Артём Белоусов
Алтарь
13. Арктюр
Элли вышла на улицу и опасливо оглядела улицу. Было уже темно, и на улице никого не было. Она подошла к своему проводнику.
– Привет, – сказала она, привлекая его внимание.
– Элли? – он повернулся к ней и начал внимательно вглядываться в черты её лица в свете авроры. – Привет, меня зовут Арктюр.
Слава богу, у него было имя, и ей не придётся называть его Вонючкой.
– Альбина сказала, ты сможешь отвезти меня к Элдену? – спросила Элли, зябко скрестив руки на груди.
Под его левым глазом красовался здоровенный фиолетовый фингал, оставленный Ластиком. Ластик предусмотрительно прятался за спиной у Элли.
– На фотографиях ты выглядишь совсем по другому, – сказал Арктюр, продолжая разглядывать её. – Да… конечно, – смутился он. – Я отвезу тебя к Элдену. Следуй за мной.
Элли последовала за ним. Они молча петляли между юрт, пока не вышли к стоянке дирижаблей. Там кто-то громко смеялся и разговаривал. Они прошмыгнули мимо шумной компании и направились к дирижаблю с голубым баллоном. Арктюр проворно забрался в гондолу по веревочной лестнице. Элли начала неловко карабкаться за ним. На верху он подал ей руку и втянул на сидение. Когда её лицо оказалось совсем близко к Арктюру, она незаметно принюхалась, пытаясь понять, чем он воняет. Но от него пахло лишь озоном и мокрым камнем, как и от всех обитателей Корары, которых ей удалось встретить за это короткое время.
– Значит, Элден? – спросил Арктюр, пристегиваясь ремнями безопасности.
– Альбина сказала, что это единственный физик на Кораре, который может мне помочь, – ответила Элли, усаживаясь в кресло.
– Не знаю, чем он сможет тебе помочь, – сказал Арктюр, набирая высоту, – но он, действительно, старейший физик на Кораре. Он прибыл сюда в числе первых исследователей. Если кто и сможет тебе помочь, то только он.
– Почему он живёт отшельником? – спросила Элли, налягая на педали.
– Он же террорист, – удивился Арктюр. – Разве тебе Альбина не сказала?
– Террорист? – изумилась Элли.
– Не просто террорист, а он был их лидером, – улыбнулся Арктюр. – Это он основал культ.
– Так это он пытался меня убить? – ошарашенно спросила Элли.
– Ну… технически да, – уже смеялся Арктюр.
– Что смешного? – разозлилась Элли. – Вы с Альбиной сговорились, чтобы меня отдать в его руки? Поэтому вся эта конспирация?
– Да успокойся ты, – посерьёзнел Арктюр. – Он безобидный. Он тебя не тронет. Правда, не знаю, будет ли он тебе помогать, если вообще может помочь. Но если не он, то никто.
Повисла тишина. Элли разглядывала звёзды, проступающие за авророй.
– Куда мы летим? – прервала тишину Элли.
– На ту звезду, – ответил Арктюр, показывая пальцем на яркую звезду, чуть выше Млечного Пути. – Северо-запад от Букета.
Элли поёжилась от холода. Арктюр повернулся, вытянул с заднего сидения тонкое одеяло и протянул Элли.
– Спасибо, – поблагодарила его Элли, накидывая одеяло на плечи. – Прости, что тебе… это… ну… синяк поставили.
– Мы думали ты одичавший каннибал, – вставил слово Ластик, прятавшийся всё это время сзади с отключенной подсветкой.
Арктюр подпрыгнул от неожиданности.
– Вот что значит это было, – произнёс он, таращась на Ластика. – У нас ассистентов почти не осталось. А я думал, ты в меня камнем запустила.
– Я не такая кровожадная, как Ластик, – залилась звонким смехом Элли. – Дай ему волю, так он бы всё человечество поработил.
– Это не правда, – покраснел Ластик. – Мартин нас ввёл в заблуждение.
– Да ничего, – махнул рукой Арктюр. – Когда я его поймаю, я ему жопу надеру. Они все мои сэмплы со стола уронили, и мне пришлось их заново сортировать.
– А чем ты занимаешься? – сменила тему разговора Элли.
– Я хочу стать учёным, – ответил Арктюр, сосредоточенно держа штурвал двумя руками. – Про тебя не спрашиваю: про тебя все знают.
Элли смутилась. Было странно чувствовать себя рядом с незнакомцем, который всё про тебя знал.
В отличие от Мартина, Арктюр летел довольно высоко, чтобы не заморачиваться с маневрированием между грядами. Мартину, видимо, петляние и добавляло веселья. Они спокойно летели вперёд, наслаждаясь представлением на ночным небом.
– Я заметила, здесь почти не бывает облаков, – попыталась завести разговор Элли.
– Такой климат, – подтвердил Арктюр, сконцентрировано глядя вперёд. – Корара вращается медленнее Земли, к тому же ось вращения перпендикулярна орбите. Высоких гор нет, океанов нет, вся вода под поверхностью. От этого климат стабильный почти по всей планете.
Опять повисла тишина. Разговор явно не клеился. Элли кусала нижнюю губу, копаясь в пыльных закоулках своего мозга, чтобы найти хоть какую-нибудь тему для беседы. Какой неразговорчивый попался. От кручение педалей ей стало жарко, и она скинула с себя одеяло.
– Необычное у тебя имя, – решила сделать комплимент Элли.
– Это мне мама его дала, – ответил Арктюр. – В честь звезды на которую мы летим.
– Серьёзно? – развеселилась Элли. – Какое совпадение.
– С Земли её тоже видно, – подтвердил Арктюр. – Это одна из ярчайших звёзд на небе.
Пропеллер монотонно шуршал в ночном воздухе.
– Если бы инопланетная раса связалась бы сейчас с нами, чтобы ты у них спросил? – спросила Элли.
– Я бы спросил, почему люди такие злые? – ответил Арктюр.
– Да, – вздохнула Элли. – Как бы было прекрасно, если бы люди относились друг к другу по доброму, с заботой. Мы бы, наверное, тогда оказались в раю.
– Именно, – с жаром сказала Арктюр, взглянув на неё. – Мы себя сами, по доброй воли, лишаем этого рая. В этом и состоит божественная трагедия. Земля – это тот изначальный Эдем, куда Бог поместил Адаму и Еву.
– Но ведь это же был сад. Конкретное место где-то между Тигром и Евфратом, – недоверчиво сказала Элли.
– «Из Едема выходила река для орошения рая и потом разделялась на четыре реки. Имя одной Фисон: она обтекает всю землю Хавила, ту, где золото; и золото той земли хорошее; там бдолах и камень оникс. Имя второй реки Гихон: она обтекает всю землю Куш. Имя третьей реки Тигр: она протекает пред Ассирией. Четвёртая река Евфрат», – без запинки процитировал Арктюр. – Я делал исследование по поиску географического положение земного рая.
– И как? Нашёл? – с интересом спросила Элли. – Расскажи.
– Тигр и Евфрат все знают, – начал он свой рассказ. – Место между этими реками называют Месопотамией или междуречьем. Это колыбель древнейших цивилизаций на Земле, таких как Шумеры, Вавилония и Ассирия. А вот две другие реки, Фисон и Гихон, являются главным предметом спора. Некоторые думают, что Гихон – это Нил, так как он обтекает землю Куш, то есть Эфиопию. Реку Фисон сравнивали с Индом или Гангом, и даже с Дунаем. Но в этом случает непонятно, как четыре реки могут питаться из одного источника. Были сделаны предположения о возможном расположении Эдема в Армении. Армянские реки Аракс и Кура могли быть Фисоном и Гихоном, к тому же армянское нагорье находится на границе Месопотамии. Судя по фотографиям, это очень красивая страна, но рая там, к сожалению, исследователи тоже не нашли.
Ещё одним возможным местом называют Персидский залив, куда впадает множество рек, включая Тигр с Евфратом. По другой теории, Эдем оказался на дне Персидского залива из-за стихии. Около 6 тысяч лет назад его могло затопить, что перекликается с легендой о Всемирном потопе. О местонахождении Эдема и его рек до сих пор ведутся споры.
– Ну так, а ты-то к какой теории склоняешься в итоге? – допытывалась Элли.
– А знаешь, где еще есть 4 реки, проистекающие из одного источника? – спросил Арктюр.
– Где? – заинтригованно спросила Элли.
– В нашей Галактике, – ответил Арктюр, подняв указательный палец на ночное небо. – В Млечном Пути.
– В нашей Галактике? – недоверчиво переспросила Элли.
– Так точно, – ответил самодовольный Арктюр. – В Млечном Пути есть четыре крупных спиральных рукава: два главных – рукав Центавра и рукав Персея, и два вторичных – рукав Наугольника и рукав Стрельца.
– То есть в Библии под реками подразумевались рукава нашей Галактики? – скептически спросила Элли. – Даже современная наука еще не способна посмотреть на нашу Галактику со стороны.
– Не думаю, – покачал головой Арктюр. – Но эта идея натолкнула меня вот на какую мысль. Что, если Земля и есть Эдем? Тот райский сад? Учёные потратили века на его поиски, в то время как он всегда был у них прямо под носом.
– Но там же были какие-то особые деревья, если мне не изменяет память, – нахмурилась Элли. – Одно из них давало вечную жизнь. И где же это дерево теперь? Если Земля – это рай, то почему люди мучаются и умирают?
– После смерти мы перерождаемся в том или ином виде. Наши тела превращаются в прах и уходят в почву и воздух. Из этого праха рождаются новые существа. Чем тебе не бессмертие?
– Это ты рассказываешь про круговорот веществ в природе, – возразила Элли.
– А передача генетической информации? – продолжал Арктюр. – Наше бессмертное ДНК. Спираль с информацией о каждом уголке нашего организма. Это ли не чудесное Древо Жизни? Мы занимаемся любовью, чтобы возродиться в генах наших детей. Мы бессмертны, пока наш род жив. Адам с Евой жили пока ели плоды с этого дерева.
– А как же наше сознание? – не унималась Элли. – Если я умру, то вот я была, и вот меня нет и никогда уже не будет. Не слишком ли это жестоко со стороны Бога поступать так с райскими созданиями?
– Мы многого ещё не знаем, – покачал головой Арктюр. – Но я хочу надеятся, что «рукописи не горят». Хочется верить в закон сохранения информации. Что для нас существует некий план – непостижимый план, который выше нас.
– Замысел, – кивнула Элли.
– Кто знает, может быть, это не такая уж и великая трагедия – перестать существовать как человек и просто перейти в другую форму бытия во Вселенной, – пожал плечами Арктюр.
Аврора пылала с невероятной силой, отражая красные, синие и зелёные всполохи на мечтательных лицах двух молодых людей, парящих над поверхностью далёкой планеты, зачарованных магией её неба. Пульсарный ветер, должно быть, был особенно мощным этой ночью.
– Это мне напомнило одно очень грустное стихотворение, которое мне случайно попалось в Интернете, – сказала Элли. – Я его даже запомнила наизусть.
– Прочитай, – попросил Арктюр.
«Стать пеплом,
Ничем,
Нолью земной,
Пустотой,
Поменять на ту боль, которая разрывает на части,
На адские куски,
Я не могу тебя спасти,
Мой,
С крыльями,
Маленький,
Моё счастье,
Мой,
С крыльями,
С ясной душой,
Лети.
Спиши меня, Господи,
Спиши,
Вычеркни из списка – я не близко,
Я очень далеко,
И я не хочу ничего в этом сраном раю,
И я не хочу ничего,
Просто стать пылью земной,
Пустотой,
Парить над собой,
Стать рекой,
Водой,
Океаном,
Кормить собою рыб,
Добрых и злых,
Стать счастьем их, и с новой весной,
Родиться травой,
И просто не чувствовать,
Быть,
А можно и не быть,
Травой.»[4]
Гондола плавно покачивалась, следуя такту их слаженных движений педалей. Элли наблюдала за своей рукой, медленно поворачивая ладонь в разные стороны, словно выбирая удачный ракурс. Оранжевые и малиновые отблески, рожденные магией авроры, играли на её коже, рисуя пленяющие узоры. В тот момент казалось, что она касается самого сердца космоса, и его бесконечная красота отражается в мерцающем свете, ласкающем её руку.
– Или вот, например, по теории Большого отскока, – прервал тишину Арктюр, – наша Вселенная претерпевает бесконечное количество расширений и сжатий. То есть, возможно, мы бесконечно проживаем одну и ту же жизнь на каждом этапе расширения Вселенной после очередного Большого взрыва. Ты умираешь, твой свет выключили как рубильником, и вот через мгновение ты уже опять кричишь младенцем на руках своей матери. Хотя для этого все случайности должны повториться в идеальной последовательности, а иначе конкретно ты опять не появишься.
– Наврядли такое возможно в природе с её квантовыми эффектами, – усомнился Ластик, до этого не вмешивающийся в беседу.
– Может мы переродимся в других телах. Как реинкарнация в индуизме, – пожал плечами Арктюр. – Не надо еще забывать про научные достижения. Скоро мы научимся не умирать совсем. Медицина уже сейчас продлевает наши жизни на долгие лета.
– Но как же тогда все те люди, которые жили и умерли до нас? И все те, кто не успеет дождаться эликсира бессмертия? – не унималась Элли.
– Возможно, будущие поколения смогут воскресить их по ДНК. Как динозавров, – опять пожал плечами Арктюр.
– Ну хорошо. А что же тогда второе дерево, от которого Адам с Евой съели яблоко? Что это значит? Из-за этого же нас прогнали? – спросила Элли.
– Древо Познания Добра и Зла, – оживился Арктюр. – Яблоком этот плод изображают христиане из-за схожести латинских слов «грех» и «яблоко». К тому же появляется прекрасная аналогия на древнегреческий миф о яблоке раздора. Большинство специалистов сходятся к тому, что Древом Познания было всё-таки фиговое дерево, а плодом был инжир.
– О, я слышала, что инжир опыляется за счет особых ос, которые совокупляются внутри плода и не могут делать этого в других плодах, – блеснула Элли эрудицией. – Это поэтому некоторые думают, что первородным грехом был секс Адама и Евы?
– «…и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь…» – с выражением процитировал Арктюр. – Это устаревшая точка зрения. Существует множество толкований этого сюжета.
Католики считают, что плод не мог быть злом, так как всё созданное Богом было хорошим. Они видят в этом сюжете лишь акт неповиновения Адама и Евы, что привело к беспорядку.
В православной интерпретации, человек присваивает себе не принадлежащее ему право решать, что такое добро и зло, то есть узурпирует право Бога, становится на путь дьявола: пытается сделать себя равным Богу.
Согласно Книге Зоар, всё находилось в совершенной гармонии до тех пор, пока не пришёл Адам и не разрушил это, положив начало злу, что содержалось внутри Древа Познания.
В иудаизме, поедание фрукта с Древа Познания символизирует начало смешения добра и зла вместе. До этого момента добро и зло существовали независимо. Зло было лишь туманной сущностью, отделенной от человека, и желать его было не в человеческой природе. Поедание запретного плода изменило это, и таким образом родилось злое начало.
– Ну а по твоему? – нетерпеливо спросила Элли. – Что же произошло?
– На мой взгляд это аллегория на один гаденький внутренний конфликт, с которым мы часто сталкиваемся в нашей жизни, – ответил Арктюр. – Однажды одному солдату приказали отвести подальше в лесок пленного немца и там его расстрелять. Ведёт солдат немца, тыкает ему в спину винтовкой, а тот покорно идёт вперёд, подняв руки вверх. Вот зашли они уже достаточно глубоко в чащу. Солдат останавливается. Немец тоже останавливается и поворачивается к нему лицом. Он не плачет, не кидается на колени, прося помиловать, а просто стоит, зажмурив глаза, с нелепо поднятыми вверх руками и ждёт жаркого укола в своё тело, который закончит всё это. А солдат стоит, смотрит на него и про себя думает мысли.
Совесть его – его внутренний Бог – кричит ему: «Нельзя! Это же великий Грех! Он же такой же человек, как и ты. Видишь, у него нет ни рогов, ни хвоста. Просто не делай этого!»
Но тут другой голос, с уничижительным смешком: «Чего? Грех? Что это вообще за категория такая религиозная? Представь, что ты сидишь на суде, а прокурор тебя спрашивает, не думал ли ты тогда, что совершаешь «грех», когда расстреливал того фашиста? Весь зал бы взорвался от хохота, а адвокаты бы начали презрительно протестовать.»
А тут Родина берёт голос: «Ты же воин! Защитник! Твою отчизну попрали враги! Не ты на них напал, они сами к тебе домой с мечом пришли и от меча должны погибнуть! Ты на своей земле! Это твой священный долг!»
А голоса убитых и изнасилованых близких ей вторят, плачя: «Ты… ты еще смеешь думать? Кто… кто же за нас тогда отомстит? Он думал, когда убивал нас и насиловал? Терзался ли он муками совести?»
И конечно же офицеры: «Ты что же это, вша подзалупная, приказа посмеешь ослушаться?! А может ты предатель?! Может ты сам фашист?! Сам к стенке встать хочешь?! Ради этой мрази?!»
Боевые товарищи, хихикая: «Да ты струхнул, никак, браток? Пиздёнку что ль отрастил? Как мы теперь сможем на тебя положиться? Как тебе доверять после этого?»
И вот все эти голоса по кругу проносятся в голове у солдата, крутятся в головокружительном хороводе всё быстрее и быстрее, сливаются воедино в сущность, которая плотно обвивает его тело и разум. Оно плещит ядом и шипит: «Убей!»
Как думаешь, выстрелит или отпустит?
Элли задумчиво рассматривала мерцание разноцветных отблесков на гребнях, поднимающихся на горизонте.
– То есть нас прогнали, потому что мы стали злыми? – спросила она.
– Нас никто из рая не выгонял. Нам была дана свобода воли и завет не делать зла. Как часто мы принимаем «сложные» решения, заведомо зная, что это то самое библейское зло? Мы привыкли игнорировать голос совести, как глупое детское предубеждение. «Мы же взрослые люди», – думаем мы. – «Не всё так просто и однозначно. Мир не чёрно-белый, сынок. Всё относительно.» В каждый из таких моментов мы повторяем тот самый первородный грех Адама, налагаем на себя его проклятие, и все дальше отдаляем себя от земного рая. Нарушаем внутреннюю гармонию. Прячем своих любимых за тремя дверьми, вооружаемся до зубов. Сами себя лишаем возможности наслаждаться тем, что нас окружает. Сами себя кидаем в пучину страданий. А самое главное – множим это зло и передаем его своим детям, чтобы всё повторилось по кругу. Наше текущее духовное состояние и является состоянием «изгнания из рая».
– Хм, тогда выходит, какой-нибудь отшельник или Робинзон на необитаемом острове способен познать истинный рай, раз там нету людей, и никто не сможет причинить ему зла? – рассуждала Элли.
– Наверное, ему станет грустно одному, – развел руками Арктюр, не отрывая взгляда от горизонта.
– А что, если он будет там жить со своей женой? Найдут же они общий язык, – предположила Элли.
– Так будет наверняка веселее, – улыбнулся ей Арктюр.
– Хотя у них, наверное, родится много детей. Они начнут конкурировать за любовь родителей, а это козни и бесконечная месть по кругу. В результате райский остров превратится в ад, – погрустнела Элли.
– Только если они выберут этот путь, – попытался приободрить её Арктюр.
Элли теребила свой паракордовый браслет на запястье и раздумывала над сказанным.
– Ты не устал? – спросила Элли.
– Нет, – покачал головой Арктюр. – Мне нравиться летать ночью. Очень красиво. Если хочешь, поспи.
– Я весь день сегодня проспала, – улыбнулась Элли. – Может, просто сделаем привал? Размяться и отдохнуть ногам.
– Хорошо, – согласился Арктюр. – Поверхность здесь везде плоская. Можно хоть прям у тех камней.
Арктюр развернулся к указанному месту и, зависнув прямо над ним, медленно спустил дирижабль почти до самой земли, чтобы не пришлось пользоваться верёвочной лестницей.
– Можно развести костёр и согреть кофе, – предложил Арктюр, помогая Элли спрыгнуть вниз.
– Костров здесь я ещё не видела, – улыбнулась она.
– Кристаллический гидрид кремния, – ответил он, доставая с заднего сидения рюкзак. – Он образуется из омертвевших червяков в условиях высокого давления окружающих пород и сравнительно высокой температуры. Он медленно горит и не взрывается, как силан на Земле.
Элли ничего не поняла, но с умным видом кивнула головой. Она помогла ему расстелить одеяло и стала с интересом наблюдать за процессом розжига костра по-кораровски. Арктюр сделал из камней небольшой круг и высыпал в середину белых кристаллов из мешка. Затем он поджог их зажигалкой. Кристаллы вспыхнули ровным зелёно-голубым пламенем. Элли приблизила свои руки к огню, проверяя, действительно ли от него идёт жар.
– Даже огонь другой, – улыбнулась она и взглянула на Арктюра.
– Согреем кофе? – спросил он и улыбнулся в ответ.
Он достал небольшой кофейник и подставку с длинными ножками, позволяющие ставить её прямо над кристаллами. Затем он налил в кофейник воды из бутылки и всыпал туда горсть порошка из пакетика. Они уселись рядом на одеяло и уставились на огонь.
– А у меня кое-что есть для тебя с Земли. Подарок, – встрепенулась Элли, доставая шоколадный батончик из кармана. – Мартин сказал, что у вас нет шоколада.
– Ух ты, – обрадывался Арктюр, принимая угощение. – Спасибо.
Он порвал упаковку и откусил кусочек от полурасплавленного батончика.
– Как вкусно, – сказала он, чавкая от удовольствия. – Я про шоколад только в книжках читал.
Видя, как он откусывает от батончика и, сведя брови, внимательно разглядывает срез, Элли залилась хохотом.
– Что? – недоумевающе уставился на неё Арктюр.
– Забавно, как ты рассматриваешь каждый укус, прямо как Мартин, – ответила Элли, прикрывая рот рукой.
Арктюр смутился и быстрым движением закинул остатки себе в рот. Но тут же опомнился.
– Надо было, наверное, тебе оставить? – сказал он, ещё больше смущаясь. – Это может быть последняя шоколадка на всей планете.
– Обойдусь, – махнула рукой Элли.
Она легла на спину, чтобы лучше видеть аврору и звёзды. Во время полёта на дирижабле баллон закрывал часть неба, не давая насладиться полной картиной.
– Ты хотел бы вернуться на Землю? – спросила Элли.
– Не знаю, – пожал плечами Арктюр, проверяя кофейник. – Там так много людей. Конечно, интересно было бы посмотреть на свою родину, но не думаю, что хотел бы там остаться. Я здесь уже привык.
– А я скучаю по своему домику, – вздохнула Элли.
– Уютный у тебя домик, – подтвердил Арктюр. – Из него музей сделали.
– Что?! – Элли аж приподняла голову.
Арктюр улёгся рядом.
– Что будешь делать, если Элден не сможет тебе помочь? – спросил он. – Тебе совсем здесь не нравится?
– Незнаю, – пожала она плечами. – Глупо не попробовать все варианты. Что я здесь буду делать?
– Можешь тоже стать учёным, – ответил Арктюр. – Или инженером. Найдём на Кораре полезные ископаемые, построим шахты, заводы. Может, однажды сделаем ракету и полетим к следующей звезде. Или даже галактике.
– Огромные у тебя планы, – улыбнулась Элли.
Кофейник запыхтел. Арктюр поднялся, разлил кофе и протянул Элли стакан. Из рюкзака он вытащил половину кекса и положил на одеяло.
– Жаль, что у вас нет молока, – вздохнула Элли, беря кусок кекса.
Бодрящий напиток был как нельзя кстати после долгой физической нагрузки. Кристаллы уже почти догорали и пламя стало совсем бесцветным.