Арина Малых
Не бойся тишины. Грани любви
Карта вторая – дама бубей
– Что-то, Яков Михалыч, ты приуныл? – Агнешка, улыбаясь, подошла к хозяину, вытирая руки о цветастый фартук-передник.
– Есть немного, – отозвался барин. Он сидел на скамеечке около конюшни, в руках держал книжку, но взгляд его грустно застыл на белеющей вдалеке березовой рощице.
– Яков Михалыч! – всплеснула руками Агнешка, – да ты никак влюбился!
Барин задумчиво посмотрел на нее и со вздохом сказал:
– Ах, Агнетта, похоже на то…
– Ой, Яков Михалыч! Так это же замечательно! Наконец-то! – воскликнула Агнешка, поправила белую косынку на голове и присела на край скамейки.
– Как сказать…
– Да за вас любая пойдет! Да что там! Побежит! – Агнешка называла барина то на «ты», то на «вы», в зависимости от обстоятельств беседы. Вообще, она считала, что имеет право называть Якова на «ты», потому что нянчила его с младенчества. А на уважительное «вы» служанка переходила для усиления впечатления своих слов или случайно.
– Вот не любая…
– Загадки изволите загадывать? – хитро прищурилась Агнешка.
– Какие уж загадки, – возразил Яков. – Цыганка она.
Агнешка вылупила глаза и замахала руками.
– Ой! Чур меня!
– Вот, видишь, – горько хмыкнул барин.
– Как же вас так угораздило? – Агнешка с сочувствием ухватила мужчину за руку повыше локтя.
– Вот так! Увидел и все, нейдет из головы, стоят предо мной ее черные, как ночь, глаза, ни о чем думать не могу.
– Приворожила… – прошептала служанка и захлопала бледно-голубыми глазами с белесыми ресничками.
– Не верю я в ворожбу всякую.
– А вот и зря, – Агнешка отпустила руку Якова и пригладила цветастый передник. – Цыгане могут всякое.
– Я думаю, что это предрассудки.
– Вам виднее, Яков Михалыч, вы человек умный, начитанный, – служанка снова поправила на голове платок, засунула под него выбившиеся белокурые с небольшой проседью пряди и вздохнула.
Они замолчали. В конюшне заржали лошади.
– Может, им предложить выкуп? – встрепенулась Агнешка.
– Не знаю… – промямлил барин.
– Да-ааа, – протянула Агнешка и понурилась. Она сцепила свои пальцы, покачала головой и сказала, – цыгане они такие, к ним на козе не подъедешь. Они только за своих замуж выдают, чужих не любят.
Яков отложил книгу, оторвал длинную травинку и прикусил.
– Что делать-то? – спросил он, пожевывая зеленый кончик.
– Ох, Яков Михалыч, лучше бы ты с ними не связывался. Гордый это народ, опасный, как бы чего худого не вышло! – озабоченно проговорила Агнешка.
– Выкуп, – задумчиво повторил Яков.
– Надо предложить, – оживилась Агнешка. – Они деньги любят.
Яков усмехнулся.
– Пожалуй.
– Попробуй, но только так, с уважением, – деловито продолжала служанка.
– Подумаю, как это сделать, – промолвил Яков, – эх, увидеть бы ее еще разок…
Агнешка что-то озабоченно пробормотала себе под нос, извинилась: «Прости барин, надо скотинку кормить», – и пошла в сарай.
С этого дня Яков стал постоянно прогуливаться то пешим, то на лошади рядом с местом, где стоял табор. Пару раз он чуть не столкнулся с Тобаром. Сын Михея часто ходил с двумя молодыми цыганами в сторону деревни и обратно. Яков всегда был начеку и быстро прятался, чтобы его не заметили. Через несколько дней терпение Якова было вознаграждено. Он встретил Раду, когда она собирала грибы на лесной полянке.
– Здравствуй! – обрадовался барин, спешился, взял лошадь под уздцы и застыл на месте, боясь сделать неверное движение, чтобы девушка не убежала.
– Здравствуй, барин, – Рада поставила плетеную корзинку с грибами на траву, поднялась, улыбнулась, и приветливо посмотрела на него бархатными глазами.
– Я так рад тебя видеть! – не удержался Яков и сделал шаг навстречу девушке.
– Отчего же? – цыганка весело прищурилась.
– Снишься ты мне, – смутился Яков, – вижу твои черные глаза перед собою. Моя служанка говорит, что ты меня приворожила…
Рада тихо засмеялась.
– Я такими вещами не занимаюсь…
– Это хорошо, – расплылся в улыбке Яков, – то есть, я хотел сказать, – спохватился он, – что я не верю во всякую ворожбу, колдовство, предсказания и всякое такое.
– А во что веришь?
– В Бога верую.
– А я в любовь верю.
– Конечно, любовь – это и есть Бог!
– Странно ты говоришь, барин.
– Пожалуйста, называй меня Яковом.
Рада улыбнулась и присела рядом со своей корзинкой.
– Можно мне тоже здесь расположиться? – вежливо спросил Яков.
Рада кивнула и сделала жест рукой.
– Полянка для всех, садись.
Яков привязал лошадь к березке и присел рядом с девушкой. Он расспрашивал ее о кочевой жизни, о цыганских нравах и обычаях. Рада рассказывала с удовольствием, казалось, что раньше никто и никогда ее не спрашивал и не слушал так внимательно.
– Тебя не хватятся? – встревоженно спросил Яков через некоторое время.
– Кому я нужна? – грустно хмыкнула Рада.
– Мне показалось, что Михей о тебе заботится…
– Только на словах, – махнула рукой Рада. – Обуза я ему. Все хочет меня замуж выдать.
– А ты что?
– Я за цыгана не пойду, – она тряхнула своей хорошенькой головкой. На ее косынке брякнули монетки.
Вдалеке послышались мужские голоса.
– Это наши возвращаются, – заволновалась цыганка. – Пойду я.
Якову очень не хотелось ее отпускать, но Рада решительно подхватила свою корзинку и встала. Они условились встретиться на следующий день в это же время на полянке, и цыганка убежала. Яков еще долго сидел, блаженно закрыв глаза, и благодарил Бога за эту встречу.
Они встречались каждый день. Рада придумывала себе дела, которые они выполняли с Яковом вместе. Собирали хворост, ловили ежиков, ставили силки на зайцев, делали ловушки для птиц. Рада никогда не возвращалась в табор с пустыми руками, и ее частое отсутствие воспринималось в таборе спокойно.
Заворачивая в плотный кусок ткани очередного ежика, Яков спросил:
– А зачем тебе ежики?
– Мы их едим, – просто ответила Рада.
Яков удивленно посмотрел на цыганку.
– Ежика надо обмазать толстым слоем глины. Сначала ее надо хорошенечко размять. Потом кладем в огонь, поворачиваем время от времени. Когда глина станет сухой и твердой, вынимаем из огня и кладем на травку, чтоб остыл. Затем нужно отбить глину, она отлипает вместе с иголками и все готово.
– Надо же, не знал, что ежиков можно есть…
Рада хихикнула.
Яков помолчал и тихо проговорил:
– Ты как-то сказала, что за цыгана замуж не пойдешь…
– Не пойду. У нас женщины, особенно молодые, в небольшом почете. Мужчины главные. Девушек никто не слушает, как будто нас нет. Словно мы не люди, а лошади или собаки! Лошадей и то в таборе больше почитают! Это несправедливо! Я же не нарочно родилась женщиной! Юбкой мужчину заденешь – уже виновата! На улице перед мужчиной не должна проходить, надо обойти его со спины. Едят женщины отдельно от мужчин, даже одежду мужскую надо стирать отдельно от женской. А если вдовой останешься, второй раз замуж нельзя, и за чужака выйти – это страшный позор и унижение для всего табора, да много чего еще…
– А ты бы хотела жить не в таборе, а, скажем, в доме?
– Не кочевать?
– Ну, да… – Яков внимательно посмотрел на девушку.
Рада подняла на мужчину свои черные глаза, и он утонул в распахнутом темном бархате.
Пронесся ветерок. Кое-где уже пожелтевшие листья зашептались с еще зелеными соседями.
– Не знаю, – озадаченно произнесла Рада.
Яков улыбнулся, взял девушку за руку и поцеловал ладошку.
– Сегодня вечером приду к вам в табор, за тобой…
– Нет! – испугалась Рада. – Нельзя!
– Почему? – искренне удивился Яков.
– У нас так не принято! Я должна жить в таборе. Иначе проклянут и тебя, и меня!
– Проклятий я не боюсь! – с вызовом выпалил Яков, вскинув голову.
Рада грустно покачала головой.
– Не надо приходить… – она взяла ежика, сунула в корзинку, быстро встала и пошла в сторону озера.
С трудом дождавшись сумерек, Яков взял из отцовского погребка несколько бутылок вина, связал их, приладил к седлу. Уложил в охотничью сумку деньги, вскочил на гнедого коня и поскакал к озеру. Подъехав к месту, где расположился табор, Яков остановился в тени деревьев и осмотрелся. У костра сидел Михей, его сын и Рада. Остальных цыган не было видно. Михей что-то недовольно говорил девушке по-цыгански. Она молчала, опустив глаза. Тобар переворачивал ветки в костре длинной палкой.
– Здравствуй, Михей, здравствуй, Тобар, здравствуй, Рада, – Яков выехал из тени, спешился и, слегка наклонив голову, прижал руку к груди.
– Не звали тебя, гаджо. Зачем пришел? – Михей тяжело поднялся и враждебно уставился на Якова. Рада стремительно убежала к кибитке, залезла внутрь и задернула пеструю занавесь. Михей проводил ее недовольным взглядом и исподлобья посмотрел на Якова.
– Неласково встречаешь гостей, – грустно заметил Яков, отвязал бутылки, поправил на плече сумку с деньгами и подошел к костру.
Навстречу встал Тобар и преградил ему путь.
Яков остановился.
– Я пришел с добрыми намерениями, – как можно дружелюбнее попытался произнести он. – Вот вино из погреба моего отца. Давайте выпьем мировую?
Михей и Тобар переглянулись.
Яков обрадовался, что это хороший знак и продолжил:
– Это очень хорошее вино, я прошу вас его отведать и позволить мне высказать просьбу.
Тобар вернулся к отцу и присел к огню. Михей тоже опустился, подложив под себя одну ногу и опершись на вторую локтем.
Яков осмелел, подошел к костру, присел поодаль, положил бутылки и стал обстоятельно рассказывать, когда и как было сделано вино.
– Что за просьба? – прервал повествование Михей и метнул хмурый взгляд на гостя.
Яков замолчал. Где-то за озером ухнула птица. Пронесся порыв ветра, срывая ослабшие листочки, кружа ими, будто играя. По озеру пробежала рябь. Недалеко от берега плеснула рыба.
– Я пришел из-за Рады, – признался Яков.
Михей скривил недовольную гримасу.
– Да, – продолжал Яков, – я хочу ее забрать из табора.
– Хочу! – передразнил его Михей и зло прищурился. – Она что – вещь? Ты вообще кто такой?
– Я что… я и жениться могу… даже готов хорошо заплатить, – смущенно ответил гость и вытащил из сумки пачку банкнот.
– Ах ты бенг рогэнса4! – внезапно рассвирепел Михей. – А ну убирайся! Что удумал! Мы своими женщинами не торгуем! – в ярости закричал седовласый цыган, схватил палку, поднялся и замахнулся на гостя. Тобар быстро встал и угрожающе схватился за рукоять чури5, торчащую из-за широкого пояса. Яков вскочил на ноги, кое-как засунул деньги обратно в сумку и устремился к своей лошади, которая мирно пощипывала травку неподалеку.
– Злые вы люди, – кинул он цыганам на ходу, вскочил на коня и умчался прочь. Вслед ему неслись проклятья на цыганском языке.
«Жаль, только хорошее вино отвез», – с досадой подумал Яков, подъезжая к своему поместью.
Он отвел лошадь в конюшню, там была Агнешка. Она подкладывала свежескошенную траву в кормушки.
– Яков Михалыч! – удивилась она. – На тебе лица нет! Что случилось?
Яков бросил поводья, плюхнулся на стог сена в углу конюшни и закрыл лицо руками.
Агнешка оставила свое занятие и присела рядом с хозяином на почтительном расстоянии.
– Что? – участливо спросила она.
Яков опустил руки, грустно посмотрел на служанку и тяжело вздохнул:
– Был в таборе…
Агнешка удивленно уставилась на хозяина.
Яков снял с плеча сумку и положил на сено.
– Предложил денег…
Он потер лоб.
– Обиделись… – скривился Яков.
Агнешка всплеснула руками и покачала головой.
– Видать не судьба, – тихо произнесла она и встала.
– Не верю я ни в какую судьбу! – недовольно воскликнул барин. – Все это бред! Сказки!
– Иди спать, Яков Михалыч, – примирительно сказала Агнешка, помогая барину подняться, – утро вечера мудренее.
Яков встал, отряхнувшись от соломы. Агнешка повесила ему на плечо сумку с деньгами и проводила в дом.
Всю ночь Яков не спал, он ходил по дому, пытался читать, выходил на веранду, звал и прогонял спаниеля. На рассвете он уснул в кресле на веранде. Рядом свернулся калачиком пес, положив морду на носок сапога хозяина.
Утром пошел дождь. Сначала он был мелкий, моросящий, переходящий в мокрую взвесь, висящую в воздухе. Потом усилился, утяжелился. Потоки воды стали увереннее и гуще лить с неба, которое заволокли темно-серые тучи. Собака подняла голову и тявкнула.
Яков проснулся и чуть не свалился с кресла. Он протер глаза и пошел умыться. На столе в доме его ждал горшочек с кашей, укутанный толстыми полотенцами и горячий самовар. На блюдце лежали несколько лепешек, накрытых расшитой хлопковой салфеткой. Яков грустно улыбнулся: «Спасибо, Агнешка, что не разбудила». Он умылся, тщательно расчесал усики и бородку. Посмотрел на себя в зеркало, вздохнул и отправился в гостиную завтракать.
Дождь поливал, барабаня по крыше. Сильные порывы ветра гнули деревья. Оторванные пожелтевшие листья носились в воздухе наперегонки, цеплялись за кустарники, прилипали к еще зеленым собратьям, стремительно падали в лужи и образовавшиеся ручейки.
Яков поел, промокнул салфеткой рот, встал из-за стола и вышел на веранду. Тучи постепенно рассеивались, дождь становился мелким и редким. Ветер затих. Яков сел в кресло. Рядом крутился спаниель. Барин потрепал пса по голове. На втором кресле лежала свежая газета. Яков потянулся, взял издание, развернул и попытался вникнуть в суть напечатанного. Но черные буквы прыгали, мельтешили и сливались в непонятную массу.
Глаза застлали слезы. Яков закрыл лицо руками. Ему вновь явился образ Рады. «Господи! Прошу! Сотвори чудо, пусть она будет моей женой! Или избавь меня от этого наваждения, а может, забери к себе, если недостоин я, только не мучай! Сил моих нет больше!». Он заплакал, тихо, горько. Спаниель завертелся рядом, негромко заскулил, поставил передние лапы на колени хозяина и положил сверху мордочку. Яков вытер лицо, успокоился, погладил пса: «Вот так Санду, вот так…». Тяжело вздохнув, барин снял собачьи лапы с колен и приказал «место». Собака убежала. Яков смахнул слезинку, поднял глаза к небу, медленно и вдумчиво проговорил «Отче наш». Еще немного посидев, чтобы прийти в себя, он взял газету и пошел в дом.
Вечерело. После сытного ужина барин пошел прогуляться. Он позвал спаниеля и отправился в сторону рощицы. Около колючих зарослей пес громко залаял и подался назад. Яков остановился: «Санду, что такое?»
Из-за высокого куста вышла старая цыганка с курительной трубкой в зубах. Яков ее узнал: это была та самая старуха, которая сидела возле кибитки во время его первого посещения табора. Тогда она раскладывала пасьянс и, вроде, не обращала внимания на гостя и разговор у костра. «А может, она все знает?», подумал Яков. Старуха выпустила густой клубок дыма, пристально взглянула на мужчину и полушепотом произнесла: «Вижу тебя, все о тебе знаю». По рукам Якова пробежали мурашки.
– Я к тебе шла, – сказала старуха хриплым скрипучим голосом.
– Да? – растерялся барин и невольно сделал шаг назад. Спаниель испуганно прижался к хозяйской ноге.
– Да ты не бойся. У меня к тебе дело, – негромко проговорила старая цыганка. – Я от Рады.
– От Рады?! – радостно воскликнул Яков.
– Да не кричи, а то услышат, – по-заговорщически прошипела старуха, оглянулась по сторонам, поднесла ко рту трубку и внимательно посмотрела на барина.
Яков приложил палец к губам и терпеливо ждал, что будет дальше.
– Она сама прийти не может, потому что за ней следят, – говорила она. – Сегодня наш табор уходит, время пришло идти дальше. Это единственный шанс, – пожилая женщина сделала затяжку, выпустила дым и продолжила, – приглянулся ты нашей Раде, странно это, конечно, ну да ладно. Михей про тебя слышать ничего не хочет. Вообще, после твоего прихода, он заторопился, сказал нам, что этой ночью тронемся в путь. Рада меня попросила, чтобы я пришла к тебе и спросила, готов ли ты на все ради нее?
– Конечно! Все, что угодно! – воскликнул Яков.
– Тише! – шикнула старуха.
– Да, да, прости, – прошептал барин.
– Когда табор начнет собираться, я вызовусь за Радой приглядеть. Михей согласится, потому что от меня толку в сборах нет. Ночью я ее выведу. Помогу вам. Она к тебе прибежит, ты ее спрячь хорошенько. Пока в дороге будем, точно никто не хватится. Идти долго…
– А это не опасно для тебя?
– Когда спохватятся, далеко будем, – буркнула цыганка и добавила, – я старая, могу и задремать, что с меня взять… А после, кто разберет, когда девчонка сбежала…
– Думаешь, не догадаются, что ко мне?
– Ты барин не обижайся, – ухмыльнулась старуха, – только тебя всерьез особо никто не принял. Рада уже несколько раз говорила, что сбежит. Для Михея это не будет большим удивлением, – она помолчала, и, пожевав губами, добавила, – да и я прикрою, скажу, что девка в город могла податься, или еще что-нибудь придумаю…
Яков упал на колени перед цыганкой, схватил ее за руку и поцеловал.
– Благодарю, благодарю, – лепетал он.
– Ладно, – старуха недовольно отняла у него руку. – Я увидела, когда ты пришел, что люба она тебе по-настоящему, потому согласилась на это. Но ты должен Раду мою беречь, старайся не оставлять ее одну, иначе беда случится!
– Конечно, конечно, буду беречь, как зеницу ока, – затараторил громким шепотом Яков и поднялся с колен.
Старуха, прищурившись, посмотрела на него и объявила:
– Дочка у вас будет.
Яков не сдержался и смахнул слезу.
– Благодарю, благодарю…
Старуха покачала головой и неторопливо ушла в рощу, посасывая трубку и выпуская небольшие облачка сизого дыма.
Яков долго не мог прийти в себя. Он читал все известные ему молитвы, воздавал хвалу Господу, подхватывал спаниеля и сжимал так, что собака попискивала и вырывалась, пританцовывал и хлопал по коленям. Не помня себя, он прибежал к дому, перепрыгнул крыльцо, заглянул во все комнаты, прибрал, где было недостаточно на его взгляд чисто, окинул взглядом шкафы с книгами, некоторые произведения поменял местами, заглянул в спальню, пригладил постель, «нет, нет, не сегодня», осадил он сам себя и вернулся в большую гостиную. Яков сел, потом встал, не находя себе места, стал ходить взад-вперед по комнате. Он ощущал биение своего сердца. Чтобы успокоиться, Яков пошел в библиотеку и стал переставлять книги. Ему попался томик Шекспира. Барин присел на кушетку и стал декламировать стихи вслух, чтобы не отвлекаться:
«Две равно уважаемых семьи
В Вероне, где встречают нас событья,
Ведут междоусобные бои
И не хотят унять кровопролитья.
Друг друга любят дети главарей,
Но им судьба подстраивает козни,
И гибель их у гробовых дверей
Кладет конец непримиримой розни…»6
Время тянулось невыносимо медленно. Яков прочитал несколько страниц, отложил книгу и подошел к окну. На улице было темно. Барин вышел на веранду и вдохнул ароматный ночной воздух. Подбежал спаниель и стал крутиться возле его ног. На темном небе ярко мерцали белые звезды. Яков засмотрелся на черноту и опять увидел глаза цыганской девушки. «Рада, – прошептал он, – радость моя».
Спаниель насторожился и залаял. В кустах что-то зашуршало.
– Рада! – воскликнул Яков и выбежал на крыльцо.
– Ну, здравствуй, барин, – цыганка вышла из-за кустов тамарикса и остановилась.
Яков бросился к ней навстречу.
– Радость моя! – мужчина схватил девушку на руки и стал кружить. – Какой я тебе барин! Я же говорил, зови меня Яша!
Она засмеялась. Яков осторожно, как драгоценность, поставил цыганку на землю, взбежал на крыльцо и распахнул дверь в дом.
– Это твой дом, прошу, заходи и будь хозяйкой, – торжественно объявил Яков.
Рада улыбнулась и поднялась на крыльцо. Яков провел девушку по всем комнатам. Она выбрала для себя одну из спален на втором этаже, украшенную гобеленами, с небольшой кроватью, столиком и огромным окном, выходящим на виноградник.
– Что-то еще тебе нужно? – заботливо спросил Яков. – Только скажи.
– Хорошо бы поменять платье, – негромко произнесла цыганка и присела на кровать.
– Завтра попрошу Тамаша и Агнешку съездить в деревню, купить тебе самое лучшее.
– Лучшее не надо, – устало улыбнулась Рада, – мне бы просто не цыганское, чтобы не узнали меня…
– Не беспокойся ни о чем, – спокойно с расстановкой сказал Яков.
Мужчина встал на колени и стал покрывать ее руки поцелуями.
– Не надо… – тихо попросила она.
– Прости, прости, конечно. Отдыхай.
Он быстро встал и вышел из комнаты. Всю ночь Яков не мог уснуть. Взял в библиотеке книгу Вольтера и пытался читать. Только под утро его веки отяжелели, и он забылся тревожным сном. Ему привиделось, что в дом нагрянули цыгане. Михей тряс своей палкой и что-то кричал. Почему-то громко ржали лошади в конюшне, лаял Санду и кидался на цыган. Яков схватил ружье и хотел сказать, чтобы они убирались подобру-поздорову, но слова прилипали к горлу, и ничего сказать не получалось. На ступеньках лестницы, ведущей на второй этаж, стояла Рада, смотрела на него грустно и обреченно. В холодном поту Яков очнулся от тяжелого видения, его трясло в ознобе, горло и губы пересохли.
Было ранее утро. В саду пели птички. Ветерок шелестел листьями деревьев. Яков вытер пот со лба, шумно выдохнул, перекрестился, сделал несколько глотков воды из кувшина и потихоньку пошел в комнату цыганки. Он приоткрыл дверь и заглянул внутрь. Рада крепко спала, раскинувшись на кровати. Ее черные косы разметались на подушке. Она не разделась, как пришла, так и улеглась, в своем пестром платье, только ярко-красная косынка лежала рядом на столике.
Яков прикрыл дверь, стараясь не шуметь, спустился вниз и вышел во двор.
В курятнике он увидел Агнешку, она кормила птиц пшеном и тихо приговаривала «кууууть-куть-куть». Служанка увидела барина, удивленно вскинула брови и воскликнула:
– Яков Михалыч! Что так рано?
– Тише, – барин приложил палец к губам и оглянулся в сторону дома.
– Да, что стряслось-то? – озабоченно прошептала Агнешка, захлопала белесыми ресницами и подошла поближе.
– Господь услышал мои молитвы! – с ликованием тихо сказал Яков.
Агнешка всплеснула руками.
– Украл?
– Нет, – обиделся Яков, помолчал и довольно добавил, – сама пришла.
Служанка закрыла рот рукой и ошеломленно посмотрела на барина.
– Вчера ночью, – пояснил Яков. – Сбежала из табора. Надо только, чтобы никто не знал, что она здесь.
– Это ясно! – прошептала Агнешка, почему-то оглядываясь.
– Да не бойся ты, – засмеялся барин, – никто не узнает. Время пройдет, забудется, и все будет хорошо! Ты съезди, пожалуйста, в деревню, на базар. Узнай, что люди говорят, ушел ли табор. Ну, вообще разузнай, что можно.
– Хорошо, Яков Михалыч, все сделаю, – тихо ответила Агнешка.
– Да вот, еще, – замялся барин, – купи, пожалуйста, пару платьев, косынок и чего там еще надо для женщин. Смотри, только, примеряй, будто на себя, чтобы никто ничего не заподозрил!
– Поняла, – кивнула служанка и пошла собираться.
Яков отправился к лошадям. В конюшне Тамаш перекидывал сено и что-то напевал себе под нос. Он был очень худой, на руках сильно выступали вены, на его обветренном загорелом лице выделялись добрые голубые глаза, выступающие скулы и впалые щеки. Увидев барина, Тамаш прекратил работу и слегка поклонился в приветствии.
– Здравствуй, – весело сказал Яков. – Тамаш, собери, пожалуйста, в дорогу маленькую повозку, которую ты давеча отремонтировал, и съездите с Агнешкой в деревню.
– Будет сделано, Яков Михалыч.
Яков потрепал любимого гнедого коня по загривку и вышел из конюшни.
Через час с небольшим Тамаш снарядил двуколку в дорогу. Яков дал Агнешке денег на покупки, и она с мужем отправилась в деревню.
Уже совсем рассвело. Весело щебетали птицы. Начинался новый теплый сентябрьский денек.
Яков сидел в большой гостиной и читал. Сверху бесшумно, как бы крадучись, спустилась Рада.
– Доброе утро, – тихо сказала она.
Яков радостно вскочил, отложил книгу и подошел к девушке.
– Доброе утро, Рада! Так приятно видеть тебя! Позволь спросить, как тебе спалось?
– Непривычно, – улыбнулась цыганка, – слишком мягкая кровать…
Яков рассмеялся.
– Где можно умыться? – спросила Рада.
– Разреши я помогу тебе? Вот здесь у нас кувшин, я полью, если ты не против… – Яков пригласил жестом Раду в небольшую комнату, оборудованную для умывания. Также здесь стояла огромная бочка для мытья, рядом с ней лежали камни для нагрева, на стенах висели пучки разнообразных пахучих трав, на небольшой скамеечке были аккуратно сложены чистые полотенца и простыни.
– Как здесь хорошо пахнет, – оглядевшись, сказала Рада и подставила ладошки под струю воды. Яков медленно наклонял кувшин, чтобы вода равномерно текла на руки девушки. Он наслаждался каждым мгновением ее присутствия, вдыхал ее запах – запах костра, с наслаждением смотрел на черные вьющиеся волосы и смуглые плечи.
Яков нашел в печке приготовленную Агнешкой на завтрак кашу, поставил на стол котелок, принес из погреба хлеб, масло, молоко.
– Хорошо у тебя, барин, – выгребая остатки каши куском хлеба, сказала Рада.
– Пожалуйста, – барин укоризненно посмотрел на девушку, – называй меня Яша.
– Тебя мама так звала?
– Звала…
– Жаль, что родители твои умерли, – цыганка закончила есть, отхлебнула из крынки с молоком отстоявшиеся сливки и причмокнула от удовольствия. – В деревне говорили, что хорошие были люди, добрые…
– Да, хорошие, – грустно согласился Яков.
– Бабушка Мария была несколько раз в деревне, на базаре. Она говорила, что и так про тебя все знает, но хотела убедиться. Гадала тем, кто хотел, а заодно слушала, что люди говорят, – улыбнулась Рада. – Ты ее видел. Она приходила к тебе и помогла мне сбежать.
Яков налил молоко в кружку и дал девушке.
– В деревне о твоих родителях говорили хорошо и о тебе отзывались, что, мол, порядочный человек, добрый, богатый и одинокий, – улыбнулась Рада.
Яков рассмеялся.
– Я сделаю все, чтобы ты полюбила меня, – вдруг серьезно сказал он, взял девушку за руку и слегка сжал.
Рада подняла на него свои бархатные глаза и тихо произнесла:
– Ты и так уж люб мне.
Яков поднес руку цыганки к своим губам и поцеловал каждый ее пальчик.
Ближе к вечеру вернулись Агнешка и Тамаш. Служанка привезла несколько платьев и другие вещи для девушки, а также чай, пирожные и шоколад.
Пока Рада примеряла обновки, Яков расспрашивал свою верную помощницу.
– Табор действительно ушел, вчера вечером, – докладывала Агнешка. – Ни про какую сбежавшую девушку никто ничего не знает. Деревенские просто говорят, что стояли цыгане, две или три недели, потом ушли. Куда, почему, никого не интересует. Они сами по себе.
– А ты, что, так прямо про девушку и спрашивала? – озабоченно произнес барин.
– Обижаешь, Яков Михалыч, – Агнешка поджала губы. – Нет, конечно. Это я сама такой вывод сделала.
– А, – облегченно вздохнул барин.
– Все тихо, спокойно, – заключила она.
Они помолчали.
– Теперь понимаю, Яков Михалыч, почему ты голову потерял, – тихо промолвила Агнешка. – От нее глаз не отвесть… Piekna dziewczyna7.
Барин улыбнулся краешком губ и сказал:
– Когда моя мама была уже больна, она мне как-то сказала: «Яша, все женщины одинаковы, все хотят замуж, все хотят детей, все хотят, чтобы о них заботились, поэтому выбери себе самую красивую».
– У тебя получилось, – улыбнулась служанка.
– С тех пор как я встретил Раду, – воодушевленно продолжал Яков, – я чувствую себя таким молодым, Агнетта, как мальчишка семнадцатилетний! Так много радости она принесла в мою жизнь! Я буду просыпаться каждый день и видеть ее. Смотреть, как вода струится по ее рукам, когда она умывается. Как она будет кушать с улыбкой и похваливать твою стряпню, как будет говорить со мной…
Служанка слушала барина, благодушно улыбалась и кротко хлопала белесыми ресницами.
Прошла неделя. Яков попросил Раду не выходить из дома, чтобы кто-нибудь чужой случайно не увидел ее. Агнешка снова ездила на базар, но все было «тихо и спокойно». Постепенно Яков успокоился и сообщил, что «можно больше не прятаться, но быть осторожными». Рада больше не надевала свое цыганское платье, ходила в одежде, которую купил Яков, накрывала голову белой косынкой, как Агнешка, и издалека была похожа на обычную молдаванку.
Яков был счастлив. Рада оказалась хорошей хозяйкой. Она стала сама готовить и прибираться. Ей очень нравилось ухаживать за лошадьми. Спаниель теперь весело крутился у ног цыганки и откликался на ее зов. Тамаш отнесся к девушке спокойно, по-отечески. Учил ее заниматься хозяйством, рассказывал, как сделать заготовки на зиму, ухаживать за садом, огородом, цветами и «ходить за скотинкой».
А уж по части лошадей Рада знала побольше конюха. Как с ними обращаться, кормить, чистить, купать. Цыганка была лихой наездницей и ловко управлялась с повозкой. Агнешка долго, с подозрением, присматривалась к девушке, но постепенно привыкла к ее присутствию и даже как-то призналась мужу, что Рада «хорошая, хоть и цыганка». Агнешка рассказала Раде, как у них все устроено. В какое время «они изволят откушать» и когда «почивать». Внутренне Агнешка надеялась, что барин «наиграется и отпустит цыганочку на все четыре стороны, или оставит в служанках, не век же я буду с ним, – говорила она мужу, – нам, Тамаш, скоро на покой…». Тамаш молча пожимал плечами и старался уйти от таких разговоров.
– Рада такая искренняя, все делает с удовольствием, даже убирается и чистит хлев. Ты заметила, что она занялась не только конюшней, но и другим нашим хозяйством? – довольно говорил Яков Агнешке.
Служанка кивнула, вытерла мокрые руки о передник и протянула барину яблоко. Яков поблагодарил и смачно укусил красный бочок.
– Рада говорила, что в таборе к молоденьким девочкам относятся плохо, это самые бесправные там существа. Вообще цыганских женщин никто не слушает, мужчины сами принимают все решения, – говорил он причавкивая, – я так не привык. Помню, папа всегда с мамой советовался, и ему это нравилось…
– Я вижу, что она так и спит в отдельной спальне, – иронично заметила служанка.
– Я не тороплюсь, – спокойно ответил Яков, – ждал ее столько лет, могу еще подождать. И потом у них до свадьбы считается бесчестьем лечь с мужчиной.
– Неужели женишься на цыганке? – всплеснула руками служанка и захлопала бледно-голубыми глазами.
– Да, – твердо сказал Яков.
Агнешка покачала головой.
– Я знаю, что сбежать из табора – это большой позор! – поджав губы, произнесла она.
– Это смелость, – возразил Яков.
– Это безрассудство! – хмуро бросила служанка.
– Ты хочешь меня расстроить? – грустно спросил Яков.
– Нет, просто переживаю.
– Все будет хорошо. Табор ушел. Никто не знает, что она здесь.
Они помолчали.
– Я наконец-то счастлив, просто порадуйся за меня, – мягко промолвил Яков и кротко посмотрел на служанку.
Агнешка снова покачала головой и спросила:
– Она согласна?
– Сегодня спрошу. Уже кольцо приготовил. Мамино обручальное.
– Ну, дело твое, – вздохнув, проговорила Агнешка, – в добрый путь…
Спустя неделю Яков договорился со священником в местной церкви и привез Раду венчаться. Их сопровождали только Агнешка и Тамаш. Чтобы не привлекать внимание, решили не покупать свадебный наряд, и Рада вышла замуж в обычном платье, которое было ей к лицу. Агнешка убрала ее волосы в высокую прическу и покрыла голову светлой косынкой.
