А. С. Гаспарян
Революция 1917 года. Как это было?
Февраль 1917 года – что это было?
Г. Саралидзе: Этот разговор мы решили посвятить событиям февраля 1917 года. Вообще я заметил, что в зависимости от позиции, которую человек занимает по отношению к этим событиям, можно определить его политические пристрастия и убеждения. Это как лакмусовая бумажка. Как только не называют эти события! «Предательство и измена», «заговор западных разведок», «попытка государственного переворота», «буржуазная революция» или «буржуазно-демократическая революция» (заметьте, разница есть). Список можно продолжать. Давайте попытаемся разобраться, что же все-таки это было – февраль 1917 года. Мне кажется, надо начать с самого такого распространенного взгляда, многие его используют, когда говорят о тех событиях: «Ничего не предвещало – и вот на тебе!» Что вы по этому поводу думаете?
Д. Куликов: Ничего не предвещало? Ну, наверное, можно и так сказать. Существует устойчивый стереотип, еще из советской историографии, что Февральская революция – это часть каких-то объективных процессов и деятельности большевиков. Объективных в том смысле, что буржуазная революция все равно должна была совершиться. Нам так догматизированный марксизм пересказывали. Это с одной стороны. Ну а с другой стороны, конечно, ничего же не могло происходить вне руководства и целей большевиков. Хотя если объективно посмотреть, для широкого общества, в том числе и революционных сил (например, партии большевиков), отречение царя и то, что произошло затем, стало неожиданностью. И по большому счету, наверное, ничего не предвещало… С моей точки зрения, как и всякий бунт в нашей истории, к сожалению, бунт (пока я говорю широко) и последовавший за ним переворот – это во многом результат внутриэлитного заговора. Просто нужно четко понимать, что царя свергла в первую очередь армия, во вторую очередь – олигархия. Сговор армейской, военной и олигархической верхушек был основным механизмом свержения царя. Все остальное – бантики, в том числе и женщины, вышедшие…
Г. Саралидзе: Некоторые вообще говорят: во всем виноваты, вы уж простите, бабы, потому как все начиналось с забастовки работниц…
Д. Куликов: С моей точки зрения, эта забастовка вообще не имела никакого принципиального значения. Более того, вопрос о подвозе хлеба можно было решить в течение нескольких суток даже тогда, при той логистике. Это и в воспоминаниях многие говорят. Меня другое волнует: главнокомандующий. Я пока не рассуждаю – сильный царь или слабый и что он лично из себя представлял… Об этом отдельно надо говорить.
Главнокомандующий страны, ведущей войну, – и верхушка армии его во время войны устраняет. Как такое могло быть возможным? Какова глубина сговора между теми, кто наживался на всем этом и зарабатывал большие капиталы? С моей точки зрения – это, конечно, заговор, переворот, и переворот внутриэлитный. Любопытно, что после отречения Николая II красные банты надевали на себя члены царского дома. Князья ходили с красными бантами. Бантики русской революции.
Г. Саралидзе: То есть заговор элит. Армен?
А. Гаспарян: Мне представляется чрезвычайно важным, что мы обсуждаем эту тему. Потому что в год столетия Великой русской революции – а я под этим подразумеваю и Февраль, и Октябрь – надо перестать морочить друг другу голову и вычеркивать какие-то события из истории. У нас всегда одна и та же проблема: нам все время что-то не нравится, соответственно, мы выкидываем это за борт, поэтому каждый раз получается какая-то извращенная конструкция. Вне всякого сомнения, заговор существовал, и готовился он достаточно долго. Но здесь принципиально важно понять для себя следующие моменты. Первое: это не было заговором, условно, еврейских, масонских и прочих лож, как принято было говорить в русском зарубежье. Это не было заговором британской и французской разведок против прекрасной Российской империи, как почему-то стали говорить в 1990-х годах. Это, вне всякого сомнения, заговор политической элиты, которая руководствовалась очень странным представлением: сейчас мы убираем русского монарха, вводим некую промежуточную стадию, а потом, опять же, кого-то из Романовых сажаем на престол и выигрываем таким образом войну. В какой-то момент эта мысль стала довлеть над умами тогдашнего креативного класса, действительно повязанного с русской олигархией.
Самая трагическая часть истории – здесь я с Дмитрием абсолютно согласен – это участие в заговоре армейской верхушки. Но, опять же, оно не было таким, как нам рассказывали в 1990-х и в начале нулевых годов конспирологи всех мастей. У нас даже вышли исследования по поводу того, что главный виновник всего – это генерал Алексеев. Выстроили идеальную теорию: Гучков пишет письмо генералу Алексееву, Алексеев на него не отвечает, но при этом главным, кто виноват в крушении империи, оказывается генерал Алексеев. Это очень упрощенная конструкция. Надо понимать, что армия, несмотря на лозунг «За веру, царя и Отечество», все-таки чрезвычайно тяжело переживала череду поражений 1914 и 1915 годов.
Сейчас у нас модная теория, что мы на самом деле победоносно выигрывали войну в январе-феврале 1917 года. Абсолютная ерунда. Мы и по промышленному потенциалу очень сильно отставали не то что от немцев – от Австро-Венгерской империи, и Великого военного прорыва у нас не было. Оттого что армия потеряла весь кадровый состав за первый год войны, а замены ему не было, настроения армейских кругов лучше не становились. Тем более что на смену офицерам кадровой армии пришли, условно говоря, разночинцы. Армия образца 1916 года – вовсе не та, что была в 1914 году. Ее монархические чувства на тот момент были уже очень сильно подточены, и внести смуту в ее ряды было несложно. А когда пришло осмысление того, что произошло, было уже поздно. Если почитаете воспоминания деятелей Государственной думы и наших военных, вы с удивлением все обнаружите, что ни о чем подобном никто не размышлял. Все искренне полагали: сейчас мы убираем императора, императрицу (Распутина убирать не надо – его уже убрали), и всё у нас будет хорошо. Вот такой, знаете, абсолютный романтизм. Это можно сравнить с августом 1991 года: вот сейчас по щелчку пальцев все будет хорошо. А когда стали сыпаться один государственный институт за другим, никто в империи не знал, что этому противопоставить. Никто даже не предполагал, что такое вообще может произойти. Если открыть газеты 1917 года, мы с удивлением обнаружим, что любой указ Временного правительства ввергает общество в жесточайшее уныние. Что же дальше-то делать? На этот вопрос никто не отвечал. Советская историография элегантно информацию подменила, мол, это была прелюдия к Октябрю, потом пришел Ленин, и все стало хорошо.
Д. Куликов: Важное уточнение со стороны Армена про то, что не надо искать черную кошку в темной комнате, тем более когда ее там нет. Это к вопросу о том, что всему виной то ли британская разведка, то ли жидо-масонская… Ну, в общем, какая-то из них. Конечно, все это, прежде всего, результат нашей собственной деятельности. Пользовались ли этим наши соперники? Безусловно! Но мы сделали все для того, чтобы они смогли этим воспользоваться, и это важнейшая вещь, которую надо понимать. Это первое. Второе – легенда про белогвардейщину. По-моему, очень важно об этом именно здесь сказать. Все эти легенды можно свести к фразе: «Осталась только выправка да честь». На самом деле ни выправки, ни чести не осталось к тому моменту. Потому что по факту с честью они все попрощались, устранив главнокомандующего в момент войны. И никто, кстати, не выступил против.
А. Гаспарян: Один человек только – адмирал Келлер.
Д. Куликов: Да, да, конечно. Ну понятно, что один человек всегда есть, но никто этого даже, так сказать, не заметил.
А. Гаспарян: За исключением того, что его тут же из армии выгнали, – а так все было хорошо.
Д. Куликов: Да, в этом смысле заметили. Это опять же как про 1991 год. Мы, конечно, ругаем все, что тогда получилось. Но давайте посмотрим на 1991 год, как все мы защищали Советский Союз. Когда задаешь вопрос: можете вспомнить факты защиты Советского Союза? Повисает тишина.
Кстати, доля тех, кто сражался на стороне «белых» с лозунгом о том, что во главе страны должен быть государь и нужно его вернуть или выбрать, – была мизерной.
А. Гаспарян: Не больше 12 %.
Д. Куликов: Ну это так. А в принципе они все не хотели этого.
Г. Саралидзе: Давайте вернемся к событиям собственно Февраля. Есть теория, что во главе того заговора, который в Феврале произошел, стоял Керенский. Это следует из его связи с членами правления Путиловского завода. А Путиловский завод играл заметную роль в тех событиях. Там членом правления был генерал Николай Федорович Дроздов. Генерал Маниковский якобы вместе с Керенским спровоцировали путиловских рабочих выйти. Оба генерала в итоге, насколько я помню, оказались потом в рядах Красной армии. Вот такой любопытный факт. Что вы по этому поводу думаете?..
А. Гаспарян: Ну это новая степень конспирологии. Я предлагаю просто вспомнить, что в первом созыве Временного правительства Александр Федорович Керенский был министром юстиции, и не настолько он был раскрученной на тот момент фигурой, чтобы плести заговор. Напомню, что ключевые министерства возглавляли подлинные участники всего этого дела. Милюков стал главой внешнеполитического ведомства, Гучков – военным министром, а князь Львов – премьер-министром страны. На их фоне Керенский несколько бледнеет. Правда, было одно событие, в котором Керенский сыграл первую скрипку: это любовь и тесная спайка с украинскими самостийниками. Тут действительно Александру Федоровичу было мало равных, все письма были адресованы ему. С июля по сентябрь Керенский был фигурой крайне незначительной.
Г. Саралидзе: То есть он не мог сидеть в засаде в это время? На чем основываются догадки и домыслы, что буквально за несколько дней до начала событий Февраля (в которых рабочие Путиловского завода действительно сыграли значительную роль – мы даже по советской историографии это знаем) делегацию рабочих Путиловского завода принимает Керенский. Они идут именно к нему. О чем там они говорят и договариваются – непонятно. Из этого делается вывод.
А. Гаспарян: Он трудовик. Ну а к кому им еще ходить? Ну не к кадету Милюкову же?
Д. Куликов: Это условная партийная принадлежность. Грубо говоря, в профсоюз они пошли, понимаешь? В связи с этим странно было бы делать какие-то конспирологические выводы. Мне кажется, что фигура Керенского в известной степени похожа на фигуру Горбачева. И тот и другой были пиар-проектом, выражаясь сегодняшним языком. Горбачев номенклатуре нашей очень важен был в 1985-м, когда его избрали как пиар-проект на фоне гонок на лафетах и разложившегося маразма, который был для всех очевиден. Пиар был выше всего. Они думали, что так прокатит. В принципе, Керенский ведь актер, он идеально подходил для всего этого дела. Мог очень пафосно и убедительно что-то сказать. Он мог пройтись во время похорон солдат и напустить какого-то траура. Он все это умел. Ну, кстати, легенда про женское платье, в котором Керенский бежал из Зимнего дворца, она ведь не случайна. Потому что переодевание в такое платье имиджу Александра Федоровича прекрасно соответствовало.
Г. Саралидзе: Скажем, что это неправда.
А. Гаспарян: Это неправда: он уехал в машине, насвистывая, согласно показаниям шофера, веселый мотивчик из Вертинского. Это вот дословная цитата.
Д. Куликов: Да, но, понимаешь, имидж сработал сильнее. Поэтому платье село как влитое на Александра Федоровича.
Г. Саралидзе: Принято считать, что к Февралю сложились три основные политические силы. Это те, кого принято черносотенцами называть (Союз Михаила Архангела и тому подобные). Это либералы, конституционные демократы, кадеты и, наконец, социалисты разных мастей. Был ли это заговор тех, кого мы называем либералами – все-таки по факту они пришли к власти?
А. Гаспарян: Не совсем, потому что, например, отречение принимал один из лидеров националистов Василий Витальевич Шульгин.
Г. Саралидзе: Совершенно верно. Так вот, значит, в результате заговора царь отрекается, а консервативные силы то ли оказались неспособны защищать царя, то ли не захотели это делать. Никого не оказалось, кто встал бы на его сторону. Почему?
Д. Куликов: Очень интересно про условных черносотенцев, Союз русского народа. Тех, что относят к лагерю охранителей. Они еще до отречения, в 1915 году, полагали, что революция неизбежна и царя спасти невозможно. Притом они считали, что если начнут действовать, то лишь ускорят эту самую революцию и создадут проблемы для российской государственности.
Г. Саралидзе: То есть мы должны просто принять как факт, что сил, которые готовы были защищать монархию, просто не оказалось?
А. Гаспарян: Нет, по факту они были. Прежде всего (поправка к тому, что Дима говорит), Союз русского народа – это не некая единая политическая партия. Это сборище разнообразнейших союзов. Другой вопрос – их численность на тот момент. Если кто-то не знает: 5 миллионов человек входило в эти самые союзы. Больше, чем во все остальные политические партии на территории Российской империи, вместе взятые, причем, наверное, с трехкратным превосходством.
Внутри, действительно, складывалась поразительная картина. Одни черносотенцы говорили о том, что революция неизбежна и бесполезно даже рыпаться…
Д. Куликов: Я их прежде всего и имел в виду.
А. Гаспарян: Другие говорили, что сигналом для подавления должен быть некий спич от государя-императора. Самым ярким выразителем этих настроений стал как раз лидер правых в Государственной думе – Николай Евгеньевич Марков-второй, который с маниакальным упорством сидел и ждал, когда же все-таки государь-император что-то ему скажет. Тут уже бабий бунт («Нету хлеба!»), забастовка Путиловского завода, армия не готова выходить… А он все сидит, ждет. В результате происходит отречение, Марков-второй в чужом платье (как тогда писали газеты, на самом деле это было пальто) бежит из Петрограда в Москву. И потом он скажет, что в нужный момент почему-то сил не оказалось. То есть когда нынешние конспирологи монархического толка начинают разговор о том, что почему-то православный народ не защитил государя императора, вопрос, наверное, надо адресовать носителям того самого духа. Не каким-то эфемерным большевикам, а непосредственно Союзу русского народа. В эмиграции, кстати говоря, они тщательнейшим образом обошли острые углы.
Как будто этих роковых дней февраля и марта 1917 года не было. То есть случился некий бунт, в результате государь-император отрекся, а во всем виноваты уже другие силы. А вопросов им никто не задавал: как можно задать вопрос некой эфемерной массе? Были там условно пять лидеров, они в эмиграции. С этой точки зрения абсолютно зеркальная картина с августом 1991 года получается. Двадцать с чем-то миллионов членов КПСС, а на поверку оказывается, что – условно – есть застрелившийся Пуго и еще несколько человек, не поступившихся своими принципами. И все. Где остальные?
Д. Куликов: А помнишь вопрос – где вы были в августе 1991 года? Который все задавали друг другу.
А. Гаспарян: Так я тебе даже больше скажу – тот же самый вопрос задавали и тогда: где вы были в конце февраля 1917 года?
Г. Саралидзе: Я вот как раз эту параллель и провожу.
Д. Куликов: Один в один… Не случайно я называю то, что произошло в 1991-м, буржуазной контрреволюцией. Потому что была буржуазная революция февраля 1917 года, был названный социалистической революцией октябрьский захват власти большевиками. А 1991 год для меня в этой логике – это буржуазная контрреволюция.
А. Гаспарян: Да, абсолютно точно.
Г. Саралидзе: Я не помню, кому принадлежит высказывание, что в 1991 году мы вернулись к Февралю 1917 года?
Д. Куликов: Я отстаиваю эту точку зрения, я ее продвигаю.
А. Гаспарян: Я бы даже сказал – к декабрю 1917 года. К словам Савенкова, что «теперь надобно контрреволюцию делать». С этой точки зрения круг замкнулся в 1991 году. Потому что, когда контрреволюцией занимались те люди, которые по сути дела уничтожили империю, – это было странно. А пришло иное поколение – кстати, во многом взращенное на той самой эмигрантской периодике, которую в 1990 году стали массово издавать. У нас ведь с 1930-х годов ни Деникина, ни Врангеля, ни Лукомского не издавали. А 1990 год – судьбоносный с этой точки зрения. Появляется новая серия – «Воспоминания белогвардейцев». Я был 15-летним школьником тогда и помню, какое впечатление это производило даже на взрослых.
Г. Саралидзе: Возвращаясь к событиям Февраля. Все, что началось в феврале (мы уже перечислили – стачка, нехватка хлеба, хлебный бунт и т. д.), – это все-таки, на ваш взгляд, было инспирировано или это те, кто заговор плел (если принимать вашу логику), воспользовались случаем?
А. Гаспарян: Для них это было абсолютно неожиданно. То есть меньше всего Милюков рассчитывал на бабий бунт и на то что выпадет снег и парализует дороги. Собственно, он этого и не скрывал – для него это стало таким же потрясением, как для всех остальных.
Г. Саралидзе: То есть они спасали ситуацию?
Д. Куликов: Они не спасали ситуацию, нет.
А. Гаспарян: Они, напротив, «помогали».
Д. Куликов: Конечно, я ведь с этого и начал. В принципе, даже при том, столетней давности, уровне логистики можно было хлеб завести. Но этого никто не делал. Раз уж сложилась такая ситуация, то надо выжать из нее максимум. Они и выжали.
Г. Саралидзе: То есть начали подталкивать всё это?
А. Гаспарян: Да. Но хлеб-то был. Они просто сделали так, что в нужный момент его не стало.
Г. Саралидзе: Насколько я понимаю, в Петрограде во время этих событий были разгромлены несколько хлебопекарен. Их просто разрушили, тем самым усугубив ситуацию.
А. Гаспарян: На складах был хлеб. Об этом потом, кстати, деятели Временного правительства честно и рассказали. Был. Но кто-то сказал: мы не можем его доставить. Всё. А дальше – бушующая стихия.
Г. Саралидзе: Говоря о Феврале 1917 года, невозможно не упомянуть о политике Николая II, царя российского, и его личности. Многие называют его главным виновником того, что произошло в Феврале 1917 года и после – в октябре и т. д. Как вы к этому относитесь?..
