Анья Портин
Радио Попова
– И что нам с этим делать? – спросил я.
– М-м… в каком смысле?
– Ну… что ты собираешься делать с этим устройством? – Мне вдруг стало неловко, что я так смело сказал «нам». Я ведь все еще не знаю, какое место в будущем Аманды мне уготовано. Что, если «мы» исчезнет из моей жизни так же внезапно, как и появилось?
– Да ничего, – отрезала Аманда, пожав плечами. – Полюбуюсь, поудивляюсь и упакую обратно в коробку. Это же просто хлам, верно?
Радио работает
Радиоприемник так и остался стоять на столе среди пустых стеклянных банок. Аманда резала в кастрюлю яблоки и время от времени с любопытством на него поглядывала. Поразбираться с ним мы так и не успели, потому что весь день у нас было полно дел. Да, именно у нас! Мы резали яблоки. Мы кипятили яблочные ломтики в кастрюле до мягкости и потом разминали в пюре. Мы раскладывали пюре по банкам и подписывали банки: какого числа сварено и из какого сорта яблок. Мы пробовали готовое пюре и приходили к заключению: годится! Мы делали всё это вместе – я и садовница Аманда Шелест, которая по ночам разносит газеты и помогает забытым детям.
Я был счастлив и от того, что у меня есть с кем поговорить, и от того, что в любой момент я могу отрезать себе толстый кусок испеченного Амандой хлеба и намазать его теплым пюре. И мне не хотелось думать о том, что будет дальше. Всякий раз, когда мне вспоминался мой мрачный дом или вспоминалось лицо отца – оно было то сонное, то кривилось от раздражения, – я начинал крутить перед носом Мельбы яблоко. Глядя на кошачью возню, я забывал обо всем, что оставил позади и что только и ждало, как бы подстеречь меня из-за угла. Я старался сосредоточиться на том, что окружало меня у Аманды: вот пышный сад, вот овраг за ним, кривоватые яблони, на ветках покачиваются фонари, вот на столе выстроились бутылки с соком и банки с пюре, вот на заваленной всякой всячиной антресоли висит гамак, в котором мне спалось лучше, чем дома, вот Амандино семейство – Мельба и Харламовский, получившие свои имена от яблочных сортов (так рассказала Аманда).
– Хватит на сегодня, – решила Аманда, когда мы разложили содержимое очередной кастрюли пюре по банкам. – Надо еще подготовиться к ночным испытаниям.
– К каким еще испытаниям? Что будет ночью?
– Угадай, – усмехнулась Аманда, унося кастрюлю в раковину. – Короткая же у тебя память, Альфред Забытый! Думаешь, раз ты сам здесь, так другим Забытым помощь уже не нужна? Или, может, захотел обратно домой? Могу тебя проводить.
– Не надо! – испугался я и добавил потише: – И вообще это больше не мой дом.
– Ах вот как. Ну что же. Ладно. – Как ни странно, продолжать спор Аманда не стала.
Она собрала банки с пюре в большую сумку и позвала Харламовского, но того было не видно. Я нахохлился на своем стуле. Что, если Аманде просто нужна была моя помощь со всеми этими яблоками? Воспользовалась моей добротой и теперь, когда все дела сделаны, отправит меня домой.
– Альфред, сходи посмотри, нет ли Харламовского во дворе, – велела Аманда. – Если он там, свистни дважды. Ты ведь умеешь свистеть?
– Умею, конечно. – И я свистнул для примера.
– Именно так. – Аманда похлопала меня по плечу, словно хотела стряхнуть с меня тревожные мысли.
На улице уже темнело. Теплый свет фонарей отражался в гладких боках яблок. В голове моей крутились вопросы. Можно ли Аманде доверять? Или она, выпроводив меня на улицу, тотчас позвонит в полицию? А что, если все разговоры про Забытых – просто для отвода глаз, а на самом деле Аманда секретный агент по поиску сбежавших из дому детей (ну, или готовящихся сбежать)? Я завернул за угол дома и, дойдя до окна, ухватился обеими руками за подоконник. Сунул ногу в трещину в каменном цоколе, подтянулся и заглянул внутрь.
Аманда хлопотала вокруг банок с пюре и совсем непохожа была на человека, с минуты на минуту ожидающего полицию. Я облегченно вздохнул и вспомнил про свое задание: найти ворону. Я соскочил с цоколя и вдруг почувствовал, как кто-то крепко ухватил меня за плечо – будто ногти впились в кожу сквозь пижаму. Что, вот и всё? Меня уже возвращают домой влачить мое жалкое существование? Я упал на спину в траву и ощутил на щеке легкое прикосновение. Я зажмурился и решил ждать – пусть сами поднимают меня и тащат в полицейский участок. Ничего не происходило, и тогда я открыл глаза. На краю тележки, прислоненной к дому, сидел, уставившись на меня, Харламовский.
– Так это был ты! – Я ощутил, как силы ко мне возвращаются. – А предупредить нельзя было? Зачем так пугать людей? Что, скажешь, ты не нарочно?
Харламовский принялся чистить перышки, не обращая на меня внимания. Тут я вспомнил, за чем шел, и дважды свистнул. Харламовский окинул меня подозрительным взглядом и продолжил прихорашиваться. Я снова свистнул, тогда ворона наконец поднялась в воздух и исчезла за углом. Я побежал следом и, обогнув дом, обнаружил Харламовского на перилах крыльца. Открыл дверь и впустил его внутрь. Аманда вышла к нам на веранду, волоча за собой большую сумку.
– Ага, вот и вы. Двойной свист означает, что нужна помощь, – пояснила мне Аманда, вручая Харламовскому фонарь. – Давай, дружок, подсвети дорогу. А ты, Альфред, берись за вторую ручку.
Сумка с банками была ужасно тяжелая. Мы с Амандой вынесли ее на улицу, Харламовский с фонарем летел впереди. Мы прошли между яблонями к погребу в саду – выложенному камнями холмику у края еловой изгороди. Холмик так зарос малиной и шиповником, что дверь едва различалась. В погребе было темно, но Харламовский привычно влетел внутрь и уселся на верхнюю полку, так что фонарь осветил весь погреб. Я стал подавать Аманде банки, а она устанавливала их на полки.
– Поосторожнее, поосторожнее, – пробормотала Аманда, поворачивая поданную мной банку. – Вот так, этикеткой наружу, не то мы потом ничего не найдем.
Во мне снова затеплилась надежда. Мы не найдем! Может, Аманда меня не выгонит. Может, я еще докажу, что от меня есть польза. Но тревога сидела во мне крепко. Ее трудно было скрывать, и внезапно она прорвалась наружу вздохом, таким мощным, что на полках зазвенели стеклянные банки. Харламовский испугался звона и слетел вместе с фонарем Аманде на голову, залив ее ярким светом.
– Не свети! – вскрикнула Аманда и согнала ворону с головы, как будто боялась, что фонарь выхватит из темноты что-то, не предназначенное для посторонних глаз.
И он действительно выхватил! Прежде чем Аманда успела отступить в тень, произошло нечто очень странное. Уши Аманды высунулись из-под волос и задвигались туда-сюда, точно маленькие антенны. А потом они, эти уши, задрожали как холодец. Выглядело это, как будто они вот-вот оторвутся или рассыплются на кусочки. Аманда быстро прижала руки к ушам и выбежала из погреба, что-то бормоча на ходу.
– Твои уши! – пролепетал я и бросился за Амандой.
– Ну, есть они у меня, – буркнула Аманда, прислоняясь к крыльцу.
– Я видел, как они дрожали!
– И что дальше?
– С ними что-то не так? Они не отвалятся?
– Все с ними так, работают как часы, – отрезала Аманда, входя внутрь. – Хотя, прямо скажем, временами было бы легче, если б они были как у обычных людей.
Я с опаской покосился на Амандины уши. Они уже перестали дрожать и снова спрятались под волосами. Аманда начала сердито рыться в шкафу, но ничего оттуда не доставала.
– А что это было? – спросил я шепотом.
Аманда захлопнула дверцу и осталась стоять спиной ко мне.
– Наверное, надо тебе рассказать, – решила она наконец и повернулась. – Я – из Чуткоухих. Это значит, что у меня необычные уши. Они ощущают присутствие одиноких, всеми забытых детей и начинают вибрировать, когда кто-то из них вздыхает.
– Кажется, я как раз…
– Вот именно, – усмехнулась Аманда. – Ты так часто вздыхаешь, что все равно бы рано или поздно заметил. Чем глубже вздох, тем сильнее они реагируют, верные мои помощники. Без них я не могла бы отыскивать Забытых в ночи.
– И когда я лежал в прихожей, они так… вибрировали?
– А ты как думал. Такой вибрации я давненько не ощущала. Наверное, это оттого, что ты прижимался к двери. Или в эту ночь тебе особенно несладко пришлось.
– У меня закончилась еда, – тихо ответил я. – А почему они такие?
– А этого никто не знает. По какой-то причине барабанные перепонки у Чуткоухих реагируют особым образом на воздушную волну, которую запускает вздох такого вот ребенка. Это не только звук, это ощущение во всем теле, примерно как басовый гул.
– А это не больно? – Я инстинктивно потрогал свои уши.
– Да нет, хотя иногда раздражает. Я еще слышала, что вибрация может сделаться нестерпимой, если Чуткоухий не идет на помощь тем, кто в ней нуждается. От наших ушей так легко не отделаешься.
Я растерянно посмотрел на Аманду. Она снова говорила о нас, но на этот раз точно имела в виду не меня, а своих собратьев по ушам. Я украдкой на нее покосился: уши чуть виднелись из-под волос. Они были большие, оттопыренные, как и всегда, но о вибрации ничего не напоминало. Мне захотелось их потрогать, и я уже протянул руку, но в этот момент Аманда поднялась со стула. Я подумал, что уши снова покажутся, если вздохнуть. Я набрал побольше воздуха в легкие и выдохнул – но ничего не произошло. Попробовал еще раз, еще усерднее – и снова ничего.
– Можешь не стараться: я отличаю истинные вздохи от поддельных. – Аманда наклонилась и достала из ящика комода рулон светло-зеленой оберточной бумаги. – Так что по ложной тревоге не вскакиваю.
– Я не хотел, – пробормотал я.
Аманда положила оберточную бумагу на стол и резко сменила тему – словно о Чуткоухих ей больше рассказать было нечего:
– Сегодня упакуем всё красиво. Выбери из корзины шесть маленьких, но аппетитных яблок и заверни каждое в бумагу. А я пока приготовлю бутерброды.
Аманда намазывала на хлеб арахисовую пасту, укладывала поверх нее нарезанные помидоры и петрушку, заворачивала бутерброды в бумагу и перехватывала разноцветными резинками. Я заворачивал яблоки. Когда все было готово, Аманда сложила гостинцы в свою сумку и бросила сверху несколько запасных яблок – сказала, что всегда так делает.
– А газеты? – спросил я. – Ты разве не в газеты прячешь еду?
– Молодец, быстро учишься, – усмехнулась Аманда. – Газеты я забираю с пункта выдачи ночью. Отхожу с тележкой подальше, вкладываю еду в газеты и засовываю все обратно в сумку. Но сначала мне надо поспать.
– А можно мне с тобой разносить газеты и остальное?
– Нельзя.
– Я могу всю дорогу катить тележку!
– Нет. Негоже детям слоняться ночами по темным улицам.
– Ну разочек! Я обещаю, что…
– Альфред! – Аманда смерила меня сердитым взглядом. – На этот раз ты останешься здесь. Составишь компанию Мельбе и Харламовскому, чтобы они опять не передрались.
Харламовский, услышав свое имя, перелетел через комнату и уселся на изобретение Попова. Сначала он разглядывал странное устройство, наклонив голову, а потом начал крутить медные проволочки и постукивать по прибору клювом. И вдруг радио затрещало! Харламовский каркнул, и точно такое же карканье эхом донеслось от подоконника – там валялась Мельба и лежало старое карманное радио. Кошка подскочила от неожиданного звука и сбросила радио на пол. Харламовский снова каркнул, и теперь карканье донеслось с пола – все из того же карманного радио.
– Работает, – прошептал я.
– Похоже на то, – выдохнула Аманда. – Харламовский, выходит, подкрутил все как надо, а потом достучался до этого агрегата своим клювом.
Аманда как зачарованная смотрела на радиоприемник. Она постояла так, погрузившись в свои мысли, а потом встрепенулась, будто внутри нее тоже что-то вдруг включилось. Разгребла место на столе и придвинула приемник поближе, покрутила его и постучала по микрофону. Такой же стук тотчас раздался от окна. Аманда бросилась к карманному радио и стала разглядывать уже его. Оно было маленькое и плоское – одним словом, карманное, – со шнурком, чтобы цеплять к рюкзаку или надевать на запястье.
– Какое оно крошечное, – радостно заметила Аманда. – Идеальный размер, чтобы просунуть…
– В щель для писем, – закончил я.
– Именно! – Аманда воодушевлялась на глазах. – Я всю голову сломала, как же передать Забытым еще что-нибудь, кроме еды и носков. Что-нибудь, чему они бы порадовались, например, когда…
– …Когда лежат ночью без сна и за день ни с кем и словом не перебросились.
– Именно! – Глаза у Аманды блестели. – И тут решение само падает нам в руки!
– Мне в руки, – поправил я. – А могло бы и насмерть пристукнуть.
– Да брось ты. Сидишь вон целый-невредимый, уминаешь яблочное пюре. – Аманда посмотрела на часы. – Мне надо поспать, а ты можешь пока заняться делом. Начинай планировать первый выпуск.
– Какой еще выпуск?
– Радиопередачи. Альфред, мы сделаем радиопередачу для одиноких детей!
Аманда явно соображала быстрее меня. Я ничего не мог понять, но сделал вид, что понял, – ведь Аманда снова произнесла волшебное слово, за которое я ухватился, как утопающий за соломинку. Мы. Мы с Амандой будем делать что-то вместе, и какая разница, что именно? Поэтому легкие наполняются кислородом, а сердце качает кровь, а у меня есть причина думать, что я еще жив и, пожалуй, проживу и следующий день.
– Радио Одиноких детей… Или просто Детское радио… Нет, нет, это все старье… – бормотала Аманда, расхаживая туда-сюда. – Альфред, ну придумай же какое-нибудь название для нашей программы!
Программа для одиноких детей, таких же, как я. И я буду ее вести? Я лихорадочно пытался что-нибудь придумать, чтобы не выглядеть совсем бестолковым, но на ум ничего не приходило.
– Может, «Радио Альфреда»? – предложила Аманда. – Хорошее название.
– А почему меня? – возмутился я. – С таким же успехом можно назвать «Радио Мельбы» или «Радио Харламовского»! Или «Радио Попова». Радио кого угодно!
– «Радио Попова»… – задумчиво повторила Аманда. – «Радио Попова»! То что надо!
Имя программе мы придумали, но ни я, ни Аманда понятия не имели, как работает радиоприемник. Пришлось начать с этого. Весь следующий день мы изучали и тестировали устройство. Аманда нашла словарь и с его помощью перевела оставленные Поповым инструкции. Разобравшись наконец с прибором, мы начали тренировки. Я сел за стол, стал подкручивать настройки и покрикивать в микрофон. Харламовский прыгал по столу и постукивал по прибору клювом – считал, что моего покрикивания недостаточно. Аманда вертела регулятор карманного радио, чтобы найти нужную частоту. Сначала меня было едва слышно сквозь треск, но в какую-то секунду треск смолк, и мой голос зазвучал так ясно, что мне стало не по себе.
– 1895 FM! – торжественно провозгласила Аманда.
– Что это значит? – Я подошел к ней.
– Это частота, на которой мы вещаем. – Аманда, сверкая глазами, показала мне цифры на карманном радио. – Как красиво совпало, а? Как раз в 1895 году Попов представил миру свое изобретение, которое, судя по всему, было предшественником этого нашего агрегата.
Удивительное дело. Радио Попова, больше ста лет пролежавшее в Глуши, функционировало идеально. И оно было таким уже при своем появлении, когда никто еще и не помышлял о радиопередачах – одна только Ольга, может быть, знала об открытии Попова.
Найдя нужную частоту, мы стали проверять, как далеко разносится сигнал.
– Алло, это Альфред, слышно? – кричал я.
– Слышно! – отвечала Аманда.
И так далее, снова и снова. «Слышно? – Слышно!» Аманда вышла с Харламовским на веранду, на крыльцо и даже на улицу. «Слышно? – Слышно!» Но скоро ей пришлось вернуться: дальше крыльца сигнал не доходил – из карманного радио доносился только неразборчивый треск, а потом пропал и он.
Аманда снова углубилась в инструкции. Она водила пальцем по строчкам и тихонько повторяла русские слова. Мельба разгуливала по столу, пытаясь привлечь к себе внимание. Аманда отодвинула кошку в сторону и продолжила читать. Мельба прошествовала на другой конец стола и улеглась там. Я, облокотившись на стол, разглядывал чертежи. Я узнал на них все детали прибора, но внезапно мне на глаза попалось что-то, чего я раньше не замечал.
– Аманда, а почему здесь нарисована твоя сушилка? – Я показал на чертеж в углу.
Этот рисунок был отделен от остального листа тонкой черной линией. На нем изображалась сужающаяся книзу конусовидная конструкция, в точности такая же, как та, на которой Аманда сушила белье. Аманда, правда, перевернула ее широкой стороной вниз и вешала постиранное на косые проволочные перекладины, прикрепляя прищепками. А на картинке вся конструкция держалась на тонком длинном шесте. Аманда наклонилась над листком.
– Альфред, это антенна! – воскликнула она спустя секунду. – Подумать только, эта штуковина, на которой я всю жизнь сушу белье, – антенна, спроектированная Александром Степановичем Поповым! Это Попов оставил ее Ольге.
– А вот эта палка, к которой приделана сушилка…
– Надо же, антенна!
– Ну, в общем, то, к чему она прикручена… что это?
– Это мачта. С ее помощью радиосигналы можно посылать на такой высоте, что они не будут встречать никаких препятствий. Нужно придумать что-то подлиннее, чтобы поднять нашу антенну повыше. – Аманда задумалась. – У меня на крыльце есть лишняя собиралка для яблок с металлической ручкой. Можно, наверное, приделать к ней.
– А собиралку куда ставить?
– Правда, куда? – повторила Аманда.
Харламовский каркнул и взлетел на лестницу, ведущую на второй этаж. Аманда пользовалась вторым этажом только летом, чтобы не протапливать в холода весь дом. Поэтому на лестнице скапливался всякий хлам, и на втором этаже я еще не был.
– Харламовский, ты гений! – воскликнула Аманда, поворачиваясь ко мне. – Ты, наверное, заметил, что на чердаке есть башенка. Там прохладно и ветер свистит, но ничего, выживешь!
– Я?
– А кто же? Сделаем тебе там студию, а антенну прикрутим сверху к башенке! А ты что же, думал, я своим сиплым горлом буду вести передачи? Ха-ха, нет уж. А у тебя голос громкий и звонкий.
– М-м-м, я даже не знаю, – прохрипел я, потому что был совершенно не уверен, что хочу сидеть в холодной башне и вещать неизвестно что каким-то незнакомым детям.
Но Аманда не заметила моих сомнений.
– Ты в любом случае подходишь идеально, – сказала она. – Ты знаешь, что им нужно, Альфред Забытый.