Аркадий Аверченко
Чудеса в решете
Аристократ Сысой Закорюкин
Так как не сегодня – завтра это придет, то не будем, подобно страусу, зарывать голову в песок…
Давайте взглянем этому страшному «ЗАВТРА» прямо в его смеющуюся, строющую гримасы – харю.
У сапожника Сысоя Закорюкина («Мужская и дамская обувь, заказы я починка») сегодня бал…
Особняк его залит огнями, из окон на улицу доносятся звуки струнного оркестра, а мордастый швейцар вальяжно прохаживается у подъезда, щеголяя красной с желтым ливреей (родовые цвета Сысоя Закорюкина) и помахивая на потеху собравшимся мальчишкам увесистой булавой.
Наверху же, у входа в зал, как это и полагается, – хозяин и хозяйка дома, Сысой и Анисья, – встречают именитых гостей.
Увидев приближающегося гостя, Сысой привычным элегантным жестом вытирает руку о шевиотовые штаны и подает ребром, лихо рубанув ею воздух.
– Проходите, проходите, – приветливо говорит он. – Нечего тут топтаться.
Анисья стирает концом шейного платка пот с пылающего лба и сияюще подмигивает гостям:
– Мой-то, а? Каки кренделя выкомаривает! А?
Гости все прибывают и прибывают – один гость именитее другого: портной Птахин, слесарь Огуречный, владелец лимонадной будки Гундосов, яичная торговка Голендуха Паскудина – не та, что умерла Макридой – миллионершей, а ее сестра, Голендуха, еще один портной – Обкарналов – все самая изысканная финансовая аристократия.
Среди гостей носятся даже слухи, что обещал прибыть портовый грузчик Вавило Рыклов – аристократ из аристократов, денди из дендев.
Его историографы и мемуаристы утверждали даже, что он в «двадцать одно» не моргнув глазом ставит на карту по полтораста, двести тысяч и выпивает в день по 3 бутылки мартелевского коньяку.
Наконец, все гости съехались.
Оркестр грянул «Алеша, ша», и пары закружились.
Хозяйка дома сидела у стены с солидным владельцем лимонадной будки и вела солидный, но увлекательный разговор.
– Набавил я на стакан воды двести – и что же вы думаете? – пьют, черти. Никто даже слово не скажет. Сосет, анафема, по два, по три стакана. Прямо ты его хоть с кашей ешь!
В голосе Гундосова слышалось почтительное удивление.
– Народ, диствительно, – покачала солидно головой хозяйка. – Прямо будем говорить – озверел! Приходит заказчик: «Сколько за сапоги?» – «Четыреста тысяч!» – «За пару?» Мой-то прищурился да как ляпнет: «Где там за пару! За штуку. Пара – восемьсот». И ведь заказывают!
– Дела! Музыку откуда достали?
– Один тут профессор консерватории обтяпал! Головастый, а иногда по роялю жахнет так, что чертям тошно.
– Известно, с голоду чего не сделаешь. У меня вот тоже бывший атташе посольства заказы принимает – прямо на улице подобрал я его – так ведь до чего лих с заказчиком говорить – прямо уму непостижимо! Такого ему Оскара Уайльда вотрет…
– Стаканчик мороженого!
– И очень даже. Здорово закручено. Сами крутили?
– Зачем сами. У нас тут бывший профессор химии принанят для энтого дела. Рикиминдовали, что будто по какому-то анабиозу собаку съел. Вот мы его для мороженого и приспособили. Нехай себе крутит. Вообще, знаете, теперь вся энтилиген-ция на службе у капитала. Хотели мы даже концертик нынче соорудить, Собинова с Аверченкой договаривали, да ломучие они какие-то, Бог с ними. Пойдите вы, говорят, к этому самому… и слово то забыла, нехорошее слово. Одначе танцами дирижирует у нас балетмейстер киевского Оперного театра, а стол украшал художничек тут один – он еще в 16 году от Академии поездку в Италию получил. Известно, жрать всякому хотца…
Под утро бал у Сысоя Закорюкина («Мужская и дамская обувь, заказы и починка») – кончился.
Усталая, но довольная разъезжалась по домам новая аристократия.
И у подъезда долго еще можно было слышать зычные выкрики швейцара – бывшего оперного баса, творца партии Мефистофеля в «Фаусте»:
– Кучер, барон Ментден! Давай карету Гундо-сина.
– Шофер Голендухи Паскудиной, князь Белопольский! Заводи мотор!
– Куда запропастился, черт его дери, граф Гронский?! И из предутренней мглы слышался сонный голос:
– Граф Гронский поехал в чайную, а потом лошадей.
Раньше на старом добром стяге было написано:
«Сим победиши!»
Теперь, вместо Сима, пришла пора другого Ноева сына…
На русском стяге красуется по новому правописанию: «Хам победиши!»
VI. Бесквартирье
Ищут комнату
По всему угрюмому зимнему побережью звенит один и тот же надрывный крик:
– Дайте комнату!
Но нет комнаты…
«И висела ночь без исхода»…
На последней странице газеты в правой ее стороне толпой собираются бледные призраки безысходно ищущих, и еле-еле слышишь в сутолоке жизни их бескрасочный шелест:
– Дайте же комнату…
Впрочем, не все публикации вялы и бескрасочны… В последнее время жизнь научила ищущих придавать своим стонам яркую, пышную, красочную оболочку:
«3000 руб. тому, кто укажет комнату, безразлично где».
«Дайте комнату! Буду отапливать своими дровами всю квартиру».
«За комнату буду готовить и себе и хозяевам обед из своего провианта, а также научу любой музыке».
Есть и сложные объявления:
«Ищу комнату. Если с отдельным ходом – отдам хозяйке свои новые лаковые открытые туфли и японские ширмы. Если же отдельный ход и центр города – прибавлю еще перламутровый бинокль и право брать продукты в кооперативе «Одно удовольствие». Тут же продается беличья шубка, крытая рипсом».
А вот расчет на психологию:
«Указавшему комнату уплачу 1000 руб. франками».
Человек, так сказать:
«Берет на валюту».
А вот публикация, прямо умилительная своей наивностью, беспочвенностью и полной бесцельностью:
«Ищу комнату для одинокой. С предложениями (?!) обращаться на имя М. С.».
Разве во время воя тропической бури можно услышать жужжание комара?
Таких же результатов достиг бы лондонский Дрюри-Ленский театр, если бы анонс о своем спектакле вывесил на верхушке пальмы в центре африканской пустыни Калахари.
Бедная наивная «одинокая».
Тогда уж понятнее эти две строки:
«Если вы порядочные люди, дайте комнату одинокому!»
Тут хоть вопль слышится, какой-то шум производит человек: авось, кто-нибудь и преклонит свое ухо.
* * *
Один мой приятель, человек очень серьезный, не мальчишка, не вертопрах, – вертелся, вертелся без квартиры, мучился, мучился, изучал, изучал быт и психологию газетных публикаций о комнатах, да, вдумавшись хорошенько во все это дело, – и бухнул в газете объявление:
«Согласен жениться на хозяйской дочери за комнату. Возраст безразличен, цена безразлична, все безразлично, кроме комнаты! Адресуйте предложения руки и сердца и комнаты – туда-то»!
Большого ума человек был мой приятель: в тот же день к нему явился пожилой господин.
– Я по поводу своей дочери.
– И комнаты, конечно? – осторожно добавил мой приятель.
– Ну, само собой разумеется. Одно без другого не будет.
– A-а. Очень приятно. Хорошенькая?
– Ничего себе, росту небольшого, но зубки…
– К черту зубки! Я о комнате спрашиваю: комната хорошенькая?
– Ничего себе. А дочь, можете представить, такая способная: кончила за четыре класса…
– Светлая?..
– М…м… Как вам сказать? Скорее, каштановая.
– Обои, что ли?
– Нет одна. У меня единственная.
– Обои, вы говорите, каштановые или что?!
– Волосы.
– Чьи?!
– Дочкины.
– А чтоб вас! Я вас о серьезном спрашиваю, а вы мне о пустяках.
– Ах, вы о комнате? Да ничего… светловатая. Она у меня все перебирала, не хотела выходить, вот и доперебиралась! Досиделась до того, что рада и втемную…
– Как втемную? Чего втемную! Вы же говорите: светловатая.
– Я говорю о замужестве. Засиживаться долго нельзя.
– Что? Ну, до часу-то можно. Пока горит электричество?
– При чем тут электричество?
– Если гости придут.
– Моя дочь не такая.
Мой приятель задумчиво пожевал губами и спросил:
– Теплая?
– То есть температура? Нормальная, что вы! 36,5.
– Ах ты. Господи! Да на дочке вашей я все равно женюсь; чего вы мне ее расхваливаете. Вы лучше о комнате расскажите.
– Виноват, я все-таки хотел бы, чтоб все вышло вроде как по любви… Все-таки я отец.
– А я квартирант. Это почище будет! Кстати, самовар будете давать?
– Полный гарнитур! Рубашек кружевных 6, панталон…
– Бросьте, папаша! Пойдем лучше, посмотрим…
– Она еще не одета.
– Комнату, папаша, комнату!
* * *
Комната оказалась премиленькой, чего нельзя было сказать о невесте, но приятель мой чувствовал себя на седьмом небе:
– Ведь я три месяца спал на трех мыльных ящиках да неделю под прилавком обувного магазина! Наконец, нашел тихую пристань!
Но… Когда молодые вернулись из церкви и уселись за брачный стол вкупе с полдюжиной родственников – молодая жена нежно поцеловала мужа где-то между ухом и затылком и сказала:
– Ну, Гришенька, справим мы медовый месяц – нам на это и недельки довольно – да и отправимся на поиски…
– Чего?
– Квартиры. Не можем же мы вдвоем, да еще с прислугой, жить в одной комнате!..
* * *
Прокурор плакал навзрыд и заявил, что он не обвинять, а защищать будет убийцу.
Присяжные собрали в его пользу тысячу рублей, а окружной суд вынес приговор: «Признать убийство совершенным в целях самозащиты и умоисступления. Подсудимого оправдать».
– А с тюрьмой как же? – огорченно спросил оправданный Гриша.
– Вы свободны. Больше в тюрьму не вернетесь.
– Жаль. Может бы, в сумасшедший дом посадили?
– Нельзя. Вы нормальны.
– Ну, в контрразведку.
– Вы свободны!!!
– Значит, опять на мыльные ящики? Ну, и суд у нас в России!
Сентиментальный роман
Один Молодой Человек влюбился в одну девушку. Он встретился с нею у одних знакомых, познакомился – и влюбился.
Дело известное.
А девушка тоже в него влюбилась.
Такие совпадения иногда случаются.
Они пошли в кинематограф, потом в оперу. И влюблялись друг в друга все больше и больше по мере посещения кинематографа, оперы, цирка и театра миниатюр.
Молодому Человеку пришла в голову оригинальная мысль: объясниться с девушкой и предложить ей руку и сердце.
Этот Молодой Человек был проворный малый и знал, что первое дело при предложении руки и сердца стать на колени. Тогда уж никакая девушка не отвертится.
Но где проделать этот гимнастический акт?
В опере? В цирке? В театре миниатюр светло и людно. Всюду такие сборы, что яблоку упасть некуда, не то, что Молодому Человеку – на колени.
В кинематографе? Там, наоборот, темно, но и это плохо. Девушка может подумать, что он уронил шапку и ползает в темноте на коленях, отыскивая ее. В таких делах минутное недоразумение и все погибло.
Мелькала у Молодого Человека мысль пригласить девушку к себе, но она была застенчива, и никогда бы не пошла на эту авантюру.
И вдруг Молодого Человека осенило:
«Пойду к ней!»
– Можно вас навестить, Марья Петровна? – однажды осведомился он сладким голосом.
– Мм… пожалуйста. Но у меня тесно.
Молодой Человек парировал это соображение оригинальной мыслью.
– В тесноте, да не в обиде.
– Ну что ж… приходите.
– Ей-богу, приду! Посидим, помечтаем. Вы мне поиграете.
– На чем?!
– Разве у вас нет инструмента?
– Есть. Для открывания сардинок.
– Да, – печально согласился Молодой Человек. – На этом не сыграешь. Ну, все равно приду.
* * *
Молодой Человек надавил пальцем пустой кружочек, оставшийся от бывшего звонка, стукнул ногой в дверь и кашлянул – одним словом, проделал все, что делают люди в наш век пара и электричества – чтобы им открыли дверь.
– Что вам угодно? – спросил его сонным голосом неизвестный господин.
– Дома Марья Петровна?
– Которая? Их в квартире четыре штуки.
– В комнате номер три.
– В комнате три их две.
– Мне ту, что рыженькая. В сером пальто ходит.
– Дома. А вы чего ходите в такое время, когда люди спят?
– Помилуйте, – изумился Молодой Человек. – Всего 7 часов вечера.
– Ничего не доказывает. У нас три очереди на сон. Всегда кто-нибудь да спит. Идите уж.
Столь приветливо приглашенный Молодой Человек вошел в указанную комнату – и остолбенел: глазам его представилось очень большое общество из мужчин и дам, а в углу, на чемоданчике – мечта его юных дней.
– Что это? – робко спросил он, переступая через человека, лежащего посредине пола на шубе и укрытого шубою же. – У вас суаре? Вы, может быть, именинница? Недобрая! Неужели скрыли?
– Какое там суаре? Это жильцы.
– А где же ваша комната?
– Вот.
– А они чего тут?
– Они тут живут.
– В вашей комнате?
– Трудно разобрать – кто в чьей: они ли в моей, я ли – в их. Садитесь на пол.
Молодой Человек опустился на пол и ревниво спросил:
– Где же вы спите?
– На этих чемоданах.
– Но… тут же мужчины?!
– Они отворачиваются.
– Марья Петровна! Я хотел с вами серьезно поговорить…
– Что слышно на фронте, Молодой Человек? – спросил господин, выглядывая из-под шубы.
– Не знаю. Я вот хотел поговорить с Марией Петровной по одному интересному вопросу.
– Послушаем! – откинулся старик, набивавший папиросы. – Люблю интересные вопросы.
– Но это… дело интимное! – в отчаянии воскликнул Молодой Человек (не могу же я перед таким обществом бухнуть перед ней на колени!).
– Что ж, что интимное. Мы тут все свои. Только… виноват! Вы своей левой ногой залезли в мою площадь пола. Если бы вы у меня были в гостях – другое дело.
– Послушайте… Марья Петровна, – шепнул ей на ухо Молодой Человек, подбирая ноги. – Я должен вам…
– В обществе шептаться неприлично, – угрюмо сказала старая дева, поджимая губы.
Из угла какой-то остряк сказал:
– Отчего говорят: «не при лично»? Будто переть нужно поручать своему знакомому.
– Марья Петровна! – воскликнул Молодой Человек, горя, как факел, в неутолимой любовной лихорадке… – Марья Петровна! Хотя я сам происхожу из небогатой семьи…
– А ваша семья имеет отдельную комнату? – с любопытством спросил старик.
Молодой Человек вскочил на ноги… Пробежал по комнате, лавируя между всеми жильцами, перескочил через лежащего на полу и, придав себе таким образом разгон, – бухнулся на колени:
– Марья Петровна, – скороговоркой сказал он: – Я вас люблю надеюсь что и вы тоже прошу вашей руки, но не отказывайте молю осчастливьте, а то я покончу с собой.
Старик и господин под шубой завопили:
– Несогласны, несогласны! Знаем мы эти штуки!!
– Позвольте! – с достоинством сказал Молодой Человек, поднимаясь с колен. – Что значит «эти штуки»?
– Насквозь вижу вас! Просто вы хотите этим способом втиснуться в комнату седьмым! Дудки-с! Нет моего согласия на этот брак!
– Господа! – моляще сказала Марья Петровна, соскальзывая с чемодана и простирая руки к жильцам. – Мы тут в уголку будем жить потихонечку… Я его за этим чемоданом положу – его никто и не увидит. О, добрые люди! Дайте согласие на этот брак!
– К черту! – ревел жилец из-под шубы. – Он уже и сейчас въехал ногами в плацдарм Степана Ивановича! А тогда за чемоданом он будет въезжать головой в мое расположение. Нет нашего благословения!
– Однако, – возразил удивленный Молодой Человек. – С чего вы взяли, что я буду жить здесь! У меня есть своя комната, и я заберу от вас даже Марью Петровну.
Дикий вопль радости исторгся из всех грудей.
– Милый, чудный молодой человек! Желаем вам счастья! Господа, благословим же их скорее, пока они не раздумали! Дайте, я вас поцелую, шельмец! Ах, какая чудная пара! Знаете, вы бы сегодня и свадьбу справили, а? Чего там!
Энтузиазм был неописуемый: старик совал в рот Молодому Человеку только что набитую папиросу. Старая дева порывисто дергала его за руку с явным намерением изобразить этим поступком рукопожатие, человек на полу под шубой – ласково трепал Молодого Человека по лодыжке, а в углу у чемоданов невесты двое жильцов, рыча и фыркая, как рассерженные пантеры, планировали по-новому свои угодья, примыкавшие к участку Марьи Петровны.
А когда счастливый, пьяный от радости Молодой Человек спускался с лестницы – его догнал старик, набивщик папирос.
– Слушайте, – задыхаясь, шепнул он. – Обратите внимание на другую девушку. Она хоть и не молодая, но замечательная – ручаюсь вам. Человек изумительного сердца! Нет ли у вас для нее какого-нибудь подходящего приятеля?.. Она сделает счастье любому человеку, да и мы бы заодно избавились от этой старой ведьмы, прах ее побери!
