Аня Сокол
На неведомых тропинках. По исчезающим следам
1. Стяжатель
– Ничего, – сказал Мартын и захлопнул потрепанный переплет не менее потрепанной книги.
– У меня тоже, – кисло добавила я, отодвигая разноцветные тома.
Пашка промолчала. Явидь давно дремала на стопке исписанных инописью листов. Мы трое – все, что осталось от исчезнувшей в небытии стежки.
Я потерла слезящиеся глаза, двое суток в библиотеке filii de terra оставили после себя раздражение, усталость и тающие надежды. Так увлекательно мне не доводилось коротать ночь со времен студенчества.
Библиотека земли детей еще не доросла до электронной обработки и хранения информации, хотя пара компьютеров уже занимала почетные места в центре зала. Толку от технологий было мало, в электронную базу еще не внесена и десятая доля имеющихся в библиотеке книг. Мы добывали сведения, не вбивая буквы в поисковые строки, а более привычным способом – задавая вопросы и перебирая тома на деревянных полках.
Потянувшись, я встретилась с полными мольбы карими глазами. Ошибка, нас осталось четверо. Сын Веника – Марик, которого на ночь всегда отправляли в корпус и который каждый раз возвращался, задавая глазами один и тот же вопрос. Я не ответила, но он все понял и опустил голову.
Теоретически можно было еще найти дочку баюна, но зачем? Чем нам поможет еще одно испуганное создание? И уж тем более, никому не хотелось рассказывать ребенку, что у него больше нет дома. И нет отца. Наверное, вообще никого нет. Нечисть редко заводит большие семьи.
Во рту давно поселилась противная горечь, ее привкус с каждым днем становился все сильнее. Привкус поражения.
– Так не бывает. – Старший сын Константина встал и прошелся по вытянутому залу. – Неужели никто никогда не пытался их вернуть? Пусть ничего не вышло, но, – он пнул ножку стула, – ни намека на успех или неудачу. Ни одного упоминания, ничего!
– Я могу забрать книги? – спросил хранитель знаний.
– Да. – Мартын повернулся к стеллажам.
Мужчина поправил очки и стал аккуратно составлять тома в стопочку. Я пододвинула еще несколько, оставив лишь одну книгу в желтом кожаном переплете. Она больше напоминала дневник или журнал, который долго таскали за пазухой. Пашка предпочла не шевелиться.
Добавили мы библиотекарю работы, но он не жаловался, лишь глаза за стеклами очков иногда вспыхивали вкусным цветом малинового варенья. Я с трудом представляла, какому испытанию подвергается выдержка стяжателя, вынужденного, хоть и на время, отдавать в чужие руки книжные сокровища. Но, судя по спокойствию, с которым он взирал на шумных малышей шести-семи лет, бегающих по залу и хватающих все подряд, ворий был стар и умел сдерживать инстинкты.
Дети продолжали пускать бумажные самолетики, сделанные, слава святым, не из книжных страниц. Ученики входили и выходили из библиотеки – основательного дома, сложенного из серых валунов, пользовавшихся большим спросом у дворян прошлого тысячелетия для постройки родовых замков. Мы не покидали читальный зал уже два дня, не считая коротких отлучек в столовую да в детскую к Неверу. Спала я в общей сложности часа четыре, и краткие моменты забытья не приносили удовлетворения, каждый раз возвращая к глубокому снегу и к пустоте, что разверзлась на месте нашей стежки.
И, оставшись без дома, мы вернулись туда, куда вели все дороги в этом мире, дороги отчаявшихся и нуждающихся в убежище. В filii de terra. И, что еще удивительнее, земля детей впустила нас. Змею, отбывшую наказание в замке хозяина, и его несостоявшуюся убийцу.
Молодой целитель положил на стол несколько толстых томов.
– Должно же быть хоть что-то. – Парень сел, открыл ближайший, пробежал глазами предисловие и потер переносицу.
За соседним столом хихикали девочки, судя по виду, первого года обучения, разглядывая что-то, несомненно, веселое в иллюстрированном анатомическом атласе. Трое мальчишек в голос спорили у стола вория. Все это очень отличалось от стерильности и безмолвия человеческих библиотек. Вдоль высоких окон, забранных переливчатыми, как мыльные пузыри, стеклами, стояли круглые столы. Здесь не рассаживали детей согласно утвержденному министерством плану, не делили на выпускников и малышей, здесь не заставляли молчать, здесь не давали знания – здесь учили задавать вопросы и находить ответы в шуме, в гаме, в хаосе веселых и иногда кусающихся нелюдей, в четко выверенных движениях библиотекаря. Может, это связано с острым слухом нечисти, сводящим на нет любые приватные разговоры, а может, с тем, что обитатели нашей тили-мили-тряндии никогда не ходили строем и начинать не собирались.
– Достойное упорство, – пробормотала Пашка, поднимая голову, – искать дом, из которого тебя должны с позором выгнать.
– Точно. – Мартын перевернул страницу. – Вот найдем, и сразу выгонишь.
– А если нет? – спросила я.
Ответом стал судорожный вздох Марика, пацан никуда и не ушел, бродя вокруг стола с потерянным видом. И не уйдет, пока не прогоним.
– Найдем. – Молодой целитель резко захлопнул книгу. – Перевернем Северные пределы, а если понадобится, и соседние. Нам бы зацепку, намек, направление, а там нас никто не остановит.
– Нас? – удивилась явидь.
– Нас. – Он встретил горящий медью взгляд. – Мое обучение окончено, не вижу смысла сидеть тут до шабаша взросления и официального роспуска. – Парень взялся за вторую книгу. – Я иду с вами, и это не обсуждается. – Его зеленые глаза вызывающе вспыхнули.
Пашка в ответ лишь зевнула и чуть напряглась. К нашему столу подошли две девочки, вернее, девушки. Минутой ранее их компания о чем-то переговаривалась у дверей и вроде уже собиралась уходить.
– Март, – позвала более худенькая, с короткими черными волосами.
– Не сейчас, Лил. – Мартын даже не обернулся.
– Но, – девушка поправила волосы, – это насчет шабаша, ты в совете и надо…
– Потом. – Парень сосредоточился на книге.
К счастью, спутница черноволосой, пухленькая, рыженькая, с задорными веснушками, оказалась сообразительней настойчивой подруги:
– Потом, так потом. – Она потянула девушку к выходу. – Пошли, Лили.
– Суров, – хмыкнула Пашка, скулы Мартына чуть порозовели.
Последующие пять часов мы провели, зарывшись в бумаги, слушая смешки и пересуды учеников, тихие шаги вория, недовольное шипение явиди, приправленное напряженным ожиданием Марка. Его два раза отсылали на занятия, и он два раза возвращался. Помощь не предлагал, но и не мешал.
Ярким светлым пятном выделялся визит Алисы. За эти двое суток мы виделись чаще, чем за последние три года. В какой-то момент я чувствовала на плечах ее руки и начинала улыбаться. По-дурацки, как охарактеризовала Пашка.
Быстро пересказав мне новости о разорванной блузке, невкусном рагу и приглашении на шабаш сразу от троих парней, моя легенда зимы убежала на занятия. Улыбка не сходила с лица еще час, желтый дневник так и остался открытым на первой странице.
Стежки пропадали в нашей тили-мили-тряндии редко. Известно о семи случаях. Юково восьмое. Каждое выдергивание нити перехода неотделимо от артефакта ушедших. Вещи из запретного города, из Дивного городища. Сценарий списан под копирку: хозяин или хозяйка брали в руки пакость, притащенную кем-то, к тому времени уже покойным, а ушедшие взимали за это плату. И плату немалую. Если обычная нечисть, схватившись за запретное, могла потерять как дырявый носок, так и голову, то с хозяев спрос особый – демоны лишались переходов.
Предсказать, какая из тысяч дорог уйдет к низшим, невозможно. Может, крестик на карте, через который непрерывным потоком идут товары, а может, глухой угол с населением в три деда и говорящей козой не привязи. В долговой расписке оставлена пустой графа для суммы. Взявшись за артефакт, демон подписывал пустой чек. Ушедшие его обналичивали. Они никогда не отпускали в долг.
Первым в истории расплатился за силу артефакта предок Видящих. В алой цитадели до сих пор хранилось каменное кайло, способное, по слухам, пробивать твердь земли, давая выход воде. Там, где ударял камень, рождался чистый источник. За чудо заплатили жители Йоронбурга, маленького исчезнувшего поселка на западе континента.
Примеру огневолосого последовал Прекрасный демон, тогда это еще был «он». Хозяин юга раскрутил старое рассохшееся деревянное веретено, которое может как ускорить, так и замедлить время. Село Гейтари, по версии людей, осталось погребено под тоннами грязи внезапно сошедшего селя. Но уроком это Прекрасным не послужило, и артефакт вернулся в мир спустя столетие. Южане снова оплатили счет хозяина, ушел в небытие Ай-Тодор, населенный пункт, упраздненный в связи с убытием жителей, как написано в людских исторических хрониках. Без подробностей, куда это они так неожиданно всей толпой убыли.
Три артефакта осели на востоке. Ожерелье из ста одной деревянной бусины, глиняный чайник и кисточка из шерсти степной рыси. Что они делают, до сих пор неизвестно. Простой не покидает границ предела, не распространяется о подвигах и не хвастается спрятанными сокровищами. Ушедшие забрали Кадычкан, любовно прозванный людьми Долиной смерти. Бывший лагерь ГУЛАГ – жемчужина в короне Простого, самое громкое исчезновение тихой эпохи. Дороговато за кисточку из драной кошки.
В эпоху истребления исчезновение Шежама в горниле междоусобных войн прошло практически незамеченным. Надеюсь, чай из старой растрескавшейся посудины того стоил. В графе «причина исчезновения» даже люди написали правду – ликвидация дорожно-транспортного сообщения. Нет дороги – нет жизни.
Бусы, которые не наденешь ни на одну женщину, появились на востоке в эпоху единения. Их силу обменяли на Алысень, нелегальный поселок, так и не нанесенный ни на одну человеческую карту.
Седые не остались в стороне. Прапрадед Кирилла напоил из чаши жизни ведьмочку, ставшую впоследствии его женой. Живая вода, в которую посудина превращала жидкость, – единственное, что могло вернуть к жизни убитого на алтаре. Воскрешающая водичка обошлась северным пределам в Погыдино, по которому, судя по записям, никто особенно не скучал.
Спустя эпоху его потомок взял в руки часть зеркала ушедших и, не получив желаемого, расплатился за химеру. Вопреки ожиданиям, в чужих руках стекляшка не смогла убить демона, а вела себя ничем не лучше обычного ножа.
А мы остались без дома. Без нашей дороги. Без Юково.
На этом страшные истории об исчезнувших поселениях заканчивались. Совсем. Ни одна из ушедших стежек не вернулась. Никто больше не видел их жителей и не слышал о них. Ведьмы, нелюди, бесы и прочие твари сгинули в одночасье. Но больше страшило другое. Ни один хозяин никогда не пытался вернуть утраченное. В свете упрямства и жадности нечисти это наводило на нехорошие мысли.
Я снова взялась за книгу в желтом переплете. Хрупкие страницы исписаны от руки синими, чуть расплывшимися чернилами. Как и предполагала, это был дневник. Записи путешественника, бродившего пятьдесят лет назад по внутреннему кругу по стежкам. Подвий был бродягой, что само по себе странно, нечисть тяготеет к оседлому образу жизни. Он потратил жизнь на поиски налокотника доспехов кого-то из ушедших. Я заглянула в конец тетради. Не нашел, но побродить ему пришлось изрядно.
Лаконичные строки отправили меня на полвека назад, вместе с Туром Бегущим в горы, у людей носящих название Уральских. Он прошел немало дорог и сменил не одну дюжину стёжек ради своей неясной и недостижимой цели. И записал это.
Бумкнуло так, что вздрогнули стекла. Я подпрыгнула на месте, Пашка обросла чешуей меньше чем за секунду. Малыши замолкли, ученики постарше, наоборот, разразились ругательствами. Мы кинулись к окнам, не замечая, как падают стулья и шелестят страницами брошенные книги.
Снаружи был слышен лишь хохот. Четверо мальчишек лет восьми-девяти стояли на лужайке перед библиотекой, склонив друг к другу головы. На миг они замерли, а потом отпрыгнули в разные стороны так быстро, что человеческие глаза едва могли уловить смазанное движение. На траве остался лежать маленький красный цилиндрик с коротким шнуром запала. Раздалось еще одно зубодробительное «бум».
– Святые, – с облегчением выдохнула я, – думала, что…
– Знаю, – откликнулась стоящая на хвосте явидь, – я тоже.
Дети засмеялись. Всего лишь петарда, обычная новогодняя пугалка, которая заставляет таких «бабушек», как я, хвататься за сердце. Демоны стучали не в пример громче, заставляя содрогаться остров детей, но в первое безумное мгновение нас с Пашкой посетило одно и то же неприятное воспоминание.
Ворий уже был на улице, и через мгновенье трое хулиганов удрали через газон, бросив на прощание еще один цилиндрик. Четвертый отчаянно старался вырвать ухо из крепких пальцев стяжателя.
Дети и в нашей тили-мили-тряндии дети, пусть их шутки заставят поседеть человеческих учителей. Думаю, скоро пробуждение с красным цилиндриком под подушкой станет для местных реальностью.
Третий глубокий, пробирающий до костей, хлопок уже не произвел нужного впечатления. Скрипя ножками о каменный пол, поднимались стулья, шуршали страницы, собирались раскатившиеся карандаши. Пойманный мальчишка шипел, скаля клычки, безуспешно сопротивляясь втащившему его внутрь стяжателю. Кто-то засмеялся, кто-то вздохнул, им нравился бессильный злой страх пойманного, нравилось предвкушать чужое наказание.
– Низшие, а где книги? – растерянно спросил Мартын, возвращаясь к столу. – Кто взял? – Парень отодвинул стул и заглянул под стол. – Вы? – Он посмотрел на вория.
Глаза хранителя зажглись, рука опустилась, и мальчишка, потирая красное ухо, шмыгнул в раскрытую дверь. Стяжателя больше не волновали шалости.
Я посмотрела на стол, стопка листов с инописью, которую сутки переводила явидь, лежала на прежнем месте. Ни желтого дневника, ни пары томов по истории пределов, что листал целитель, не было.
Тихий библиотекарь, передвигавшийся среди стеллажей неспешными шаркающими шагами, вырос рядом с нами в один удар сердца. Взмах рукой – и стол оказался отброшен в сторону. Листки с инописью взлетели в воздух белыми неуклюжими птицами.
– Мои книги, – прошипел собиратель. – Мои!
Хранитель шаг за шагом наступал на Мартына. Глаза мужчины разгорались малиновым огнем, пока стекла очков, треснув, не осыпались на пол. Пол, потолок и стены исчезли, на краткий нереальный миг библиотека стала тем, чем была на самом деле – глубокой пещерой в агатово-черной скале. Смех стих.
Я поняла, кем был ворий на самом деле. Увидела за оболочкой среднего неприметного человека нелюдя, собирателя и охранника сокровищ, того, кто жил в пещере, пуская в ее нутро желающих посмотреть на блестящие камушки, дотронуться до толстых переплетов. Стяжатель. Гигантский ящер с малиновыми глазами и чешуей, на которой играли блики. Люди назвали их драконами.
Не благородные и мудрые создания, а воры, вымогатели, испытывающие болезненную страсть к предметам, не брезгующие убийством и шантажом, чтобы получить желаемое. Одна из истин обоих миров звучит так: никогда не воруй у дракона. Все. Ни вариантов, ни двояких толкований.
– Мои книги, – повторил ворий, рыча и подступая к Мартыну.
– Не пойдет. – Целитель нахмурился, в глазах парня засверкала зелень. – Я все еще воспитанник, и если ускорить сердцебиение, то хранительница будет здесь…
– Остынь, Картэн. – Появившаяся из воздуха Мила положила руку на плечо библиотекарю. – Остынь, он не вор.
Целитель поставил стол обратно, стяжатель закрыл дверь за последними посетителями, библиотека временно перестала работать.
– Итак, пропали книги? – оглядывая зал, спросила Мила.
– Да. Книги, которые я выдал им. – Стяжатель снял бесполезные очки и убрал в карман.
– У нас их нет, – ответил Мартын.
– Мы не выходили из зала, – добавила явидь и принюхалась.
– Он это знает, – сказала хранительница.
– Находясь в этих стенах, я чувствую каждый том и знаю, когда мои вещи пытаются вынести, – собиратель выделил голосом эпитет «мои», – но я вышел на минуту и двадцать семь секунд.
– То есть книги не затерялись на полках? – спросила я, – и это не шутка мальчишек, которые слишком заскучали?
Ворий отвернулся, не считая нужным отвечать.
– Что со следами? – спросила Мила.
– С ними все хорошо, – Мартын выдохнул сквозь зубы, – здесь отметилась половина острова – от первоклашек до выпускников. Так что можно начинать повальные обыски у каждого второго, по жеребьевке.
– Или нужных следов нет вообще. – Стяжатель сжал кулаки и посмотрел в мою сторону. – Демон в закрытии.
– Опять двадцать пять, – сморщилась Пашка. – Зачем это демонам? Папочка любого из них прикажет – сам в зубах принесешь.
– Значит, у нас вор, – резюмировала Мила.
– Раньше такого не случалось? – спросила я.
– Как же! – рассмеялся Мартын. – Когда у той же Лили началось созревание, она полкорпуса учебных пособий в логово перетаскала.
– Картэн не единственный ворий в filii de terra, – пояснила хранительница.
Библиотекарь шумно выдохнул и сел на ближайший стул. Градус общего напряжения стал падать, злость, исходившая от уязвленного стяжателя, чуть утихла.
– Если у кого-то из младших началось созревание, – мужчина достал очки, скорее, по привычке повертел оставшуюся без стекол оправу и убрал обратно в карман, – ему нужен наставник, иначе, – он посмотрел на хранительницу, – все может выйти из-под контроля.
– Значит, обойдем всех потенциальных стяжателей, и, дадут высшие, найдем пропавшее. – Хранительница кивнула и растворилась в воздухе.
– Мы не подумали еще об одной возможности, – задумчиво проговорил Мартын. – Мы не скрывали, какие знания ищем. Книги забрали, чтобы не дать найти в них ответы.
– Мальчик, у тебя приступ величия? Книги стояли здесь годами, десятилетиями, – стяжатель встал и оправил рубашку, – их прочли тысячи до тебя, и тысячи прочтут после. Это не запретные знания, не тома из закрытого хранилища. – Мужчина топнул ногой, пол отозвался громким гулом. – «Хроники эпохи истребления» и «Забытая история запада» имеют до сотни копий, разбросанных по пределам. Дневник дурачка Тура я дал вам, потому что там упоминается артефакт ушедших. – Стяжатель пошел к двери. – Он бродил по горам в начале тихой эпохи. Исчезновения стёжек пришлись на другие века, так что, – ворий открыл дверь и взмахнул рукой, – пошли вон из моего логова.
Библиотека находилась на юге, если понятие сторон света вообще применимо к острову, затерявшемуся во времени и пространстве. Мы могли бы назвать направления не западом и востоком, а первой и второй стороной, тьмой и светом, красной и синей окраинами, да как угодно. Но мы были консервативны. Я подумала «мы»? Самой не верится.
Сразу за каменным, врастающим в землю домом стяжателя начинался густой ельник, справа между стволов виднелись высокие земляные насыпи, так похожие на кротовьи норы. Здесь ощущалась близость перехода, она еще не звала, не шептала, а едва заметно дрожала. Но каждый, проходящий мимо, знал, что безвременье рядом. Это как понимать, откуда дует ветер. Просто ощущение, только в этот раз чувствуешь не кожей, а мозгом, какой-то не поддающейся рациональному объяснению частью.
– Он сказал, их читали тысячи. – Мартын расхаживал по газону перед библиотекой, из которой нас так вежливо выпроводили.– Глупая кража.
– Если пропажу не вернуть, нам закроют допуск в библиотеку. Всем закроют, – проговорила явидь, прищурившись.
– Дракону, утратившему вещь, понадобится время, чтобы прийти в себя. Век, другой. Придется искать другие источники информации. Ближайший находился у хозяина в серой цитадели, – согласился молодой целитель.
– Неужели нет никого, кто бы читал эти книги? – При упоминании цитадели, вернее, при мысли о Кирилле, у меня по спине побежали мурашки.
Целитель остановился.
– Я должен поговорить с Лехой. Он читает все, что написано. И помнит тоже, как и все книгочеи. – Парень взъерошил длинные волосы.
– Помощь нужна? – Пашка взмахнула хвостом.
– Лучше я сам, – ухмыльнулся Мартын, – встретимся за ужином. – Он развернулся и побежал к жилым корпусам.
День перевалил за половину, солнце прогрело воздух, и я стащила кофту и повязала вокруг талии. Контраст с холодом зимы остального мира был разительным. Яркие лучи согревали кожу, тогда как внутри царил лед. Стоило хоть на миг закрыть глаза, и я возвращалась на стежку, на то место, где она была, в спадающих валенках, проваливаясь в снег, туда, где дул ветер. Холод забирался под кожу и застывал там.
– Хватит! – рявкнула явидь, складывая чешую и превращаясь обратно в девушку.
Я открыла глаза – вверху голубое небо и зеленые листья.
– Мир не остановился из-за того, что пропало Юково, поняла? Он не остановится, даже если мы его найдем. Прекрати скулить!
– Я не скулю.
– Ты воешь. – Она ткнула пальцем мне в грудь, вроде легонько, без желания причинить вред, но я пошатнулась. – Ты как собака, которую хозяин пинками выкинул за порог. Ты скулишь и бегаешь кругами в надежде вернуться в любимую выгребную яму, чтоб получить еще порцию плетей. Что ты там оставила? Полоумную бабку? Старика, который сломает тебя щелчком пальцев, а на следующий день и не вспомнит? Или, – явидь усмехнулась, – симпатичного соседа?
Я отвернулась, предпочитая смотреть на качающиеся головки сиреневых цветов.
– Смущение, стыд и чуть-чуть недовольства, но не отрицание, – в голосе Пашки послышалась издевка. – Иногда, когда ты смотришь на Веника, в тебе ощущается… – Явидь щелкнула пальцами, словно не могла подобрать слово. – Хочется узнать, как это будет, да? Какими будут его объятия? Каков на вкус поцелуй падальщика?
– Да пошла ты!
– Думаешь, мы легко читаем твой страх, ненависть и боль – но не в силах распознать похоть? Не смешно? Я две чешуйки из хвоста поставила, что еще до исхода внутреннего круга ты окажешься под ним.
– Что? Он же падаль…
– А он поставил три берцовые кости, что еще раньше.
Я посмотрела в медные глаза с двумя зрачками, нечисть давно не верит словам, только собственному чутью, да и то через раз. Как ей объяснить необъяснимое, то, что сама едва осознаешь?
– У нас в училище был преподаватель статистики. – Я опустила глаза. – Ничего особенного, просто нестарый мужик, из тех, кому идет седина, грамотный, логичный, отстраненный.
– Возможно, слишком отстраненный? – ухмыльнулась явидь.
– Возможно. – Спорить не хотелось. – Но что-то в нем такое было, и иногда я представляла, – взмах рукой, – как он касается кожи, проводит рукой по шее, склоняется к лицу.
– Весело. И как? Дядечке повезло?
– Почти. – Я против воли улыбнулась. – Наверное, у меня на лице все было написано, как-то в среду статистика была последней, и он попросил меня задержаться.
– Судя по всему, – Пашка принюхалась, – на этом романтика и закончилась.
– Да. Он меня поцеловал. Дыхание отдавало столовской картошкой, губы были до противности слабыми, а руки, которые он запустил под свитер, потными и дрожащими.
– Восторг, – захихикала змея.
– Я убежала. И больше никогда не ходила на его лекции.
– Получила пять автоматом?
– Четыре, – поправила я. – К чему я это говорю, иногда люди любят мысли о чем-то, а не само действие. Иногда я гадаю, как это могло бы быть. И боюсь даже представить, чем будет пахнуть поцелуй Веника.
– Но иногда так хочется проверить, – кивнула Пашка. – Старик поставил артефакт вызова, как скоро хозяин разжует падальщика и выплюнет. Всего лишь из-за мыслей.
– Пошла ты, – повторила я, главным образом потому, что ничего больше в голову не приходило. – Ревнивый демон, звучит, как анекдот.
– А кто говорит о ревности? – удивилась змея. – Он убьет его потому, что… – Она оборвала фразу, чуть повернув голову, но на тропинку так никто и не вышел, библиотека оставалась темной.
– Почему?
– Потому что. Хватит трястись, хватит думать, что все кончено. – Пашка вдруг схватила меня за блузку и дернула, удлинившиеся когти проткнули затрещавшую ткань. – Из-за твоего страха у меня клыки растут, и яд вырабатывается в немереных количествах.
– А как же «Костя»? – хрипло спросила я. – Или нелюди готовы выбросить в выгребную яму даже тех, кого любят?
– Сейчас плюну ядом, и завоешь уже по делу. – Явидь отпустила мою блузку. – Я хочу его вернуть, еще раз впиться зубами в плоть и слизать кровь. – Она сглотнула. – Хочу услышать его «змейка», да просто хочу его. Но в отличие от тебя, если ничего не получится, не буду разбивать голову о стену.
– Я тоже не буду. – Я оглянулась, кусты качались от ветра, вряд ли мы были одни, но никто не хотел вмешиваться в дело воспитания человека.
– Не ври. Когда приходит Алиса, ты вспыхиваешь, как лампочка, но потом вспоминаешь, и тебе становится стыдно за радость, что дарит дочь. Скажешь, не так?
– Не скажу. Никогда не спорю с тем, кто сильнее.
– Умная позиция. Так, может, включишь мозги? Потому что из человека ты превратилась в добычу. Ты же так гордилась вашим племенем, вашей чистотой. Давай, отвлекись, сходи к дочери, спроси, есть ли у нее чистые носки и пилка для ногтей.
– Что? – Я выпрямилась.
Пашка засмеялась, моментально почувствовав произошедшую перемену.
– Что ты сказала? – спросила я, стараясь не потерять тот обрывок мысли, за который удалось зацепиться. – Марк еще здесь?
– Даже не сомневайся, справа, в кустах, – указала она и крикнула: – Выходи, мелкий.
Гроздья цветов, похожих на нашу сирень, только в два раза крупнее, закивали головками, выпуская на тропинку осыпанного светлой пыльцой мальчишку.
– Видел вора? – не успел малец отряхнуться, спросила явидь. – Ты же все время рядом терся.
Разочарование так ярко проступило на его лице, что мне стало ясно – не видел. Пашка чертыхнулась.
– А мальчишек, что баловались с петардами, видел? – спросила я.
Марик кивнул.
– Сможешь узнать, кто надоумил их сделать это именно сегодня и именно у библиотеки?
– Сможет, – ответил звонкий голос, я почувствовала, как неуместная улыбка раздвигает губы.
Марк обернулся, к крыльцу подошла Алиса. Пашка повторно и непечатно высказалась, ей не нравилось, когда к нам подкрадывались незамеченными.
Моя дочь положила руку на плечо разом оробевшего мальчишки и твердо сказала:
– Все выясним.
– Да, – добавил Марк дрогнувшим голосом.
– Это может быть совпадением, – пояснила я. – Выворачивать пальцы не обязательно. Узнайте, где взяли петарды, и кто, если таковой был, подал идею позлить вория.
Алиска показала язык и шутливо отсалютовала мне рукой.
Парень кивнул, не в силах перестать коситься на легенду зимы. Глядя им вслед, я вспоминала слова дочери, сказанные здесь же:
«Я помогаю отцу, и мне это нравится. Нравится притворяться, лгать, подталкивать».
И вот теперь о помощи попросила я, вернее, не просила, но и останавливать не стала.
– Думаешь, не случайность? – спросила Пашка, когда они свернули на ведущую к столовой тропинку.
– Стоит стяжателю покинуть логово, как он теряет связь с вещами. – Я пошла вдоль кустов сирени. – Другого способа вынести книги из библиотеки я не вижу. Так что, да, думаю, его выманили.
– Зачем? В книгах действительно что-то есть?
– Возможно. В книге. В одной. У «Хроник эпохи истребления» и «Забытой истории запада» есть копии. А у дневника Тура Бегущего – нет. Если книга не уникальна, то кража лишена смысла.
– Картэн сказал, он жил не в то время.
– Да, но он много ездил, много слышал и видел. Легенды, слухи, страшные сказки на ночь, – я вздохнула. – Это пока единственная надежда, если нам хотят помешать, значит, мы на правильном пути.
Я позволила себе легкую улыбку, потому что страх ослаб, отступил на один шаг. Да, люди такие, они живут, пока думают.
Пашка оскалилась, выпрямила спину и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, выжидающе замерла, сложив руки на груди.
– Не думал, что увижу тебя здесь снова, Прасковья, – протянул вышедший спустя минуту на дорожку мужчина. Только он один называл ее так.
Змея зашипела, но как-то тихо, без злости, клыков, когтей и темнеющей на коже чешуи.
– Ты редко утруждаешь себя этим, Угрим. – Она рассматривала ледяного учителя моей дочери, кривя губы от презрения.
Не в первый раз замечаю: там, где прошла легенда зимы, вскоре появлялся ледяной колдун. В светлых глазах мужчины не отражалось ничего: ни радости, ни ненависти. Бывшие любовники. Бывшие враги. Земля детей не пускала сюда тех, чьи сердца полны ненависти. Эти двое не могли быть здесь. И, тем не менее, были.
Угрим едва заметно усмехнулся и картинно похлопал в ладони. Ни один звук не сопровождал этот нарочитый жест.
– Браво, Прасковья, ты сумела обуздать звериные инстинкты.
– С инстинктами все в порядке, просто твоя персона, Угрим, для них обесценилась. – Пашка отвернулась и, подхватив меня под руку, зашагала в сторону.
Мужчина остался стоять, всматриваясь в темные окна библиотеки, по-прежнему оставаясь таким же равнодушно-замороженным.
– Впечатляюще, – пробормотала я. – Ты и в самом деле успокоилась? Или опять лазейка в магии? Как в прошлый раз земля детей впустила тебя в его отсутствие?
– Я даже не знаю, был ли он тогда здесь, – фыркнула явидь, и тихо добавила: – Мне не до ерунды. Угрим не стоит и волоска Кости. Высшие уберегли, и мой Невер не от него, не от горничной Алисы Седой. – Она рассмеялась, только смех вышел совсем уж невеселый.
Мартын не пришел на ужин. Причин этому могло быть множество: от банальной занятости до неприятного похищения с последующим избиением и поеданием неведомыми врагами. В последнее упорно не верилось, потому как в случае реальной опасности контролирующий свое тело целитель мог легко выбросить в кровь порцию адреналина, переключая сердце сразу на пятую скорость. Хранительница придет на помощь любому воспитаннику, стоит тому лишь испугаться. А враги умрут, ну, или, потирая отбитые пятые точки, разбегутся по корпусам зализывать раны и жаловаться на злую охраняющую.
Марик и Алиса так же не появлялись. А вот поджигатели петард на отсутствие аппетита не жаловались, один из них на ходу запихнул в рот бутерброд и выбежал за дверь. В одном из залов, где столы покрыты скатертями, а еду разносят на подносах, сидели две подружки Марта. Брюнетка шмыгала носом и чесала покрасневшие ладони, рыженькая успокаивала. Первая любовь – дело хлопотное, это я по себе знаю.
Но червячок сомнения и тревоги продолжал подтачивать изнутри. Поэтому через десять минут мы стояли перед одноэтажным деревянным домиком. Такому самое место в сказке о трех поросятах, только серого волка по соседству не хватает.
– Уверена? – спросила я Пашку.
– Следы не врут.
Сразу от входной двери начинался широкий коридор с дверьми, что вели в ученические спальни. В той, куда привел нас запах Мартына, никого не было. Лишь голубая в полоску футболка, что была на парне с утра, небрежно валялась на кровати. Обычная комната, не очень большая, но и не маленькая, стенной шкаф с распахнутой дверцей, стол, стопка тетрадей, вечно покачивающийся маятник, рамка с фотографией скудного горного пейзажа, с которой она, похоже, и продавалась. Ни ноутбука, ни планшета. Хотя толку от устройств на земле детей немного, без выхода в интернет они мало чего стоят. В стаканчике от канцелярского набора ни одной ручки, ни одного карандаша. Покрывало на кровати смято.
