Артем Тенабрис
Там, где кончается свет
Я начал замечать и другие странности. Звуки шагов в коридоре подъезда посреди ночи. Скрип открывающейся двери подвала. И всегда, всегда – эта старуха. Я видел её почти каждый день, спускающуюся в подвал с каким-нибудь пакетом или сумкой. Она никогда не здоровалась, никогда не смотрела в мою сторону. Просто открывала дверь, спускалась вниз и через некоторое время поднималась обратно, всегда закрывая за собой дверь на два оборота ключа. Я слышал, как поворачивается механизм замка. Два чётких щелчка.
В конце концов, я решил, что должен сам спуститься в подвал. Может быть, если я увижу, что там на самом деле, кошмары прекратятся. Может быть, я смогу наконец нормально спать.
Я дождался момента, когда старуха ушла, и подошёл к двери подвала. У меня был ключ – его выдали вместе с ключами от квартиры, но я никогда им не пользовался. До сих пор.
Замок поддался легко. Я открыл дверь и включил свет. Лампочка под потолком загорелась, освещая крутую лестницу, ведущую вниз. Я начал спускаться, держась за перила. Ступеньки скрипели под моими ногами, и этот звук эхом отдавался в тишине.
Подвал оказался большим помещением с низким потолком и бетонными стенами. Вдоль стен тянулись деревянные перегородки, образуя отдельные секции – кладовки для жильцов. Каждая была закрыта навесным замком. Я прошёл вдоль ряда, ища секцию, соответствующую моей квартире.
И тогда я увидел её – дверь, не похожую на остальные. Она была массивнее, сделана из тёмного дерева, а не из фанеры, как остальные перегородки. На её поверхности были вырезаны странные символы – не буквы, не цифры, а что-то среднее между рунами и иероглифами. Дверь запирал огромный навесной замок, выглядевший древним и тяжёлым.
Я подошёл ближе, завороженный этими символами. Они казались знакомыми, хотя я был уверен, что никогда раньше не видел ничего подобного. Я протянул руку, чтобы коснуться одного из них…
– Что вы здесь делаете?
Я вздрогнул от неожиданности и обернулся. Позади меня стояла старуха, держа в руках большой пластиковый пакет. Её глаза, обычно тусклые и безжизненные, теперь горели странным огнём.