Аня Сокол
На неведомых тропинках. По исчезающим следам
– Что ж, мы знаем, что он здесь был, – сказала змея.
– Он хотел поговорить с книгочеем. – Я вышла в коридор и громко крикнула. – Алексей!
Просто наудачу. Того, с кем хотел поговорить молодой целитель, могло не быть в комнате, в корпусе, да и вообще, в filii de terra.
Несколько секунд в коридоре стояла тишина, а потом Пашка развернулась к двери справа. Створка приоткрылась, и в коридор выглянула вихрастая, неопределенного окраса голова.
– Мартын у тебя? – спросила явидь и, не дав парню открыть рот, нагло протиснулась в чужую комнату.
– Эээ… нет. Пару часов как ушел. – Парень посторонился, пропуская улыбающуюся девушку в комнату.
Длинный, худой, с выступающим вперед носом и подбородком – когда повзрослеет, его лицо станут называть хищным, но пока круглые детские глаза придавали будущему хищнику наивный и растерянный вид.
В комнате книгочей был не один. На кровати, на темно-зеленом покрывале, сидел черт. Круглые копыта, жесткие курчавые волосы, скромные рожки и черные вздернутые губы. В смуглых руках – книга, вернее, тетрадь в желтом кожаном переплете.
Острым шипом кольнуло разочарование. Пропажа найдена, а значит, мои рассуждения перешли в разряд фантазий, и мы снова вернулись к исходной точке.
Пашка вопросами не задавалась, а просто выхватила у студента том и открыла посередине.
– Опять инопись, – простонала явидь и протянула желтый переплет мне.
– Сначала Март, теперь они. – Глаза черта блеснули. – Дураки, ворующие у Картэна, до последнего года, как правило, не доучиваются.
Я раскрыла тетрадь, уже понимая, что книга не та. Другие страницы, другой язык, более светлые чернила, да и рука, выводившая строчки инописи, иная. Сходство, начавшееся обложкой, ей же и заканчивалось, на этой даже уголки не успели засалиться.
– Где Мартын? – спросила Пашка.
– Не знаю, – ответил худощавый парень.
– Ушел. Наверное, в библиотеку, – черт по-детски хихикнул и качнул рогатой головой, – пытал Леху насчет какого-то учебника по истории, а потом убежал.
– Много напытал? – Я протянула тетрадь обратно.
– Без понятия. Если надо, Леха ему любой учебник от корки до корки процитирует. – Нелюдь взял книгу и бросил рядом с собой на кровать.
– Аррко прав, – пожал плечами книгочей. – Мы так и не поняли, что именно Мартын хотел. Ушел недовольный. Книги, как я понял, так и не нашлись?
– Это же глупо, – фыркнул черными губами черт.
Забавно, но он дал происходящему ту же характеристику, что и Мартын. Все это пахло глупостью.
– Сперва кеды, потом рубашка, книги. Прошерстили бы малолеток на предмет созревания, глядишь, нашли бы пропажу под подушкой, как вспомню Лидку, – тихо пробормотал книгочей, когда мы уже повернулись к выходу.
– Стоп. – Я нахмурилась. – Пропадали и другие вещи?
– Да, – ответил худой парень, но как-то уж очень неуверенно.
– У меня ничего не пропадало, – поднял руки Аррко. – Меня не впутывайте.
Я посмотрела на книгочея.
– Ну, у Марта вроде бы кеды сперли.
– Вроде бы, – передразнила змея.
– Да он и сам не знал, сперли или в раздевалке забыл на полигоне.
– Так, – я подошла ближе, – а у тебя ничего не пропадало?
– Рубашка, – отчего-то смутился Леха, – белая. Висела на стуле, а теперь – нет.
– Так, может, ты ее в прачечную сдал, а забрать забыл? – фыркнула Пашка.
По тому, как парень отвернулся, я поняла, что часть правды в ее словах была, и в факте кражи Леха совсем не уверен.
– Может, вы сами сходите и проверите. – Цокнули копыта, черт встал. – Мы не обязаны вам что-то доказывать. Мы можем и хранительницу позвать. Она девка молодая, горячая, сначала бьет, потом разбирается, кто у деток погремушку отнял.
– И вся земля детей через час будет знать, что ты испугался человека, – сказала я, паскудная ухмылка тут же исчезла со смуглой рожи нелюдя.
– Так что там с рубашкой, – явидь, как бы невзначай, скользнула вперед, глаза с двойными зрачками смеялись, – и кедами моего пасынка?
– Вы эта… та самая? – смешался книгочей.
– Ага. – Змея оскалила клыки в жутковатой улыбке и напомнила: – Рубашка?
– Я ее Марту одолжил, – быстро ответил высокий. – Он ее вернул. Сказал, что на стул повесил, но когда я пришел, ее не было. – Леха развел руками.
– У него что, своей одежды мало? – спросила Пашка.
– Да нет, – парень отвел глаза, – ему именно белая нужна была, а на свою он как раз пятно поставил.
– Почему именно белая? – удивилась змея. – На похороны? Жертвоприношение?
– Ну, почти. – Леха смутился.
– Тьфу, – сплюнул черт. – Все вам расскажи, непонятливым. С девкой он встречался, ясно? Не в черном же к девственнице идти.
– А девка – это Лили? Черненькая, худенькая, с короткой стрижкой? – продолжала задавать вопросы явидь.
– Ага, – кивнул книгочей. – Только никакая она не Лили, а Лидка, просто не любит, когда ее так называют, вот и придумала это «Лили».
Я выдохнула, закрыла глаза, досчитала до пяти и, боясь спугнуть удачу, задала последний вопрос:
– У Марта есть компьютер?
– Есть. Ноут. В комнате на столе стоит, – пожал плечами Аррко.
– Спасибо, – поблагодарила я и вышла.
– Только не трогайте, – донесся в спину голос книгочея. – Он его какой-то гадостью намазал, сыпью покроетесь, родная мать не узнает.
– Слабак, – простонал черт, и дверь захлопнулась.
Мы вернулись в комнату целителя, чтобы убедиться, что стол по-прежнему пуст.
– Будем искать? – поинтересовалась змея.
– Незачем.
На улице солнце уже успело скрыться за деревьями, и их длинные тени причудливыми полосами легли на землю. Земля детей жила своей жизнью, где-то кричали дети, где-то истошно выл зверь, которого наверняка дергали за хвост. Я завертела головой, пытаясь сориентироваться.
– Ты знаешь, кто украл книги. – Вопросительных интонаций в голосе Пашки не было.
– Не уверена.
– Не ври. Я слышу это знание в твоих словах, вижу в глазах, чувствую в запахе.
– Как позвать Милу? – вместо ответа спросила я.
– Поймать ученика помельче и ущипнуть. Или наоборот, постарше. Я бы с удовольствием послушала, как верещит тот рогатенький. Давай…
– Не надо, – сказала появившаяся за ее спиной хранительница. – Ограничьтесь простым призывом, на ваш я сегодня откликнусь с удовольствием.
– Охраняющий слышит всех взывающих на своей земле? – Я посмотрела Миле в глаза. – Слышит, но откликается лишь избранным, так?
– Ты позвала меня, чтобы это проверить? – Девушка осталась спокойной. – Я не могу быть везде, иначе буду метаться между порезанным пальцем и неудачно сделанным домашним заданием. Мы играем теми картами, что нам сданы, и не хранители тасуют колоду.
– Давайте вы поплачетесь о нелегкой женской доле попозже, – влезла Пашка. – Как твои поиски среди малышни?
– Никак. Все здоровы и довольны жизнью. Один на грани, сам признался, что стал присматриваться к ложкам в столовой, надо предупредить наставников. Но и только.
– Ольга знает, кто вор.
– Неужели? – Мила подняла брови.
– Только предполагаю. Где логово Лидии? У вас есть убежище для стяжателей? Для тех, в ком проснулись инстинкты? Не в комнаты же они всякий хлам тащат.
– Есть. – Хранительница минуту раздумывала, а потом, развернувшись, пошла по дорожке к юго-западной окраине острова. – Старые ходы норников. Раньше здесь целая колония обитала, пока на зелья не извели, а норы остались. Картэн, как старейший ворий, одобрил их использование. Когда у стяжателей начинается созревание, их на первую декаду помещают… – Она дернула головой. – Впрочем, вам это неинтересно. Это Лидия? Уверена? Она из предвыпускного года и прекрасно контролирует инстинкты. К тому же, стяжатели не воруют друг у друга, они лучше других знают, чем обернется такой поступок.
– Уверена. Почти.
Пашка фыркнула, а я пояснила:
– С нечистью никогда ни в чем нельзя быть уверенной до конца. Но это она. Поверь.
– Верю. – Хранительница ускорила шаги.
– А я – нет. – Пашка скользнула вперед, на ходу меняя человеческий облик на звериный. – Ты в это веришь. Она верит тебе. Сплошной клуб по интересам. Мне требуется что-то посущественней.
– У Лидии созревание.
– Нет, она уже выросла… – Мила замолчала, сделав круглые глаза. – Ах, это созревание.
– Очередной этап взросления, через который проходят все. И я, и ты, и даже ты. – Я указала на растерявшуюся явидь. – Она влюблена. В первый, самый прекрасный и одновременно ужасный раз.
– Мартын, – догадалась Пашка.
– Да. Пропали вещи, которых касался парень. Вещи с его запахом: кеды, рубашка, карандаши, ручки, ноутбук. Я видела девочку в столовой, видела ее сжатые кулаки, слезы и сыпь на ладонях.
– Чертенок сказал, что Мартын смазал игрушку какой-то дрянью. Умный мальчик. – В голосе Пашки слышалась гордость.
Мы миновали ряды корпусов, на сей раз сложенных из красного кирпича, прошли полосу с редкими деревьями и густой изгородью из кустов, напоминающих шиповник и сирень, миновали запертую библиотеку. Я чувствовала приближение переходов, слышала дыхание безвременья, мы подошли вплотную к выходу из filii de terra. Но до того, как стежки лягут под ноги и уведут с земли детей, мы должны пройти сквозь череду невысоких курганов, напоминавших основательно заросшие крапивой кротовьи горки. Только вот кроты размером с теленка в обычном мире не водятся. А в нашей тили-мили-тряндии – пожалуйста. Будь у нечисти красная книга, норников бы туда занесли, как исчезающий вид. Но пока звери занесены лишь в меню.
Солнце клонилось к закату, и в сгущающихся сумерках округлые лазы смотрелись черными ходами в бездну. Кроличьими норами. По коже поползли мурашки, пришедшее на ум сравнение заставило передернуть плечами.
– Людей всегда пугает тьма, почему? – спросила Пашка. – То, что происходит при свете, не лучше того, что скрывает ночь.
– Может быть, – Мила пожала плечами, – неизвестность, таящаяся во мраке, страшит больше, чем волк, поедающий девочку под полуденным солнцем, – Хранительница остановилась у третьего по счету кургана, – но монстры в этой темноте еще маленькие.
– Они достаточно взрослые, чтобы любить, – я подошла ближе, – и совершать поступки, – и сунула голову в лаз, вглядываясь в черноту. – Драконы похищают не только вещи, но и прекрасных принцесс.
– Ты хочешь сказать, что Мартын там? – не поверила Пашка.
– Как и пропавшие книги. – Я выпрямилась и приглашающе взмахнула рукой.
Для человека тьма оставалась тьмой, а свет – светом.
Пашка хмыкнула и скользнула в нору первой, я второй, слыша за спиной тихие шаги Хранительницы. В туннеле можно было стоять во весь рост, норник— зверь немаленький. Пол устилали сухие листья и мертвые насекомые. Ход шел под уклон. Рассеянный свет экрана телефона придавал земляным стенам синеватый оттенок. Ни явидь, ни Мила в освещении не нуждались.
– И что, любой вот так запросто может зайти в логово собирателя? – удивилась змея в темноте.
– Не любой и не запросто, – ответила идущая впереди Мила. – Проблемы со стяжателями не нужны никому. Бывает, новенькие пошаливают, вход камнями завалят или стащат и спрячут что-нибудь вроде старой корзинки из-под фруктов. Как правило, после визита невменяемого вория остывают даже самые горячие головы. Мы не делаем из этих нор тайны. Временные логова, и сокровищ там нет, стяжателям еще предстоит обустроить настоящие. Мы учим детей жить бок о бок с разными созданиями. И если цена усвоенного урока – пара опаленных бровей и ресниц, то так тому и быть, я вмешиваться не буду.
Ничто не мешало хранительнице перенестись вглубь, но по каким-то своим соображениям, она предпочла неспешные шаги в нашем сопровождении. Причину этого я поняла, только спустившись в пещеру. Логово походило на приземистый купол с осыпающимися стенами и земляным полом. Лида была еще слишком мала, чтобы превратить свое убежище во что-то более уютное и пригодное для жилья.
У каждого из нас в детстве была шкатулка с сокровищами. Пусть она выглядела, как картонная коробка. А внутри – фантики, цветные мелки, ракушка, привезенная кем-то из знакомых с моря, баночка из-под гуталина, которой играли в классики, или крышечки от пузырьков. Это все равно были сокровища. Наши сокровища. Шкатулка Лидии была побольше, но хлам она собирала такой же – никому не нужный.
Тусклый свет экрана выхватывал из темноты очертания странных предметов, вызывая тягучее тоскливое чувство потери. Я скучала по моему чердаку и бабке, с горящими глазами самозабвенно роящейся в хламе. Синий свет отразился от кожаной обшивки треснувшего футбольного мяча. Рядом деревянный стул с выбитым сиденьем; какие-то картинки или открытки, устилающие цветными пятнами земляной пол; каменная урна, которой место в сквере у лавочки; деревянная бочка с неизвестным содержимым – у меня в такой бабушка капусту квасила; ящик из-под бутылок; и еще бог знает, что.
У стены старая раскладушка, состоящая из полых алюминиевых трубок и куска ткани, натянутого меж ними. А на ней…
Непонятные шорохи и вздохи крались по стенам, заставляя приглядеться внимательнее.
– Мы не вовремя. Прекрасная принцесса хочет еще немного побыть в плену. – Явидь хихикнула.
Света как раз хватило, чтобы разглядеть переплетение обнаженных тел. Мужского и женского. Я торопливо погасила экран.
– Вот и наша пропажа, – провозгласила змея и сунула мне в руки увесистые книги, вернее, то, что на ощупь на них походило.
Протяжный женский вздох удовлетворения был ей ответом.
– Одевайтесь и выходите, – скомандовала Хранительница.
Обратный путь показался намного короче, следуя за Милой, я механически переставляла ноги. В голове набатом билась мысль: если такое вытворяют подростки в шестнадцать-семнадцать лет, то у меня осталось года три-четыре, прежде чем Алиса… Стоп, вот об этом я думать не хочу.
Тут бесполезно патетично восклицать, что я в эти годы еще носила школьную форму, заплетала ленточки в косички и думала, что детей находят в капусте. Кирилл быстро устранил пробелы в моем образовании. Я была старше Лидии года на три, а на руках уже кричал увесистый сверток. Так что нечего разыгрывать из себя принцессу. Собственные годы вдруг обрушились на плечи неимоверной тяжестью. Как мало времени осталось, прежде чем моя девочка вырастет. И как много его еще впереди. Чем я его заполню? Вышиванием или собиранием фарфоровых статуэток? А может, бездомными кошками?
Сумерки, в отличие от тьмы хода, показались мне ярче солнечного дня. Стяжатель молча стоял у насыпи черной жирной земли. Блеснули теплым малиновым светом нечеловеческие глаза. Картэн не делал попытки приблизиться или войти. Без особой надобности стяжатели не нарушали границ личного пространства друг друга. Взрослые и состоявшиеся стяжатели, а не подростки, переживающие непростые этапы взросления. Им еще много предстояло узнать о своем виде, теле и способностях.
Ворий протянул руку, и я вложила в нее найденные тома. Собиратель втянул запах потертых переплетов и потребовал:
– Тетрадь Тура?
– Там были только учебники. – Пашка пожала чешуйчатыми плечами.
– Потому что только их я и взяла. – Мила посторонилась, и из темного лаза показалась Лидия, короткие волосы стояли дыбом. – Простите, но они так пахли… – Она опустила голову перед хранителем библиотеки.
Из норы выбрался молодой целитель, облаченный лишь в синие джинсы и блестящие кольца наручников на левом запястье в качестве модного в этом сезоне аксессуара.
– Зачем мне её книжка? – сморщила нос Лили, кивнув в мою сторону.
– Она моя, – рыкнул ворий.
– Девочка, а ты уверена, что не взяла ее, чтобы прижимать к телу долгими одинокими вечерами? – спросила змея.
Молодая стяжательница зарычала. На ней была наверняка та самая белая рубашка сокурсника Мартына. Полы доходили до середины стройных бедер, длинные рукава натянуты на покрасневшие ладони, с которых уже начала слезать кожа.
Целитель не мог воздействовать на неживую материю, но даже будь это иначе, магия и механизмы плохо сосуществуют. Другое дело мазь с чесоточным порошком или вытяжкой из ядовитого плюща. Воришке пришлось пережить несколько неприятных минут.
Мартын взял узкую ладошку девушки, глаза зажглись яркой зеленью, отмершая кожа опала, обнажив новый розовый слой.
– Девочка услышала, что ты уезжаешь, и сорвалась, – продолжала ухмыляться Пашка.
– Да, – дернулась Лили. – Уезжаешь до шабаша! Сам пригласил, а потом решил сбежать. – Она топнула голой ногой.
– Не продуманная кража, а порыв. Кеды, рубашка, в которой он был, когда вы в первый раз… – я не сдержала улыбку, хотя совсем не хотела смеяться над девушкой, – когда ты сама сняла ее с него. Книги, ноутбук, ручки из стаканчика. Ничего не забыла? – Лида отвернулась и уткнулась в обнаженное плечо молодого целителя. – Вот почему это так походило на глупость. Но дневник Тура она не брала. Понимаете?
– Нет, – ответила за всех Мила.
– Кража бесполезна, если украденное не уникально.
– Мы вернулись к тому, с чего начали, – первым понял Мартын. – Кто-то не хочет, чтобы мы прочли эту книгу.
– Кто? – спросила Пашка.
– Я бы тоже не отказался узнать. – Ворий взвесил книги и позвал: – Лидия!
Девушка вздрогнула и еще сильнее прижалась к целителю.
– Определяю тебе наказание: две декады отработки во благо моего логова. И они начинаются прямо сейчас.
Солнце село, остров детей освещали многочисленные окна не менее многочисленных корпусов. Хранительница и ворий ушли, деликатно оставив нас наедине с проблемами. Лили уходить не хотела, но стяжатель – не тот, кому можно возражать.
– Вы же начали ее читать, – расхаживал взад-вперед перед кротовьей норой так и не удосужившийся одеться Мартын, – ну, вспоминайте.
Я пыталась, в памяти остались какие-то обрывки, подчеркнутые фразы. Дневник из-под пера Тура Бегущего вышел на удивление нудным.
«Проснулся. Поел. Попил. Продвинулся на тысячу шагов. Нашел следы, следовал по ним до разлома. Никого не встретил. Лег спать».
Одно и то же каждый день, с небольшими отклонениями. Пару раз он принимался пространно рассуждать о цели поисков, доспехе, судьбе, душах и демонах. А потом снова шел, ел, пил, срал, вернее, спал. Если что и было в этой книге, то я либо не поняла, либо еще не дочитала.
Пашка развернулась, вглядываясь во тьму.
– Наш молчаливый помощник вернулся на пост. – Собравшийся кольцом хвост расслабился.
На тропинку вышел Марик. Я с надеждой вгляделась в темноту за его спиной, но она осталась неподвижной. Алиса не пришла.
– Узнал что-нибудь? – спросила я, безуспешно стараясь скрыть разочарование.
– Ставр, Гринька, Митька и Жик отобрали петарды у одного из новеньких, – отчитался парень.
– Неделю назад был новый набор платников, – пояснил Мартын.
Понятное дело, бесплатников никто не набирает, они приходят сами и в любое время года.
– Пацанам понравилось, он так потешно отбивался, просил не поджигать петарды у библиотеки. – Сын падальщика почесал нос. – Плакал, что его накажут.
– «Делай, что хочешь, только не бросай в терновый куст», – процитировала Пашка, немало меня этим удивив.
Мартын положил руки на плечи пацану и, заглядывая в лицо, проникновенно спросил:
– Узнаешь его? Или те парни укажут? Принявших первый год обучения чуть больше двух десятков, найти его не так уж и сложно, исключить девочек и тех, кто…
– Да зачем? – высвободился Марик. – Мы его уже нашли.
– Мы? – переспросила я.
– Легенда зимы у корпуса осталась, чтобы не сбежал, а я за вами. – Он снова почесал нос. – Она тоже эту фразу про куст сказала. Выходит, он специально подал им идею?
– Так, – явидь оскалила клыки, – если и вправду выйдет что-то путное, добуду твоему папаше новый глаз.
Все постройки в filii de terra расположены по кругу. Учебные корпуса, полигоны – ближе к центру, жилые – к окраинам. И там, и там встречаются хозяйственные постройки, будки, хранилища инвентаря, столовая на севере, библиотека на юге, дом целителей на западе, там же и корпуса, куда расселили принявших первый год обучения. Возможно, чтобы далеко за подорожником и коньяком не бегать.
Двухэтажные, сложенные из серых блоков корпуса напоминали общежития, что строил завод ЯЗТА для своих работников во времена моей юности. Такие же монотонно ровные и лаконичные, как изделия из конструктора. В окнах горел свет, хлопали двери, раздавались крики и топот ног по коридору.
Кто-то скоро ляжет спать, кто-то, наоборот, убежит на ночные занятия, кто-то решит перекусить и сыграть злую шутку с соседом. Земля детей была отражением нашей тили-мили-тряндии, где ночь – сложное время и для бодрствующих, и для спящих.
Дочь сидела на нижней ветке дерева, напоминавшего березу. Корявую и склонившую ветки к земле. С толстого ствола неопрятной бахромой свисали лохмотья подранной беловатой с прожилками коры. Легенда зимы совершенно по-детски болтала ногами. Здесь и сейчас она все еще оставалась ребенком. Я почувствовала, как тугой узел, скрутившийся внутри, ослаб.
Алиса без слов указала на дальнее с торца окно, прикрытое розовыми занавесками, и спрыгнула – полное мягкой нечеловеческой грации движение, на миг приоткрывшее завесу будущего, показавшее, какой девушкой она скоро станет. А может, фантазия, зацепившись за больную тему, сыграла со мной злую шутку.
Явидь знаком приказала детям оставаться на месте. Алиса скорчила недовольную мордочку. Но когда собравшийся возмутиться Марик открыл рот, она любезно прикрыла его ладонью, не дав произнести ни звука, чем напугала мальчишку до дрожи.
Общежития для учеников были организованы по одному принципу – коридоры с кучей фанерных дверей, из-за некоторых слышалась музыка, иногда смех, из-за других – заунывные песнопения, то ли духов вызывали, то ли по дому скучали. Первогодки – это не степенные и переполненные собственной значимостью выпускники, новички – это шум, гам, каверзы.
Но за нужной нам дверью царила тишина. Пашка вошла, не церемонясь и не задумываясь о том, как может истолковать ребенок ночной визит нелюдя, полуголого целителя и человека.
Безликая необжитая комната: кровать, стол, стул, стенной шкаф. Ни личных вещей, ни раскиданной одежды, ни грязной обуви. Единственный яркий предмет – желтая тетрадь, лежавшая на краешке полированного стола. Пацан, сидевший на матрасе, даже не повернул головы.
– Вот она. – Змея схватила потертый дневник, раскрыла и удовлетворенно рыкнула.
– Я вас ждал. – Пацан поднял на нас черные, как колодцы, глаза.
– Зачем? – Молодой целитель, прищурившись, присматривался к мальчишке.
Было что-то неправильное в его позе, или в спокойствии, с которым он смотрел, а может, в нем самом, но понять, что именно, я все никак не могла. Дети в таком возрасте похожи на гибрид вечного двигателя и радио. Они не сидят неподвижно, ожидая наказания.
– Не имеет значения, – ровно ответил ребенок. – Вы получили, что хотели. Вернее, так думаете.
Пашка зашипела.
– А ты думаешь по-другому. Читал? – спросил целитель, указывая на тетрадь.
Мальчишка кивнул.
– Ты знаешь, что мы ищем? Там оно есть?
Два кивка подряд.
– Сто двадцать седьмая и сто тридцатая страница, – ребенок был лаконичен и совсем не испуган.
Я раскрыла желтый переплет, перелистнула потемневшие от времени страницы и пробежала глазами по сухому тексту.
Каждая запись была пронумерована странными значками-закорючками, мало похожими на цифры. Тур Бегущий пользовался другим календарем, но строки, слава святым, были вполне читаемы.
«Низошел по склону Сосновой, две тыщи шагов по ополью к западыне. Зверье схоронилось. Чую недалече обиталище. Сызнова полтыщи шагов. Угольный чад и кровушка. Первая хата чрез сотню. Северная стежка – Вепрева пустошь на двадцать дворов. Остался на ночь».
«Потолковал со старостой. Никоих следов ушедших тута сродясь не видавши. Остался на ночь».
Я посмотрела на ожидающих мальчика и целителя, на явидь, постукивающую по полу кончиком хвоста, и вернулась к книге. Три страницы вперед. Сто тридцатая страница была не менее захватывающая.
«Подумавши, решил вертаться на тропу Висельника тем же ладом. До второй тыщи не доспел, поворотил севернее по следам вломной клажи. Третьего дня катили подводы. Семена, шерсть, железо. Шел вдогон, к полудню вышел к стежке Подгорной. Восточники. У старосты лыба, печёночный борканник, тесак за пазухой. Глянулось. Остался на ночь»
Следующая запись тем же днем без номера.
«Гвоздарь говорил, артефакты поверх кручи возят. Железо было, и доспех, и оружие, и кости. Подчас гнусь какую. Истекшей ночью у целительницы кровь свернулась, и настои в плесень ушли, солонина пожухла, как и грязь на дороге. Нехорошая была ночь, деревья шагнули вперед, у мальцов когти повыскакивали, балакают, видели в округе блаженного, но кто, когда и где – неявственно. Решил уразуметь».
И строчкой ниже:
«Не уразумел. Бабские байки. Воротился на тропу Висельника. Подъем к востоку. Хладный ветер, утешился овечьей верюгой».
Сразу видно, как весело проводили время на заре тихой эпохи, особенно порадовало «утешение от овечьей верюги».
– Не понимаю. – Я покачала головой, ничего крамольного при всем желании из текста не выжмешь.
– И не поймешь, – ответил мальчик.
– Хватит строить умника, – рявкнула Пашка. – Станешь книгочеем – тогда и нос задирай, а сейчас как бы не укоротили.
– Он не книгочей, – сказал Мартын. – Он визирг.
Вот что казалось мне таким неправильным в этом ребенке – он не вел себя, как ребенок, не сидел, как ребенок, не говорил, как ребенок. Душа человека, получившая шанс прожить еще одну жизнь в маленьком беззащитном теле. И не просто человека, а очень и очень умного человека.
– Расскажите нам, – попросил молодой целитель, сразу переходя на «вы».
Атмосфера в комнате изменилась. Пришедшие приструнить хулигана взрослые превратились в просителей.
– Расскажу. – Черные глаза мигнули. – В обмен на услугу.
– Какую? – Змея, как и любая другая нечисть, не любила быть обязанной.
– Смертельную. – Парень сжал кулаки. – Вы должны убить меня.
– Ищи дураков, – разозлилась Пашка, хвост в очередной раз поднялся и, подрагивая, замер, прерывая монотонный перестук по доскам пола. – Схватиться с хранительницей и уйти следом? Я – пас. Вон, иди башку о стену разбей, или с крыши спрыгни.
– Охраняющая не придет, – холод собственных слов царапал горло. – Filii de terra не видит своих подопечных, магия острова читает вот здесь. – Я дотронулась пальцем до виска. – Здесь, в голове, визирг более чем взрослый.
– Верно. Я прошел сюда с группой. Земля детей не открылась бы перед визиргом, – мальчишка вздохнул. – Я прожил хорошую жизнь, похоронил жену, а потом мои дети похоронили меня. Этого, – он указал на свою грудь, – не просил, не искал правды о мире, о пределах и стежках. Мне не нужна вечность в теле ребенка, который никогда не вырастет. Мне не нужен второй шанс, у меня все получилось с первого. – Мальчик встал и посмотрел снизу вверх на змею. – Неважно, как это будет: яд нелюдя или магия целителя. Хранительница не придет на зов, даже если вы размотаете мои кишки по комнате. Сделка. Смерть за информацию. – Мальчишка протянул руку Мартыну.
Я знала, что мы должны отказаться. Знала, но промолчала. Я могла понять желание уйти из нашей тили-мили-тряндии, уйти дальше вслед за теми, кого уже не вернуть, а не остаться навсегда ребенком.
Тело, в которое вселяют чужую душу, теряет способность к развитию и не подвержено изменениям. Этот мальчик никогда не вырастет, никогда не постареет и никогда не умрет. Его убьют. Может, через день, а может, через века. Визирг просто предлагает сократить этот срок.
Но понимать – это одно, а принять – совсем другое, особенно, если речь идет о смерти. Человек внутри меня это знал. Но молчал.
– Информацию за смерть. – Молодой целитель пожал детскую ладошку. – Сделка.
Мальчишка облегченно выдохнул. Впервые с того момента, как мы вошли, на бесстрастном детском лице появились эмоции, и губы чуть раздвинулись в улыбке.
– Информация, – сразу стал выполнять свою часть обязательств визирг. – Тур Бегущий исходил Бурый или, как говорят люди, Уральский хребет вдоль и поперек, иногда спускался на равнины. Здесь описан один случай из многих. – Тонкая рука указала на дневник. – Две стёжки у подножия Сосновой. Вепрева пустошь – глухой угол на двадцать дворов, где «никоих следов ушедших тута сродясь не видавши». И перевалочный пункт восточников, через который везут товары – «вломную клажу». Большая и маленькая стежки. Так почему Тур, спустившись с гор, прошел мимо широкого Подгорного к махонькой Пустоши?
– Восточная стёжка чуть в стороне, – пожал плечами Мартын.
– Ответ неверен, – строго сказал визирг. – Тур спустился, заночевал в Пустоши и вернулся по своим следам: «Подумавши, решил вертаться на тропу Висельника тем же ладом». А там, здравствуй, низшие, еще одна стежка, которую он умудрился не заметить, когда шел в первый раз. Подвий, что шел с закрытыми глазами?
– Он не знал, что там стежка. Может, не видел, не чувствовал, или не обратил внимания, – предположила я. – Тысячи шагов, легко пройти мимо.
– Ответ неверен, – повторил мальчик.
– Человек мог, но не нечистый, – фыркнула явидь. – Мы никогда не проходим мимо. Он нашел пустошь, но не смог унюхать более шумный и пахучий Подгорный? Бред.
– Следы, – дошло до меня. – Когда он шел в Пустошь, следов груза – «вломной клажи» – не было.
– А когда возвращался, были, оставленные «третьего дня». Но он провел на северной стёжке меньше двух суток. Как такое может быть? – удивилась змея.
– Очень просто, – ответил визирг. – Когда он шел туда, ни следов, ни стёжки в нашем мире не было.
– «Нехорошая была ночь», – пробормотал молодой целитель, забирая у меня книжку. – Свернувшаяся кровь, плесень в зельях, шагнувшие вперед деревья… Это не лес сдвинулся, это безвременье.
– Когти не выскакивают сами по себе, – добавила явидь. – Детей что-то напугало, что-то заставило их защищаться, пусть это было во сне.
– Еще они могли вырасти, – сказал мальчик. – Сколько времени отсутствовала стежка в нашем времени? А сколько прошло там, где они оказались? Кто знает.
– Нехорошая ночь, – повторил целитель. – Но не было ни слухов, ни разговоров?
– Точно. И не будет. – Мальчик по-взрослому расправил плечи. – Мой хозяин велел уничтожить даже, – он указал на журнал, – упоминания.
– Хозяин? – переспросила Пашка.
– Не сам же я здесь появился, – визирг поджал губы.
А я подумала: раз исчезла стежка восточников, значит, Простой играл с одним из артефактов ушедших.
– Не думаю, что вам надо знать подробности, – добавил взрослый, запертый в тело мальчика.
– Согласна, – кивнула явидь.
– Информация за смерть, моя часть сделки выполнена!
Я вздрогнула, ощутив на плечах тяжесть решения, с которым молчаливо согласилась.
– Ольга, выйди, – скомандовала змея.
Я знала: мне не остановить то, что должно произойти. И это знание требовало присутствия в этой комнате здесь и сейчас. Надо перестать прятать голову в песок. Остаться и посмотреть, как убьют ребенка, кого-то, кто выглядел, как ребенок. Но необходимость и желание редко идут рука об руку. Перспектива увидеть эту смерть привела меня в ужас. Явидь поняла это раньше всех. Поняла и отдала приказ, позволяя человеку еще раз отвернуться.
