Он тяжело вздохнул и повторил: «Живых…»
Холодная маска обвалилась с лица Елены. Она тут же взяла нож и, тяжело проглотив ком в горле, скорей вернулась к работе.
– А дети у вас есть? – спросил лейтенант.
Елена ненадолго задумалась: чего это он столько вопросов задает?.. Но это длилось не дольше секунды. Война изменила все. Теперь больше не стало посторонних. Все, кто еще не потерял рассудок, хотели хоть словечком обмолвиться, поделиться своей историей, открыть кому-то сердце. Без условности, без согласий, без дружбы и любви, а по-людски, честно, как с ладони.
– Есть, – ответила Елена. – Моя дочь, Маша, работала бухгалтером в колхозе. После смены часами смотрела в телескоп, какие-то наблюдения делала, все записывала в тетрадь. Любила разные приборы, опыты… ругалась с собой, когда что-то не получалось. Теперь собирает противотанковые гранаты. Фугасные, что ли. По двенадцать часов не отходит от станка.
– Отступление будет недолгим, если все будут трудиться, как она.
– Все трудятся, не только моя дочь. У нас другого права нет.
– Вчера собрали группу из десяти партизан. Две женщины из отряда стреляли получше меня. Разок пристрелявшись, одна из них повторным выстрелом снесла с пятнадцати шагов орла вермахта. Вот так.
– Чего уж тут радоваться. Им бы цветы поливать, детей укачивать.
– Фашист не уснет, пока не завершит своё злодейство. Меньше сотни километров от нас две деревни сожгли за полдня. Пленных не взяли: торопились, видать.
– Никому зла не желаю. И немцам не желаю. Только б война закончилась.
– Как же ей закончиться, когда враг напирает? Хотят мирно жить, так пусть остановятся. Значит, не хотят. И чего им добра желать? Было бы за что.
– Добро будет, если все разом сложат оружие. Победа хороша только для одних, для других – горе. Проигравший всегда хочет отыграться. Но в таком деле проиграют все, даже те, кто в конце поднимут флаги.