Антон Первушин
Удар небесного копья (Операция «Копьё»)
Он сказал «советского» неслучайно: в команде «Варяга» хватало и украинцев, и представителей других национальностей стран СНГ, потому говорить «русского» было некорректно, а «эсэнгэшного» – глупо.
Офицеры молчали. Лишь лёгкий шепоток прошёл по строю, сразу затихнув.
– Наверняка, у вас есть вопросы, – продолжил вице-адмирал после небольшой паузы. – Спрашивайте сейчас. Если смогу – отвечу. Потом времени на вопросы-ответы не будет.
– Разрешите обратиться, товарищ вице-адмирал?
То был командир расчёта ЗРК «Кинжал» Василий Рушников.
– Разрешаю, – Долгопрудный кивнул.
– От кого исходит приказ?
Стоявшие рядом офицеры посмотрели на Василия, как на блаженного. Самое интересное, что точно ответить на вопрос, кому сегодня принадлежит «Варяг», никто из них не смог бы. Однако в сознании давно закрепилась и заменила собой истину одна из высказанных кем-то гипотез, основанная на простейшей бытовой конспирологии, – будто бы существует тайная наднациональная организация, объединяющая в себе лучших представителей силовых структур и ставящая своей целью не больше и не меньше, как восстановление Советского Союза, и будто бы именно эта организация приобрела авианесущий крейсер, дабы спасти его от разграбления и переплавки в сковородки с тефлоновым покрытием. Однако вице-адмирал ответил.
– Приказ отдал… Президент, – сказал он громко. – Наш Президент.
Ответ подразумевал множество толкований, но Рушников, видимо, удовлетворился, потому что задал новый вопрос:
– Вы говорили о противнике, «превосходящем по боевой мощи». Кто бы это мог быть?
Вице-адмирал оглянулся на молодого человека в тесном пальто. Тот промолчал, предоставив Долгопрудному самому выпутываться из сложной ситуации.
– Противником будет считаться тот, – произнёс вице-адмирал со значением, – кто попытается помешать нашему крейсеру выполнять поставленные перед ним задачи. Большего я сказать не могу.
– Спасибо, – с достоинством поблагодарил за ответы Василий Рушников. – Разрешите встать в строй?
– Разрешаю.
Больше вопросов не поступало, и Долгопрудный отпустил офицеров. Те не стали задерживаться на палубе. Две недели – не слишком большой срок, чтобы подготовить тяжёлый авианесущий крейсер к первому самостоятельному плаванию. Но они справились. А как же иначе?
* * *
…Через две с половиной недели после получения приказа от «нашего Президента» авианосец вошёл в пролив Босфор. Как и предписывалось Конвенцией о морских проливах 1936 года, принятой в швейцарском городе Монтрё, радисты «Варяга» на частоте в 500 килогерц вызвали сигнальную станцию Босфора, расположенную в Анадолу, сообщили наименование и позывные корабля, после чего запросили разрешение на проход в Мраморное море. Согласно той же Конвенции, черноморские государства, желающие провести корабли через Босфор или Дарданеллы, обязаны за восемь дней по дипломатическим каналам послать турецким властям уведомление о своём намерении. Применительно к «Варягу» это было сделано заблаговременно, однако у турецкой разведки чесались руки и все остальные органы от желания заглянуть на нижние палубы крейсера, а потому разрешение получено не было.
В тревожном ожидании прошла ночь. Долгопрудный вёл переговоры с сигнальной станцией, а турецкие пограничные катера бороздили воду вокруг «Варяга», действуя на нервы боевым расчётам, просидевшим всю ночь на своих постах и наблюдавшим за этим безобразием на экранах локаторов и сквозь видеоискатели оптических прицелов. «Пропустят – не пропустят? – задавались вопросом офицеры крейсера. – И что будем делать, если не пропустят?».
Однако с рассветом турки дали «добро», и тяжёлый авианосец на скорости в 10 узлов двинулся дальше, держась азиатского берега. Распоряжение пропустить корабль поступило с самого верха, и турецкие разведчики с пограничниками ничего не могли сделать. Они, разумеется, не знали, что это распоряжение появилось в результате блестящей операции, проведённой военным атташе российского посольства в Анкаре. Денег, перечисленных на специальный счёт, атташе не жалел, и несколько видных чиновников Турции в ту ночь заметно увеличили свои капиталы. Дарданеллы тяжёлый крейсер миновал уже без малейших задержек.
Восточнее Мальты «Варяг» был визуально замечен с борта авианосца «Америка». Между командирами двух военных и сравнимых по мощи кораблей состоялся краткий диалог по ближней радиосвязи. Переводчик не понадобился – оказалось, что Георгий Семёнович неплохо владеет английским. В результате этого диалога капитан «Америки» пожелал Долгопрудному и вверенному ему кораблю счастливого пути, а разведка ВМФ США обогатилась ещё одним – в ряду сотен других – донесением о появлении на мировых океанских линиях приписанного к порту Макао тяжёлого авианесущего крейсера под названием «Варяг».
Моряки «Америки», высыпав на палубу, не без изумления взирали на грозный силуэт крейсера – четыре года назад они видели в этих водах точно такой же (систер-шип «Адмирал Кузнецов» заходил сюда во время проведения международной операции по умиротворению военного конфликта, названного впоследствии Боснийским Кризисом), но к формам крейсера проекта 11435 трудно привыкнуть. Ещё они видели перед собой осколок огромной и страшной Империи и могли только благодарить своего протестантского Бога[21] за то, что он услышал их молитвы и не допустил, чтобы дело дошло до Большой Войны и здесь, в Средиземном море, им повстречался всего лишь один (да и то безоружный) крейсер потенциального противника, а не десять или двадцать плавучих монстров с лучшими в мире истребителями на борту…
За время перехода к Атлантике «Варяг» дважды сменил флаг. Если порт Черноморского судостроительного завода он покинул под жёлто-синим флагом Украины, то после того, как крейсер миновал Дарданеллы, над его «островом» взвился красный флаг Китайской Народной Республики, и только за Гибралтарским проливом на гафеле был поднят настоящий «Андреевский» флаг – две синие полосы крест-накрест на белом фоне.
(В/ч 45678, Ленинградская область, январь 2000 года)
Клиент был пьян. В стельку.
Он сидел на скамейке в раздевалке служебного помещения под «вышкой» командно-диспетчерского пункта и, тупо глядя перед собой, икал. И больше от него ничего нельзя было добиться.
– Везёт тебе, Костя, – заметил начштаба и главный радетель коммерческих полётов подполковник Лаптев. – И деньги заплачены, и лететь никуда не надо.
Громов снял фуражку и размотал шарф.
– А где остальные басурмане? – поинтересовался он, направляясь к своему шкафчику.
Имелись в виду спутники клиента: эти ребята обычно приезжали компаниями – пофорсить друг перед другом, сняться всей кодлой на фоне современного истребителя.
Лаптев засмеялся.
– Остальные ещё хуже, – сообщил он. – В «джипе» у КПП сидят – вылезти не могут.
– Понятно, – сказал Громов.
Он начал расстёгивать шинель.
– Ты куда это собрался, подполковник? – подозрительно осведомился Лаптев.
– Керосин оплачен? – спокойно спросил Громов и сам же ответил: – Оплачен. Ресурс оплачен? Оплачен. Чего тебе ещё нужно, подполковник?
Лаптев обиделся:
– А тебе, подполковник, всегда нужно больше всех!..
Клиент вдруг издал низкий утробный звук, и его вырвало зелёным прямо на брюки.
– Ай-ай-ай, – Громов покачал головой. – Какая неприятность. Займись, подполковник. Это входит в перечень услуг.
Начштаба побагровел. Вывести его из себя всегда было довольно просто.
– Ты у меня попомнишь, подполковник, – пообещал он зловеще и выскочил из раздевалки.
– Попомню, – невозмутимо отвечал Константин.
Через пятнадцать минут полностью экипированный и готовый к вылету Громов неторопливо шёл по рулёжной дорожке, направляясь к ангарам, где его ждал красавец-истребитель «Су-27УБ».[22] Сержант из роты технического обслуживания приветливо улыбнулся ему:
– Здравия желаем, товарищ подполковник!
– Здорово, Иван. Как тут «журавль»[23] без меня поживает?
– На пять с плюсом. У нас всё схвачено, товарищ подполковник, не беспокойтесь.
Громов знал, что у техников действительно «всё схвачено» и не беспокоился. Он кивнул сержанту и по приставленной лестнице забрался в кабину. Устроился в кресле, пристегнулся, включил питание приборной доски, окинул критическим взглядом россыпь зелёных огоньков, проверил состояние многофункциональных дисплеев и табло отказов. В это время сержант убрал колодки и лестницу, помахал рукой, показывая, что всё готово. Громов запустил силовую установку, прислушиваясь к тому, как мощно раскручиваются роторы двух турбореактивных двигателей АЛ-31Ф производства фирмы «Сатурн» Архипа Люльки. Потом перебросил тумблер на приборной доске и вышел на связь с командно-диспетчерским пунктом.
– База, говорит Витязь, как слышно меня?
– С добрым утром, Костя, – поприветствовал Громова весёлый голос.
Константин сразу опознал его владельца – майора Саблина, который сегодня дежурил на КДП.
– С добрым утром, Слава. Выпускай на взлёт, не томи.
Возникла заминка. Потом, понизив тон, Саблин сообщил:
– Тут начштаба всех строит. Не велит тебя выпускать.
– Основания?
– Говорит, полёт отменяется в связи с неявкой клиента.
– Хм-м… Клиент, по-моему, на месте. И при деле.
Саблин приглушённо засмеялся. Он был в хорошем настроении и, видимо, вполне оценил юмор ситуации. Громов услышал, как на заднем плане громко, но невнятно рокочет разобидевшийся подполковник Лаптев. Ему кто-то робко и так же невнятно отвечал. Константин разобрал всего несколько слов и обрывков фраз: «этот наглец», «приказ», «клиент», «его урою» и «он у меня».
Двигатели «Су» продолжали работать, и Громов скучным официальным голосом снова запросил у КДП разрешение на взлёт. Саблин вернулся к выполнению своих прямых обязанностей:
– Витязь, вам отказано в вылете. Заглушите двигатель и покиньте самолёт… Костя, начштаба упорствует. Говорит, клиент находится на земле. А без клиента ты не полетишь.
– А ты ему объясни, – посоветовал Громов с ленцой, – что клиенты разные бывают. Кому-то нравится участвовать в процессе. А кто-то предпочитает наблюдать.
Саблин передал народу слова Громова, и тут же эфир взорвался жизнерадостным хохотом. Смеялись все, кто был на КДП, кроме, наверное, уязвлённого в очередной раз подполковника Лаптева.
– Ну что там? – спросил Громов, когда смех несколько поутих.
– Начштаба нас покинул, – безо всякого сожаления сообщил Саблин. – Ты бы видел его физиономию!
– Мне разрешат сегодня вылет или нет?
– Лети, сокол, – дал своё согласие Саблин. – Занимай третий эшелон и крутись в своё удовольствие. Кобру покажешь?
– Покажу, если просите.
– Тогда дай знать – ребята посмотреть хотят.
– Не налюбовались ещё?
Говоря это, Громов двинул РУД[24] до защёлки «малого газа» и по рулёжной дорожке повёл истребитель к взлётно-посадочной полосе. Машина катилась ровно, турбины свистели, и жизнь была прекрасна.
– База, говорит Витязь, я на исходной.
– Витязь, взлёт разрешаю.
Громов вывел обороты двигателя на взлётный режим, полоса заскользила навстречу, теперь РУС[25] на себя, и вот уже мелкая тряска, сопровождающая движение истребителя по полосе, разом прекратилась, и земля плавно уходит вниз, проваливается под фюзеляж, а впереди – только небо.
Набрав высоту, Константин надел маску кислородной системы ККО-5 и снова связался с Саблиным:
– Начинаю маневрирование. «Поворот на горке».
Посторонний наблюдатель увидел бы, как раскрашенный в камуфляжные цвета «Су-27УБ» вдруг резко задрал нос и полетел в зенит, двигаясь практически вертикально – манёвр, называемый «горкой». Затем истребитель снизил скорость до минимума и, оставаясь в той же плоскости, завалился на крыло, разворачиваясь на сто восемьдесят градусов в пикирование.
– Отчаянный малый наш Громов, – одобрительно обронил Саблин, наблюдавший за истребителем сквозь панорамное окно КДП. – «Поворот на горке» на машине весом в двадцать две тонны – это не хухры-мухры. Не всякий рискнёт.
– Да, – согласился один из находившихся в диспетчерской офицеров. – Я бы не рискнул.
– А кто он такой – этот Громов? – поинтересовался молодой лейтенант, лишь неделю назад прибывший в часть и ещё не успевший сделать ни единого вылета. – Как приехал, только и слышу: Громов, Громов, Громов. Он что, действительно из «Витязей»?[26]
– Из них, – подтвердил Саблин. – Потому и держим. Он умеет делать то, чего никто не умеет. Да и басурмане, как услышат, что их «Витязь» будет возить, на лишнюю сотню баксов всегда готовы разориться.
Громов тем временем вышел из манёвра и объявил «Петлю Нестерова с переворотом в верхней точке и выходом в управляемый штопор».
– А почему он здесь, а не в Кубинке? – поинтересовался лейтенант.
– Выперли его из «Витязей». В девяносто шестом. Он в Ле Бурже выступал. Ну и впилился в какого-то француза на «Мираже». Или француз в него впилился. История-то знаменитая. Про неё во всех газетах печатали. А разбираться никто не стал. Вот и списали нашего Костю. Он в Заполярье потом служил – командиром части. А теперь у нас.
– Ясно, – лейтенант вздохнул. – А он учеников берёт?
Саблин хохотнул:
– Что, тоже «единичку» на грудь заработать захотелось?
Лейтенант, носивший на груди значок пилота третьего класса, покраснел и потупился.
– Манёвр завершил, – доложил Громов. – По заказам радиослушателей выполняю «Кобру Пугачёва».
(Вообще-то «Кобру Пугачёва» придумал не Пугачёв – это всеобщее заблуждение. К счастью, капризуля История в данном случае сохранила имя подлинного первооткрывателя. А было так. Однажды лётчик-испытатель Игорь Волк (ведущий пилот Лётно-исследовательского института имени Громова, поднимавший, в частности, нашу космическую гордость – «Буран») гонял экспериментальный образец «Су-27» на различных критических режимах, включая управляемый штопор. Погасив скорость и увеличивая угол атаки, Волк с удивлением обнаружил, что самолёт не сваливается на крыло, как это сделал бы любой другой, а всё больше запрокидывается назад, сохраняя при этом первоначальное направление движения. Повинуясь скорее инстинкту, чем знанию, Волк отдал ручку управления самолётом вперёд, после чего «Сухой» опустил нос и продолжил полёт как ни в чём не бывало. Рассказ Волка о новом манёвре переполошил ЛИИ. В процессе всестороннего изучения такой режим полёта получил название – «динамическое торможение», и только после того, как шеф-пилот КБ Сухого Виктор Пугачёв, продемонстрировал его публике на очередном авиа-шоу в Ле Бурже, манёвр окрестили «Коброй Пугачёва». Надо отдать должное Игорю Волку: он не стал скандалить из-за приоритета, заявив, что «мы уж как-нибудь с Виктором славой сочтёмся».
Продолжая тему, можно сказать, что «кобру» освоили и умеют делать почти все современные российские истребители, но до сих пор этот манёвр не доступен для подавляющего большинства западных летательных аппаратов. Завистливые американцы оспаривают целесообразность применения «кобры» в современном воздушном бою, однако из кожи вон лезут, чтобы придумать какой-нибудь антиманёвр. Не так давно американский испытатель Хербст, летающий на экспериментальном самолёте «X-31», придумал довольно сложный разворот, который окрестил «Мангустом». Всё бы хорошо, да вот незадача: «Х-31» – лёгкий планер, на него нельзя установить даже пулемёта, а наши пилоты без труда смогли воспроизвести «разворот Хербста» на тяжёлых современных машинах класса «Су» и «МиГ»).
– Вон он! – крикнул возбуждённо лейтенант.
Сначала все увидели истребитель, на огромной скорости идущий с севера, затем пришёл звук – оглушающий вой двигателей, способных на форсаже развивать тяговую мощность в сто тысяч лошадиных сил каждый. Нос самолёта задрался, хвост ушёл вниз, и какое-то время истребитель, продолжая лететь вперёд, действительно напоминал изготовившуюся к броску кобру. У лейтенанта вырвался вздох восхищения. Когда скорость упала до критической, Громов опустил нос самолёта, чтобы избежать сваливания и продолжил полёт уже в горизонте.[27]
– Чисто сделал, – уважительно прокомментировал Саблин. – Профессионал.
Грянул звонок телефона. Майор с неудовольствием посмотрел на чёрный аппарат, стоящий на пульте, но трубку снял:
– Дежурный по КДП слушает!
На том конце провода быстро заговорили. Саблин некоторое время внимал, затем спросил озадаченно:
– А кто вы собственно такой?..
Ему что-то ответили.
– Вы уверены, что он поймёт?
На том конце были уверены. Саблин шумно почесал в затылке и вызвал Громова:
– Витязь, на связи База. Ответьте Базе, Витязь.
– База, я весь внимание.
– Слышь, Костя, тебе тут из Города звонят. Говорят, срочное дело.
– Кто звонит?
– Чудак какой-то. Назвался Капитаном. Говорит, ты поймёшь.
– Понял. Возвращаюсь.
Громов заложил вираж и лёг на обратный курс к аэродрому. На лице его, спрятанном под забралом защитного шлема и кислородной маской, играла неопределённая улыбка – ни один из его многочисленных друзей, даже Лукашевич или Стуколин, не смогли бы сказать, что она означает. Возможно, это была просто улыбка.
(Санкт-Петербург, январь 2000 года)
На улице Некрасова имеется небольшой ресторан под названием «Пивной клуб». Там можно отведать жаркое из ляжки кенгуру или стейк из хвоста крокодила. К обширному меню из сотни деликатесных блюд прилагается список на два десятка сортов пива. Кроме того, прислуживает в этом ресторане довольно забавный, но вполне натуральный негр – наверное, он нанят для того, чтобы любой россиянин, придя сюда, мог почувствовать себя «белым человеком». По соседству с «Пивным клубом» располагается магазин «Солдат удачи», торгующий военной амуницией. Настоящий солдат удачи, занеси его в этот магазин нелёгкая, будет наверняка разочарован: вместо реального оружия здесь продаются макеты и модели, которые ни один уважающий себя коллекционер не то что на стенку не повесит, но даже и в руки не возьмёт. Однако, купившись на название магазина, офицеры разных мастей и воинских званий частенько появлялись на улице Некрасова, а чтобы не уходить просто так, заглядывали в «Пивной клуб», в конце концов облюбовав его для постоянных посиделок.
Бывал там – не реже раза в неделю – и капитан ВВС в отставке Алексей Стуколин. Работа в качестве консультанта по военной технике при одном из питерских издательств, специализирующихся на выпуске роскошных энциклопедий, приносила небольшой доход, но Алексей жил экономно, а потому мог себе позволить раз в неделю оттянуться на полную катушку в компании себе подобных.
И вот как-то погожим субботним днём Стуколин сел в трамвай и приехал на улицу Некрасова. Войдя в ресторан, он обнаружил за одним из столиков компанию из трёх знакомых ему офицеров.
Сегодня общим вниманием овладел коллега Золотарёв. Он недавно вернулся из Чечни, заработав там орден Мужества и очередное звание, а потому мог поделиться свежим боевым опытом. Стуколин заказал себе две кружки «Будвайзера» и солёных сухариков, после чего присел к столику.
– Ну так вот, – рассказывал Золотарёв. – Только я из манёвра вышел, тут мне и засадили «стингеpом» прямо в мотор. Машину вниз повело. Значит, в штопор заваливаюсь. Дёргаю ручку на себя. Но тут обшивка рваться начала, и я за рычаги катапультирования схватился…
На этом месте Золотарёв остановился и сделал большой глоток, разом опустошив кружку. Слушатели нетерпеливо заёрзали. Стуколин, которому ни разу не приходилось катапультироваться в ходе боя, посмотрел на них с превосходством. Он полагал, что пилот, не сумевший уберечь свой самолёт, – это плохой пилот.
– И ты катапультировался? – не выдержал один из слушателей – капитан противовоздушных войск Андронов, прославившийся тем, что в самом начале необъявленной войны НАТО против Югославии подал рапорт и уехал добровольцем в Косово.
Золотарёв ухмыльнулся, пригладил свои пышные усы и, взявшись рукой за новую кружку, продолжил рассказ:
– Катапультировался, в общем, – подтвердил он догадку Андронова. – А видимость, я уже говорил, у земли была низкая – туман. И чечены не видели, куда я сел. Но вот ведомый – дурак! – вздумал посмотреть, как я там устроился, и два круга надо мной сделал. Радисты потом рассказывали, что чечены сразу это дело просекли. И в эфире обменивались: мол, если самолёт круги нарезает – значит, лётчик жив и где-то внизу прячется. А я за дерево зацепился и повис. Потом стал раскачиваться, пока до ствола не добрался. Ухватился. Перерезал стропы. Слез вниз. Думаю, надо уходить. Если чечены найдут – живым в землю закопают. Были прецеденты. Пошёл в горы… – Золотарёв выдержал новую паузу, наслаждаясь нетерпением слушателей. – С грехом пополам влез куда-то. А тут стемнело совсем. Решил, дальше не пойду, здесь переночую. Распаковал НАЗ.[28] Лодку резиновую на склоне расстелил. Парашютом накрылся. Ночь, короче, перекантовался. Хотя больше мёрз, чем спал. В «Комаре»[29] батарейки севшие оказались. Найти бы ту суку, которая НАЗ собирала – убил бы гада! Думаю, возвращаться надо под моё дерево. Где в другом месте свои же не найдут, и тогда точно кранты. Пошёл назад. Сел. Жду. Слышу – где-то внизу собаки лают. Ага, думаю, это по мою душу чечены идут. Сдаваться не собирался. Взял гранаты. Одну – на груди оставил. Одну – к животу привязал. Остальные – вокруг разложил. Всё, значит, отлетался…
Негр-официант принёс Стуколину пиво и сухарики, и, пока тот разбирался со всем этим хозяйством, Золотарёв молчал, хитро улыбаясь.
– Надо думать, всё идёт к счастливой развязке, – заметил ещё один из участников посиделок – майор Кривцов, отслуживший три месяца в миротворческом контингенте в Приштине. – Иначе ты здесь не сидел бы.
– Логично, – признал Золотарёв. – Но главное ещё впереди.
Стуколин пригубил из кружки и спросил.
– Ты хочешь сказать: позади?
Он всегда более чем скептически относился к байкам, рассказываемым коллегами, не без оснований полагая, что цветистые подробности их подвигов высосаны из пальца. Он сам мог порассказать много интересного и поучительного, однако на все подначки предпочитал отшучиваться. Честное слово, данное когда-то советнику Маканину, было покрепче любой подписки о неразглашении.
– Давай рассказывай, – снова проявил нетерпение Андронов.
– На чём я остановился? – спохватился Золотарёв, несколько озадаченный вопросом Стуколина. – А, ну да. Попрощался я, значит, с жизнью. Но тут слышу: «вертушка» летит. Блин, думаю, в самый раз. Воля к жизни пробудилась. Потом-то выяснилось, что наши меня с рассвета искали. И вот нашли. Но оказалось, я рано радовался. Тут как в кино: и наши подвалили, и чечены. Наши с «вертушки» по ним палят. Чечены – по мне. Но самое страшное уже в конце было. Я на тросе вишу. Лебёдка крутится ме-едленно. Глаза закрыл, из АКСУ[30] своего палю в божий свет, как в копеечку. Вдруг по ушам как шарахнет. Огонь, жар. Ну, думаю, теперь точно звездец. А это, оказывается, вертолётчик, дубина, по чеченам HУРСами[31] садит – прямо над головой. Думал, оглохну к чертям собачьим. До сих пор в ушах звенит…
Офицеры помолчали, ожидая, что Золотарёв добавит что-нибудь к уже сказанному. Но это было всё.
– Да-а, – протянул Андронов. – История…
– А вообще чечены воевать умеют, – сообщил Золотарёв. – Настоящие солдаты.
– Ещё бы не умели, – поддержал Андронов. – У них все полевые командиры – бывшие офицеры Советской армии. И не в малых чинах. Тот же покойный Дудаев был генералом стратегической авиации.
– Это значения не имеет, – вмешался Кривцов. – Мало ли кто какие погоны носил. Вон у натовцев тоже – генералы, адмиралы, а как воевать не умели, так и не умеют.
– С чего это ты решил? – изумился Золотарёв. – Вынесли же Милошевича – и трёх месяцев не прошло!
– Ага, забомбили до усрачки и ходят теперь орлами. Кнопки нажимать большого геройства не требуется. А я их на земле видел. И уж насмотрелся.
– Чем же они так плохи? – заинтересовался Стуколин, который только что прикончил свою первую за сегодня кружку и сделал паузу, чтобы выкурить сигарету.
– Солдат на войне должен думать о войне, – нравоучительно заявил Кривцов, поворачиваясь к Алексею. – А не о том, сколько он бабок загребёт, когда война закончится. А то они, понимаешь, до ветру идут – каску и бронежилет надевают.
– И какая тут связь?
– Самая прямая, – Кривцов отхлебнул пива. – Если их вояка, например, в собственном дерьме поскользнётся и ногу сломает, и будет при этом не по форме одет, то травму ему засчитают как бытовую и со службой не связанную. А если по форме – как полученную при выполнении боевого задания, за что полагается солидная премия и бирюлька на грудь…
– Ага, – сказал Стуколин. – Но тут я их понимаю. Если бы у нас такое ввели, мы бы тоже до кустов в бронежилетах бегали. Так ведь не введут же!
– …И считают, всё время считают, – развивал мысль Кривцов. – Кто сколько получит за то, за это. С командирами спорят. Разве ж такими должны быть солдаты?
– Да ладно тебе, – отмахнулся справедливый Алексей. – Среди наших уродов тоже хватает. И в Афгане такие были. И теперь – в Чечне.
– У нас это – единичные случаи! – начал закипать Кривцов. – А у них – система! Или вот ещё. Трусы они страшные. От любого шороха дёргаются. Едут в патруль – набьются в БТР, как сельди в бочку. И ещё люки изнутри законопатят. А наши – всегда сверху, на «броне».
– Да, – согласился Стуколин. – Башку под пули подставлять наши умеют. Если одна дурь в башке, так чего ж не подставить?
Он скромно умолчал при этом, что в своё время – чуть более года назад – и сам «подставлял под пули башку», не задумываясь о последствиях, свидетельством чему на его теле была глубокая отметина – звездообразный некрасивый шрам под правым соском.
– Сам дурак! – огрызнулся Кривцов. – Эти натовцы тоже считали, будто умнее всех, а когда БТР с французами в пропасть завалился, так на пену изошли, оправдываясь.
– А что, был такой случай? – оживился Золотарёв.
– Угу, – подтвердил майор. – Девять трупов – как с куста. По частям из брони вырезали.
Офицеры помолчали. Беседа о низких моральных качествах бывших потенциальных противников как-то уж очень быстро приобрела мрачновато-траурный оттенок. Кривцов решил подкорректировать беседу, оставшись в том же русле.
– Но французы или там немцы – ещё ничего, а вот штатовцы – те вообще. Ну вот, скажем, ты, Сергей, – майор посмотрел на Золотарёва, – ты что в бумажнике таскаешь?
– Деньги, – ответил пилот. – Когда они есть.
– Фото какие-нибудь носишь? – уточнил Кривцов.
– Ну да, конечно… Жена, дети, мама…
– Вот! – Кривцов поднял указательный палец. – Нормальный человек. Амы тоже фотокарточки носят. Мне показывали. Жена, дети, мама и… – он сделал эффектную паузу, – собственный автомобиль!
Золотарёв громко засмеялся, чем вызвал неудовольствие посетителей Клуба, расположившихся за соседним столиком.
– Что, серьёзно? – спросил он.
Кривцов с видом знатока кивнул.
– И ладно бы ещё просто автомобиль, а то целый набор: автомобиль сразу после покупки, автомобиль после пробега в сто тысяч, автомобиль после капитального ремонта. Абсолютная шиза!
– Да, – задумчиво сказал капитан Андронов. – Для кого-то автомобиль – средство передвижения, для кого-то – роскошь, а для амов, значит, член семьи? А мы-то, дураки, с мещанством боремся.
– Ерунда всё это, – напористо встрял Стуколин. – Вы фигню всякую обсуждаете: кто трус, кто не трус, кто какие карточки в бумажнике таскает. А надо в суть смотреть: если боевой задор у них есть, всё остальное приложится.
– Нет у них никакого боевого задора! – немедленно парировал Кривцов. – Ты, небось, об амах только по фильмам и знаешь. А кто у них фильмы снимает? Сами амы и снимают! Как ты думаешь, будут они о себе правду снимать?
– Почему бы и нет? – заметил Стуколин.
– Ага, жди больше. Покажут в фильме, в «Рембо» каком-нибудь, как ихний спецназовец всех одной левой. А на самом деле…
– А что на самом деле?
– Ну ты сам посуди, – майор понизил голос. – У них в фильмах как показывают? Команда накачанных хлопцев: большая часть – белые, один или парочка – негры, девица какая-нибудь сумасшедшая. Совершают подвиги во славу своего звёздно-полосатого, выносят напрочь и русских, и китайцев, и арабов, и вьетнамцев – кр-р-рутые, блин! А на самом деле в армии у них служат латиносы, один другого страшнее. У нас такие сортиры драят, к автомату их подпускать нельзя…
– Зато уж мы все из себя герои, – съязвил Стуколин. – После бутылки водки готовы полмира завоевать, а как до дела дойдёт!..
– А ты кто такой?! – встрепенулся Золотарёв; слова Алексея явно задели его за живое. – Кто ты такой, чтобы так говорить? Отсиживался у себя в Заполярье, пока мы кровь за Родину проливали!
Теперь уже взъярился Стуколин.
– Что ты обо мне знаешь? – привстав, он навис над столом, буравя Золотарёва взглядом и потирая кулак. – Что? Да если бы не я… если бы не мы… в Заполярье… да мы, если хочешь знать… – он запнулся, замолчал и опустился на своё место.
– То-то и оно, – Золотарёв победно огляделся вокруг, – и сказать даже нечего.
– Ладно тебе, – примирительно сказал капитан Андронов. – Не видишь, что ли? Человек подписку дал. Я вот тоже давал. И тоже помалкиваю.
– Подписку они давали, – заворчал Золотарёв. – Знаем мы эти подписки…
– А по большому счёту ты прав, – продолжал Андронов. – А Алексей – нет. Вынесли бы мы натовцев при прямом столкновении. И раньше выносили, и теперь вынесли бы. Невзирая на разруху и бардак.
– Это откуда же следует? – снова встрепенулся Стуколин. – Шапками «Ф-117»[32] не закидаешь.
Андронов усмехнулся чему-то своему и ответил так:
– Закидывали уже твой «Ф-117» шапками. И, не поверишь, закидали.
– Ну хорошо, ну пусть, – сдался Стуколин. – Победили бы мы и америкосов, и немцев, и французов. Но только повода подраться с ними нам не дадут.
– Было бы желание, а повод всегда найдётся, – резонно заметил Андронов.
– Да никто к нам не полезет, – легкомысленно отмахнулся Алексей. – Сам подумай. Пока у нас ядерная дубинка имеется, и ПВО работает, ни одна сволочь сюда не сунется. Что они – идиоты?
Стуколин забыл, что всего лишь год назад примерно теми же самыми словами он характеризовал запутанную политическую ситуацию, складывавшуюся вокруг автономного края Косово – тогда Алексей тоже считал, что в НАТО служат не идиоты и что воевать с Сербией всерьёз никто из западных стратегов не решится…
К столику, за которым сидели, беседуя, офицеры, подошёл давешний официант.
– Прошу прощения, – обратился он к Андронову с лёгким акцентом. – Кто из вас будет капитан Стуколин?
Все посмотрели на Алексея. Тот нахмурился:
– Меня спрашивают?
Официант подал ему трубку от радиотелефона. Стуколин поднёс её к уху, послушал, что говорят на том конце линии связи, бросил коротко: «Приду», после чего вернул трубку официанту. И быстро допил оставшееся в кружке пиво.
– Куда вызывают? – спросил Кривцов без особого интереса. – В редакцию?
