Арина Ларина
Фиктивный женишок
И упомянутый кукиш она немедленно предъявила оторопевшей Тане. Мелкая девчонка с двумя тощими косицами, болтавшаяся у подола тетки, радостно улыбнулась беззубым ртом и тоже показала гостье фигу – крошечную и от того совершенно нелепую. Так Таня впервые познакомилась с Еленой Петровной и ее склочной мамашей.
Мария Леонтьевна, она же «тетя Маша», была дамой с активной жизненной позицией, которую считала своим долгом до всех донести. По каждому вопросу у нее имелось свое мнение, отличное от других, и она это мнение вколачивала в сознание окружающих с упорством дятла. Как правило, выводы она делала, основываясь не на логике и фактах, а на чувстве противоречия, поэтому во всем в первую очередь видела негатив и не успокаивалась до тех пор, пока этот негатив не начинали видеть и все остальные. Члены семьи к неуживчивому характеру Марии Леонтьевны давно привыкли, а вот на малознакомых людей она производила неизгладимое впечатление – примерно как дикий медведь, вышедший из чащи навстречу группе цивилизованных японских туристов. Проще говоря – народ разбегался в разные стороны, искренне надеясь никогда в жизни больше не пересекаться с языкастой дамой.
Замуж она выскочила рано, по большой любви после весьма короткого знакомства. Избранником ее стал изумительной красоты сельский парубок Петя, прибывший в крупный мегаполис учиться и мигом одуревший от колоссальной разницы между городом и деревней. Мария оказалась первой городской барышней, которую он встретил на своем жизненном пути. Вернее, это она его встретила. Петя очень вовремя шел мимо подъезда в тот самый момент, когда Мария Леонтьевна, в то время еще молодая и не настолько склочная, вытаскивала из такси свежеприобретенный дефицитный телевизор. Политесу Петя был не обучен, помощь предлагать вовсе не собирался, поэтому хрупкая барышня привлекла его к процессу зычным воплем: «Эй, вы, ну-ка помогите!» Потом они пили чай, гуляли по паркам и ходили на демонстрацию. Двух месяцев знакомства Маше хватило, чтобы влюбиться и женить на себе наивного сельского богатыря. Петя был терпелив и снисходителен к ее придури, словно буйвол, облепленный мухами. Он лишь изредка осаживал молодую жену, по любому поводу вопившую белугой. Но и его терпению однажды пришел конец. Молча собрав вещи, супруг отбыл на историческую родину, пообещав платить алименты. Так Мария Леонтьевна осталась одна, что еще больше усугубило ее и без того несахарный характер.
Едва только она прознала о том, что племянник нашел какую-то девицу и собрался жениться, как тут же примчалась к брату и начала по пунктам доносить весь ужас подобной перспективы.
– Учись на моих ошибках! – бушевала она, стуча сухим кулачком по кухонному столу. – Один лимитчик в нашей семье уже был! И чем это закончилось?
Брат орать умел не хуже нее, поэтому к консенсусу они тогда не пришли. Федор Леонтьевич ехидно напомнил, что «лимитчик», роняя тапки, сбежал обратно в свою деревню и ни на что не претендовал. И вреда от него никакого не было, кроме дочки, да и то – племянницу он заносит скорее в актив, нежели в пассив. Более того, о будущей невестке вообще ничего не известно. Никто не говорил, что она непременно приехала с периферии – Миша вообще на эту тему не распространялся. Достаточно было того, что девочка училась с ним в одном институте, а не в кулинарном техникуме. Хотя и это его бы не огорчило, поскольку раздолбая Мишу давно пора было привести в чувство шоковой терапией. А семейная жизнь вполне для этого подходила.
Тогда тетя Маша решила предпринять лобовую атаку. Выяснив, на какой день назначено знакомство родителей с «лимитчицей», она приготовилась к боевым действиям. В час «икс» дама прибыла в квартиру брата и застукала участников сватовства с поличным.
Танечка, и так до обморока переволновавшаяся, не смогла дать отпор. Она лишь пугливо жалась в угол и не помышляла об ответном выступлении. Ей даже в голову не пришло возразить непонятной тетке, накинувшейся на нее с какими-то дикими обвинениями, и сказать, что Мишу она любит, ничего от влиятельной родни не ждет, да и жилплощадь у нее в городе имеется. Правда, Танечка проживала вместе с родителями, но уж лимитчицей точно не была. Да даже если бы и была, что в этом такого?
К ее удивлению, будущий свекр страшно развеселился и полез орущую тетку щекотать. В оцепенении взирая на странную потасовку, бедная девушка даже усомнилась, а точно ли эти люди подходят на роль будущих родственников – не в каждом дурдоме такое увидишь. И самое интересное, что, в конце концов, все они в полном составе, вместе с тетей Машей и ее дочерью, сели пить чай. Светская беседа за столом была скрашена едкими замечаниями вредной родственницы, не оставлявшей надежды вычеркнуть Танечку из Мишиной биографии. Но, несмотря на все упорство, сделать ей этого не удалось. Хотя скрытая вражда без причины и повода так и тянулась за ними по сей день, словно хвост за голодным питоном.
Елена Петровна переняла от матери острую неприязнь к Татьяне Антоновне, а та, со временем перестав считать себя бедной родственницей и став полноправным членом семьи, отвечала ей взаимностью. Пока в многолетнем соперничестве условно побеждала Елена, так как ее дочь Лизавета уже вышла замуж за бизнесмена. Немного уравновешивал положение младший брат Лизаветы Юрик. Юрик был изумительным шалопаем, любителем девушек, пива и компьютерных игр. Но этот факт Татьяну Антоновну успокаивал мало.
Для полного счастья ей было просто необходимо выдать замуж Дарью, так как абсолютно на всех семейных сборищах, организуемых дедом, кузина мужа вместе со своей змеей-мамашей воодушевленно муссировали тему Дашиного одиночества, строя версии и предположения. В последний раз они доболтались до того, что все это неспроста и, вероятно, Дашка вообще лесбиянка. Причем Елена тут же начала округлять и без того круглые, навыкате глаза, еще выше поднимать нарисованные ниточкой бровки и жарко отстаивать интересы секс-меньшинств, заступаясь за «бедную девочку». Ей очень повезло, что «бедная девочка» на том мероприятии не присутствовала. Даша родственников откровенно не любила, не стеснялась и за словом в карман не лезла. Это у них было семейное.
Обычно Елена звонила, чтобы похвастаться: поездкой в экзотическую страну, новым колечком за дикие деньги, машиной, своим мужем, мужем дочери, самой дочерью, хорошими соседями, удачно найденным дантистом и даже давлением.
Она запросто могла позвонить на ночь глядя и гордо заявить:
– Представляешь, померила давление, а оно у меня, как у космонавта! А у тебя?
Единственное, чем не могла похвастать Татьяна Антоновна, – это давлением и дочерью. Во всем остальном она была вполне конкурентоспособна.
Но на сей раз мериться им не пришлось.
– Тань, ты слыхала новость? – выпалила Елена, закончив натужно радоваться и изображать приветливость.
Судя по тону, новость была из разряда противных. Когда новости, с точки зрения Елены Петровны, были хорошими, она долго жеманничала и рассказывала их неторопливо, со вкусом, при этом делая вид, что не особо-то и придает значение произошедшему.
– Не слыхала, – Татьяна Антоновна была заинтригована.
– Дед женится!
– М-м-м… – оторопело промычала собеседница, не зная, как на это реагировать.
Дедом они все называли Федора Леонтьевича, которому через пару месяцев должно было стукнуть ни много ни мало 80 лет. Торжество планировалось провести в узком семейном кругу в дедовом «поместье». Именинник еще летом при очередном семейном сборе предупредил:
– Чтоб все были, засранцы! Не то наследства лишу! – И, как обычно, радостно заржал.
Старейшина семейства был человеком неординарным, с возрастом в маразм не впал, а сохранил чувство юмора, бодрость духа, подтянутую фигуру и деловую хватку. Жил он в огромном доме, отстроенном еще во времена Горбачева в элитном поселке, где кругом были сплошь приличные люди. Благодаря своей должности помимо загородной недвижимости Федор Леонтьевич имел полкило всяческих акций, некоторое количество квартир в городе и даже за рубежом, громадный счет в банке и прочие «мелочи», позволявшие дергать многочисленную родню за ниточки и то и дело угрожать им лишением наследства. Тема эта его искренне веселила – он потешался над близкими в свое удовольствие. Других радостей у него не осталось. Во всяком случае, так думала Татьяна Антоновна до сего момента. И тут – нате вам. Оказывается, были у старикана скрытые резервы.
– Не мычи, – обозлилась Елена. – Реагируй. Ты понимаешь, чем нам это грозит?
– По миру пойдем, – решила повредничать Татьяна Антоновна. Обе семьи были довольно состоятельными, так что дедово наследство если и было лакомым куском, то только номинально – ведь никакие деньги лишними не бывают. А по сути и без него все жили припеваючи.
– Хватит ерничать! Его окрутила какая-то молодая мочалка. Еще угробит старика! Я ж не о наследстве пекусь, сама понимаешь!
– Еще как понимаю, – не унималась Татьяна Антоновна, понимающе ухмыляясь. – Конечно, кому оно надо, наследство это!
– Давай, рассказывай, что ты про нее знаешь, – потребовала Елена. – Дед с твоим Мишкой часто общается, наверняка рассказал.
– Может, и рассказал, только мой мне ничего такого не говорил. Вряд ли дед стал бы с ним про свою личную жизнь трепаться. Не тот он человек.
– Врешь, – убежденно констатировала родственница. – Задумали что-то, да?
Поперхнувшись от такой наглости, Татьяна Антоновна выпалила:
– Ленка, что ты несешь? Что мы могли задумать?
– Да свою какую-нибудь подослали к старику, он уши и развесил. Я ж помню, это ты летом говорила, что домработницу сменить надо! Вот он, небось, и сменил!
– Так та, которая была, тырила по-черному, – оскорбилась Татьяна Анатольевна. – Федор Леонтьевич сам говорил, что ее надо гнать. Может, и погнал. Я об этом ничего не знаю.
– Ладно, – резко сменила тему собеседница, – вы на день рождения-то собираетесь? Дашка твоя, небось, опять одна приедет, без мужика? Смотри, Таня, упустишь дочку. Неладно с ней что-то. Вон, даже пень наш старый, и тот себе кого-то завел! Если у Дарьи не мужик, а девица, так пусть не привозит, конечно. Леонтьич у нас человек старой закалки, не поймет. А я не осуждаю, если что. Нас можете не стесняться. А то врете каждый раз, аж жалко вас, непутевых…
– И не мечтай, – процедила Татьяна Антоновна. – Есть у Даши жених, с ним и приедет.
– Откуда бы? – забеспокоилась Елена. – Летом же она одна приезжала.
– Даша девушка серьезная, они давно встречались, но отношения были не те, чтобы к деду вести, – азартно и вдохновенно врала Татьяна Антоновна, косясь на одурело вытаращившего глаза супруга.
– Ой, скажите пожалуйста! – разочарованно протянула оппонентка. Как говорится, в несчастье ближнего есть что-то бодрящее. А радость ближнего – как хлебные крошки на простыне: нервируют и не дают спать. – Интересно будет посмотреть на вашего будущего зятя. Надеюсь, вы не придумаете ему какой-нибудь больничный, лишь бы нам не показывать.
– Не придумаем, – успокоила Татьяна Антоновна. – А как ваш Юрик? Жениться не собирается?
– Это девушкам за тридцать актуально суетиться по поводу устройства личной жизни. Юношам Юрочкиного возраста думать о женитьбе глупо. Он еще не нагулялся. Ему ж не рожать, нам торопиться некуда.
– Да-да, ему-то не рожать. Смотрите, как бы за него его подружки не поторопились. А то сидишь ты дома, например, чаек попиваешь, а тут тебе – бац, звонок в дверь, а на пороге барышня с дитем в подоле.
– До встречи у деда, – прошипела Елена. – Привет будущему зятю.
Когда из трубки азбукой Морзе застучали короткие гудки, Татьяна Антоновна растерянно оглянулась на мужа.
– Две гюрзы в одном террариуме, – прокомментировал Михаил Федорович, сдержанно хихикнув. – А по какому поводу папаню моего полоскали? Наследство опять делите, да?
– Папаня твой, похоже, на старости лет свихнулся и жениться собрался, – просветила его жена.
– Орел, – воодушевился Михаил Федорович. – Третий раз на те же грабли! Старичок-бодрячок, уважаю. Надо будет это учесть при составлении завещания. А то батя еще нас переживет. Надо прописать у нотариуса его интересы.
– Юморист, – хмыкнула Татьяна Антоновна. – Бутылку поставь. Ты что думаешь, я не вижу, что ты уже третий раз наливаешь? Хватит, а то я вот помру, а ты, как папаня, не сможешь. Будешь как старый гриб в шляпе набок, и никто тебя бодрячком не обзовет. Давай, колись, кто у нас жена.
– Да я не знаю! – искренне возмутился супруг, все же успев долить в стопку немного коньяка и виновато собрав кустистые брови в подобие домика.
– Не знает он, – пробормотала Татьяна Антоновна, решительно выдернув из рук супруга коньяк и опрокинув в себя вонючую, горькую жидкость. – Ф-ф-ф-у-у-у! Как это можно пить?
– Ну, Таня, – Михаил Федорович огорченно и безнадежно шлепнул себя по бокам, – тебе вредно!
– Интересно получается. Тебе полезно, потому что для сосудов, а мне вредно, потому что тебе выпить не дала. Я тебе больше скажу! Это уже вторая бутылка за месяц. Да-да, я их считаю!
– Ой, не начинай. Ты мне лучше скажи, что ты там такое плела про Дашкиного жениха? Мы ж только что обсуждали, что у нее никого нет!
– А вот ты завтра пойдешь в отдел кадров, и к вечеру у нее жених будет. Найди молодого, перспективного и поставь перед ним задачу.
– Шантажировать, что ли? – забеспокоился муж. Одно дело просто пообещать и никуда не пойти, и совсем другое, когда на этом завязана давняя вражда двух дам. – Запугивать увольнением и волочь к нам на аркане?
– Мне плевать, что и как ты сделаешь, но к дедову юбилею у Дашки должно быть хоть что-то приличное.
– Что-то приличное, – пугливым эхом повторил Михаил Федорович. – Я могу купить ей приличное пальто или авто, а вот жениха покупать – это запредельное что-то.
– Не надо покупать, заинтересуй его. Что тебя всему учить надо?! Ты не способен на элементарные действия! Как хочешь, я завтра приглашаю Дашку под любым предлогом, а ты чтоб вечером вернулся с мужиком!
– Мы их напоим, уложим в гостевой, а утром скажем, что Дашка беременна и он как честный человек обязан на ней жениться? – предположил уязвленный обвинениями Михаил Федорович.
– Острить пытаешься? – нахмурилась супруга. – Или надеешься соскочить?
– Надеюсь, – честно признался муж. – Танюша, ну сама подумай, ну в какое положение я себя поставлю? Перед людьми неудобно!
– А ты проверни все так, чтобы тебе было удобно! Хуже будет, если неудобно станет мне, когда мы не привезем к деду этого чертового жениха! Согласен?
Михаил Федорович послушно кивнул.
В дискуссии, как обычно, победила жена, а муж остался при своем мнении.
Столовая в обеденный перерыв бурлила, как вешние воды у стока в люк. Народищу было – не протолкнуться. Даша протиснулась с подносом к пустому, но грязному столу, в очередной раз подумав, что можно было бы не выпендриваться, брать деньги у родителей и питаться в кафе, не строя из себя демократку. Но брать деньги у родителей она категорически не хотела, так как мама сразу начала бы извечный гундеж про то, что у каждой женщины за тридцать должен быть муж, который ее содержит. И в Дашином возрасте неприлично быть одинокой и самостоятельной. Самостоятельность украшает только детей ясельного возраста, когда они начинают сами завязывать шнурки и вытирать себе попу. А еще она украшает мужчин. Но Дарья не ясельный карапуз и не мужик, поэтому должна быть слабой и зависимой, хотя бы номинально. Мужчины любят слабых женщин, а феминистки, типа Даши, их отпугивают, как репеллент комаров.
Феминисткой мама стала считать Дарью с тех пор, как та прогнала из квартиры последнего кавалера. Было это страшно давно и совершенно правильно, так как Станислав, работавший в банке и сильно много о себе воображавший, сразу вознамерился расставить точки над «i» и указать барышне ее место. А именно: Даша должна была стать домохозяйкой, бросить работу и заняться обслуживанием мужа. Нахальный Стасик так и заявил: предназначение женщины – служение мужчине. Если б он не начал впадать в такие крайности, Дарья, возможно, еще бы и потерпела, но становиться жрицей при сомнительном храме – нет уж, увольте! Поэтому Стасику вежливо, но твердо указали на дверь. Самое смешное, что в период ухаживания никаких программных требований, предвещавших столь плачевное развитие событий, банкир не выдвигал.
Все же правильно говорят умные люди: рыцарь, завоевавший принцессу, сразу после победы сбрасывает латы и превращается в мужлана, почесывающего пузо, расшвыривающего носки и понукающего любимую, как колхозную лошадь. Но стоит только даме сердца тоже расслабиться, развязать корсет, вынуть пуш-ап из декольте и смыть макияж, как мужлан либо начинает предъявлять претензии, либо торопливо втискивается в латы, садится на коня и скачет охмурять новых принцесс.
Мужик уверен, что он непременно должен быть главным, даже если он мало зарабатывает, плюгав, не особо умен и не мачо в постели. Первичные половые признаки позволяют ему, вопреки логике, считать себя центром вселенной, вокруг которой должен крутиться мир женщины. А уж если он хорош собой, богат или, например, знаменит, то тут и вовсе туши свет. Дама – лишь шелковая трава под копытами его коня, и не более того.
Так или иначе, Дашу такой расклад не устраивал. Она все еще верила в настоящих рыцарей, с учетом современного антуража. Хотя, конечно, тридцать три года – срок серьезный. Это ее напрягало ровно до того момента, пока не появился Марк.
Философский настрой прервал звонок мобильного.
– Дашка, ты только сядь! – заорала трубка голосом Березкиной.
– Сижу, – флегматично изрекла Дарья, ковыряя вилкой салат сомнительной свежести. Она задумчиво принюхалась: вроде ничем противным предстоящий обед не пах, но внешний вид у него был весьма плачевный. «Столичный» она любила, но дома он выглядел иначе.
– Ты только не расстраивайся! – давясь словами, затарахтела Верка. – Я ж тебе друг? Ты мне доверяешь? Ты ж понимаешь, что мы самые близкие люди?
– Что у тебя случилось-то? – Дарья отодвинула салат, решив не рисковать. Ну его, не хватало еще отравиться. А вдруг они вечером с Марком мириться будут? Хотя… Они ж не ссорились. Или ссорились? А как вообще можно назвать ту странную натянутость в отношениях, которая звенела между ними тонкой струной, готовой вот-вот лопнуть? И не просто лопнуть, а еще и дать по лбу, согласно законам физики.
– Не у меня, – огорошила ее Березкина, – к сожалению, не у меня!
– А почему «к сожалению»? – только и смогла выдохнуть Даша, судорожно перебирая в мозгу варианты: родители, пожар, потоп?
– Неправильно формулируешь вопросы, – тянула Верка, за что тут же и получила.
– Березкина! – прошипела Даша в трубку. – Если бы я была рядом, я б тебя прибила! Ты мне сейчас столько нервных клеток одним ударом изничтожила, что на полжизни хватило бы! И, между прочим, они продолжают отмирать! А нервные клетки, чтоб ты знала, не восстанавливаются! А ну быстро говори, что у меня случилось!
– Я не могу сразу, будет непонятно!
– Слушай, ты, бабка-сказочница! Давай суть!
– У Марка машина и баба! – выпалила Березкина.
– Чего ты несешь? Нет у него машины! И откуда ты можешь знать про его бабу? И вообще, ты пьяная, что ли?
– Говорила же: если суть, то будет непонятно, – обиженно забубнила Вера. – Давай я с начала начну.
– Давай, – с трудом выговорила Даша. Она вдруг ощутила, как сердце поднялось куда-то к горлу, а потом, разбившись на кучу маленьких сердечек, запульсировало в руках, ногах и животе. Она не хотела ничего знать, потому что уже все понимала, все чувствовала, словно находилась у палаты смертельно больного, которого никак не могла отпустить.
– Я по порядку, не перебивай. Мне тоже тяжело. Я все думала, как лучше: сказать или нет? Это ж тоже тяжело принимать такое решение. С одной стороны – не мое дело. С другой – как не мое? А с третьей – раз я об этом узнала, это же не просто так. Значит, кто-то свыше не хочет, чтобы это оставалось тайной. Ведь я твоя подруга, и они там рассчитывали, что я до тебя это донесу. А я…
– Верка, ну пожалуйста…
– Все-все. Короче. У меня сегодня клиент, страхование квартиры, возмещение ущерба, гражданская ответственность…
– Березкина!
– Да это все к делу относится! Не перебивай. Я и так с трудом формулирую. В общем, я приехала тут по адресу, все сделала, дядька такой приятный, сдачу не взял, – она осеклась, услышав угрожающее сопение Дарьи, и быстро перешла к основной части. – А внизу, у дома, ресторан. Дорогой, зараза. По вывеске видно. Я еще постояла, думаю, зайти – не зайти. Все-все, перехожу к делу, ты ж должна знать все детали, иначе опять будет непонятно!
Теперь Даша понимала, что не зря некоторые носят с собой корвалол или нитроглицерин. Сейчас бы ей к чаю вместо булочки очень пригодилось что-нибудь от сердца. Дурнота подступала, сжимая виски, стискивая горло и заставляя сердце бешено колотиться во всех местах сразу.
– Так вот, стою я такая, размышляю… вдруг чувствую – что-то знакомое. А район-то вообще чужой, я там первый раз в жизни. Гляжу – Марк! Выходит из этого дорогущего ресторана с девицей. Не, с теткой! Такой, знаешь, лет под сорок, но молодящаяся, выглядит на все сто!
– На сто лет? – едва не падая в обморок, уточнила Даша.
– К сожалению, нет. На сто процентов, на сто баллов. На сто тысяч долларов! В общем, ухоженная, при деньгах явно. И они идут такие, воркуют, после чего он сажает ее в машину. Такой, знаешь, роскошный джип, разрисованный тиграми.
– Да нет у Марка никакого джипа!
– Погоди ты! Это и не его. Он ее на водительское место, такой, подсадил галантно, дверь захлопнул. И она поехала. А он пошел, сел в какую-то иномарку и поехал следом! Причем сел тоже на водительское место!
– Ну, может, у него подработка какая-то. Верка, нет у него машины.
– Может, и подработка, – с сочувствием согласилась Березкина. – Только он эту бабу целовал еще. В щечку, правда, но как-то так, знаешь… Я аж вспотела. Сцена была почти эротическая.
– Это тебе от длительного отсутствия мужика эротика везде мерещится, – еле выговорила Даша. На нее вдруг навалилась такая усталость и апатия, словно она вот сию минуту заболела гриппом. И не было сил даже поднять кружку с чаем, хотя в горле пересохло и отвратительно шкрябало. К глазам подступили слезы. Она могла придумать тысячу объяснений и миллион оправданий и цепляться за них, как тонущий жучок за соломинку. Но в душе Дарья уже все поняла. И почти приняла. Но крошечная, мизерная надежда еще оставалась. А вдруг…
– Я даже знаю, о чем ты сейчас думаешь, – заявила Березкина. – Ты сейчас будешь меня убеждать, что я все не так поняла. А потом припрешься домой и все выложишь своему красавчику. Так вот, послушай совета от умной, битой жизнью женщины. Не вываливай все сразу. Выдавай информацию постепенно и лови его на противоречиях. Тогда он запутается, и ему не удастся тебя обмануть. Козыри нужно прятать в рукаве. Если ты, например, скажешь, что это видела я, Марк тут же обрадуется и выдаст кучу вариантов: я наврала от зависти, у меня близорукость, косоглазие, глюки, похмелье или вообще – белая горячка. Помяни мое слово: твой альфонс клюнул на богатенькую дамочку и явно смазывает лыжи.
– Я вообще-то тоже не казанская сирота, – обалдело пробормотала Даша. Никого уличать она не хотела. Она вообще ничего не хотела. Ей было просто плохо. Совсем-совсем, как может быть плохо женщине, только что узнавшей, что у нее растут рога. Рога никого не украшают, а прекрасный пол тем более.
– Да откуда он знает, что ты у нас богатая невеста!
– Я сама говорила. Ну, просто к слову пришлось.
– Бестолочь! Сколько раз тебе повторять, не надо так делать! Нельзя при твоих родственниках и перспективах дедова наследства, дай ему Бог здоровья, конечно, но вечную жизнь еще не изобрели… Так вот, нельзя в твоей ситуации говорить правду.
– Слушай, я не вдова Ротшильда и не дочь Онассиса, ничего особенного меня не ждет. Но уж бедной меня назвать сложно! Зачем ему тетка старше?
– Так ты ж гордая! Он тебя раскусил уже! Тебе много не надо, ты у папани ничего не возьмешь, у деда помощи не попросишь. Молодец, что хоть от квартиры не отказалась.
– Сама знаешь, с моей мамой ужиться сложно, – начала оправдываться Даша.
– Вот твой Марк и смекнул, что с тобой каши не сваришь. А с этой, которая на джипе, можно столько всего сварить, что обжираться до конца жизни будешь.
– Вер, заткнись, а… Мне плохо!
– Хочешь, могу приехать? Ну… не к тебе на работу, а домой, к разборкам. Я буду в группе поддержки!
– Березкина, не смей! Мы сами! – взвилась Даша, напугав сослуживцев, начавших недоуменно коситься в ее сторону.
– Сами с усами, – недовольно пробормотала Вера. – Я ж тебя предупреждала. Слушай, Дашенция, я тут на случку собираюсь, у знакомой день рождения, она обещала хороших мальчиков для меня незамужней подогнать. Может, и ты со мной?
– Вер, ты нормальная? Мне бы сейчас с тем, что есть, разобраться.
– Да нет у тебя ничего уже, – вздохнула подруга. – Со стороны это всегда понятнее. Ладно, когда осознаешь, звони, я тебе личную жизнь организую.
– Себе организуй.
– А «спасибо» скажешь? Я все ж тебе глаза открыла. Или считаешь, что зря? Кстати, мне и самой что-то кажется, что зря. Но и кипятить это в себе сил не было. Ладно, спасибо можешь не говорить. Побежала я. Когда разберетесь, звоните.
– Всенепременно, – из последних сил выдавила Даша.
Когда нужно, чтобы время шло быстрее, оно тянется и тянется, словно бесконечный товарняк, тяжело и грузно погромыхивая вагонами. А если жизненно необходимо, чтобы оно хоть чуть-чуть притормозило свой бег, то тут уж стрелки начинают наматывать круги, словно бешеные.
Дарье хотелось, чтобы этот день никогда не заканчивался. Она растерянно пыталась собрать мысли, рассыпавшиеся разрозненными пазлами, в общую картину, но ничего не получалось. Надо было срочно придумать, как говорить, что говорить, да и говорить ли? Нет, молчать она точно уже не сможет – промолчать в такой ситуации означало окончательно превратиться в неврастеничку, аккумулирующую в фантазиях самые худшие предположения. Лучше выяснить все сразу, отрубить, если нужно… Но как рубить, если любишь?
– Зуб болит? – заботливо поинтересовалась коллега, по-своему объяснив ее стоны, больше похожие на тоскливое мычание.
– Да, – неожиданно обрадовалась Даша. – Очень. Уйду я сегодня раньше, ладно? Прикроешь?
– Легко. Удачи, бедняжка…
Любая женщина знает, когда выясняешь отношения с мужчиной, нужно быть во всеоружии. А это значит, макияж, прическа, платье – все должно быть идеальным, чтобы он понял, что теряет, или чтобы осознал, что может потерять, если не возьмется за ум.
В салоны Даша не ходила, отдаваться в руки косметолога боялась, поэтому ограничилась укладкой в парикмахерской. Она могла бы, конечно, сделать пару процедур, чтобы освежить лицо, но печальный опыт Березкиной ее останавливал.
Как-то Вера решила, что ей пора заняться первыми морщинами. Даша у нее никаких особых морщин не заметила, однако подруга была неумолима.
– Пора шлифовать фейс, а то скоро стану как шарпей.
И началось ее хождение по мукам.
Рекламные буклеты обещали всякие нереальные чудеса и нагло обманывали, демонстрируя результаты фотошопа, выдаваемые за итог курса определенных процедур. Наивная Вера купилась на глянцевые картинки, взяла кредит и потащилась в дорогущий салон. Денег на полный курс, конечно, не было, поэтому Березкина легкомысленно решила попробовать все по одному разу.
– Пока деньги не закончатся – буду экспериментировать, – отважно заявила она.
Даша к кредитам и долгам относилась строго отрицательно. А уж кредит на такую глупость и вовсе считала невероятной блажью. Особенно ее пугала идея Березкиной нарастить себе бюст.
– Ладно, морду тебе пошлепают, вряд ли это тебя кардинально изуродует! Но делать себе пластмассовые сиськи…
– Силиконовые, – возражала Вера. – И вообще, тебе легко рассуждать, у тебя они есть! А у меня нет!
– Как нет? Есть у тебя! Первый номер – это тоже грудь!
– Это не грудь! Это прыщи! А прыщей у меня и так достаточно от постоянного воздержания. У меня их вообще столько, что грудь среди них теряется!
Но до пластики дело не дошло. Как выяснилось, почти после всех процедур лицо временно утрачивало «товарный вид», и несчастная Березкина несколько дней пряталась дома, теряя клиентов и навлекая на свою бедную голову гнев начальника. Последней каплей стала серия уколов какого-то витамина. Колоть его надо было в физиономию, что, как ни странно, бдительную Веру не испугало. Зато сильно испугало Дарью, когда подруга по дороге домой заехала к ней на чай.
– У тебя что, ветрянка? – воскликнула Даша, увидев пятнистую физиономию Березкиной. – Или скарлатина какая-нибудь?
– Не-а, – легкомысленно отмахнулась Вера, – это я к косметологу сходила, красоту навела.
– У твоего косметолога очень странные представления о красоте, – пробормотала Даша. – Я б даже сказала – извращенные.
– Зато вокруг меня в транспорте даже в час пик образовался вакуум. Я спокойно села, и никто ко мне не приматывался. Даже кондукторша развернулась, не дойдя! Сплошные плюсы.
– Ну, мужики-то, небось, тоже не подходили? Ты ж вроде для них стараешься, – напомнила ей основную цель мероприятия Даша.
– Это да. Но потом они ко мне слетятся как мухи!
– Надеюсь, как к варенью, а не как к чему-то другому. Березкина, ты сейчас очень страшна, я тебе даже врать не буду!
– Сама знаю. Скоро все пройдет.
Прошло вышеупомянутое «все» очень нескоро, не оставив никаких следов красоты.
– Морда стала глаже, – убежденно отстаивала свою позицию Верка. – Хотя на картинку не похоже. Надули, подлецы!
Вопрос с коррекцией груди отпал сам собой.
– Если такая ерунда, как уколы, повлекла за собой столько проблем, то страшно представить, что будет, если мне сделают грудь. Я тут читала, что имплант может вообще уехать под мышку в самый неожиданный момент. Уж лучше мои прыщи, они хоть стабильны и по организму не мигрируют. А то уползут на живот, красотища будет! Нет, риск – благородное дело, но не в моем случае. Пусть мой принц полюбит меня в естественном обличье.
Но на естественное обличье принцы клевали плохо, поэтому Вера продолжала прозябать в одиночестве. И единственной пользой от ее походов в салоны можно было считать их общий с Дашей негативный опыт. По крайней мере, в решающий момент Даша не отважилась на кардинальные перемены.
– Прическу освежила, и достаточно, – уговаривала она себя по дороге домой. – Ведь полюбил же он меня такой, какая я есть. Ни к чему сейчас что-то менять, это будет бросаться в глаза, а я не желаю выглядеть жалко.
Свет в окнах квартиры не горел – Марка дома не было. Это отчего-то воодушевило Дарью до крайности. Она даже перестала трястись, как овечий хвост, и пошла значительно бодрее.
