, что и ее это вполне устраивает. С того понедельника мы стали обедать вместе, вскоре, впрочем, к нам начала подсаживаться и Моника…
Штука в том, что как бы я ни тяготел к Афине, но большую часть рабочего времени все равно проводил с Моникой, так как она – вон, как на ладони, всегда за столом напротив, также скучающая от болтовни про «Кайфоны», их функциональные возможности и обновленные приложения, и в то же время совершенно равнодушная и к правде из «Блатной правды». Скучать же было явно не в ее натуре, именно этим я объяснял то обстоятельство, что теперь она то и дело крутилась возле моего стола, разворачивая различные разговоры обо всем на свете. И вскоре я вынужден был признать, что ее общество становится для меня, пожалуй, даже предпочтительней чтения беспощадной «Блатной правды».
Как только Моника стала присоединяться к нашим с Афиной трапезам, я ощущал уже, что оказываюсь в двойственном положении, будучи в обществе их обеих одновременно. А потому предоставил событиям развиваться своим чередом, заняв достаточно выжидательную позицию, уделяя равное внимание обеим девушкам и наблюдая, что и друг к другу они вроде бы относятся вполне ровно и терпимо, общаясь и между собой так, что в первые дни мне даже чудилось, будто знакомы они уже давно, хотя обе и устроились в РЦСЧОДН примерно за месяц до меня.
Да и в целом, когда они вместе за обеденным столом сидели рядом, помнится, сперва я подспудно отмечал некоторое внешнее их сходство. Обе они были примерно одного возраста, роста, фактуры; обе являлись брюнетками с выразительными голубыми глазами… вот только стоило им начать говорить, жестикулировать, передавать солонку, как вся их схожесть куда-то таинственно исчезала. И, беря шире, если Афине было свойственно спокойствие и сосредоточенность на чем-то, казалось, очень глубоком, личном и внутреннем, то Моника, напротив, виделась мне крайне легкой, внешней и веселой; прямо скажем, даже предсказуемой, но, как ни странно, от того не менее приятной и привлекательной особой.
Допускаю, что независимому читателю могут быть не слишком-то важны излишние подробности: она была такой, та другой, ну а я вообще никаким, заделавшись наблюдателем. Тем не менее рассказать об этом просто необходимо, тем более что упоминаю только к тому, что уже тогда во мне закладывалось ощущение: что-то будет… и дальнейшие события, как говорится, превзошли самые смелые ожидания.
Ну а покамест я пребывал в неустойчивом и непривычном положении, когда мне нравились сразу две девушки, еще и постоянно находившиеся поблизости, и самое главное: им был чем-то интересен я…
Голова 17. Только спокойствие
Теми выходными я съездил к матушке в область, в загородные просторы. Вообще говоря, я всегда навещал ее с огромным удовольствием, и все же значительно реже, чем хотелось бы самому. Во многом потому, что город извечно держит в напрягах и тревогах, удерживая в заложниках и высасывая всю энергию в обмен на красочную игру огней; поэтому, в частности, я с такой настоящей радостью пользовался каждой возможностью выбраться к матушке, вырваться и передохнуть от этого самого города, выспаться в свежести воздуха, напитаться другой пищей, и в обязательном порядке прогуляться по лесу, что раскинулся в километре от дома.
Воскресным утром, жуя пирог с капустой и запивая его молоком, я повествовал матушке о неожиданном участии в моей жизни Нины Иоанновны; о том, как она оказала мне бесценную помощь в трудоустройстве, поведав между делом и о запуске магазина «Купи у нас», где дела, кстати, после моего денежного вливания, пошли в рост. Видя озадаченность на лице мамы, вызванную, очевидно, моим контактом с Ниной Иоанновной, я поспешил успокоить ее тем, что бабушка, кажется, все-таки встала на путь исправления, что и в ней пробудилось что-то человеческое; тем более что я был и оставался – насколько мне, во всяком случае, известно – единственным ее родственником в настоящем поколении, чуть ли не последним из могикан. Мама подивилась этой перемене не меньше моего, когда бабушка вдруг позвонила сама, и потому посоветовала держать ухо востро, поскольку уж кто-кто, а она-то знает все ее повадки и наклонности как нельзя лучше, предостерегая, что Нина Иоанновна Никогда и Ничего в своей жизни еще не делала просто так, не корысти ради.
Днем я отправился прогуляться по лесу, погода благоприятствовала: устоялся один из тех редких теплых и солнечных дней осени, чем-то напоминающих начинающуюся весну. Не знаю отчего, но именно там, в лесу, мне частенько удавалось уловить совершенно особенное настроение – чувство на грани невесомости и неуязвимости. Наверное, если бы мне поручили дать определение слову «счастье», я выстроил бы это определение в духе синонимов таких понятий как «спокойствие», «умиротворенность», «уверенность в будущем», то есть именно тех состояний ума, которые всегда в моей жизни бывали в серьезном дефиците. И именно тогда, в лесу, я был вполне себе счастлив; именно там: в окружении других форм жизни, с древности враждебных человеку – деревьев, мхов и папоротников, грибов, птиц и насекомых, от которых я никогда не встречал проявлений враждебности, тогда как в городе, в царстве homo sapiens, опасностей на квадратный километр, по моим ощущениям, всегда таилось несравненно больше. А впрочем, все относительно: пожалуй, окажись я в лесу в тот момент, когда солнце отвернулось от нашей страны, а также на значительном отдалении от каких-либо городских или поселковых огней, вполне допускаю, что рассуждал бы принципиально иначе, тоскуя уже по привычным каменным джунглям.
Придя в понедельник на работу расслабленным и отдохнувшим, я тут же отметил в обстановке какое-то напряжение, несвойственное прошлым неделям; к тому же я слегка заспался и припоздал, потому во мне возникло то чувство, как это нередко случается в дни опозданий, будто бы я пропустил нечто крайне важное и все вокруг явно что-то недоговаривают. Вот и мои коллеги, и без того не слишком-то приветливые и общительные, были в тот день безмолвны как-то по-особенному. Даже Моника, вопреки обыкновению, не стягивала мое внимание на себя, сидя безучастно и сосредоточенно высматривая что-то в плоскости монитора. Никаких видимых причин для напряжения, правда, я так и не усмотрел, связывая всеобщую пришибленность с первым ночным заморозком.
Однако во время обеда от меня не ускользнуло то, что и Афина сегодня более задумчива, нежели обычно: и это при всей ее исходной природной сдержанности. Кроме того, я отметил, что Афина и Моника совершенно не общаются между собой, даже как-то демонстративно уклоняются от такой возможности, и все их разговоры осуществляются только со мной. Становилось очевидно, что похолодание произошло не только на улице, но и в межличностных отношениях двух столь симпатичных мне девушек. Наконец, где-то за час до окончания рабочего дня, улучив момент отсутствия Моники в кабинете, я решил проведать Афину, чтобы переговорить с ней о том, что происходит нечто странное, предполагая затронуть и тему осложнения ее отношений с Моникой – почему-то именно Афина представлялась мне более подходящей фигурой для подобного разговора.
Направившись к кабинету Афины, еще издалека я увидел ее стоящую возле двери вместе с Моникой: они оживленно о чем-то спорили, явно ссорясь, в связи с чем я предпочел не встревать в это дело и, развернувшись, ушел незамеченным. Вернувшись в ставший уже почти родным кабинет Mobile razvodko, я захотел срочно на что-нибудь переключиться и полистать наконец-то сегодняшний выпуск «Блатной правды», поскольку наэлектризованность обстановки не позволила сделать это с утра. Однако же, вот незадача, буквы больше не лезли в глаза – то ли я был пресыщен грустной правдой о глобальном разводе народа, хотя, скорее, мне не давал покоя наметившийся разлад между Моникой и Афиной.
С одной стороны, конечно, все это было мне весьма неприятно, потому как обе они мне очень даже нравились, пускай каждая по-своему. Подчас я даже ловил себя на мысли, что само свое участие в столь неоднозначном предприятии как РЦСЧОДН можно оправдать одним уже только знакомством с ними. И с какого-то момента мой интерес в походах на работу заключался не только в денежном вознаграждении, и не только в поддержке проекта «Купи у нас», серьезной мотивацией стала сама возможность быть рядом с этими прекрасными созданиями минимум пять дней в неделю. И разумеется, мне представлялся только один предмет, из-за которого они могут ссориться: и этим предметом был я… вот тут уже начиналась приятная сторона вопроса. Мысленно я буквально превознес бабулю за то, что встроила меня в столь избранную структуру; и пускай я так и не научился пока находить удовольствие в ничегонеделании, все-таки вынужден был признавать, что работаю, безусловно, не на самой скверной работе в этом мире. И многие, очень многие, мечтали бы занять мое кресло-место, сидеть на нем долго и счастливо, реализуя мечту миллионов: работать поменьше да зарабатывать побольше. «А потому и мне, чего уж, пожалуй, грех жаловаться», – приходил я к долгожданному согласию с действительностью.
Эти размышления были оборваны внезапно ворвавшимся в кабинет Минором Камонычем; он тут же бросил на меня гневный взгляд и, едва сдерживая свой гнев, как-то даже прикрикнул: «Никольский, ко мне в кабинет, живо!» Я обескуражено последовал за ним, не слишком понимая, чем вызвано его недовольство, и тем более – каким образом это может быть связано со мной. «Дверь прикрой», – приказал мне Минор. Я последовал его рекомендации, после чего состоялся престранный, последний между нами разговор:
– Ты уволен, – совершенно безапелляционно заявил он мне, добавив, что мне можно все-таки еще недельку походить на работу, чтобы получился полный месяц, и я мог рассчитывать на денежный расчет.
– Вот как? – искренне недопонял я. – С чего это вдруг?
– Просто не нравишься ты мне, плохо работаешь! – бросил он в сердцах, чувствуя и сам, что подобное обоснование звучит не слишком-то убедительно.
Прямо скажем, такой ответ меня даже позабавил: возможно ли плохо работать там, где выполнение какой-нибудь работы даже и не входит в круг обязанностей? На это я просил привести мне в пример работника, который, по его мнению, работает хорошо и продуктивно. Камоныч принялся перечислять имена: по его подсчетам выходило, что хорошо работают все, не считая меня. Имя «Моника» в волнении он произнес аж дважды. Я не стал спорить с ним дальше, выходя, сообщив, что проконсультируюсь еще на эту тему с Козырем Гариком Валентиновичем, хотя тот вроде бы в очередной раз нежился на каких-то чужедальних островах: в конце прошлой недели, во всяком случае, я его что-то уже нигде не примечал. Надо сказать, мое заявление разозлило Камоныча еще больше.
Само собой, я был весьма раздосадован таким необъяснимым поворотом, при этом, в стремлении следовать своей же лесной установке – «Только спокойствие», оставался в то же время довольно спокойным. Тут необходимо заметить, что по ходу воскресной лесной прогулки я успел произвести традиционную духовную работу, давая себе установку, что любой ценой необходимо оставаться невозмутимым во всевозможных жизненных ситуациях и их комбинациях, не размениваясь по мелочам и всячески игнорируя лихорадку людских страстей. И после подобных самоустановок всякий раз я задавался вопросами: возможно ли это – оставаться спокойным, когда кругом творится черти что? Надолго ли хватит такого прекраснодушного настроя?
Впрочем, в минуту моего увольнения спокойствие было продиктовано и тем обстоятельством, что даже если принять в расчет худший вариант: я уволен уже документально и на то имеется санкция самого Козыря, то теперь-то я не пропаду, поскольку дела у «Купи у нас», как я уже упоминал, и вправду пошли, а потому я мог со спокойной душой возвращаться в собственного сочинения проект. Единственное, что меня огорчало в данной истории по-настоящему, так это то, что теперь я буду разлучен с девушками… «Правда, с ними ведь можно встречаться и не на работе, и во всех смыслах – так оно будет даже правильнее», – немедленно нашел я выход.
Вспомнив о своих девушках, мне захотелось немедленно разыскать их и рассказать новость дня. Их, однако, нигде не было. Уже покидая работу, я обернулся у проходной и увидел их у парковки – казалось, они снова ожесточенно о чем-то спорят, а потому, бесповоротно уходя, я принял решение отложить объяснение до завтра.
