А. С. Гаспарян
Русская контрреволюция. Белые от Ростова до Парижа
Глава 3. Генерал М. В. Алексеев
Едва ли найдется в российской истории первой четверти XX столетия военачальник, о котором спустя 100 лет шли бы столь же горячие споры, как о генерале от инфантерии Михаиле Васильевиче Алексееве. Его действительно крайне интересная судьба до сих пор остается неизвестной нашим современникам, и потому социум зачастую вынужден пользоваться исключительно продуктами мифотворчества.
Какие только обвинения не звучит в адрес прославленного основоположника Белого движения на Юге России! Следуя чистой конспирологии, массовое сознание ассоциирует этого человека со всемирным масонским заговором. Ему вменяют в вину деятельность в интересах всевозможных иностранных разведок. Его называют если не правой, то как минимум левой рукой А. И. Гучкова, организовавшего заговор против Николая II. Попробуем разобраться с многочисленными мифами, связанными с личностью генерала М. В. Алексеева, но прежде обратимся к его биографии.
Михаил Васильевич Алексеев родился 3 ноября 1857 года в семье бывшего солдата, произведенного в офицеры, участника обороны Севастополя. Окончил Тверскую классическую гимназию и Московское пехотное юнкерское училище. Был назначен ординарцем генерала М. Д. Скобелева, в составе его отряда участвовал в Русско-турецкой войне. После окончания учебы в Николаевской академии Генерального штаба был произведен в капитаны.
В 1894 году уже в чине подполковника поступил на службу в Генеральный штаб. Параллельно являлся профессором кафедры истории русского военного искусства Николаевской военной академии. За участие в Русско-японской войне награжден золотым оружием. Во время Первой мировой войны – начальник штаба армий Юго-Западного фронта, затем главнокомандующий армиями Северо-Западного фронта.
«За мужество и деятельное участие в подготовке успехов армий Юго-Западного фронта, увенчавшихся занятием Львова и оттеснением неприятельских сил за реку Сан», М. В. Алексеев был удостоен ордена Святого Георгия IV степени. Однако здесь следует отметить, что его вклад в подготовку Русской армии к Великой войне по-прежнему недооценен историками. Как говорит доктор исторических наук, главный редактор альманаха «Белая гвардия», автор книги «Генерал Алексеев» В. Ж. Цветков, главнокомандующий, мысливший очень широко, изначально настаивал на приоритете этого направления, и создание Львовской губернии в составе Российской империи в 1914 году как раз было выражением этих взглядов.
В сентябре 1914 года М. В. Алексеев с формулировкой «За боевые отличия» был произведен в генералы от инфантерии. Весной 1915 года он руководил так называемым Великим отступлением через Польшу и Литву. Да, это было отступление, которое продолжалось в течение полугода. Но именно благодаря действиям русского командования немцы не смогли замкнуть клещи в Привисленском крае, и тем самым сильно обескровленная Русская армия была спасена.
В августе 1915 года генерал был назначен главнокомандующим армиями Западного фронта. После того как государь Николай II принял главнокомандование, Алексеев стал начальником штаба Ставки. И его деятельность на этом посту была вполне успешной.
Знаменитая наступательная операция Юго-Западного фронта Русской армии, начатая весной 1916 года и известная нам как Брусиловский прорыв, золотыми буквами вписана в летопись военной истории России. Однако, как замечает историк В. Ж. Цветков, сегодня почему-то не придается значения тому, что прорыв был лишь частью стратегического плана Ставки нанести удары по всей линии русского фронта, начиная от Балтики и заканчивая границами Румынии. По замыслу Алексеева, это наступление позволило бы сдвинуть фронт и, наконец, перейти от неэффективной позиционной войны к войне маневренной, которая должна была привести к значимым результатам.
Деятельность генерала Алексеева накануне и во время Февральской революции историки и публицисты оценивают неоднозначно. Известно, что Алексеев был весьма близок к императору и являлся в его доме почетным гостем. Они подолгу беседовали, обсуждая дела фронта. Известный историк русского зарубежья Г. М. Катков писал:
«…Нет никаких указаний на то, что государь пытался навязать своему начальнику штаба какие-нибудь стратегические или тактические идеи. Фактически Алексеев был главнокомандующим, и каждое его начинание поддерживалось государем».
По долгу службы М. В. Алексеев был вынужден вращаться в политических кругах, ему приходилось контактировать с членами Государственной думы, Государственного совета, Совета министров, а также лидерами общественных организаций. И хотя в то время целый ряд военачальников оказались втянутыми в политические процессы, нет никаких достоверных сведений об участии Алексеева в антимонархическом заговоре. Да, генерал был недоволен деятельностью Распутина и вмешательством в политику императрицы Александры Федоровны, но он не хотел, чтобы Николай II был отстранен от власти.
Не выдерживают критики и заявления некоторых публицистов о принадлежности Алексеева к масонской ложе. Несомненно, тезис о заговоре некоей абстрактной мировой закулисы является по меньшей мере преувеличением. Правда, по мнению В. Ж. Цветкова, истоки утверждений о генералах-предателях, совершивших великое зло и бросивших Россию в пучину революции, следует искать еще в воспоминаниях монархической эмиграции 1920–1930-х годов. Причем подобные идеи носят эмоциональный характер, не основаны на реальных фактах и не имеют никакой доказательной базы.
Что касается участия М. В. Алексеева в подготовке отречения государя, то в воспоминаниях генерала А. А. Брусилова есть следующее свидетельство: Алексеев говорил об угрозе со стороны Временного правительства прекратить снабжение армии в случае отказа военного командования поддержать ультиматум Николаю II. И генерал был вынужден покориться, так как ресурсы его армий были на исходе. Император принял решение отречься от престола после того, как об этом «ради единства страны в грозное время войны» его просили все командующие фронтами и великий князь Николай Николаевич.
В отношении знаменитой телеграммы, разосланной Алексеевым по фронтам, В. Ж. Цветков замечает, что штабная переписка не являлась каким-то секретом, об этом шаге генерала знали в Белом движении, и современники не подвергали его однозначному осуждению. Жесткая критика зазвучала позже, и исходила она от эмиграции.
Как считает известный российский историк и публицист К. М. Александров, Алексеева обманули заговорщики – командующий Северным фронтом генерал Н. В. Рузский и председатель Государственной думы М. В. Родзянко, который угрожал, что в случае, если Николай II откажется от отречения, революция принесет хаос и анархию в тыл и парализует поставки боеприпасов и продовольствия армии. В то время М. В. Алексеев занимался подготовкой масштабного наступления Русской армии, которое планировалось осуществить в апреле 1917 года, для чего требовалось бесперебойное и полноценное снабжение.
После отречения государя генерал Алексеев пытался созвать чрезвычайное совещание высших начальников в Ставке – «для установления единства во всех случаях и во всякой обстановке». Но его инициатива не была поддержана остальными главнокомандующими.
Николай II издал прощальный приказ войскам «сражаться до победы» и «повиноваться Временному правительству», который был направлен Алексеевым в Петроград, однако Временное правительство из-за давления Петросовета не стало обнародовать его в армии.
Только спустя месяц после отречения, 2 апреля 1917 года, Михаил Васильевич получил назначение Верховным главнокомандующим. И как отмечает ряд историков, на этом посту он вновь прилагал значительные усилия для предотвращения развала армии, пытался противодействовать влиянию агитаторов, выступал против Советов и солдатских комитетов и старался восстановить былой авторитет офицеров.
Когда попытка военного переворота под руководством Верховного главнокомандующего Русской армией Л. Г. Корнилова потерпела неудачу, Алексеев был вынужден арестовать мятежного генерала, но вместе с тем всячески стремился обеспечить его безопасность. Глава Ставки явно сочувствовал корниловцам и не считал их изменниками.
В дни Октябрьского переворота генерал М. В. Алексеев находился в Петрограде, где вплотную занимался созданием будущей Алексеевской организации – «кадра новой армии», которая противостояла бы «немецко-большевистскому нашествию». Происходящее он воспринимал с возмущением и скорбью, о чем можно прочитать в его письме к супруге Анне Николаевне:
«Никогда еще не охватывала мою душу такая давящая тоска, как в эти дни, дни какого-то бессилия, продажности, предательства… Власть в полном значении слова бездействует и ничего не хочет делать… Предательство явное, предательство прикрытое господствует на всем».
Алексееву угрожал арест. Из охваченного революцией Петрограда по чужим документам ему удалось перебраться в Ростов, где к тому моменту были ликвидированы Советы и действовало военное положение, объявленное атаманом Войска Донского А. М. Калединым. Однако предводитель казаков не поддержал инициативу Михаила Васильевича о создании добровольческих сил, ссылаясь на то, что донские части, возвращающиеся с фронта, устали от войны и не желают воевать против большевиков.
Тем не менее М. В. Алексеев продолжил дело, начатое в Петрограде. Чуть позже к нему присоединился и генерал Л. Г. Корнилов. Впоследствии Алексеевская организация составила основу Добровольческой армии, которая, как и задумывал Алексеев, вначале комплектовалась исключительно добровольцами. Михаил Васильевич занял пост Верховного руководителя Добровольческой армии. Принимал участие в Первом («Ледяном») и Втором Кубанских походах. Перед началом сложнейшего «Ледяного» похода генерал М. В. Алексеев произнес свои знаменитые слова:
«Мы уходим в степи. Мы можем вернуться, если только будет милость Божия. Но нужно зажечь светоч, чтобы хоть одна светлая точка была среди охватившей Россию тьмы…»
Историк В. Ж. Цветков обращает внимание и еще на один малоизвестный, но весьма интересный факт: именно М. В. Алексеев должен был стать Верховным правителем России. Трудно было представить более подходящую фигуру на роль предводителя Белого движения. Алексееву был готов подчиниться и адмирал А. В. Колчак – в то время до Сибири еще не дошло известие о том, что генерал скончался 8 октября 1918 года от воспаления легких.
В Екатеринодаре с полководцем пришли проститься тысячи людей. Его похоронили в усыпальнице Екатерининского собора. В 1920-х годах после начала отступления белых армий прах М. В. Алексеева по просьбе его вдовы был перевезен в Сербию и перезахоронен в Белграде. В годы коммунистического правления из-за опасений, что могила генерала может быть осквернена, плита на ней была заменена другой, где было выбито всего два слова: «Воин Михаил». В 2010 году по инициативе общественной организации «Белое дело» захоронение М. В. Алексеева было обустроено и дополнено новой плитой с указанием его полного имени и основных заслуг перед Россией. В наши дни, когда прошло уже более 10 лет с момента перезахоронения останков А. И. Деникина в Москве, среди неравнодушных историков звучат мнения о необходимости переноса на родину и праха генерала Алексеева. Возможно, это дело ближайшего будущего.
К сожалению, полководец не оставил ни воспоминаний, ни мемуаров. «Историческим архивом» была опубликована лишь часть его дневника. Но до сих пор у нас не издано какого-либо систематизированного сборника его работ. Также представляют большой интерес для изучения документы, относящиеся к периоду, когда М. В. Алексеев возглавлял Ставку.
Историческая насмешка судьбы сказалась и на названной в честь генерала Алексеевской дивизии. Если остальные отборные «цветные части» Добровольческой армии Юга России – Корниловский, Марковский и Дроздовский полки – оставили действительно фундаментальные труды о своей истории, то подразделению имени М. В. Алексеева был посвящен лишь тематический выпуск журнала «Вестник первопоходника». И здесь существует огромное пространство для работы российских историков.
Случилось так, что фигура М. В. Алексеева оказалась выдавленной из контекста истории и Великой войны, и Гражданской войны, даже несмотря на высочайший пост, который он занимал в Русской императорской армии. А ведь генерал сыграл важнейшую роль в формировании новой армии, явившись, по сути, выразителем идеи о войсках на добровольческих началах.
Будем надеяться на то, что историки отдадут должное личности выдающегося главнокомандующего, который, как и многие другие офицеры, наряду с военными подвигами пытался если не остановить революцию в 1917 году, то хотя бы направить ее в управляемое русло. Ведь только так, поднимая на поверхность реальные исторические факты и возрождая память о славных именах, мы сможем противостоять плодотворной деятельности приверженцев мифов и конспирологических теорий, облюбовавших полки книжных магазинов.
Глава 4. Генерал Л. Г. Корнилов
Когда в нашем обществе заходит речь о выдающемся русском военачальнике Лавре Георгиевиче Корни-лове, то первые ассоциации с его именем у большинства россиян – роль генерала в событиях 1917 года, Корниловский мятеж и такое явление, как «корниловщина». На него возлагают ответственность за Февральскую революцию. Именно он, по мнению некоторых историков и публицистов, повинен в аресте царской семьи. Это генерал Корнилов якобы наградил унтер-офицера за убийство собственного командира. Наконец, как утверждают некоторые, он стал тем военачальником, который в попытке установить военную диктатуру едва не погрузил страну в хаос братоубийственной войны.
Считается, что о рождении знаменитого полководца нет сведений, достоверных на сто процентов.
В начале 1990-х годов в прессе было опубликовано несколько версий историков на этот счет. По основной из них, Лавр Корнилов родился 18 августа 1870 года в Усть-Каменогорске в многодетной семье бывшего хорунжего, служившего переводчиком при 7-м Сибирском казачьем полку. По некоторым данным, предки Георгия (Егора) Николаевича пришли в Сибирь с дружиной Ермака. Мать Лавра, Мария Ивановна, была казашкой, принявшей православие. От нее Лавр Георгиевич и унаследовал необычную восточную внешность.
Среди друзей семьи был известный этнограф Г. Н. По-танин, приверженец либеральных идей, противник самодержавия и представитель сибирского областничества. Тем не менее дети в семье воспитывались в религиозном духе, а в школе Корнилов с особенным почтением изучал Закон Божий.
С молодых лет Лавр проявлял упорство и определенное самолюбие. В 1883 году он сдал все экзамены в Сибирский (омский) кадетский корпус, за исключением французского языка, и поэтому был зачислен туда лишь на правах приходящего. Впрочем, после отличного окончания первого года ему удалось перевестись на обучение за государственный счет.
В 1889 году Л. Г. Корнилов поступил в Михайловское артиллерийское училище, а затем в Николаевскую академию Генерального штаба, которую окончил с малой серебряной медалью и досрочным произведением в капитаны.
До 1904 года служил в штабе Туркестанского военного округа. Участвовал в географических разведывательных экспедициях в Восточном Туркестане, Афганистане, Иране и Индии, собирал важнейшие картографические материалы и сведения о местных народах, занимался созданием агентурных сетей. Проявил себя как блестящий разведчик. Наряду с немецким и французским языками овладел английским, персидским, казахским, монгольским, калмыцким и урду.
С началом Русско-японской войны Лавр Корнилов добился назначения в действующую армию и получил должность штаб-офицера 1-й бригады Сводно-стрелкового корпуса (фактически исполнял обязанности начальника штаба). После поражения Русской армии под Мукденом полки бригады Корнилова попали в окружение, которое ему удалось прорвать в результате штыковой атаки. Храбрые действия военачальника были отмечены несколькими наградами, в том числе орденом Святого Георгия IV степени и Георгиевским оружием, а сам он был произведен в чин полковника.
Несмотря на неудачное окончание Русско-японской войны, наиболее отличившиеся генералы получали продвижение по службе в рамках реформирования армии. В их числе был и Л. Г. Корнилов, поступивший в 1906 году на службу в главное управление Генерального штаба, где в его обязанности входило формирование разведки на южных рубежах России.
Вскоре Лавра Георгиевича настигли личные трагедии: ему пришлось пережить смерть отца и маленького сына. Имея репутацию востоковеда, он оставил штабную должность и отправился в Китай в качестве военного агента. В 1910 году Корнилова отозвали, и после недолгой службы командиром 8-го Эстляндского полка он вернулся на Дальний Восток начальником отряда пограничной стражи в чине генерал-майора. Его дипломатическая деятельность была высоко оценена государственными наградами не только России, но и Британии, Франции, Японии и Германии.
В 1913 году Л. Г. Корнилов инициировал расследование в отношении организации довольствия, выявив факты хищений, что в конечном итоге вылилось в серьезный конфликт с премьер-министром В. Н. Коковцовым. Корнилов вернулся в военное ведомство командиром бригады 9-й Сибирской стрелковой дивизии на острове Русском во Владивостоке. Причем, как считает доктор исторических наук, известный исследователь Белого движения В. Ж. Цветков, карьера Лавра Георгиевича могла завершиться на этом, если бы не начало Первой мировой войны.
В августе 1914 года Корнилов отбыл на фронт командиром 1-й бригады 48-й пехотной дивизии (будущей «Стальной») в корпусе генерала А. А. Цурикова. Дивизия входила в состав 8-й армии генерала А. А. Брусилова, которая находилась на крайнем левом фланге Юго-Западного фронта. Началось общее наступление Русской армии против Австро-Венгрии. На контрудар противника Л. Г. Корнилов отвечал уже в должности начальника 48-й пехотной дивизии. Несмотря на то что подразделение было вынуждено отступить, австрийцы не смогли прорвать фронт. Впоследствии А. И. Деникин писал:
«Получилась эта неудача у Корнилова, очевидно, потому, что дивизия не отличалась устойчивостью, но очень скоро в его руках она стала прекрасной боевой частью».
После успеха под Варшавой генерал Брусилов принял решение теснить врага к перевалам в Карпатах. Новое наступление позволило Корнилову и его «Стальной» дивизии проявить себя в полной мере. Генерал демонстрировал смелость и даже дерзость, собственным примером воодушевляя подчиненных, и его подразделение сражалось с большим успехом. По словам Брусилова, он «лично был храбр и лез вперед очертя голову».
Надо сказать, что А. А. Брусилов недолюбливал Л. Г. Корнилова, нередко негативно отзывался о его «жажде отличиться», но тем не менее отмечал в воспоминаниях, что солдаты его безусловно любили:
«Он всегда был впереди и этим привлекал к себе сердца солдат, которые его любили. Они не отдавали себе отчета в его действиях, но видели его всегда в огне и ценили его храбрость».
Историк В. Ж. Цветков обращает внимание на то, как характеризовали Корнилова те, кто воевал с ним в рядах 48-й пехотной дивизии. В частности, сохранились рукописные воспоминания представителей совершенно разных чинов: от солдат и унтер-офицеров до сослуживцев в штабе. Во многих из них есть свидетельства о том, что Корнилов не стремился к проведению напрасных, бессмысленных операций. В то же время он всегда был готов рисковать собой и лично находился на линии огня среди своих подчиненных. Это и вызывало огромное доверие. И в этом отношении слова М. Ю. Лермонтова «слуга царю, отец солдатам» можно в полной мере применить к Лавру Георгиевичу.
Дивизия Корнилова неизменно перебрасывалась на сложнейшие участки фронта. Под Гоголевом и Варжише враг был разбит, дивизия дошла до Карпат, где вместе с 24-м корпусом захватила ряд важнейших перевалов на главном хребте. А в результате взятия Зборо для Русской армии была открыта дорога на Венгрию. В феврале 1915 года Корнилов получил чин генерал-лейтенанта.
В апреле Брусилову пришлось отступать. Корнилов был дважды ранен и захвачен австрийцами в плен, откуда неоднократно пытался бежать. Однако ему удалось это сделать лишь в июле 1916 года. История отважного побега тут же облетела все газеты, зачастую в приукрашенном виде. Генерал приобрел необычайную популярность, был принят императором и награжден орденом Святого Георгия III степени, а через два месяца вновь отправился на фронт в должности командира 25-го армейского корпуса Особой армии генерала В. И. Гурко.
В начале марта 1917 года по настоянию председателя Государственной думы М. В. Родзянко Л. Г. Корнилов был назначен командующим Петроградским военным округом. Его кандидатура была поддержана генералом М. В. Алексеевым и согласована с Николаем II. В условиях войны и революционного хаоса на этой должности требовалась фигура, пользовавшаяся авторитетом не только среди офицеров, но прежде всего среди солдат. И в связи с этим на Лавра Георгиевича возлагались определенные надежды в отношении наведения порядка в столице.
Однако именно ему довелось стать тем, кто по приказу Временного правительства объявил об аресте императрице. Воспоминания поручика 4-го Царскосельского стрелкового полка К. Н. Кологривова о том, что якобы действия Корнилова были вызывающе грубыми, не нашли подтверждения в свидетельствах других очевидцев, и прежде всего в дневнике самой государыни. Александра Федоровна благосклонно относилась к полководцу и даже выражала удовлетворение тем, что именно от Корнилова исходило это сообщение. Тем не менее Лавр Георгиевич приобрел репутацию революционного генерала.
Как считает Василий Цветков, он мог пойти на это, ведя двойную игру как опытный разведчик: с одной стороны, обеспечивая защиту царской семьи, а с другой – демонстрируя революционное поведение для новой власти. Естественно, Корнилов не был революционером в прямом смысле этого слова. Он выступал за наведение порядка и установление жесткой власти, но при этом отдавал себе отчет в необходимости изменений. И, по его мнению, политика, безусловно, должна была подчиняться армии.
В. Ж. Цветков не согласен с мнением о том, что Корни-лов являлся противником монархии. Конечно, следует обратить внимание на слова генерала о том, что он в числе первых уедет из России, если вернется старый строй. Да и строку из гимна-марша Корниловского ударного полка «Мы былого не жалеем, царь нам не кумир» можно назвать красноречивой. Однако Лавр Георгиевич возлагал вину за ситуацию, в которой оказалась страна в 1917 году, на царское окружение, старый режим, но не на самого государя. Революционные преобразования уже произошли, и теперь важно было направить этот поток в правильное, консервативное русло. Условно говоря, Корнилов придерживался установки, что «левую политику следует делать правыми руками». И в этом смысле можно считать, что он предвосхищал П. Н. Врангеля.
Нельзя не упомянуть о растиражированном во многих книгах мифе о том, как Л. Г. Корнилов наградил Георгиевским крестом унтер-офицера якобы за убийство капитана своего же полка. Действительно, штабс-капитана И. С. Лашкевича застрелили в казарме в ходе беспорядков, а 6 апреля 1917 года унтер-офицер лейб-гвардии Волынского полка Т. И. Кирпичников был представлен к высокой награде.
И здесь В. Ж. Цветков предлагает обратить внимание на то, что, во-первых, расследование этого случая специальной судебно-следственной комиссией, созданной Временным правительством, не было завершено. Во-вторых, приказом по Петроградскому военному округу Кирпичников был награжден «за то, что 27 февраля, став во главе учебной команды батальона, первым начал борьбу за свободу народа и создание Нового Строя, и, несмотря на ружейный и пулеметный огонь в районе казарм 6-го запасного Саперного батальона и Литейного моста, примером личной храбрости увлек за собой солдат своего батальона и захватил пулеметы у полиции». То есть в наградных документах даже речи не было об убийстве командира подчиненным. И отсюда сразу возникают закономерные вопросы: откуда велся пулеметный огонь и кем на самом деле были пулеметчики? Вполне вероятно, что они являлись не полицейскими чинами, а провокаторами, которые задались целью столкнуть демонстрантов. А кроме того, ни в воспоминаниях самого Кирпичникова, ни в свидетельствах очевидцев событий нет прямых указаний на то, что именно он застрелил Лашкевича.
Таким образом, по словам Василия Цветкова, Кирпичникова никак нельзя называть убийцей. Он – всего-навсего жертва собственной популярности, человек, который изменил присяге, отказавшись подчиняться офицеру. То есть в данном случае мы опять столкнулись с тривиальным историческим мифотворчеством, пусть даже и ненамеренным.
