Антонио Катифоро
Жизнь Петра Великого

Полная версия

Οὐκ ἀγαθὸν πολυκοιρανίη: εἷς κοίρανος ἔστω. Non est complures regnare bonum, imperet unus^{298 299}. Этот принцип никак не бросает тень на аристократические республики, ведь в них также суверен всегда один, а именно – весь Сенат в целом. Дело не обстоит так, что в них столько же суверенов, сколько сенаторов. Стрельцы, получившие от царя Петра приказ направиться в Троицкий монастырь, не знали, к какой партии примкнуть. Шакловитый, их командир, приказал им остаться в Москве, однако значительное их число не подчинилось и в беспорядке направилось к Троицкому монастырю: их примеру последовали остальные, за исключением самого Шакловитого и нескольких других, замешанных в нечестивом заговоре. Софья не пала духом и, надеясь утишить гнев брата, решила отправить к нему для переговоров двух своих теток, сестер царя Алексея³⁰⁰, которые, подобно ей, оставили монастырь ради удовольствий придворной жизни. Она научила их тому, что следует сказать, дабы уверить Петра в ее невиновности и «переложить ответственность на властолюбивых советников, искавших выгоду в раздорах в императорской семье, за все те напраслины, которые на нее возводятся, более же всего за страшное обвинение в покушении на жизнь брата, каковое обвинение было столь же ложным, как и то, которое возводили на нее раньше в связи с заговором Хованского». Царевны, не теряя времени, направились в монастырь и бросились к ногам племянника, умоляя его «не верить лживым слухам, злонамеренно распускаемым с целью поссорить его с сестрой». Они добавили, что «она пришла бы и сама, если бы не боялась чрезмерного влияния ее врагов на умонастроение Его Величества, однако готова изъявлением полной покорности показать, сколь почитает власть брата, чья жизнь ей дорога не менее ее собственной». Петр выслушал своих теток весьма терпеливо, однако затем наглядно продемонстрировал им достоверность обвинений, выдвигаемых против Софьи. Тогда те, ужаснувшись, заявили, что «не желают возвращаться в Москву, а лучше умрут здесь, с Петром»³⁰¹.

Известие о неудачном исходе посольства повергло Софью в состояние полного смятения, и тем не менее, решив испробовать все доступные средства, она прибегла к заступничеству Святой Церкви. Она знала, что Патриарх Российский пользовался непререкаемым авторитетом не только у народа, но и у царей. Итак, она отправилась к этому предстоятелю и в таких красках расписала свое положение, что тот согласился ходатайствовать о ней. Это был старец, почитаемый за свои седины не меньше, чем за святость жизни. Имя ему было Адриан, и он был десятым Патриархом Российским³⁰². Царь и весь двор приняли его со всем подобающим почтением³⁰³. Патриарх стал было говорить государю обо всем, что могли внушить ему христианская нравственность, долг по отношению к родным, интересы государства и необходимость поддержания добрых отношений в императорской семье. Однако государь пресек его речь и раскрыл во всех подробностях коварный заговор, тщательно продуманный и почти удавшийся, и заставил его окончательно умолкнуть, рассказав о том, что сам Патриарх должен был стать одной из жертв и что на патриаршем престоле его должен был сменить игумен Сильвестр. Добрый старец, испугавшись, умолк и решил остаться при дворе Петра, увеличив тем самым число его сторонников³⁰⁴.

Софья, лишившись и этой надежды и не зная, на кого еще положиться, решила сама попытаться оправдаться перед братом, предварительно заперев во дворце полковника Шакловитого³⁰⁵ с несколькими стрельцами, более всех замешанными в преступлении, чтобы при необходимости выдать их брату и ценою их голов купить примирение. Итак, она направилась в Троицкий монастырь скорее как повинная, чем как царевна по крови, в сопровождении канцлера Голицына, великого казначея и незначительного числа своих сторонников. Петр, узнав о решении Софьи, тотчас отправил ей навстречу одного из своих придворных³⁰⁶, чтобы сообщить от своего имени, что в Троицком монастыре она принята ни в коем случае не будет и должна вернуться обратно. В большом смущении она исполнила этот приказ. Голицын же продолжил путь³⁰⁷ и у ворот монастыря был арестован и посажен под стражу. Петр, желая законным порядком привлечь к суду всех причастных к злодейскому заговору, отправил в Москву отряд из трехсот солдат во главе с полковником³⁰⁸ для ареста изменников, имена которых были внесены в особую роспись. Когда этот офицер прибыл в Москву, он первым делом потребовал у Софьи выдать начальника стрелецкого. Софья пыталась возражать, но полковник, которому были даны точные указания, заставил ее понять, что не посмотрит на ее царский сан, если она без промедления не исполнит приказа царя. После этих слов Софья, не понимая, что еще можно сделать, выдала на верную смерть того самого человека, которому за несколько дней до того раздавала самые щедрые посулы. Она не осознала, что, выдавая Шакловитого, дает врагам неопровержимые свидетельства своей виновности, а если бы она устроила ему побег, то оказалось бы невозможно уличить ее в подобных преступлениях. Как только начальник стрелецкий с сообщниками оказался в руках полковника³⁰⁹, их заковали в железа и привели в Троицкий монастырь. Шакловитого сразу же поставили перед коллегией судей, назначенных нарочно для этой цели. Те четыре часа подряд допрашивали его с большим тщанием, однако, так как тот решительно отказывался открыть истину, пришлось подвергнуть его пытке. Несчастный не смог вытерпеть мучений и, понимая, что сказать правду для него будет не лучше, чем скрывать ее – Juxta periculoso ficta seu vera promeret^{310 311}, – после нескольких ударов, нанесенных ему палачом, признался в том, что получил задание убить царя Петра вместе с его матерью, женой и дядьями. После этого признания его увели обратно в тюрьму, дали перо и бумагу, и он составил подробный отчет о заговоре, рассказав также и о том, кто подтолкнул его к столь чудовищному злодеянию. Признания других арестованных подтвердили слова начальника стрельцов, после чего осталось только вынести приговор. Шакловитый был осужден к колесованию: ему отрубили сначала руки и ноги, а потом и голову. Подобным же образом были казнены двое стрельцов, которые должны были стать исполнителями святотатственного убийства. Некоторые из заговорщиков были приговорены к вырыванию языка, прочие к изгнанию³¹². Что касается великого канцлера, то потребовалось заступничество князя Бориса, приходившегося ему двоюродным братом и пользовавшегося доверием царя, дабы ему сохранили жизнь. Вместе со всем семейством его выслали на самую далекую северную окраину Российской империи, близ полюса, а имение его было отписано в казну³¹³.

Оставалось наказать Софью, главную зачинщицу заговора, однако Петр, считая недопустимым бесчестить единокровную сестру, решил последовать максиме императора Тиберия³¹⁴, согласно которой государи должны скорее покрывать постыдные дела своих родственников, чем о них рассказывать: Ob externas victorias sacrari signa: domestica mala tristia operienda^{315 316}. Он ограничился тем, что попросил ее покинуть дворец и удалиться в монастырь, который она сама выстроила близ Москвы³¹⁷. Софья не хотела подчиниться и надеялась выиграть время, чтобы осуществить другой свой план: удалиться в Польшу под защиту польского короля. Однако царь, оповещенный об этом плане, направил строгий приказ начальнику стрелецкому³¹⁸ доставить ее силой в монастырь. Приказ был исполнен, а монастырь был окружен стражей во избежание визитов. Таков был конец регентства Софьи, дамы выдающихся способностей, но чрезмерно властолюбивой. Сам Петр, хорошо ее знавший, высоко ценил ее таланты. Он, конечно, ошибся в ней: не довольствуясь достигнутым ею высоким саном, она дерзнула посягнуть на большее, чем ей было позволено, и не побрезговала использовать для этой цели самые гнусные и нечестивые средства. Этот недостаток считают возможным извинять те политики, которые говорили, ссылаясь на Плутарха, что если законы правосудия и могут вообще нарушаться, то только для стяжания высшей власти: Si jus aliqua causa esset violandum, Imperii causa violandum foret^{319 320}.

Через два дня после отстранения царевны Софьи Петр вернулся в Москву³²¹ вместе с супругой и со всем двором словно бы триумфатором во главе войск во всеоружии. Царь Иван, взиравший на все эти события с полным безразличием или, скорее, с естественным для него бесчувствием, вышел навстречу брату: они обнялись и, обменявшись обещаниями взаимной дружбы и согласия, отправились каждый в свои покои. С того момента имя царя Ивана мы находим лишь в заглавиях государственных указов, вплоть до самой его смерти, последовавшей шесть лет спустя. Именно от раскрытия вышеописанного заговора можно считать начало правления Петра Великого³²², который именно тогда, будучи восемнадцати лет от роду, взял в свои руки бразды правления.

Князь Борис Голицын безраздельно пользовался благоволением царя, однако Нарышкины, которые ввели его во власть для того, чтобы уравновесить влияние канцлера Василия, начали осознавать, какую ошибку они совершили, увидев, что он распоряжается всем столь же полновластно, как его двоюродный брат. Так он стал при дворе русских царей тем же, чем Виний³²³ был в Риме: quanto potentior, eo invidior^{324 325}. Поэтому они начали предпринимать такие действенные меры и пустили в ход такие средства, что Петр в конце концов уступил просьбам матери и ее родни и пообещал удалить его от двора. Борис, узнав об этом, решил упредить развитие событий и уехал в свою вотчину, ни с кем не прощаясь. Вскоре после этого царь пригласил его обратно ко двору, но он не смог долго противостоять интригам противной партии. И вот, после того как Борис окончательно впал в немилость, в ранг первого министра был возведен Лев Нарышкин [Leone Narischino]³²⁶, брат царицы-матери и дядя царя Петра³²⁷.

В то время Петр держал при себе нескольких способных иностранцев, которым он безраздельно доверял и манерам которых подражал, полагая их нужными для вящей цивилизации своего народа, о которой он постоянно думал с юных лет. Среди этих иностранцев особенно выделялся господин Лефорт³²⁸, который из своей родины, Женевы, отправился в Амстердам, чтобы обучиться торговле³²⁹. Потом, однако, он занялся военным делом и переехал в Данию³³⁰, а оттуда в Россию³³¹, где московиты приняли его на военную службу^{332 333}. Он был назначен командовать отрядом гвардейцев³³⁴, сопровождавших царя Петра, когда во время мятежа Хованского его укрывали в Троицком монастыре³³⁵, и имел счастливую возможность познакомиться с этим государем в молодости. Очарованный его умом, Петр с тех пор постоянно держал его при себе и питал к нему особенную любовь и уважение³³⁶. Он любил беседовать с ним о нравах и обычаях других народов Европы, об устройстве их армий, торговле, навигации, гражданском благозаконии и богатствах: именно по его совету Петр приказал построить на Переславском озере маленькое парусное суденышко, оснащенное пушками, в форме военного корабля, на котором он обучался азам морского дела, о чем мы уже упоминали выше³³⁷.

Проницательный Петр заметил неизменную склонность стрельцов к мятежу и заговорам против его особы и решил устранить эту угрозу, упразднив эти войска, в чем-то напоминающие римских преторианцев или янычаров Великого султана. Стрельцы были, собственно говоря, регулярной³³⁸ пехотой царей, численность которой обыкновенно составляла тридцать тысяч солдат, и расквартированы они были в Москве и окрестностях³³⁹. Так как они пользовались многочисленными привилегиями, то немалое число жителей столицы стремились зачислиться в эти войска ради этих привилегий. Петр, решив заменить стрельцов другими пехотными полками, начал постепенно готовить реформу. Сначала он создал маленький отряд из пятидесяти солдат, независимый от стрелецких полков и состоящий по большей части из иностранцев. Он желал, чтобы солдаты этих полков носили немецкое платье и обучались военному делу на немецкий манер под командованием упомянутого господина Лефорта³⁴⁰. Ради поощрения этих новых войск Петр сам в них стал служить сначала барабанщиком, потом капралом, а затем сержантом, пока не достиг чина капитана. Тогда он стал командовать этими солдатами нового строя, часто проводя с ними упражнения, на которые приходили поглазеть также и стрельцы, не понимавшие, что из этого скромного воинства однажды образуется могущественная армия, которая приведет их самих к гибели. Иностранные офицеры, состоявшие на службе Его Величества, набирая рекрутов, привезли в Россию из разных стран, в особенности из Германии, большое число храбрых солдат, к которым присоединилось также некоторое количество россиян, так что малый отряд, постепенно возрастая в числе, превратился в батальон, потом в полк, а затем образовалось несколько полков: так возникла своего рода семинария для подготовки войск, которые царь потом использовал против турок и шведов, как мы увидим далее.

В это время продолжалась война между союзниками и османами, однако отношения между поляками и московитами не были вполне искренними: они не доверяли друг другу и смотрели друг на друга с взаимной ревностью. Турки, прекрасно зная о недоверии между двумя враждебными им странами, решили взрастить его еще более и отправили в Польшу делегацию, сумевшую внедрить в умы поляков подозрение в том, что Россия тайно готовит сговор с Портой против Речи Посполитой [Repubblica di Polonia]. Делегаты дали понять, что такие переговоры Голицын повел уже с год назад с посланником Великого султана. Поляки, не питавшие к России симпатии, легко поверили этому и заявили делегации, что готовы замириться с турками на умеренных условиях. Такую же операцию турки проделали у царя Петра³⁴¹ против поляков, добившись успеха: государь, поверив в тайные переговоры между Польшей и Турцией, решил более не тревожить Тартарию и направил в Варшаву [Versavia] посланника с наказом добиться точных разъяснений³⁴². Турецкие делегаты, убедившись, что посеянные семена раздора дают добрые всходы, удалились домой. В итоге неверные, воспользовавшись этой ситуацией, ввели три больших войска в Венгрию. Одно из них, состоявшее исключительно из тартар, опустошало все дотла.

Император³⁴³, уяснив оттоманские хитрости при дворах России и Польши, отправил в Москву к царю Петру господина Книтца [Knitz]³⁴⁴, который убедительно доказал этому государю ложность измышлений турок насчет их сепаратного мира с поляками: напротив, польский король лично готов возглавить войско против общего врага. Не вполне убежденный, царь решился-таки выслать свою армию в Тартарию; поляки же с необыкновенной медлительностью выступили уже к самому окончанию кампании, что позволило оттоманам получить в Венгрии весомые преимущества против императора. Все это побудило императора отправить в Москву барона Курцена [Kurzen]³⁴⁵, дабы убедить царя Петра ввести в дело крупную армию, потому что необходимость в этом была уже неотложной, и употребить ее против тартар, чтобы те, скованные боевыми действиями в своей стране, не смогли идти на помощь Великому султану. Диван, узнав о цели этого посольства, решил отправить к государю России другое посольство с предложением мира на выгодных условиях. Тартарский хан присоединил к послу Порты нескольких своих делегатов. Таким образом, во дворе России живо нуждались обе стороны: стало казаться, что победа останется за тем, кого поддержат московиты. Царь, однако, без колебаний принял сторону христиан против неверных.

Между тем, хотя царевна Софья и была удалена под крепкой стражей в монастырь, куда никого не пускали, она, однако, по-прежнему оказывать огромное влияние на происходящее при дворе и в провинции, где у нее было немало тайных сторонников. Каждый день обнаруживались новые заговоры, направленные против реформ, которые стал вводить царь. Вот как враждебно люди склонны смотреть на те меры, которые ради их собственного блага осуществляет предусмотрительный правитель.

Один из такого рода заговоров раскрыл для царя Петра Даниил Меншиков [Daniele Menzicof]³⁴⁶, который в то время был простым пирожником в царском дворце³⁴⁷. Однако природа наделила его многими дарованиями, которые сделали его достойным лучшей участи. Это был юноша приятной наружности и глубокого ума, весьма проницательный, красноречивый и обходительный, несмотря на низкое происхождение. Продавая пироги придворным, он не раз узнавал о разного рода заговорах против особы государя. Этого оказалось достаточно для того, чтобы царь стал безраздельно ему доверять. Петр сурово покарал изменников и сделал юного Меншикова одним из своих конфидентов³⁴⁸.

В это же время произошло приятное для царя событие: из Китая возвратился, после двухлетнего отсутствия, русский посол³⁴⁹. Цари с давних пор имели обыкновение время от времени отправлять ко двору китайских императоров своих послов, во-первых, для подтверждения мирного договора, а во-вторых, для поддержания торговых отношений, приносивших России великую пользу. В 1692 году царь Петр также пожелал отправить посольство ко двору Канси [Cum-Y]³⁵⁰, правившего тогда в Китае, чтобы сообщить ему о восхождении своем на престол и заверить его в своем искреннем желании сохранить добрые отношения между двумя империями. Это поручение он возложил на одного датского дворянина по имени Эверт Избрант [Eberto Isbrand]³⁵¹, за несколько лет до того поселившегося в Москве. Посол отправился в путь в марте в сопровождении всего лишь двадцати двух человек³⁵² и к концу сентября добрался до окрестностей той великой стены, которая отделяет Китай от Великой Тартарии³⁵³. Все путешественники единогласно описывают эту стену как необыкновенное строение, длина которого достигает тысячи пятисот итальянских миль, толщина – пятнадцати локтей, высота – тридцати локтей³⁵⁴. Мы знаем из истории Китая, что одиннадцатый император из числа правивших этой страной, по имени Ши Хуанди [Oambi]³⁵⁵, построил ее за двести пятьдесят лет до Рождества Христова³⁵⁶ для того, чтобы поставить преграду набегам тартар – народов, обитавших у северных границ Китая. Этот государь взял от каждых десяти жителей своей империи по три работника и завершил возведение стены за пять лет. Русский посланник был принят китайским императором со всеми подобающими почестями и, исполнив возложенные на него поручения, выехал из Пекина весной и достиг окрестностей Москвы в последние дни января 1694 года³⁵⁷. Невозможно передать, с какой радостью принял его царь Петр: не в силах дожидаться, пока тот доберется до дворца, он сам встретил его за городом, чтобы выслушать его рассказ обо всех подробностях его путешествия и результатах переговоров. Так сильна была в нем жажда узнать чужие страны и жизнь иноземных государей³⁵⁸.

Среди других вещей он вынашивал дерзкий замысел построить флот. Хотя в стране его был выход к трем морям: Каспийскому [Caspio], Черному [Nero] и Балтийскому [Baltico], – порт был только на Каспии, однако его невозможно было превратить в центр такой большой торговли, какую Петр хотел развить в своем государстве. Так как условия мира, который в канцлерство Василия Голицына был заключен со Швецией, не позволяли Петру продвинуться на Балтике далее Ладожского озера [Lago Ladoga], ему оставалось только Черное море. Однако было ясно, что на берегах этого моря турки не позволят ему закрепиться и, даже если бы ему удалось построить там флот, те никогда бы ему не позволили пройти через Пропонтиду³⁵⁹ и Дарданеллы, дабы достичь Архипелага и торговать в Средиземном море. В результате Петр решил обратить свои взгляды к этим территориям и выбрал город Воронеж, чтобы там построить первые в России корабельные верфи³⁶⁰. Итак, воспользовавшись возможностью обратить себе на пользу настойчивые просьбы императора римлян³⁶¹, он решил завоевать Азов [Azof], или Азак [Azach]³⁶², которые древние географы именовали Танаисом³⁶³, потому что город этот располагался при впадении реки Танаис в Меотское озеро [Palude Meotide], у современных географов носящее имя Забакского моря [Mare delle Zabacche]³⁶⁴. Азов очень выгодно расположен и хорошо укреплен, но главное его преимущество – порт, и поэтому царь придавал ему большое значение, ведь контроль над ним позволяет, с одной стороны, держать в узде крымских тартар, совершавших постоянные набеги на рубежи Московии, а с другой – сделать этот город центром замышляемой торговли.

В 1695 году в борьбе сошлись два могущественнейших монарха Европы: Петр I и Мустафа II³⁶⁵. Мустафа, преемник Ахмета III³⁶⁶, своего дяди, выступил в поход против Венгрии. Петр, которому шел в то время двадцать третий год, направился к Азову³⁶⁷. Так как городом этим владели турки, они, хоть и застигнутые врасплох, сумели доставить туда столь значительные подкрепления, что это позволило осажденным совершать частые вылазки, доставлявшие немало хлопот московитам. Царь Петр, страстно желавший стяжать славу в своей первой военной кампании, был повсюду, за всем следил, всем распоряжался. Его войска неоднократно вступали в стычки с осажденными и неизменно выходили из них победителями: они начали уже захватывать сам город, когда один изменник по имени Яков [Jacob]³⁶⁸ обратил весь успех в ничто. Он командовал артиллерией, однако, получив выговор от какого-то российского боярина, под началом которого он служил, решил отомстить: запечатал ночью дула всех орудий³⁶⁹, перебежал к неприятелю и рассказал паше обо всем содеянном. Паша, пользуясь сведениями, которые сообщил ему изменник, решил со своими людьми предпринять решающую вылазку. Московиты, удивленные тем, что не получают никакой поддержки от своей артиллерии, дрогнули, и этим не преминули воспользоваться неверные. Напрасно царь и его генералы пытались воодушевить свои войска и отразить натиск врага. Не было никакой возможности восстановить в войсках порядок, и турки учинили страшный разгром, заставивший благоразумного царя полностью изменить стратегию осады. После этой неудачи Его Величеству показалось невозможным в текущей ситуации захватить этот город, и он счел необходимым вернуться в столицу, надеясь во время следующей кампании исправить ошибки предыдущей³⁷⁰.

Сделав вывод, что поражение его связано прежде всего с недостаточным числом кораблей³⁷¹, которые могли бы помешать оттоманам доставлять подкрепления по воде, Петр дал приказ инспекторам, находившимся по его распоряжению в Воронеже, подготовить для следующей кампании как можно больше крупных и малых военных кораблей. И в самом деле, повелев доставить в кратчайшие сроки все необходимые материалы, Петр смог с удовлетворением видеть, как на воду было спущено значительное число кораблей различного водоизмещения, не считая военных судов, оснащенных тридцатью пушками³⁷². Этот флот был построен на реке Воронеж [Voroniz]: спустившись по ней до Танаиса, царь дал смотр флоту и нашел его соответствующим своему замыслу, насколько позволяли обстоятельства времени, места и малочисленность работников. Сухопутное войско в 1696 году было еще сильнее, чем в году предыдущем³⁷³, была усилена и артиллерия – увеличено число пушек и мортир. Генералы Шереметев и Шеин [Schein]³⁷⁴, оба московиты из знатнейших семей, занимали в этой армии командные посты: из числа иностранцев наибольшим доверием царя пользовались Лефорт и Гордон³⁷⁵.

Когда войска подошли к Азову, Петр пожелал оставить за собой командование флотом³⁷⁶, генералу Гордону было поручено руководство осадой, а маршалу Шеину общее командование всей армией. Эти три поста принесли равную славу всем троим их занимавшим, однако царю принадлежала доля и в славе двух других военачальников: не в том смысле, о котором говорил римский ритор, что генералу принадлежит слава его солдат^{377 378}, – но и в соответствии с реальным его вкладом в победу. Он поспевал повсюду, всем давал указания с такой неустрашимостью и таким благоразумием, что лучше не могли бы распорядиться и самые опытные военачальники. Осада продлилась около двух месяцев: за это время турки и тартары пустили в ход все средства, чтобы заставить неприятеля отступить или по меньшей мере доставить подкрепление в осажденный город. Великому султану удалось усилить тартар крупным отрядом, собранным специально для отправки на подмогу крепости. Турки в соединении с тартарами выступили навстречу русским войскам, собираясь атаковать. Генерал Шеин, окруживший свои войска небольшими шанцами, не ожидал нападение врагов на свой лагерь: несмотря на это, он, во главе своей кавалерии, пусть по численности и серьезно уступавшей кавалерии вражеской, атаковал неверных с такой решимостью, что отбросил их и рассеял³⁷⁹. Им удалось вновь соединиться, однако Шеин новой атакой учинил среди них такой разгром, что до самого конца кампании как тартары, так и турки дерзали появляться только в виде летучих отрядов, при благоприятной возможности беспокоивших обозы³⁸⁰.

После неудачи с подкреплениями турки решили попробовать, не сумеют ли они добиться большего успеха на море, нежели на суше. В Кафе [Caffa]³⁸¹, приморском городе, расположенном в Тартарии³⁸², у них был крупный флот, состоявший из галиотов и малых кораблей, прекрасно подходивший для доставки в город подкреплений и продовольствия. Так как туркам удалось проделать этот путь в прошлом году, они тешили себя надеждой, что им удастся повторить его и в этом. Однако Петр, вовремя предупрежденный об их намерениях, ловким маневром разрушил все их планы. Он укрыл часть своего флота за островком в устье реки, а сам остался командовать другой частью флота. После этого он всеми способами стал отвлекать на себя внимание неприятеля, делая вид, будто отступает и собирается плыть вверх по реке. Эта уловка привела к желаемому результату. Обманутые турки устремились в погоню за отступавшими. Тогда российские корабли, затаившиеся под прикрытием острова, выйдя из засады, атаковали сзади вражескую эскадру, в то время как царь, развернув свои корабли, напал на нее спереди и произвел в турецком войске такое смятение, что сумел захватить множество кораблей вместе с экипажами, грузом и деньгами, не считая многих других, отправленных на дно.

Турецкий флот вышел из боя изрядно потрепанным. Царь не сомневался, что турки снова атакуют и понимал, что ему не удастся применить ту же военную хитрость, потому что неприятель, разумеется, заблаговременно обезопасит себя от нее: поэтому он прибегнул к новой стратагеме. Он переправил артиллерию на тот же самый остров и разместил там батарею. Когда же враг вновь предпринял попытку прорваться, как и предвидел предусмотрительный Петр, российский флот соединенными силами с такой энергией обрушился на турецкие корабли, что заставил их отступить к вышеупомянутому острову³⁸³. Теперь артиллерия, размещенная на острове, встретила их таким сильным огнем, что уничтожила бóльшую часть передовых кораблей. Царь же, атаковав оставшиеся суда с таким пылом и одновременно так строго сохраняя дисциплину, обратил врагов в бегство³⁸⁴.

Это второе сражение лишило осажденных последней надежды получить подмогу, в которой они остро нуждались. Генерал Гордон предпринимал со своей стороны все меры, чтобы усугубить их положение, и возвел валы различной высоты, господствовавшие над городскими укреплениями. Оттуда осаждающие беспрестанно поливали огнем стены и проделали в них немало брешей, достаточно широких, чтобы в них могли проникнуть атакующие. Напрасно осажденные пытались делать вылазки. Царь, хотя и взял на себя командование морскими силами, не забывал и пристально следить за сухопутными операциями. Невозможно выразить словами, сколь воодушевлены были солдаты, когда видели царя в своих рядах. Viso in acie Imperatore, animi militum accenduntur^{385 386}: он не брезговал лично брать в руки кирку или толкать тележку, чтобы помочь работе. Благодаря своим мудрым действиям царю Петру удалось претворить в жизнь задуманное. Осажденные, доведенные до крайности и потерявшие всякую надежду получить какую бы то ни было помощь от своего государя, приняли решение сдаться. Царь, знавший, в каком тяжелом положении они оказались, не пожелал пойти им ни на какие другие уступки, кроме права покинуть город, но без оружия и без имущества и только при условии выдачи того изменника, который во время предыдущей кампании заклепал пушки.

Велико было унижение, причиненное этим поражением не только крымским тартарам, которым теперь грозила опасность попасть в полную зависимость от московитов, но и туркам в Константинополе, потому что теперь московиты получали возможность препятствовать подвозу продовольствия от Черного моря к столице с ее огромным населением. Царь не желал терять времени: приняв все необходимые меры для защиты завоеванного города, он стал завоевывать прилежащую местность и, так как защитники пали духом, без труда подчинил себе значительную часть побережья. После этого, так как погода не позволяла ему продвинуться далее, он вернулся, овеянный славой, в Москву³⁸⁷. Желая постепенно поселить в душах своих подданных любовь и уважение к военным предприятиям, он совершил вход в этот город с необыкновенной торжественностью, пройдя через триумфальные арки, изображавшие его завоевания и прежде всего – завоевание Азова. В этом триумфе провели множество пленных турок и тартар, среди коих был и гнусный предатель Яков: его везли на телеге, на которой была установлена виселица, употребленная изменнику в казнь после совершения триумфа³⁸⁸.

Тартарский хан, опасаясь потерять главные свои земли, отправил, с одобрения Великого султана, своего государя, в Москву посла с предложениями к царю, которые могли принести России немалую выгоду. Однако Петр, желавший сохранить добрые отношения с Венским двором, велел передать тартарскому послу, чтобы он «как можно скорее покинул его страну, и если хан, его господин, хочет заключить какой-либо мирный договор, то пусть он обратится к императору римлян»³⁸⁹. Столь благородное деяние побудило императора заключить с царем новый оборонительно-наступательный договор на три года, где специально было прописано, что «ни одна из сторон не может вести мирных переговоров с турками без согласия другой». Светлейшая республика Венеция, извлекшая немалые выгоды из действий царя на Черном море и видевшая благие намерения оного монарха, обозначенные им в письме, направленном в Венецианский Сенат, наделила своего посла в Вене полномочиями, позволявшими присоединить к договору также и Венецию³⁹⁰. Она брала на себя обязательство оказать царю ту помощь, которая могла бы усилить его армию: так, был послан царю взвод пушкарей и несколько работников арсенала и мастеров³⁹¹.