Антон Сибиряков
Призрачная нить. Сборник
'Ты выпей, станет легче', – говорил ему следователь, понимая, что убийцу не смогут найти. И Евгений верил. И пил. Но боли не становилось меньше, а раны не заживали.
И теперь ему снова предстояло выбирать, кому довериться. Но разве он мог простить, когда сам жаждал отмщения?
– Мне сказали, вы больше не оперируете. Почему?
Он стянул с руки виниловую перчатку и бросил ее в мусорное ведерко. Его последняя пациентка – Даша – сидела перед ним в смотровом кресле, раздвинув ноги. Евгений только что провел осмотр и теперь передавал ее в руки коллегам. Ей ставили срок родов через несколько дней, но УЗИ показало, что необходимо хирургическое вмешательство – кесарево сечение.
– Тебя будут оперировать замечательные врачи, – уклонился он от ответа. – Можешь одеваться.
Она с трудом слезла и принялась натягивать белье.
– Мне хотелось, чтобы это были вы.
– Глупости. Неделю назад ты меня даже не знала, но все равно собиралась рожать.
– Мне кажется, будет больно, если это будет делать кто-то другой…
Он посмотрел на нее и снова подумал: 'Ей всего девятнадцать… бедный ребенок, как она справится со всем этим?'
– После родов… кто тебе будет помогать? – спросил он.
Она пожала плечами:
– Мама, наверное… думаю, что вернусь домой, поживу там какое-то время…
– А где ты жила до этого?
– Со своим парнем, снимали домик недалеко от 'Медика'… ну, вы, наверное, знаете это место…
Он кивнул:
– У меня там была дача… когда-то. И почему же ты не можешь вернуться обратно. К парню?
– Он умер, – сказала она спокойно и посмотрела на Евгения детскими глазами.
Он вздрогнул: неужели и он выглядел таким у отцовского гроба?
– Прости…
– Ничего. У меня есть мой сын. Он будет похож на отца.
– Не сомневаюсь, – откашлялся Евгений.
– От парня у меня осталась только собака, – добавила она и улыбнулась. – Огромный, черный, как бес. Злющий, но меня обожает. Форт.
У Евгения потемнело в глазах. Он задрожал и вцепился рукой в край рабочего стола.
– Что… что ты сказала? – переспросил он сухими губами.
– Кличка собаки – Форт… простите… вы побледнели… вам нехорошо?
Он не ответил, потому что перед глазами у него стоял огромный черный пес с бычьей шеей и громадной головой.
– Прости… я совсем забыл, – пролепетал он, – мне нужно на встречу, прости… я должен… торопиться… идти…
Он оставил ее в кабинете, а сам вылетел оттуда пулей и помчался в туалет. Заперся в кабинке и долго блевал, стоя перед унитазом на коленях. А когда приступ прошел, он понял, что в туалете был кто-то еще. Не сразу, но Евгений уловил в воздухе апельсиновые нотки духов. И услышал шаги. В ужасе он прижался к металлической стенке кабинки, затаившись. Чуть дыша, прильнул глазом к щели, но тут же отпрянул: с той стороны на него кто-то смотрел.
– Что… что тебе надо? – просипел он. И увидел, как расползаются в улыбке красные губы, как засохшие белила на щеках идут паутинками трещин.
– Я хочу, родной, – произнесло существо голосом его жены, – чтобы она страдала. Чтобы ты вырезал ей из живота ребенка и растоптал у нее на глазах. Что мне надо от тебя? Чтобы ты отомстил за нас! Чтобы она не сидела в теплой палате и не рассуждала, кем станет ее сынок. Я хочу, родной, чтобы она узнала – каково это, лежать в собственном дерьме, истекать кровью и видеть, как убивают твоего ребенка!..
– Нет, – замотал он головой, – я не могу… так…
– Нет? – зашипело существо, и Евгений увидел, как поворачивается ручка двери. Прыгнул к ней, вцепился руками.
– Кто ты?! Что ты такое?! – закричал он.
– Хочешь увидеть мое лицо? Тогда впусти… открой мне, родной…
Ручка заскользила в мокрых ладонях, Евгений отшатнулся и упал, ударившись спиной о заблеванный унитаз. Растянулся на кафельном полу и с замершим сердцем смотрел, как открывается дверь. Но на пороге никого не было.
– Что же это? – опираясь на руки, он кое-как поднялся и осторожно вышел из кабинки. В туалете было пусто.
'Что со мной творится?' – он подошел к умывальнику, на котором кто-то забыл свою косметичку, включил воду и умыл вспотевшее лицо. Посмотрел в зеркало, пригладил волосы и оперся руками о раковину. Вгляделся в собственное измученное лицо. С зеркала на него смотрел труп. Евгений вытащил из косметички помаду и жирно намалевал себе губы. Достал косметический карандаш и нарисовал высокие дуги бровей. Улыбнулся и раскрыл пудреницу.
Мертвые должны оставаться в прошлом. Иначе они начнут мстить живым.
Костлявая рука вытащила из кармана газетную вырезку с фотографией малыша и запихала в сток. Мощный напор в секунду превратил ее в серый комок и смыл в трубу.
Чудес не бывает. Сегодня утром мать младенца созналась, что вся история с непорочным зачатием была выверенной мистификацией – отцом ребенка оказался простой работяга, которому теперь предстояло разбираться с женой.
– Вот оно, – сказало намалеванное косметикой существо, – мое настоящее лицо!
Главврач собиралась домой, когда в ее кабинет влетела напуганная пациентка. Вечер был тихим, и дверь хлопнула будто выстрел.
– Кажется, в пятой… – запыхавшись, сказала девушка, придерживая круглый живот, – рожает…
– Уверена?
– Слышала, как она кричит… и, кажется… ребенка… слышала
– Боже мой! – главврач скинула пальто. – И где опять носит этого Прохорова?!
– Скорее…
– Я иду, иду… – она выскочила в коридор и помчалась в палату. А когда ворвалась туда, застыла от ужаса: на дальней кровати, на вымокших от крови простынях, лежала девушка со взрезанным животом и вываленными на пол кишками, а у кровати стояла какая-то уродливая женщина и прижимала к себе измазанного красной слизью младенца. Слепой, он тянул вверх свои маленькие кулачки и искал беззубым ртом грудь.
– Я не смог, – сказала женщина, и главврач узнала голос Евгения Прохорова. – Не смог… так…
– Господи… Женя? Что же ты натворил?..
– Я не смог, – повторил он и протянул младенца главврачу. – Не смог…
