Аркадий Максин
Новогодняя Проза
– Ну, раз даёте, тогда пошли до моих стариков, – Торилин поднялся и подставил Льву плечо. – Тут не далеко.
– Слушай, удобно ли такой грязной толпой? – прокряхтел Славка.
– Да они ещё с дачи никак не выберутся. Дома никого. Отмоемся и обсохнем.
Пока отмывались и сушились, Пашка отварил макарон с тушёнкой, достал из погреба компот. Славке промыли рану и Лёвка, как заправский хирург, наложил под его стоны пару стежков шёлковой нитью. Приложив кусок алоэ, замаскировали всё это дело пластырем. Уселись за стол.
– Настойки достать? Бабка у меня мастерица на этот счёт, – поинтересовался хозяин, немало удивлённый действиями своих гостей.
– Нет. Не употребляем, – улыбнулся Санёк, наворачивая макароны. – А ты тут живёшь?
– Если бы. Мы с матерью и братом в прошлом году квартиру получили на Ильича. Жили здесь через три дома в коммуналке. Мать должность получила. Вот и выделили трёхкомнатную. Младшего, там в ближайшую школу определили, а я уж тут заканчивать буду. Приходится оттуда мотаться.
– Понятно, – произнес Виктор, отхлёбывая вишнёвый компот. – Слушай, вкусный какой! Мужики, попробуйте, – залпом допив остатки, протянул пустой бокал. – Плесни ещё. А мать у тебя кто? Я имею виду – кем работает?
– Геолог. Была начальником партии. Теперь повысили, всё равно мотается весь сезон. Должна, уж вернутся, но ни телеграммы, ни звонка, ни денег. А я там ремонт никак не закончу и младшего кормить одевать не на что, – Павел тяжело вздохнул и сложил руки перед собой. – Не знаю о чём и думать.
– Ни чё у тебя житуха! – Удивился Виктор. – Ты это всё один тянешь? Отец то где?
– Пять лет назад на Урале пропал. То же геологом был, – мрачно поведал Торилин. – Нет, летом нормально. Андрюха, брательник, у деда с бабкой, а я с матерью в экспедиции выезжаю, или то же у них в грядках швыряюсь.
С осени все дома. А тут так вышло…
Пашка заложил руки за шею и уткнулся носом в тарелку.
– Мужики, надо помочь, – произнёс Лёвка, вставая из-за стола.
– Возьмём в бригаду и Ефимычу покажем, – собирая пустые тарелки со стола, решительно заявил Славик.
– Если согласиться в бригаду возьмём, – Лев стащил Пашкину куртку с батареи и уселся на диван зашивать. – А вот Горынычу показывать не будем. Хоть он и классный тренер, но не для него. У парня свой стиль. Непонятно, правда, откуда.
– Это каратэ? – Спросил Виктор, приканчивая третий бокал, вытрясая ягоду. – Кирпичи рукой ломаешь?
– Я не знаю. Мать с Дальнего Востока книжку привезла. Она с картинками, а текст – иероглифы, – отозвался Пашка. – Так по картинкам в свободное время занимаюсь. Пару красных кирпичей рубить научился.
– Секции каратэ у нас запрещены, – вставил Александр. – И я видел подпольщиков, кто этим занимается. Тут совсем другое.
– В общем так! – Славка вернулся с кухни и выдрал у Виктора из рук бокал. – Нам тренер помог устроиться вагоны разгружать и сыпняк зачищать. Деньги хорошие, а главное мышцы и выносливость тренируем. Работаем с вечера до полуночи и с полуночи до утра в две бригады.
– У нас часто соревнования и сборы, бывает, нужна подмена, – продолжил Лёвка. – Если хочешь подзаработать соглашайся. Заодно нам поможешь заменить отсутствующих. А то там, на железке жёстко, обеспечил простой – выкинут, и назад не жди, не примут.
– Парни, согласен, – обрадовался встрепенувшийся Пашка. – Когда возьмёте?
– Дома телефон есть? – Виктор приложился прямо к банке, набивая вишню за щёки.
– Да.
– Напиши. Мы тебе позвоним. Заодно и за курткой к Петрухе подойдёшь, – Лёвка полюбовался своей работой. – Хорошо тут у тебя, а нам пора. Режим.
Все быстро собрались, и уже прощаясь в дверях, Славка твёрдо заверил:
– Больше драться к тебе никто не придёт.
– А если что, нас найдёшь. Поможем, – добавил Санёк.
– Пока! Приглашай на компот!
***
Проводив новых друзей, Пашка убрался и намыл посуду. С удивлением рассмотрел аккуратный шов на куртке, напялил её и, захлопнув дверь, направился к Шмакову за папкой.
Минуя Ленки Гороховой дом, остолбенел.
Три пацана стояли у подъезда в компании Маргариты и её подруги. У одного кавалера, что повыше, в руках букет цветов.
– Блин! Сегодня же Ритке день рождение, – вдруг вспомнил он. – А дурак, только с извинениями к ней.
Ленка заметила застывшую фигуру и, помахав рукой, крикнула:
– Живой? Мы за тебя изпереживались! Ты как?
– Лучше всех, – буркнул, Торилин резко отвернувшись.
Недавнее приподнятое настроение опять увяло. Сплюнув в лужу, в которой отразилась круглая физиономия с наметившимися усиками, мокрой челкой на правый бок и перекошенными губёшками, поплёлся дальше.
До намеченной цели добрести не удалось. Уже в конце следующего дома его нагнали. Он вяло оглянулся на торопливые шаги и сразу получил удар в переносицу. Каким-то образом среагировав, упал набок, сильно ударившись плечом. Перед глазами всё поплыло, поблёскивая яркими мушками. Его тут же подняли, сунули ещё раз в поддых и затащили в палисадник между домами.
– Смотри-ка на ногах не стоит! А пели – семерых одним ударом! – Били по корпусу со всех сторон, держа за воротник, как боксёрскую грушу. – Тебя предупреждали на глаза нам не попадаться? Говорили близко к Маргарите не подходить? На падла кривая!
Бросили мутузить, когда силенки не стало удерживать скрюченное тело.
Сколько провалялся в мокрой пожухлой траве в полубессознательном состоянии, представить себе не мог. Очнулся в подъезде на лестнице. Не понимая, кто и куда его тащит. Окружающее шаталось, цвета не естественно менялись, тошнило.
Воспринимать бытие начал, когда за окном уже горели фонари. Рядом сидела Маринка Большакова, статная, с не большой полнотой одноклассница. Фамилию свою оправдывала полностью. Выше всех девчонок в классе. Даже Филя с Егоркой боялись с ней заигрывать. Занималась триатлоном и лыжами. Постоять за себя умела.
Накладывая на лоб мокрое полотенце, причитала сквозь слёзы:
– Что ж ты за урод такой? Все тебя стараются побить, поржать над тобой. Вообще ты кому-нибудь кроме меня нравишься? Горе луковое. Давай приходи в себя что ли. А то скорую побегу вызывать.
– Ты как меня сюда затащила? – Еле простонал Пашка.
– Под мышкой. Как же ещё? – Обрадовано махнула хвостом причёски Марина. – Слава богу, очнулся.
– Курносая, белобрысая, даже бровей с ресницами не видно. Веснушки и те не рыжие какие-то, – отметил про себя Павел, будто увидел впервые. – Щёчки яблочки и губки бантиком. Симпатичная. Жаль жениха по росту долго искать будет.
Попытался подняться и чуть не заорал в полный голос.
– Время сколько?
– Восемь доходит, – девчонка натирала ему виски «Звёздочкой».
– Предки где?
– Они во вторую оба, – поджав губы, она стрельнула глазками по его обнаженному торсу, прикрытому одеялом. – Всё в кровище и грязи. Я застирала, – перехватила изумленный взгляд парня. – Отлежишься у меня до завтра. Я родителям объясню. Утром отец тебя проводит, а я ночью за тобой послежу, – надежда проскользнула в её ласковом голосе.
– Ты чё! У меня брат там один. С ума сойдёт! – Первая трезвая мысль помогла сесть. – Анальгин есть?
– Угу.
– Неси! И одежду захвати! – Бросил ей уже в след, после первой фразы.
– Она ещё влажная! – Донеслось из соседней комнаты. – Может, подождёшь до девяти?
– Там трамваев потом не будет. А я не дойду. Далеко, – на выдохе бормотал Торилин.
Она принесла всё сразу, и присев рядом аккуратно подала ему.
– Если бы не вскрикнул, к окошку не подошла. До утра окочурился. Там не разглядишь, что лежит, – произнесла с глубоким вздохом сожаления, помогая одеть рубашку.
– Выйди, пожалуйста, или отвернись, я брюки одену.
– Как будто я чего не видела, – усмехнулась Большакова.
– Ты меня совсем раздевала? Всё разглядела? – Пашка почувствовал себя оскорбленным.
– Вот ещё! – Зарделась Маринка и выпорхнула за дверь.
Вышли на улицу. Окружающие двух и трёх этажки качались в такт каждому шагу. Весь организм ломало от нестерпимой боли. Дышать и то приходилось сквозь сжатые зубы.
– Ты хоть знаешь, кто тебя отделал?
Большакова тащила полусогнутого Пашку, как здоровенную корзину, крепко прижав к себе.
– Нет, – поддерживать разговор не хотелось.
– Зато я знаю. Это ухажёры Ритки и Ленки. Постоянно тут ошиваться стали. Им-то чем насолил? – Ноша промямлила в ответ не членораздельное. – Хотя тебя сейчас все рады, похоже, помутузить. Удасца навтыкать – сразу герои. Толкуют, что началось это всё из-за подарка Петровне? Правда?
– Не помню.
– Вон и трамвай идёт, – с сожалением констатировала Маринка. – Может с тобой до дома доехать?
– Спасибо. Ты и так можно сказать мне жизнь сберегла, – обрадовался Пашка, что не пришлось ждать.
– Тогда должен будешь, – пошутила, не улыбаясь Большакова. – Давай садись, – помогла подняться на ступени в распахнувшуюся дверь. – Вернёшь, как попрошу!
До квартиры дополз по стенке. Сам дверь открыть не смог. Позвонил.
– Ни фига себе, тебя разукрасили, – ужаснулся брат, вздрогнув, открыв обитую чёрным дерматином дверь.
– Ел чего? – с большим усилим, стягивая одежду, поинтересовался старший.
– Нет. Тебя ждал, – дрожащим голоском, суетясь вокруг брата, ответил Андрейка.
– Сам яичницу с колбасой пожаришь? – бухаясь на диван, простонал Пашка.
– Да. На тебя тоже делать?
– Нет. Плед принеси.
– Уроки проверять будешь? – Накрывая брата и не зная, чем ему ещё помочь, волновался младший.
– Сделал. Хорошо. Мне сейчас не до чего. Сам давай справляйся.
***
– Пашка! Чего случилось! – Алик встревожено орал в трубку. – Вчера ждал тебя до самой ночи! Сегодня на занятия не пришёл! Телефон долго не берешь? Я папку твою, замучился по школе таскать.
– Отделали меня. Еле ползаю, – чуть выдохнул Торилин.
– Это те, которых ты угваздал у школы?
– Другие.
– Завтра появишься?
– Вряд ли.
– Сегодня не могу, а завтра заскочу вечером. Поговорим. Чего в школе вещать?
– А Большакова разве…
– Чего Большакова?
– Да ни чего. Заболел.
– Лады. Всё. Жди.
Не успел отойти от телефона, как раздался междугородний звонок. Забыв про боль, судорожно схватил трубку.
– Алло! Слушаю!
– Сын, как вы там? – Возбужденно радостный голос, вперемешку со всхлипами.
– Ма, всё отлично! – Бодро заверил Пашка. – Ты где? Скоро домой?
– Я в Томске, – сказала и замолкла.
– А чего ты там? – Встревожился сын.
– В краевой больнице лежу. Под обвал попала, – зашмыгало на другом конце провода.
– За тобой приехать! Ты в каком состоянии? – Закричал Пашка, задёргав трубкой у уха.
– Вот уже встаю. Руки и рёбра поджили. Нога осталась. Обещают ещё месяц продержать.
– Я за тобой приеду!
– Не дури. Всё в норме. Деньги на тебя переведут завтра. Дед с бабуськой как?
– На даче ещё торчат. Снега ждут.
– А Андрюшка?
– Не болеет. Двоек не носит. Скучает.
– Ну, ладно мой хороший! Время заканчивается. Я всего три минуты заказывала. Теперь звонить буду часто. Обо мне не беспокойтесь, поправляюсь быстро, кормят хорошо, лечат профессионально. Дай бог к новому году приеду. Всё. Целую. Не переживайте. Пока.
Потрясённый Пашка минут пять стоял, ощущая, как бьют в грудь телефонные гудки из прижатой трубки. Губы подёргиваются в неразборчивом шепоте, глаза застилает солёная пелена.
Алик, как и обещал, прилетел вечером, когда братья ужинали.
– Проходи, поешь с нами. Правда у нас только картошка с огурцами и помидора маринованная, – пригласил, оправдываясь друга за стол. – Завтра материны деньги получим, оторвёмся.
– Ни чего себе прожектора! – присвистнул Шмаков. – Сам весь сплошной синяк! Рот не открывается и локаторы перпендикулярно. Кто тебя?
– Риткины ухажёры. Да ты садись, – хозяин придвинул табуретку.
– Есть не хочу, спасибо. А чаю похлебаю. Давай выкладывай, за чё они тебя? – Не терпеливый взгляд пожирал Торилина.
– Помнишь того, со шрамом?
– Ну, да, – потвердел гость. – Батона тоже в этом доме нет? – С надеждой зыркнув по столу Алик.
– И сахара, – подтвердил Андрюшка.
– Хлебай с вареньем, – открыл вазочку Пашка. – Так вот, – продолжил он повествовать дальше, не шевеля губами. – Вся эта компания в секции бокса занимается. Меня тут у ихней школы просветили. А этот, с рассеченной бровью, на Ритку запал. Не понравилось ему видно шибко, что я с ней общался когда-то. Приревновал. Результат на лице.
– И на теле то же, – хмыкнул, младший.
– А ты поел? Вали к телевизору. Не чего ухи греть, когда старшие планы мести разрабатывают, – выпроводил младшего из-за стола.
– Мстить будешь, – утвердительно с одобрением произнес, довольный Алик.
– Буду. Для этого ты мне выследишь, где они живут.
– Как?
– Они у Ленкиного дома постоянно трутся.
– Понятно. Сделаю. И чё?
– Я их поодиночке…
– Да, – спохватился Шмаков. – Тут Серёги, Фитиль и Аммонал, бомбочки смастерили. С солью. Приходи в воскресенье, на болоте опробуем. Тебе отбиваться от всякой сволоты, – увлечённо потёр ладошки, показывая большой палец.
– Ты мне ещё пистолет предложи, – усмехнулся саркастически Павел.
– Поджиг, у меня есть. Можно и его, – потвердел, не замечая насмешки. – Прилажу второй ствол, курки сделаю. Самое оно!
– Посадить меня стараешься?
– А ты ждёшь, когда тебя окончательно прикончат? Серика Кананбаева из себя корчишь? Так тебе до него, как до луны пешком! Только ногами дрыгать научился. А ручонки с кулачками вроде ниточек с погремушками, – Шмаков язвительно помахал перед собой ладошками. – Комаров отгонять! Поймают, навалятся ордой, останется потом с асфальта лопатой соскребать.
– Ты уже об этом вещал. Повторяешься. Биться к школе больше никто не придёт, – вспылил хозяин, прерывая запал друга. – Это Егорка с Филей на мне пузыри зарабатывали, пацанов из спортшколы науськивали. Я с ними перетолковал. Нормальные ребята, сразу врубились, что и как. Обещали вступиться, если чего, – Пашка ненадолго примолк, остужая горячность речи. – С этими блатными, как приду на уроки, перетолкую. Скажу, если кто ещё припрётся драться, в первую очередь буду им башки пробивать и кости ломать, а потом уж с теми разбираться.
– Напугал слона гармошкой! Он забздел, а ты полетал немножко, – съязвил гость. – Других найдут. И на твои угрозы им начхать!
– Посмотрим.
***
В школе объявился через неделю. В субботу. Желтизна под глазами ещё держалась, но была уже не так заметна. Губы приобрели прежнюю форму, уши встали на место. Материнская пудра кончилась. Пришлось маскироваться солнечными очками. Вокруг все шушукались, провожая его заинтересованными взорами. Но никто не подходил.
Зато Пашка сам сразу подкатил к Филе и Егорке на перемене, заметив, как те подались в туалет почадить. Встретили они его ехидными улыбками, пуская дым в лицо.
– Вот, что орлы! – Тихо, без предисловий начал Торилин, остановившись перед ними. – Предупреждаю. Любая следующая компания по махаловке со мной – ваши переломанные кости и пробитые черепушки. Ясно.
Ялов покраснел и схватился за лацканы костюма, уронив сигарету.
– Совсем оборзел! Вообще нюх со страхом потерял! Так сейчас макнём в сортир, сразу всё появится, – массивная челюсть со слюнявыми пузырями на губах, почти упёрлась в лицо неожиданного нахала.
– Ладно. Считай, всё поняли, – Филя рывком оторвал друга от Пашки. – Топай куда шёл! Мы тебя услышали.
– Ты чё! Эту сявку испугался! – Изумлённо вырывался Егорка.
– Остынь. Ему может жить до понедельника осталось. Так пусть повыпендривается. Нам всё какая-то развлекуха.
Все учителя весь день косились на появившегося прогульщика. А перед последним уроком химии, новый классный руководитель затащил Пашку к себе в подсобную лабораторию.
– Значит, побоища у школы устраиваешь? – Обнажила она два ряда металлических зубов, удерживая ученика за рукав.
– С чего вы взяли, Елизавета Викторовна? – Невинно удивился Торилин.
– Все видели, как ты тут парней дубасил. И нечего из себя корчить невинную овечку. Вон на лице всё написано! – Задёргалась химичка, тыча пальцами в глаза. – Да ещё и прогуливаешь занятия. Решил уподобиться Ялову с Филатовым. Или превзойти их уж надумал?
– Никого я не дубасил, – обиженно потупился подопечный. – Кто только слухи такие распускает? И не прогуливал, а болел.
– Ага, болел! Синяками!
– Нет простыл. Надо, справку принесу, – бурчал, выкручиваясь, Пашка. – А синяки… Дома ремонт делаю. Полку не удержал, по переносице стукнула.
– Успеваемость съехала! Учиться не хочешь? Так иди в ПТУ или дворы мести! Чего тут нормальных детей распугиваешь? Не дерётся он! – Распалялась химичка.
– Нет, конечно! – Встрепенулся ученик. – Покажите мне хоть одного человека, которого я избил!
– Надо же, врёт и не краснеет! – Взбеленилась Елизавета Викторовна. – С матерью ко мне в понедельник. Жду до шести!
– Не дождётесь, – с сожалением вздохнул Пашка.
– Ты мне ещё и хамить вздумал! – Линзы очков не вместили округлившиеся зрачки.
– Да ни в коем случае! – Озабочено успокаивающе воскликнул Торилин. – Просто мать в больнице лежит. Как выпишут, придёт обязательно.
– В какой! Я навещу! – Нервы у классной дамы сдали окончательно.
– В Томской краевой, – его ответы звучали уже язвительно.
– Издеваться надо мной! – Взревела химичка, аж мензурки в шкафах задребезжали. – Пошел вон отсюда! Я поставлю вопрос о тебе на педсовете. Вылетишь из школы!
Выйдя из лаборантской изумился любопытству, зависшему в классе. Все с напряжение вслушивались в крики за стенкой.
– Чего Пилорама на тебя орала? – Прошептал Алик, когда Пашка рухнул рядом.
– Кто-то накапал про прошлую драку. Вызвала мать. А когда сказал, что она в больнице, решила её навестить, – усмехнулся Торилин.
– Так она же в Томске, – прыснул Шмаков.
– Я ей так и сказал, – улыбаясь всё шире, подтвердил друг.
– Ну и она чего? – Дергаясь всем телом, еле выдавил Алик.
– У педсовета денег на дорогу решила одолжить.
– Ясно. Ещё проблем нахватал. Что они к тебе последнее время прямо в очередь становятся?
– Полоса видно такая, – тяжело вздохнул Пашка.
Елизавета к началу урока не остыла. И вызвав основного раздражителя к доске, влепила ему двойку. Хотя Пашка ответил всё верно. Класс неодобрительно загудел на такую несправедливость. За что тут же поплатился самостоятельной работой, с вывертами для поступающих в ВУЗы.
***
В воскресение Торилин пошёл навстречу со старыми друзьями. Подходя к дому, в котором раньше жил, заметил их издалека. Они сидели у подъезда на лавочке. Серёга Фитиль – в дебатах между соседями просто Михалыч, худой и длинный, с мосластыми обезьяньими руками. Нечёсаной копной соломы на голове и резкими, как рублеными, чертами лица. Рубаха парень. Серёга Аммонал – он же Григорич, колобок, коротышка с бусинками глаз и серьёзным нравом. Оба оправдывали прозвища своими хобби.
– Привет, алхимики! – Пашка брякнулся рядом, пожимая им руки. – Алька говорил, вы тут для меня расстарались. Новых гранат наизобретали.
– Конструкция старая. Помнишь ту, которой торфянок глушили?
Фитиль достал из кармана целлофановый пакет с тремя чёрными шариками и протянул другу.
– Шмак сказал, колотить тебя начали серьёзно. Ну, мы покумекали немного и состряпали, – Аммонал вытащил один шар из пакета. – Может когда народу много будет – поможет.
– Гляди, запал вот, – Фитиль ткнул пальцем в головку трубки выступающей наружу из чёрного мячика. – На семь спичек. То есть на три секунды. Сверху гудрон, под ним соль, а начинка из магния с марганцовкой.
– Разлёт, метров семь, – продолжил его друг. – Будешь использовать, рассчитывай, – хохотнул Григорич. – А то самому гудрон с солью по морде съездит! Боль жутка и не отмоешься. Чёрные веснушки на всю жизнь останутся.
– Вон и Алик топает, – увидел друга Михалыч. – Поджиг тащит. Давеча хвастался вечером.
– Здорово, бродяги! – Весело поприветствовал Шмаков, приближаясь к товарищам. – Всё готово? Идём на точку проверять?
– Ща пойдём, – кивнул согласно длинный Серёга. – Сеструху из магазина дождёмся, я ей ключи отдам и пойдём.
– Чую, вчера ты напугал наших приблатнённых, – хихикнул Алик, тряся Пашкину руку.
– С чего так решил? – Удивился Торилин.
– Филя сейчас впереди меня шагал, увидел вас и бегом за угол.
Парни посмеялись. Фитиль рассказал новый анекдот на эту тему. Потом просто разговаривали и обсуждали предшествующие события. Увлекшись беседой, сразу и не заметили, как с обоих концов дома появились две группы парней, человек по шесть. В одной впереди Ялов, в другой Филатов. В руках арматура и доски от забора.
– В подъезд! – Вскочил Аммонал.
– Позняк метаться, – гаркнул Егорка, бегом преграждая путь к отступлению.
Алик сунул руку под куртку, нащупывая своё оружие. Серёги, быстро разобрав бомбочки, зашарили по карманам в поисках спичечных коробков. Пашка весь передернулся, входя в боевое состояние.
– Всё братцы. Хана, – прошептал Аммонал.
Окружили плотным кольцом, выставив перед жертвами мужика лет тридцати, похожего на марионетку. В распахнутом пальто и расстегнутой до пупа рубашке. Худой, стриженный под ноль, весь как на шарнирах, постоянно дергающий плечами и головой. Выкинув вперёд руку, он щёлкнул откидным лезвием. И выпятив челюсть, с зажатой в уголке рта беломориной, процедил:
– Ну, щё, которого мочить?
– Эй, аллё! Чё за кипиж мне здесь устроили? – Послышался неожиданный окрик от подъезда.
– Атас! Чита! – Пискнул еле слышно кто-то в толпе.
Несколько человек прыснули врассыпную, остальные разворачиваясь, попятились, роняя атрибуты нападения, открывая обзор на говорившего.
– Можете не смываться. Я всех уже сфотографировал. Лучше присохнуть здесь, а то хуже будет, – донеслось вдогонку убегающим.
– А это ещё, что за хмырь с бугра, тявкнул? – Не оценив произошедшей перемены, выкрикнула марионетка, пытаясь разглядеть говорившего.
Раздвинув мощным корпусом, прижавшихся друг к другу друзей, пред ним предстала скала мускулов, упакованная в клетчатую рубашку и потёртые шаровары. Причём, то и другое было готово лопнуть в любой момент от легкого напряжения хозяина.
– Ты фраерок случайно рамсы не попутал? Ну-ка, быстро ксиву свою покаж, – глубоко посаженные глаза безразлично следили за манипуляциями с ножом.
– На, мусор, смотри, – мужик сунул разрисованный кулак под нос Чите.
– Что ты мне корочками машешь, разворот покажи!
– Да на! – Худой сбросил пальто с рубашкой на согнутые локти и сделал стремительный оборот на месте. – Усёк, падла?
– А теперь зырь сюда, баклан залётный! – рубашка выстрелила всеми пуговицами враз, обнажив наколки на рифлёных холмах.
Мужик моментально сник, упал на колени, выронив нож и папиросу изо рта.
– Прости, – простонал он. – Бес попутал.
Чита обвёл строгим взглядом окружающих.
– Кто знает, где Янтарь живёт?
Двое подняли руки.
– Отведите это к нему. Доложите о всём базаре слово в слово. Пусть разберется с этой перелётной птахой. Мне пакши о него марать в лом, – он присел на скамейку и достал пачку Герцеговины. – А теперь встали все здесь, – рука обвела полукруг. – И поведали, что за совет отряда состоялся у моих окон. И кого мочить собирались?
Выслушав невнятные объяснения сторон, Чита подёргался всем телом, подавляя смех.
– Ладно. Всё ясно, – поманил Павла, указывая на место рядом с собой.
Торилин понуро опустился на лавочку и тут же получил такую затрещину, едва зубы не выскочили.
– Так! Что бы все слышали! Трогать моего братана могу только я! – Рявкнул, Чита так, что все вздрогнули и сделали шаг назад. – Прав он или нет – решать только мне! Кто ещё хоть раз на него бочку покатит, в собственных кишках по битому стеклу ходить будет. Всё. Рассосались все, кроме бомбистов и Ворошиловских стрелков.
Двор моментально стал просторнее и светлее.
– Алик, пистолет, – раскрылась могучая пятерня.
Шмаков обречённо выудил из-за пояса самострел. Потом с жалостью наблюдал, как тот превратился в комок щепок и колечки трубок.
– А вы террористы, чего затылки чешите? Когда прекратите третью мировую? Неделю, как откинулся, – он провел пальцами по густому ёжику своей головы. – Заснуть вечером не могу. Всё жду, когда шарахнет. Потому что, если усну и шарахнет, точно потом идиотом стану. А кому я такой на хрен нужен!
– Чита, да мы уже на болоте бахаем, тут не слышно, – попытался оправдаться Фитиль.
– Не слышно, – утвердительно мотнула головой гора мышц. – Только окна дребезжат! И блин, какой я тебе Чита! Инвалидом сделаю, ещё раз услышу! Всё оставили нас, – он пнул вслед отходящим ребятам оставленный нож. – Это тоже на своё болото захватите. Понятно?
– Да.
Друзья ушли за угол. А Пашка получил ещё один подзатыльник.
– Вась, а сейчас за что? – Обиженно с удивлением Торилин зачесал ушиб.
– Дал бы и третий, но опасаюсь, ты мне ответку пришлёшь, – могучая рука Василия легла на плечи Пашки, и прижала к груди.
– Я что слабоумный, с тобой тягаться? И почему три?
– Слабоумный конечно! Ты зачем местную шпану уродуешь? Бугром хочешь стать? На моё место целишься?
– Нет.
– Поясни.
– Понимаешь, – замялся Пашка, раздумывая всю правду выкладывать или утаить сокровенное. – Да из-за Ритки сорвался. Отшила она меня. Пропала, а потом вдруг объявилась. Вспыхнул я. Не знал, куда себя деть, – выпалил неожиданно для себя самого.
– Небось, и на тот свет хотел заглянуть? – Сочувственно спросил Василий.
Пашка утвердительно кивнул.
– Тогда первая по делу, – констатировал Чита.
– А другая…
– Я матери твоей обещал, что по моей тропке ты никогда не пойдешь. А она была единственным человеком в этом доме, кто за меня не раз ручался, переживал и старался частицу своей души подарить. Не говоря уж о простой жратве. Сам помнишь, в каком шалмане я существовал. Только благодаря ней я по мокрому не прошёл, ещё живой и дураком себя не ощущаю, – Василий с надрывом глубоко вздохнул и снова достал папиросы. – Поэтому до сих пор считаю, её свой матерью и за неё глотку порву любому. И тебе не дам по тюрьмам чалить. Надеюсь, понятно разжевал?
– Ага.
– Ты не агакай, а внимай дальше. Участковые на днях заявились. Местный и с твоего участка. Про тебя пытали. Пришлось зуб давать, что ты не при делах и на учёт тебя упросил не ставить. Слово дал! Усёк?
– Мне бы Риткиным ухажерам воздать должное, – умоляюще, попросил Пашка, поднимая голову. – По тихой. Никто не узнает. И потом, завяжу. Клянусь.
– За бабу надо биться. Одобряю. Но если только действительно есть чувство, а не показуха. Смотри третий подзатыльник в запасе. Нарвёшься, любая психушка с распростертыми объятиями примет. Да кстати, – опомнился Василий. – Мать как?
Павел поведал о случившемся.
– Хорошо. Свяжусь с кем надо. Помогут ей там.
***
С друзьями ухажёра Сысоевой разобрался в один вечер. Набуздав почти так же, как они его. И предупредил что, если появятся рядом с Ритой, сразу вспомнят колясочное детство и застиранные пелёнки. Основного оставил напоследок. Но потом передумал. Вдруг поняв: приведя свой план в исполнение, получит мученика в глазах любимой. А самое главное сделает ей больно.
– Нет уж, лучше я буду страдальцем, чем затмевать её счастье. Пусть Васька на меня обижается, оплеухи вешает, считает слабаком. Но причинить ей хоть толику горя больше не смогу.
В школе Егорка с Филей, и те, которые раньше ходили во врагах, начали набиваться в кореша. Всё получили от ворот поворот. Пашку теперь старались обходить стороной или откровенно заискивали перед ним. То и другое раздражало, хотя порой приносило удовлетворение.
Педсовет прошёл не в пользу Пилорамы. Двойки у Торилина появились только по химии. Про драки никто не слышал или сделали вид, что не в курсе. Определили срок контроля и нейтрального куратора на этот период. Таня Сергевна должна была навестить в месячный срок семью Пашки, представить отчёт по успеваемости и поведению за это время.
Новые друзья из спортшколы не обманули. Подарили куртку и начали приглашать на подмены в бригады.
А Маргарита всё чаще стала попадаться ему в трамвае после уроков. Оба постоянно делая вид, что не знакомы, даже не смотрели друг на друга. Оказавшись рядом, старались, протиснутся подальше в разные стороны.
Продолжалось так до первого снега.
Снег выпал ночью, пушистый, рыхлый. Повис на проводах и деревьях, обратив город в сказочное царство. Прикрыв все недостатки людской деятельности.
Пашка встретился с Маргаритой на остановке после уроков. Трамвай уже подходил, когда он заметил боковым зрением её фигуру среди толпы. Не стал сразу лезть в распахнувшиеся двери, проследив в какой вагон она сядет. А она явно целилась в тот, у которого он оказался. Дождавшись пока Рита поднялась на ступеньки, бросился в соседний вагон. Не хотелось портить приподнятого настроения. Ведь такое очарование кругом! Только любуйся!
Выпорхнув на своей остановке, не спеша зашагал по белизне целины, сокращая расстояние до подъезда. Смакуя, как хрустит под ногами свежесть и чистый воздух бодрит обоняние.
– Стой!
Торилин чуть не подпрыгну от неожиданности, втянув шею в плечи. Интонации её голоса, всегда заставляли трепетать каждую жилку организма.
– Столько месяцев игнорировала, близко не подпускала. А тут сама…
– Ты долго будешь трепать мои нервы? И обернись, когда с тобой разговаривают!
Пашка изумленно оглянулся. Сысоева стояла в оставленных им следах. Из снега торчали стройные ножки в колготках. Коротенькое полупальто бежевого цвета, на голове мохеровый берет. Лицо с алым румянцем. В глазах строгая решительность.
– Хочешь устроить киношную сцену прямо на улице? – Беззлобно ухмыльнулся Торилин. – Может лучше дома? Без свидетелей. Заодно уведешь, где обитаем.
Она застыла в нерешительности, оглядываясь по сторонам.
– Пошли. Чаем с лепёшками угощу. Сам пёк вчера. Выслушаю. Приставать и претензии предъявлять не буду. Обещаю.
Рита, молча, сделала шаг в следующую лунку.
Не пророня ни слова поднялись в квартиру. Он принял у неё верхнюю одежду и подал тапочки.
– Проходи в зал, – показал на раскрытую дверь. – Сейчас чайник поставлю и подойду.
Она ушла, осматривая обстановку, а он вдруг обратил внимание на мокрые отпечатки босых ног, оставленных на свежевыкрашенном полу.
– Промокла? – Поинтересовался Пашка, расставляя на столе заварник, бокалы, сахарницу и тарелку с лепёшками. – Сапог что ли нет? В демисезонных ходишь.
– Нет, – отрезала Маргарита.
– Извини. Подумал, форсишь.
– Ты много, чего надумал! А натворил ещё больше! Всё мне назло делаешь! – Вспыхнула она. – Дерёшься! Синяки под глазами не успевают сходить. Друзей моих распугиваешь и казнишь! Вон Марат и тот перестал нас встречать! – Между ресниц блеснули слёзы, голос осел, перехватываемый сдержанным рыданием.
– Значит, его Марат зовут, – меланхолично заметил обидчик. – Что ж он так быстро от тебя отступился?
– Да потому, что ты его друзей отметелил. Неделю из дома не выходили. Он сам опасаться стал к нам с Ленкой приходить, – плотину ресниц прорвало, и слёзы устремились к подбородку. – Гад ты паршивый! Из-за тебя с Гороховой поссорились!
– Тихо. Давай без оскорблений, – попытался успокоить девушку хозяин. – Я сейчас чайник принесу, а ты слезки вытрешь и популярно мне объяснишь, в чём моя вина в вашей размолвке.
