А. С. Гаспарян
Русская контрреволюция. Белые от Ростова до Парижа
По мнению В. Ж. Цветкова, это можно объяснить стремлением новой власти показать населению, что какого-то резкого разрыва и перехода от одного общественного строя к другому не должно быть. Большевики старались продемонстрировать, что продолжается демократизация, страна идет по пути, на который она вступила в феврале 1917 года. Переворот – это не то, что ломает сложившуюся систему, а то, что ее каким-то образом корректирует. Ведь большевики, и в частности Ленин, в первые дни после прихода к власти, впрочем, как и до этого, заявляли, что Учредительное собрание будет созвано. Медлит же с этим именно Керенский, а Ленин, наоборот, хочет ускорить процесс.
Все это выглядело так, словно преемственность сохранялась, но ленинский курс входил в противоречие со сложившейся правовой системой. Например, Декрет о земле и отмена частной собственности на землю ставили крест на всех гражданских правоотношениях, которые регламентировались еще сводом законов Российской империи. Естественно, их нужно было менять. И здесь Ленин проявил решительность – в отличие от Временного правительства. Так постепенно от формального понимания событий как переворота Россия все больше углублялась в революцию, то есть в радикальную и бесповоротную смену одного общественного строя другим.
В дальнейшем это усилило гражданское противостояние и в совокупности с другими факторами привело к гражданской войне. Но здесь нужно четко понимать, что штурм Зимнего дворца сам по себе являлся не основной предпосылкой к ней, а лишь одним из этапов сложнейшего процесса.
Думаю, что ни одному историку, занимавшемуся изучением событий Октября 1917 года, не удалось избежать поисков ответа на вопрос: кто же все-таки в наибольшей степени несет ответственность за произошедшее? Большевики, которым удалось набрать силу; полностью несостоятельный Керенский со товарищи; неполитизированное офицерство в полном составе; вся русская интеллигенция, которая была воспитана на идеях непротивления злу насилием?
Сегодня мы можем утверждать вполне определенно: к Октябрьской революции привело множество факторов, наслоившихся друг на друга, а предпосылки к ней вызревали долгое время. В. Ж. Цветков считает, что корень событий следует искать в тех процессах, которые проистекали в Российском государстве еще до Первой мировой войны.
После 1905 года наступил период думской монархии, так или иначе развивалось сотрудничество власти и общества, Россия шла по пути демократизации. И в то время совершенно не нужно было отказываться от монархической формы государственного устройства, поскольку она вполне могла бы воспринять систему демократических институтов. Вместе с тем появилась необходимость создания выборных структур власти, которые бы могли взаимодействовать с населением. Требовалось обеспечить представительство рабочих в управлении производством. Нужно было срочно решать земельный вопрос. И в авангарде процессов демократизации встали большевики, в то время как либералы, по выражению Ленина, плелись в хвосте революционных событий.
Однако преобразования приняли чересчур радикальные формы. То есть произошла революция, а не эволюция. Катализаторами радикализации, по мнению В. Ж. Цветкова, явились три основных фактора. Во-первых, это война, которую следовало закончить до осуществления демократических реформ. Во-вторых, это экономический кризис, который ярко продемонстрировал, что выдержать такую нагрузку ослабленная экономика России не способна. И в-третьих, после отречения Николая II и непринятия престола Михаилом Россия лишилась священного символа власти, а общество – своего незыблемого стержня. В результате обыватель зачастую с апатией смотрел на то, как одни политики сменяют других. Власть теперь не обладала ореолом сакральности.
Еще более важно то, что штурм Зимнего послужил началом консолидации русской контрреволюции. Россия сделала последний шаг в сторону гражданской войны. Взаимная ненависть станет превалирующей идеей в стране на ближайшие три года.
Глава 2. Анафема патриарха Тихона
Тему отношений государства и Русской православной церкви накануне революции и в первые годы после нее нельзя назвать в полной мере изученной отечественной исторической наукой. Хотя интерес к ней с усилением роли Церкви в жизни страны начиная с 1990-х годов, безусловно, возрос. Тем не менее эта страница нашей истории, как и многие другие, относящиеся к данному периоду, полна разнообразных мифов и легенд.
До 1917 года Русская православная церковь была полностью подчинена государству. Царь являлся главой церкви и имел верховное право защищать и хранить догматы «господствующей веры», «блюсти правоверие» и «всякое в церкви святой благочиние». Непосредственным управителем церковных дел закон объявлял Святейший правительствующий синод, состоявший из назначенных монархом представителей черного и белого духовенства. Наибольшим влиянием на решения Синода обладал его обер-прокурор, который делал регулярные доклады царю.
Здесь мы должны бросить беглый ретроспективный взгляд на важнейшие события февраля-марта 1917 года. После оглашения утром 27 февраля царского указа о роспуске Государственной думы депутаты решили продолжить заседания в «частном порядке». Днем того же дня Совет старейшин Думы образовал особый орган для «сношения с армией и народом» – Временный комитет Государственной думы. 1 марта на его заседании был составлен список революционного правительства. Должность обер-прокурора Синода получил председатель думской комиссии по делам православной церкви князь Владимир Николаевич Львов.
На своем первом заседании 2 марта Временное правительство определило собственный государственно-правовой статус, заявив, что ему принадлежит вся полнота и законодательной, и исполнительной власти. Дума отстранялась от дел, а основные законы признавались утратившими силу вплоть до принятия новых Учредительным собранием. После отречения государя императора и великого князя Михаила Александровича Временное правительство получало всю полноту верховной власти в России.
Из знаменитого лозунга «За веру, царя и Отечество» неожиданно оказалось исключенным слово «царь». Многие историки считают, что именно с этого момента началось обрушение православной веры на фронтах. Отречение царя многие солдаты восприняли как освобождение их от клятвы и перед ним, и перед Богом, и перед Отечеством. Вне всяких сомнений, это накладывало огромный отпечаток на деятельность церкви и отражалось на церковно-государственном взаимодействии. Но попыток удержать пошатнувшийся монархический строй со стороны Священного синода, как мы знаем, предпринято не было.
В феврале-марте 1917 года внутри церкви сложилась очень серьезная ситуация. По настоянию обер-прокурора В. Н. Львова Святейший синод уволил на покой петроградского митрополита Питирима. Московский митрополит Макарий был удален с Московской кафедры с оставлением в звании члена Святейшего синода. Они оба подозревались в связях с Распутиным. По всей стране начались увольнения архиереев, обвиняемых в поддержке старого режима. 14 апреля Львов инициировал издание указа Временного правительства о роспуске Святейшего синода. Только один человек из прежних членов вошел в новый состав Синода. Им стал архиепископ Сергий Страгородский, который должен был заниматься подготовкой Всероссийского поместного собора.
Здесь надо сказать, что если о церковной жизни Николая II известно достаточно много, в частности, об этом довольно подробно писал протопресвитер Георгий Шавельский, то вопрос о взаимоотношениях членов Временного правительства с Русской православной церковью практически никак не изучен.
Как отмечает известный религиовед, доктор исторических наук, а ныне министр образования и науки Российской Федерации О. Ю. Васильева, Временное правительство отделяло церковь от государства, но при этом оставляло обер-прокуратуру. На вопрос о причинах этого князь Львов не давал прямого ответа, рассуждая о неких идеологических или культурологических связях.
О настроениях наиболее широких кругов русской либеральной интеллигенции того времени можно судить и по тому, как Павел Николаевич Милюков, глава кадетской партии, ответил митрополиту Арсению, когда он указал на то, что программный документ думской фракции конституционно-демократической партии обошел церковь полным молчанием. Милюков многозначительно заметил: «Ах, мы совсем забыли о Церкви…»
С другой стороны, в последние годы нередко можно услышать утверждения, что духовенство Русской православной церкви в полном составе поддержало Февральскую революцию и даже выступало против продолжения войны до победного конца. В качестве доказательств цитируются воспоминания митрополита Евлогия, где рассказывается, как кто-то из клира надел на себя красный бант и запел «Марсельезу». Мол, это и свидетельствует о реальных настроениях Русской православной церкви.
Однако если мы посмотрим на работу Синода в рамках подготовки к Поместному собору, то увидим, что именно оттуда раздавались обращения к армии, флоту, гражданскому населению с призывами к единению. По словам О. Ю. Васильевой, предвидя надвигающуюся катастрофу, духовенство недвусмысленно заявляло, что если мы не остановимся, то братоубийственная гражданская война зальет кровью все, что есть, и мы забудем христианские основы нашей жизни. Как мы все прекрасно знаем, именно это в дальнейшем и произошло.
После Октябрьского переворота, как революцию называли ее современники, в России никто и предположить не мог, что новая власть установилась всерьез и надолго. Не было обстоятельного осмысления того, что произошло, и в среде Русской православной церкви. При этом вопрос о церковно-государственных отношениях так или иначе обсуждался на всех трех сессиях Поместного собора вплоть до 20 сентября 1918 года, когда заседания были вынужденно прекращены.
В докладе профессора С. Н. Булгакова перед Собором 15 ноября 1917 года указывалось на «второстепенное значение для церкви вопроса о политических формах государственной жизни», но также говорилось о недопустимости «возврата к тому, чтобы церковь была огосударствлена». На основе этого доклада Собор принял положение, в соответствии с которым «Православная Церковь в России должна быть в союзе с государством, но под условием своего свободного внутреннего самоопределения». Далее было разработано и принято 2 декабря 1917 года важнейшее определение «О правовом положении Православной Российской Церкви».
Тем временем большевики начинают гонения на церковь. После закрытия Поместного собора здание, где проживали его участники, было реквизировано. Их лишили банковских счетов. Один из монастырей отбирался под концентрационный лагерь, как было указано в документе, выданном настоятелю.
Далее власть приступила к ликвидации всех церковных учебных заведений. Русская православная церковь лишалась своего капитала. 31 октября 1917 года за проведение крестного хода с молением «об утишении междоусобной брани» был расстрелян протоиерей Екатерининского собора в Царском Селе Иоанн Кочуров. С декабря 1917 года совершаются массовые захваты церковных зданий, храмов, монастырей.
16 и 18 декабря 1917 года Совнарком издал первые законы в области семейной политики: Декрет о расторжении брака и Декрет о гражданском браке, о детях и о ведении книг актов состояния. Оба документа нанесли ощутимый удар по церкви и были однозначно осуждены Поместным собором как несовместимые с христианскими представлениями о святости брака и его нерушимости. Новое законодательство церковь не могла воспринимать иначе, чем как посягательство на канонические церковные законы. Действия большевиков были явно направлены на разрушение стабильной патриархальной семьи и незыблемых устоев общества, формировавшихся веками.
7 января 1918 года за резкий отзыв о деятельности Совнаркома на некоторое время был арестован протоиерей Иоанно-Предтеченской церкви в Петрограде Владимир Гуляев. В январе происходит конфискация синодальной типографии, 13 января выходит постановление о конфискации Александро-Невской лавры. А 19 января отряд красногвардейцев совершил нападение на лавру. В ходе захвата престарелый протоиерей Петр Скипетров, призвавший красноармейцев не осквернять святыни, был убит, а митрополит Петроградский Вениамин и наместник епископ Про-копий – арестованы.
В тот же день, 19 января 1918 года, патриарх Тихон выступает со своим знаменитым посланием с анафемой в адрес вероотступников и призывом к народному сопротивлению усиливающимся нападениям на храмы и убийствам духовенства:
«Опомнитесь, безумцы, прекратите ваши кровавые расправы. Ведь то, что творите вы, не только жестокое дело, это – поистине дело сатанинское, за которое подлежите вы огню гееннскому в жизни будущей – загробной и страшному проклятию потомства в жизни настоящей – земной.
Властию, данною Нам от Бога, запрещаем вам приступать к Тайнам Христовым, анафематствуем вас, если только вы носите еще имена христианские и хотя по рождению своему принадлежите к Церкви Православной. Заклинаем и всех вас, верных чад Православной Церкви Христовой, не вступать с таковыми извергами рода человеческого в какие-либо общения…»
Поместный собор одобрил данный документ на первом заседании второй сессии, открывшейся на следующий день, 20 января 1918 года. Известие о патриаршей анафеме врагов церкви и государства было разослано верующим через посланников Собора. Они зачитывали его в храмах, призывая к сплочению ради защиты Церкви.
В этом документе не было прямого указания на то, что анафеме предаются большевики. Тем не менее их ответом стал принятый днем позже Декрет Совнаркома об отделении церкви от государства и школы от церкви, вступивший в силу 23 января 1918 года. Новый закон не только обозначал формальный юридический разрыв многовекового союза между церковью и государством, предрешенный уже Февральской революцией. Он легализовал гонения на церковь. Церковь лишалась прав юридического лица и всего имущества, созданного за предыдущее тысячелетие. Кроме того, закладывались основы атеистической пропаганды и воспитания.
Если мы посмотрим на сегодняшние оценки событий того времени, то обнаружим, что нередко они сводятся к следующему утрированному утверждению: «Все превратилось в прах с приходом большевиков». Причем анафеме патриарха Тихона отводится роль едва ли не катализатора последовавшей катастрофы. Однако при более внимательном ознакомлении с работами подобных публицистов выясняется, что текст этого документа они вряд ли изучали. Получается, что сам факт предания власти анафеме зачастую представляется вырванным из контекста.
В Советской России официальные публикации о православии, как правило, отличались тенденциозностью и были пронизаны непримиримой враждой. Особый упор в них делался на «контрреволюционную деятельность церкви». Но найти объяснения, в чем именно она заключалась, практически невозможно.
Интересно, что сегодня относительно отлучения власти от церкви мы можем видеть две диаметрально противоположные позиции. Так, сторонники говорят, что анафема наряду со знаменитыми 14 пунктами генерала Корнилова (автором которых на самом деле является П. Н. Милюков при участии М. В. Алексеева) – это ярчайший пример гражданского мужества, гражданской позиции и верности России. Есть и вторая точка зрения, которая заключается в том, что именно Русская православная церковь несет прямую ответственность за братоубийственную бойню, поскольку анафема патриарха Тихона поспела раньше, чем Добровольческая армия Корнилова отправилась в «Ледяной» поход.
В связи с этим О. Ю. Васильева напоминает, что церковь была как раз тем единственным институтом, который пытался консолидировать общество и делал все возможное, чтобы братоубийственная война прекратилась.
Обращение патриарха Тихона к Совету народных комиссаров от 13 октября 1918 года звучит недвусмысленно:
«“Все, взявшие меч, мечем погибнут” (Мф. 26:52).
Это пророчество Спасителя обращаем Мы к вам, нынешние вершители судеб нашего отечества, называющие себя “народными” комиссарами. Целый год держите вы в руках своих государственную власть и уже собираетесь праздновать годовщину октябрьской революции, но реками пролитая кровь братьев наших, безжалостно убитых по вашему призыву, вопиет к небу и вынуждает Нас сказать вам горькое слово правды.
Захватывая власть и призывая народ довериться вам, какие обещания давали вы ему и как исполнили эти обещания?
Поистине вы дали ему камень вместо хлеба и змею вместо рыбы (Мф. 7:9–10). Народу, изнуренному кровопролитной войной, вы обещали дать мир “без аннексий и контрибуций”.
От каких завоеваний могли отказаться вы, приведшие Россию к позорному миру, унизительные условия которого даже вы сами не решились обнародовать полностью? Вместо аннексий и контрибуций великая наша родина завоевана, умалена, расчленена и в уплату наложенной на нее дани вы тайно вывозите в Германию не вами накопленное золото».
Что касается взаимодействия Русской православной церкви и Белого движения в годы Гражданской войны, то среди историков нет однозначного мнения по данному вопросу. Для представителей русской эмиграции эти два понятия были неразделимы с точки зрения морального, духовного единства.
С другой стороны, патриарх Тихон ни в одном из своих обращений открыто не заявлял о поддержке Белого движения. И сегодня в публицистике нередко можно встретить мнение, что Русская православная церковь несет ответственность за то, что белые проиграли советской власти. Мол, они были обречены, поскольку не получили благословения, а патриарх, видимо, сочувствовал Советам.
Однако, с точки зрения православного человека, такие обвинения представляются абсурдными. Во-первых, благословить какое-либо движение в целом невозможно. Судя по всему, в этом случае массовое сознание проводит аналогию с анафемой. Во-вторых, нельзя забывать, в каких условиях находился патриарх Тихон. Можно сказать, что фактически он оказался заложником у большевиков. И понятно, что у него не было возможности провозглашать официальное благословение даже какому-либо конкретному лидеру белых. В то же время мы знаем, в том числе из протоколов допросов святейшего патриарха, что Тихон, не скрывая своих симпатий, оказывал молитвенную поддержку и А. И. Деникину, и А. В. Колчаку. Если рассуждать о православных ценностях, возможно, это имело даже большее значение, нежели официальное благословение.
Кроме того, из воспоминаний адъютанта адмирала Колчака ротмистра В. В. Князева нам известно содержание письма святейшего патриарха Тихона, переданного Колчаку в январе 1919 года одновременно с маленькой фотокопией иконы святителя Николая Чудотворца, покровителя странников и моряков, с Никольских ворот Кремля. Левая сторона образа, на которой была изображена рука святителя с крестом, была сильно повреждена в результате обстрела, совершенного большевиками, но сохранилась часть иконы с правой рукой Николая Чудотворца, в которой он держал меч. В письме святейший патриарх писал:
«Посылаю фотографическую копию этого Чудотворного Образа, как Мое Вам, Ваше Высокопревосходительство, Александр Васильевич – Благословение – на борьбу с атеистической временной властью над страдающим народом Руси. …Карающий меч в правой руке Чудотворца остался в помощь и Благословение Вашему Высокопревосходительству и Вашей христианской борьбе по спасению Православной Церкви и России».
На территориях, подконтрольных «белым» правительствам, начинают возрождаться православные приходы, открываются храмы, совершаются богослужения. Два региональных собора Русской православной церкви – Юго-Восточный и Всесибирский – устанавливают временный порядок управления епархиями до того момента, пока не произойдет воссоединение со святейшим патриархом. То есть ни о каком расколе с Москвой или отделении речи не шло.
Нужно сказать несколько слов и об отношении к церкви лидеров Белого движения. Так, адмирал Колчак заявлял о признании всех актов и распоряжений, изданных Поместным собором в 1917–1918 годах, и неоднократно говорил о первенствующей роли Русской православной церкви среди других конфессий на территории бывшей Российской империи. В дальнейшем предполагалось создание специальной государственной структуры, которая не контролировала бы церковь, как это было со времен Петра Великого, а оказывала бы ей поддержку.
Здесь нельзя не вспомнить о деятельности архиепископа Сильвестра, который в ноябре 1918 года был избран главой временного Высшего церковного управления Сибири. В то время в этом регионе был отменен Декрет об отделении церкви от государства. Русской православной церкви возвращались отобранные у нее земли и собственность, в школах восстанавливалось преподавание Закона Божия. В Сибири была возобновлена учебная деятельность в пяти духовных семинариях и пяти духовных училищах.
В конце января 1919 года Сильвестр привел к присяге адмирала А. В. Колчака как Верховного правителя России. Архиепископ восстановил институт военных священников и активно поддерживал движение добровольцев-крестоносцев, возникшее в колчаковской армии. Также он был известен как духовник Колчака. В нескольких сохранившихся письмах владыки к адмиралу есть рассуждения о том, что наряду с победами на фронте ни в коем случае нельзя забывать о духовном возрождении, и в частности имеется указание об отправке на фронт Евангелий и нательных крестов.
Приняли сторону Белого движения и многие другие иерархи, что, впрочем, по мнению ряда историков, отражало лишь их личную позицию. В целом справедливо утверждение о том, что Русская православная церковь придерживалась нейтралитета. И хотя патриарх Тихон не раз выступал с резкими обличительными заявлениями в адрес большевиков, основной его заботой было сохранение церкви и поиск путей ее существования в условиях гражданской войны и произошедшего раскола общества. И наверное, здесь стоит согласиться с тем, что патриарх Тихон есть ярчайший пример именно духовной оппозиции безбожной власти большевиков.
В то же время, по мнению известного российского историка В. Ж. Цветкова, церковь ни в коей мере не позиционировала красных как врагов. Ярким примером тому служит воззвание Ставропольского юго-восточного поместного собора, который проходил в мае 1919 года. В нем содержалось обращение к красноармейцам как к заблудшим братьям. То есть здесь можно проследить призыв к принятию и проявлению милосердия к побежденному врагу.
