Арина Бугровская
Горький вкус родных рябинок
Предисловие
Ночь. Спят добрые люди. Спят и недобрые. Спит муж, слегка похрапывая. Не может заснуть Ариша, мочит подушку солёными потоками, пытается разобраться в себе, пытается понять, что с жизнью своей сделала, когда всё пошло не туда, где была точка невозврата.
Когда большинство молодых людей, красивых, уже успешных, умных, уверенных в себе, готовятся вступить в жизнь, самостоятельную и многообещающую, они смело делают первый шаг.
А сзади крепкий тыл – любящие родители, готовые поддержать и помочь.
У всех так?
Конечно, нет. Есть другие. И они могли бы рассказать, как у них было. Как больно и обидно было.
Аришка кувырнулась ещё на старте. И встать не могла долго-долго.
Виноват кто-то? Нет. Это её жизнь. Особенная. У всех особенная. Ей досталась такая.
Виновата она? Вряд ли. Как могла, так и жила. Иногда лезла в омут почти сознательно, но там всего лишь хотела спрятаться. Лучшего места не находила.
А что дальше? Внезапно поняла другое. После смерти не будет того ада, который стал общим представлением. Не будет Господь мучить людей. И бесам не отдаст на растерзание. Хватит, поиздевались уже.
А люди, как раненые солдаты с поля боя, будут возвращаться к Нему, и в руках нести свою измученную душу, как драгоценный дар, который каждому был дан на время. И осознание того, как они этот дар сохранили, что они сделали со своей душой, тот контраст между Божественным замыслом и собственным творчеством, станут той самой болью или радостью. Вечной. Потому что у каждого был один шанс. И не каждый облажался.
Половина жизни позади. Надо-надо хоть что-то успеть. Но уже ясно, что у неё не получается. Всё, что бы не делала – сплошные нули. И понимает, что только Господь может поставить перед её нулями единицу. А, может, и не поставит. Его воля. И что тогда?
А ей нужно хоть теперь стартануть. Когда другие уже далеко впереди. Всё равно.
Начать жить… Как? С чего? Может, с рассказа как всё было. Кому? Мужу не смогла. Матери… Но ведь Аришкина жизнь и так перед её глазами.
Только вот беда – мать сама изранена. И старт её был не успешнее, чем у дочери. Лишь по времени гораздо раньше. Что ей рассказывать? Вряд ли кому-то из них будет приятно или полезно. Не надо…
Тогда всему свету.
На что Аришка надеется? А вот на что… Она помнит про камень, который отвергли строители. И он самый сделался главою угла. И в этом надежда для всех отверженных.
Уважаемый читатель, мой рассказ основан на реальных событиях. То, что касается меня – правда. Но далеко не полная. Что смогла…
То, что касается других людей – по-разному. Не каждому понравится то, что я без его ведома о нём написала, поэтому действовала осторожно.
Есть близкие и дорогие мне люди, они будут следовать вместе со мной по страницам моего повествования.
Есть те, которых создало моё воображение. Пришлось пойти на эту, неприятную для меня меру, так как, даже из малого количества знакомых, которых я посвятила в свои планы, нашлись такие, которые потребовали, чтобы их не было в произведении. Вот и выкручивалась.
Имена изменены. Оставила без изменений лишь малую часть. Не смогла почему-то.
Так что, если вдруг кто-то когда-нибудь спросит, правда ли то, о чём я написала, отвечу: «Ну, конечно же, нет. Где-то что-то действительно имело место, но и своему воображению я дала разгуляться».
Тем более, что воображению в любом случае надо дать волю о ком бы я не писала, ведь не настолько же моя память хороша, чтобы вспомнить всё.
1
Спать ложились рано, экономили электричество. Бабушкина пенсия – всего 48 рублей. Это её ещё, спасибо, недавно удвоили. При таком малом бюджете приходилось пореже ходить в магазин. Но бабушка, не привыкшая к тратам, нередко и эту сумму умудрялась не всю израсходовать, но на «чёрный день» не откладывала, а старалась кому-нибудь остаточек отдать. «Бери, бери, тебе нужнее. Куда мне? Вон, новую пензию уж почтальонша скоро принесёт».
Но свет тратить напрасно, без особой надобности, не следовало. Поэтому, как только управлялись с делами, лезли на печь. Ступеньки лесенкой, нижняя – самая широкая, На ней и посидеть можно, вместо стульчика. Дети, бывало, за вечер не один раз лазили вверх-вниз. И улягутся уж, бабушку поджидаючи и попутно рассматривая на потолке и стенах разные пятнышки – картинки. Потом игры затеют. Бабушка кричит:
– Тише вы, печку провалите!
«Печку провалим! – смешно и немного страшно, – полетим с кирпичами прямо в котлы!» Но смех смехом, а нельзя печку проваливать. Как без печки?
Наконец, бабушка выключила свет. Дети поспешно отодвигаются друг от друга.
Аришка с Андреем, всё делившие между собой только пополам, давно уж разделили и бабушку. Лечь она должна между ними. Тонкими пальчиками на ощупь проверили лицо. Бабушка «смотреть» должна вверх, потому что, если она наклонит голову в сторону к одному из внуков, получится, что от другого отвернётся, а это уже неправильно. Разобрали каждый себе по бабушкиной руке и притихли.
– Ну, чаво вам рассказать?
– Что-нибудь.
Диапазон тем неширок, но не беда, можно слушать одно и то же.
Вот, например, сказка про воров, которые утянули поросёнка. Она настолько бабушке наскучила, что рассказывая её, она редко оставалась в бодрствовании. И внукам приходилось то и дело будить бабушку и подсказывать ей слова, на которых она засыпала. Ребятишек же сказка каждый раз радовала юморными приключениями неудачников и справедливой и доброй концовкой. И от того, что каждое слово этого произведения они знали уже лучше бабушки, поправляя её, если вдруг её речь свернёт не туда, сказка становилась им всё родней.
Совсем по-другому звучали бабушкины рассказы о Боге. Здесь она сама увлекалась, вспоминая услышанные, дорогие сердцу, подробности. Жаль только, что подчас недоставало ей этих подробностей. Нужных книг не было, храмы далеко. Спасибо, дочь Варвара выручает, привозит время от времени переписанные на листочках тексты молитв. И с дочерью бабушка их тут же учит наизусть, так как сама почти неграмотная. Варвара уедет, обидно бывает забыть что-то и беспомощно смотреть на непонятные крючки. Но, впрочем, к ней часто заглядывают и заходят, так что спросить есть у кого. Вон и Аришка скоро зачитает. Эта девка молодец, понятливая.
Но сегодня мысли бабушки заняты другим.
– Мамка ваша опять учудила.
Детские маленькие сердечки болезненно сжались, как бывало всегда, когда ругали или не одобряли их мамку. И совсем другое дело, если над мамкиными поступками смеялись и восхищались их остроумием. Только вот дело в том, что так по-разному часто относились к одной и той же мамкиной проделке. Всё зависело от рассказчика. Бабушка Варвара матюкалась и орала. Бабушка печалилась и вздыхала. Бабушку было жалко. Инка Талалаева рассказывала так, что Аришка с Андреем покатывались со смеху и желали повторить мамкины подвиги.
– А что она сделала?
– Да шла она с Инкой Талалаевой мимо Быковых. Маня выскочила, стала на них ругаться. Что ей не понравилось? Не знаю. Те идут, и Маня за ними бежит, ругается. Им бы промолчать, а ваша мамка обернулась и …
Бабушка повторила мамины слова.
Аришка притихла. Что тут скажешь.
– А Инка? – мамину молоденькую и немного бесшабашную подругу звали по имени и на ты.
– А Инка что? Хохочет, небось. Разве от Инки чего доброго дождёшься?
В отличии от бабушки, детям стало легче, что мамка не одна вела себя «вот так».
– А тёть Маня? – Аришке хотелось надеяться, что каким-нибудь чудесным образом все в конце помирились.
– А что тёть Маня? Ругалась. Что ей ещё делать? Не драться же.
О, это было бы совсем скверно. Аришка нелегко переживала свои ошибки и ошибки родных. В центре груди словно залёг тяжёлый камушек. Ей хотелось услышать от бабушки, что всё не так уж и плохо, что все в конце концов поговорят, поймут друг друга и помирятся. Но выразить свои чувства не могла. А бабушка уже начала вечерние молитвы. Она их чаще пела. А Аришка и Андрей подпевали тонкими голосами.
Через какое-то время правнуки замолчали, засопели, уснули. Но бабушке не спится. Наработалась за день. Гудят ноги, ноет спина, но сна нет. Тихо встаёт, стараясь не разбудить малышей. А, впрочем, их разбудить не так-то просто. Особенно Андрея.
Зажигает лампаду перед иконой и становится на колени.
Икона большая, старинная. Сын Пётр привёз её из какого-то монастыря. Отправили его учиться на художника в Москву, вот он оттуда её и привёз своей верующей матери. А когда вырос, возмужал, не раз и не два сам перед иконой топотал, произносил страшные слова, глубоко раня материнское сердце.
– Прости, Пресвятая Матушка Богородица, – вглядывалась в тёмный лик старенькая женщина.
И на неё в ответ смотрели скорбные глаза Царицы Небесной, держащей на руках своего Божественного Сына.
2
Аришка открыла глаза. В комнате ещё было полутемно. Девочка прислушалась. Бабушка с Андреем о чём-то тихо разговаривали. Аришка торопливо поползла с печки. Так можно проспать всё самое интересное.
– Проснулась? – ласково приветствовала её бабушка, – ну садись, попей парного молочка.
Аришка уселась за стол на лавку рядом с братом. У того уже нарисовались над верхней губой белые усы чапаевской формы. Аришке тоже захотелось такие же. Бабушка проворно поставила перед ней кружку.
– Мать нынче в Маковское поехала, – стала рассказывать и внучке последнюю информацию. – Вчера получку получила, так теперича всю там и оставит.
Аришка с Андреем весело переглянулись.
– Мамка вкусненькое купит!
– И книжки с картинками!
– И мороженое, она обещала!
– Бабуш, а когда она приедет?
– Да не скоро, ещё и туда, небось, не доехала.
Бабушка вздохнула, видя легкомысленную радость своих правнуков. Попыталась всё же донести здравую мысль и до их глупых головок.
– Нет, чтобы поберечь деньги. Или на «книжку» положить. Всё целее были бы.
Но Аришке с Андреем такая бережливость не показалась разумной. И они дипломатично промолчали, уставясь в свои кружки, и втайне надеясь, что бабушкина установка не собьёт их весёлую мамку с намеченных целей.
Бабушка махнула рукой и повернулась к своей печке.
В полутёмной комнате огонь казался особенно ярким, и освещённая, просторная, ещё порожняя печная внутренность предстала перед детскими взорами знакомым зрелищем.
Вот бабушка потянулась к ухватам, выбрала самый широкий. И на металлическом цилиндрике в печь поехал самый большой котёл, в самый дальний угол. В нём еда для коровы.
Следующие котлы поменьше – для поросят, для коз, для кур. Их бабушка ставит башенкой один на другой тоже куда подальше.
Иногда ухват дёрнется, и из-под крышки котла прольётся и зашипит сердито вода. Но бабушка живо поправит покосившуюся башенку.
Наконец, пошли небольшие котелочки с едой для людей. То есть для Аришки, для Андрея, для бабушки и всех, кто случайно или целенаправленно заглянет в этот, всегда открытый для гостей, дом. Сегодня будут готовиться щи да картошка тушёная. А для детей ещё и каша пшённая.
Аришка с Андреем имели отличный аппетит, редко от чего отказывались. И позже, конечно, попробуют и горячие щи с золотистыми маслеными кружочками, и рассыпчатую картошку с поджаристой корочкой сверху, и ароматную кашу, которая так, как в русской печи никогда нигде не получится.
Заглянут они и в большие котлы, попробуют и коровью, и поросячью еду. Нормально, вкусно. Особенно приятен запах пара, когда мнёшь мелкую картошку, сваренную в мундире. Она мягкая, легко поддаётся широкой толкушке с длинной ручкой.
А потом, уже перед сном, бабушка вновь будет заполнять котлы и котелочки новой порцией продуктов, чтобы утром осталось только поставить их в печь.
А Андрей с Аришкой будут сидеть рядышком на невысокой скамейке, и наблюдать, как бабушкин острый нож с тонким лезвием ловко отделяет спиральную кожуру от картошки. Кожура попадает в большой котёл для коровы, а картошина летит и весело плёскается в маленький, где уже собралась целая компания таких же беленьких кругляшей. Андрей выберет себе картофелину и грызёт сырую. Аришка тоже пробовала, но никак не получалось вызвать гастрономический интерес к этому блюду. Не лежала душа есть сырую картошку и всё тут.
Так и появилась первая неразделённая любовь. Неразделённая между братом и сестрой, а пока всё остальное они дружно и поровну поделили.
3
Днём дети запросили у бабушки:
– Можно, к мамке пойдём?
– Идите, она как раз с Маковского должна приехать.
– Ух, ты! Давай, Андрей, скорее обувайся.
Аришка поставила перед братом резиновые сапоги. И свои натянула. Недолго полюбовалась их блестящей, ещё новой поверхностью. Красные. Сбоку уточка изображена.
Вскоре дети шагали по дороге, топча весеннюю грязь и испытывая самые значительные лужи.
– Во, Ариш, море целое. Перейдём?
Аришка скользнула взглядом по стальной поверхности, скрывающей непредсказуемый рельеф дна, попыталась оценить неизвестность.
– Пошли.
Взявшись за руки, дети медленно вошли в лужу. Под ногами чавкало что-то мягкое и засасывающее, сапоги постепенно погружались в глубину, вода стягивала обувь и холодила ноги.
Голенища сапог уже едва торчали над водой, когда Аришка приняла решение:
– Поворачиваем, а то потонем.
Развернувшись, ускорили шаг, стараясь побыстрее выбраться из опасной лужи, начерпали ледяной воды и вскоре были на берегу.
– Ариш, у меня вода в сапогах.
– У меня тоже. Давай разуемся и выльем.
Нашли более-менее чистый пригорок с рыжей прошлогодней травой, разулись, потрясли сапогами, из которых вылилось немного воды, и побежали к мамке.
4
Маму звали Алла. Была она молодая, красивая, весёлая, любила шумные компании и застолья.
Недавно она с детьми переселилась в новый дом. Это было не первое их место жительства.
Деревня Рябинки делилась на две части – старинная, где жила бабушка, там были частные дома, и новая, поселковая, где построили советские жилища одно-, двух- и, даже, один дом трёхквартирный, которые принадлежали колхозу и местному ПМК. И колхоз, и ПМК щедро делились этими квартирами и домами со своими работниками. И одни работники, выбрав дом, в нём и проживали, другие же, как их мама, всё никак не могли определиться и переезжали с места на место, благо было много свободного жилья.
С отцом мама как раз находилась в процессе развода. Ругались. Однажды Аришка поучаствовала в этом неприятном действие.
Мамка с отцом сцепились, а она, желая заступиться за слабую мамку, ударила отца кулаком по спине. Ударила и обожгла кулак. Но не физической болью, а стыдом. Больше в ссорах не участвовала. А, впрочем, больше ссор на её глазах и не было. О них она иногда узнавала из весёлых рассказов матери, когда та делилась деталями с Инкой Талалаевой или тёть Таней Окуневой. И в них ничего страшного уже не было.
Процесс распада семьи был недолгим, но неприятным, как ему и полагалось быть. Дети чувствовали его неизбежность. Мама была категорична. Но отец не сразу сдался, он любил свою красавицу жену, хотя уже безответно. Его качества – ум, доброту, порядочность, мама оценила гораздо позже, когда жизнь стала клониться к закату, когда многое из того, что казалось смешным и забавным, оказалось пустым и глупым.
И теперь он ещё раз попытался вернуть отношения. Но мама тут чётко обозначила границы и понастроила преграды.
Со смехом рассказывала своей подруге Инке:
– Стучится, а я двери закрыла. Уходи, говорю, а он – «не уйду». Видела, у меня возле двери в веранде стекла нет в маленькой форточке? Я кулаком в эту форточку: уходи! Уходи! Он плюнул и ушёл.
И ушёл. Уехал к родителям на свою родину. Поставил точку.
5
Дома детей ждали сюрпризы и приятности.
Во-первых, мамка привезла им целую картонную упаковку мороженого. Оно было подтаявшее и расплывалось в сладкие белые лужицы. А вафельные стаканчики местами были совсем раскисшими, в них густые белые горки были уже не холодные, мягкие и очень приятные на вкус. Словом, ещё неизвестно, какое мороженое лучше – замороженное или подтаявшее.
Во-вторых, в комнате стоял прозрачный целлофановый мешок с кукурузными палочками. Не пакетик и не пакет, а самый настоящий мешок. Размером он был с Аришку, ну, не с Аришку, а с Андрея, ну, может быть, немного поменьше.
После мороженого кукурузные палочки елись с большим трудом. Но тут их развесёлая мамка ввела в дом целую стайку Аришкиных и Андреевых подружек. Выглянув на улицу, она их увидела на дороге. Те играли в «Кашу-малашу».
Игра заключалась в том, что нужно стоять в подходящей грязи, которая должна быть мокрая в нужной мере, и топтаться в ней, поочерёдно поднимая и опуская ноги. Важно ноги не слишком приподнимать, а лишь слегка оттягивать вверх, приговаривая при этом: «Каша – малаша, каша – малаша». И ноги будут всё глубже и глубже проваливаться в весеннюю дорожную грязь. А потом в подходящий момент, а какой момент подходящий, каждый решает сам, нужно вылезти из того, во что засосало. И это непросто. Иногда приходилось вылезать по частям, то есть, сначала ноги, а потом уже пустые сапоги.
Так вот, мама прервала их игру и пригласила всех в гости. И вскоре куча грязных сапог стояла у двери, а вся эта компания грызла кукурузные палочки. Все более-менее глубокие тарелки были в этом задействованы. А тут ещё и кстати сказка по телевизору началась. Чёрно-белая девочка в ней пела весёлые песни, размахивая корзиной с пирожками. И если у любого и каждого из жующей компании спросить, какого цвета шапочка была у этой девочки, все с уверенностью сказали бы, что красная. Это чётко и ясно было видно даже по чёрно-белому телевизору.
Аришке было и хорошо, и, всё же, неприятное чувство просачивалось в сердце. Ей было жалко, что мамка такая весёлая и щедрая для всех, а не только для них с Андреем. Но, впрочем, это чувство было не настолько сильным, чтобы испортить такой чудесный день.
6
Кто сказал, что в деревне скучно и делать нечего? Кто-то из взрослых. А среднестатистический ребёнок и в кусте крапивы найдёт много чего интересного. А уж ежели в целой деревне поискать…
Перво-наперво торопятся детские ноги на мамкину-бабушкину работу. Там иногда такая бурная деятельность, что и на их долю хватит.
Аришкина мама работала завклубом некоторое время, а потом дояркой. С Аришкиной точки зрения – обе работы хороши, но всё же…
Если включить воображение, и представить маленькую девочку, которой Аришка была когда-то, поставить её на развилке, две тропинки которой ведут на мамкины работы, и посмотреть, куда же она повернёт, то можно мысленно увидеть, как стоит она, колеблясь и вертя головой, то в сторону клуба, то фермы. Но вот – решилась, побежала. Куда? На ферму, конечно. Хотя нет, остановилась, вернулась. А, это она за братом. Взяла Андрея за руку, и побежали вдвоём на МТФ (молочно-товарная ферма).
Колхозная ферма представляла собой несколько кирпичных зданий, загонов между ними и так, по мелочам, из дополнительного. Всё это исхожено, разведано, изучено наизусть.
В одном здании – Витьки Быкова конюшня, очень интересное и популярное место, но о ней не сейчас. Напротив конюшни – телятник. Дети и там частые гости. Милые телята, беленькие и рыженькие, пятнистые самых разных рисунков. Глаза большие, круглые с длинными прямыми ресницами. Они неуверенно стоят на ножках и доверчиво тянут мокрые носы к человеческим, пусть даже детским, фигурам, в надежде, что сейчас им перепадёт что-то вкусное, и этим пробуждая у девочек материнский инстинкт. И тогда девочки готовы нянчиться с ними целыми днями.
Где-то посреди животноводческого хозяйства высится широкая башня без окон и без дверей. Лишь у самой земли выбито несколько кирпичей и получилось небольшое отверстие, как раз такое, чтобы туда протиснулась некрупная, но любопытная фигура и посмотрела, что там внутри.
А внутри там глубоко, если посмотреть вниз, и высоко, если смотреть вверх. Нет, какие-то сверху отверстия там всё-таки были, потому что внутри не темно и виден внизу мусор.
И если ухнуть в эту башню, или эгэгэкнуть, то голос окажется гулким, звонким и устрашающим. А назначение этой башни так и осталось неизвестным.
Рядом огромные круглые ёмкости, словно гигантские кастрюли на две трети вкопанные в землю. В одной такой кастрюле барда. Пахнет неоднозначно, но животным нравится. В другой кастрюле патока. Тягучая, коричневая и съедобная. Аришкина подружка Аня пробовала, сказала, что сладкая. Но Аришка, обычно не отказывающая себе ни в чём, тут застопорилась, засомневалась, а потом и отказалась наотрез даже попробовать.
Тут же и самое страшное, что может быть на ферме – быки. Иногда стоят они в отдельном загоне. Стоят и смотрят на проходящую Аришку, фыркают возмущенно, перебирают ногами. В носу кольца, это значит, что злющие и опасные. Говорят, что эти кольца вдеты для того, чтобы, если бык набросится, схватить его за это кольцо, крутануть, ему станет больно, и он сделается тихим и послушным. Вот уж в этом сомневались все. Во-первых, поди, схвати его за кольцо, так он и дался; во-вторых, от боли он совсем рассвирепеет, лучше не усугублять, потом, его нос может разорваться, и тогда кольцо останется в руках, а быка уж ничто не остановит. Вот такие картины рисовало детское воображение после встреч с этими чудовищами. И непонятно, как из милых теляток получилось такое. В какой момент происходит метаморфоза? Аришка ни разу этого не видела. И уж совсем непонятно, как пастухи с ними справляются и их не боятся.
И вот, наконец, коровник. Атмосфера здесь рабочая, активная, бодрая. Доярка должна быть расторопной, иначе не управишься. И если к дояркам пришли их маленькие дети или внуки на помощь, то эта помощь только приветствуется. Причём, труд особо не разделялся на детский и взрослый, можно делать всё, лишь тащить бидон молока не получится, не поднять.
Летом коровы возвращались с поля. Им открывали ворота, и они, приветствуя родные стены протяжным мычанием, шли на свои места. Аришка удивлялась, как в ряду одинаковых мест они находят своё. Но долго удивляться некогда, начиналось одно из опасных мероприятий, нужно корову привязать. Для этого цепью обхватывают её вокруг шеи. Приходилось рисковать, так как корова не стоит смирно, а машет своей головой. А вместе с головой машутся рога. И эти рога могут поранить, особенно страшно за глаза. Но, слава Богу, всё всегда обходилось благополучно.
И тут начиналась дойка. Обычно у каждой доярки два доильных аппарата. В свободное от их перестановки время доярка умудрялась подоить несколько коров вручную, перелить молоко из доильных аппаратов в бидон, отнести надоенное молоко в специальное помещение, где сидит тётя Зина и ведёт учёт. Здесь доярка переливает молоко в мерное ведро и потом опрокидывает его в общую огромную бочку. Здесь особый запах, свежий и сырой. Пол всегда чистый и залит водой, которая стекает в воронку в центре. Здесь же часто и председатель – Сан Саныч.
В осенне-зимне-весеннее время приходилось несколько раз в день кормить коров. Для этих целей имелась вагонетка. Вот уж весёлый вагончик для детей. Он предназначен для перевозки кормов: сена, жома, силоса. В отдельном коридорчике накладывают полную вагонетку этого добра, а потом по рельсам везут к своей группе коров. Затем раскладывают вилами по кормушкам. А коровы нетерпеливо тянутся, не дожидаясь, когда еда будет наложена как полагается и ещё с вил снимают вкусные кусочки. И становится страшно, как бы вилами не кольнули в красивые коровьи глаза. А доярки сердятся на коров за их нетерпение, матюкаются и, даже, бьют по их добрым лицам.
Аришка с Андреем тоже пользовались вагонеткой. И корм в неё накладывали, и коровам развозили, но намного веселее катать друг друга, когда один стоит в вагончике, словно капитан у штурвала, а другой изо всех сил катит её по рельсам. Но тут уж обычно кто-нибудь из доярок притворно строго упрекает: «Вы сюда работать пришли или баловаться?»
Аришка на ферме перепробовала и многое другое. Научилась следить за доильными аппаратами. Там есть небольшая стеклянная трубочка в чёрном шланге, специально предназначенная для отслеживания. В начале доения молоко густыми толчками проходит внутри неё. Но через некоторое время струйка молока становится уже и слабее. Тут нужно помассировать вымя коровы. Она немного добавит.
Научилась снимать доильный аппарат и надевать его на недоенную корову. Это всегда тревожно, так как страшноватое и засасывающее шипение воздуха заставляет поволноваться, нельзя мешкать, надо быть ловкой и четыре присоски аккуратно, одну за другой надеть на соски.
Научилась вручную доить корову. Первую свою любимку запомнила на всю жизнь. Звали её Капуста. Аришка всегда немного переживала за несолидность такой клички. Но корова вообще не виновата. Просто дояркам даётся указание дать кличку с использованием определённых букв, вот они и проявляют свою творческую фантазию. А у всех она разная, что ж поделаешь.
Капуста была спокойной и непоколебимой. А соски её были совсем не тугие. И даже тонкая струйка молока вытекала сама, когда подходило время. Вот Аришка на Капусте и отрабатывала своё умение.
Нравилось Аришке сгребать коровьи лепёшки. Это делалось специальным скребком, аккуратно и с удовольствием. Сначала с одной узкой досточки, потом со следующей. Сгребалось это добро в неширокую самодвигающуюся траншею. Особенно приятно было этим заниматься, когда этих коровьих отходов впереди много, а позади всё чисто. Тогда чётко виден результат. А лепёшки кучами и поодиночке тихо ползут себе в траншее по кругу к месту своего назначения.
А место назначения – яма, уже полная коричневой жижы. И малая часть этой ямы находится в помещении фермы, большая вываливается наружу. Зимой она замерзает, и по ней можно кататься как по льду. Страшновато, конечно, потому что глубина-то неизведанна. Глубоко, говорят.
У коров в кормушках лежат большие куски соли. Они их вылизали своими языками до глянцевого блеска. Аришка и её друзья берут эти куски прямо у коров из кормушек и сами их лижут. Вкусно.
На ферме имелся и красный уголок. Комната такая. Путь к нему лежал по длинному коридору с серыми, пещерного вида стенами. В «красном уголке» телевизор, газеты, бумаги, что-то красное по стенам. Дети там иногда находились, но недолго. Вокруг полно более интересных вещей, которые, наверное, пора заканчивать перечислять.
Вот таким было одно из самых приятных мест Аришкиного детства.
