Айрат Мударисович Сулейманов
Высокий свет. Стихи
Муж да жена
У женщин есть одна особенность
(Не помню, где ее подслушал я):
Коль муж певец – то будет Собиновым,
А коль поэт – не ниже Пушкина.
А если в технику ударился
И служит где-то инженером,
То расшибись, но стань ударником,
Хоть лоб разбей, но будь ты первым.
Натура, что ль, у них такая,
Такая, что ли, психология.
Конечно, женщин мы не хаем:
Быть Пушкиным, конечно, плохо ли?
Но что поделаешь, на свете
Вторые тоже существуют,
И существуют даже третьи,
И те, кто дома не ночуют,
И кто ночует, кто кочует,
Кто сваливает на собрание…
Ну, а жена всегда почует
Твое законное призвание.
И в самом деле, ведь не каждый
В житейских буднях
будет первым…
Вот, припозднившись, муж однажды,
Переступает через двери,
Отведовав глоток «Особой»,
Пытаясь запах скрыть, сказал:
– Ну, что поделать, я – особенный,
Я никогда не слушал Собинова,
А Пушкина читать – читал.
Жена, прибавив обороты,
Скомандовала грудью всей:
– Ну, черт с тобой, ну, будь
хоть кто ты,
Лишь приходи домой с работы
Да эту самую не пей.
Многодетная семья
Жил в деревне хлебороб,
Ел то щи, то полбу,
Жизнь его, бывало, в лоб,
Он ответно – по лбу.
Хлеб растил, пшеницу жал.
Было сил в излишек,
Худо-бедно настрогал
Дополна детишек.
Он построил новый дом
Родненьким малявкам,
Потому что в доме том –
Семеро по лавкам.
Каждый сыт, одет, обут,
Дело свое знает,
Утром их отец на труд
Всех определяет.
Старшему – трясти постель,
Кто-то носит воду,
А седьмому
все досель -
Через пень колоду.
Греет день-деньской бока,
Играется в бирюльки,
Потому что он пока
Маленький и в люльке.
И отец, суров на вид,
Сдвинув брови-дуги,
Залихватски говорит
Радостной супруге:
– Непорядок так-то жить,
Мать твою в печенки,
Надо нам сообразить
Штуки три девчонки.
Отвечает:
– Милый мой,
За тобою слово,
Я ж на умысел такой,
Хоть сейчас готова.
…Хорошо живет семья,
Справно, при копейке.
Все завидуют, и я,
Трудовой семейке.
Тетя Бибинур
День был пасмурен и хмур,
Все уныло было,
У соседки Бибинур
На душе постыло.
Пьян опять ее мужик,
Без присмотра дети.
Как она живет, так жить –
Хуже нет на свете.
Куры крутятся у ног,
Пропустила дойку,
Хулиганистый сынок
Заработал двойку.
Тяжело житье-бытье,
Хмурая, как туча.
Настроенье у нее –
Явно не из лучших.
День был пасмурен и хмур,
И без проволочек
Я соседке Бибинур
Преподнес цветочек.
Зацвели ее глаза,
И душа запела,
Как приречная лоза,
Вся помолодела.
Вы наплюйте на беду,
Мы ж рядом, слава Богу,
Я вам, тетя, приведу
Всю школу на подмогу.
У нее в руках цветы,
Улыбнулась, рада.
Как немного теплоты
Человеку надо!
Апрель
Унялись суматошные бури,
Лес весенний меняет наряд,
В голубой просветленной лазури
Гуси-лебеди с юга летят.
Вот и снова грачи прилетели,
Возвратились из странствий скворцы.
Ах, как томно и нежно в апреле
В поднебесье звенят бубенцы.
Стаи птиц, косяки, вереницы
Режут крыльями свод голубой.
Почему, нарушая границы,
Птицы рвутся на север весной?
Жизнь у нас тяжелей, чем на юге,
Посложнее любых заграниц,
Здесь – то холод, то ветер упругий.
Что же манит сюда этих птиц?
Здесь их родина, здесь их гнездовья,
Здесь Россия – моя колыбель.
Вот о ней с неизбывной любовью
Песнь поет звонкогласый апрель.
Серебрятся на взгорьях росинки,
Снег сошел, отгремел ледоход.
И, наверное, только в России
Так прекрасен весенний восход!
Перед грозой
В степи задумчивой с рассвета
Ковыль серебряный дремал.
Молчали птицы.
Только где-то
Уныло перепел рыдал.
Голубизна плыла над кручей,
Плескались щуки на реке.
Но вот раскидистые тучи
Спокойно всплыли вдалеке.
Голубизну как ветром сдуло…
А за нахмуренным бугром
Зловеще молния сверкнула
И отдаленно треснул гром.
Косые струи низом, низом
Рванулись на седой тугай.
Прижались воробьи к карнизам,
Хохлатки кинулись в сарай.
И редко-редко дождь закапал,
А мне не различить никак –
То ль это перепел заплакал,
То ль дождик вышел на большак.
Иду дорогами крутыми
Когда тяжелый пепел седины
Переплетался с сединой войны,
Когда земля была в огне атак,
Я сделал по земле свой первый шаг.
С тех пор прошел я много бед и гроз,
Не падая и не роняя слез;
Не сетовал, когда была крута
Моя тропа до горного хребта.
В моем краю все горы на подбор –
Круты дороги на вершины гор,
Иду по ним, крутым, чтоб в свете дня
Яснее видеть мир вокруг меня.
Осенняя лирика
Если скошены нивы и озимь
Сединой серебрится вокруг,
Это осень, мой друг, это осень
Продолжает извечный свой круг.
Если пыл твой нежданно потушит
Позабывшая бури любовь,
Значит, осень в остывшую душу
Стылым ветром нагрянула вновь.
Если взор молодецкий померкнет,
Потускнеет сияние глаз,
Значит, на вековую поверку
Кличет время осеннее нас.
Но не надо печалиться, брат мой,
Выше голову,
видишь: мой клен
Не тоскует о дне безвозвратном,
А к зиме приготовился он!
Хлеб да соль
Как промокшая ворона,
В самый проливень дождя.
– Хлеб да соль, – сказал я скромно,
Тихо в дверь твою входя.
С горьким привкусом печали
Мне ответила она:
– Хлеб мы вместе растеряли,
Соль проплакала одна.
Здесь, смотрю, меня не ждали,
А хотелось мне к теплу.
Капли дождика стучали
По холодному стеклу.
У нее глаза влажнеют:
– Жить полегче бы вдвоем.
– Хлеб да соль! – всего важнее,
Остальное наживем.
– Не серчай, не бей посуду,
Уговор у нас такой:
Хлеб тебе я раздобуду,
Соль придет сама собой.
В больнице
Вдруг приболел… температурю,
Таблетки пью, какой-то гель,
Я ожидал крутую бурю,
А оказалось – лег в постель.
Беспечен я… тепло и тихо,
Лежу в больнице недвижим,
Оптимистически врачиха
В постельный загнала режим.
А мне ль сегодня до постели,
Когда меня туда влечет,
Где шалобродствуют метели
И жизнь безудержно течет.
Невмоготу душе в больнице,
Ей мнятся всполохи огня.
Шепчу просительно:
– Сестрица, Скорее вылечи меня.
Мне надо на простор, на воздух,
Работать, действовать, дышать,
Не только хапать с неба звезды,
Но и уметь их зажигать.
Уж лучше молнии и бури,
Родные всполохи зарниц.
Мне при любой температуре
Невыносим покой больниц.
И так хотелось, чтоб от века
Людей не трогала беда
И чтоб над каждым человеком
Светилась добрая звезда.
На Канарах
Вышколен, в рубашке беж,
Шляпа с перебором,
Уезжаю за рубеж
Отдохнуть с фурором.
На Канарских островах
Весело и круто,
Здесь разбита в пух и прах
Каждая минута.
Вот бегом бегу на пляж,
Напрямик, без крюка.
Здесь такая всюду блажь
И такая скука.
Два мороженых купил…
Взяв ее под локоть,
Я красотку угостил
Черную, как деготь.
И такие же глаза
Сумеречней ночи,
А сама, как стрекоза,
Как лоза, короче.
Шум прибоя, пляж, уют…
Хороши Канары!
Вдоль по берегу идут
Страждущие пары.
Что-то, думаю, не то, -
Думаю невольно.
Цирк, арена, шапито,
А не отдых вольный.
То ли дело Агидель,
Чермасан с Уршаком,
Я от их чудес теперь
Не сделаю ни шага.
Вдоль по бережку идут,
Все, как шоколадки,
Свои прелести трясут
Креолки и мулатки.
Каблучки вокруг стучат,
Всюду люди-тучи,
Ну, а коль насчет девчат,
То в Бузовьязах лучше.
Здесь зеркальная вода,
В поле – море хлеба,
И хрустальная звезда
Освещает небо.
В нашем крае благодать
Молодым и старым…
…Не поеду отдыхать
Даже на Канары.
***
Вечер чиркнул морозом по стеклам,
Тихо песню вдали завязал,
Написать бы о добром и теплом,
Чтобы душу мороз не терзал.
Растрепалась кудлатая грива,
Растерялись в попойках гроши,
Я отрезал свою половину
От изнывшейся в болях души.
Ни советы напутствий, ни втыки,
Мне другая опора нужна:
Грех мой горький простят забулдыги,
Ну, а лучше б – простила жена.
Нету хуже и нет окаянней,
Чем глухое страданье мое,
Я смотрю, что мое покаянье
Потревожило сердце ее.
Ночью в окна, открытые настежь,
Вдруг Луна заглянула ко мне,
Я приму за истинное счастье –
Воздух одиночества во тьме.
Хорошо, что не бунтует ветер,
Ставнями не лупит по окну,
Хорошо, что я сегодня встретил
В комнату вошедшую Луну.
И Луна, бесстыжая такая.
Села обнаженно на окне,
Стала, чем-то темным потакая,
Сплетничать занудно обо мне:
– Был и есть ты истинный гуляка,
Падкий и охочий до вина…
В общем-целом, я плохой, однако
Не сказала главного она.
Протестую,
Где бы ни был – рядом и вдали,
Я искал такую же святую
Вечную попутчицу Земли.
Пролетал я по Земле, как ветер,
Брал за перевалом перевал,
Потому что я на белом свете
Совесть потерявшую искал.
* * *
После утреннего клева,
Свежим воздухом дыша,
Хорошо-то как и клево
Посидеть у камыша.
В небе тучка золотая
Не понять куда плывет,
Речка, камешки катая,
Нежно песенку поет.
По тропинке луговой
Вышел я за Бузовьязы,
Над моею головой
Ветерок завел рассказы.
Суматошная листва
Шелестела, трепетала,
Эх, прожить бы лет до ста,
Да и то, пожалуй, мало!
Клев хорош был…
В час рассветный
Лодку к берегу гребу.
Хватит с лихом рыбы этой
На хорошую щербу.
Музыка леса
Живу непутево, неверно,
Греховную ношу несу,
Очиститься надо от скверны
В каком-нибудь дальнем лесу.
Уйду разнотравием диким
В убежище рыжих опят,
В колючих сетях ежевики
Запутаюсь с плеч и до пят.
Забьюсь в вековые трущобы,
Чтоб там на рогульках ветвей
Листва шелестела, и чтобы
Звенел надо мной соловей.
Вдали от людского прогресса,
От буден сурового дня
Великою музыкой леса,
Как в церкви, окатит меня.
– Пора приниматься за дело, -
Заботливо щелкнул щегол,
– Очистил ты душу и тело
И топай, откуда пришел.
…Несем мы нелегкое бремя,
Толь радость в нем,
то ли беда:
Нам отдых дается на время,
А уйма работ – навсегда.
Детство души
Прошедший путь бежит назад,
Считай, отмерено полвека,
Вдруг ощутил, что пятьдесят –
Совсем пустяк для человека.
Года летят, бегут, спеша,
И время безвозвратно льется,
Но эта странная душа
В далеком детстве остается.
Ни летний зной, ни холода
Ее не трогают судьбою,
Стремглав летящие года
Ее обходят стороною.
Иду тропой… Встает рассвет,
И ощущаю на заре я:
Согласно наступивших лет,
Душа становится мудрее.
Пусть нелегко вперед шагать,
Нести прошедшего наследство,
Нам не пристало забывать,
Что вырастаем мы из детства.
В начале дня
Над зеркальностью волны
И прямо по болоту
Медный ковшичек луны
Пролил позолоту.
Шелестит листвою куст
Весело и пьяно,
Свежий воздух чист и густ,
Ну точь-в-точь – сметана.
Если есть такая блажь
Или есть потреба,
Хоть бери его и мажь
На кусочек хлеба.
Запевает соловей;
Спеть так, право-слово,
Не сумеет, хоть убей,
Даже Пугачева.
Счастье – встретить впереди
Новые дороги,
Есть еще запал в груди,
И на месте ноги.
Встречу новую зарю
Перед делом трудным,
Как прекрасно, говорю,
Просыпаться утром.
Еще не вечер
Поутру в прибрежном краснотале
В камышовой чаще, на реке
Мы когда-то время коротали
С тальниковой удочкой в руке.
Там, на мелководье, на излуке,
Где в тумане не видать ни зги,
Попадались окуни и щуки,
Не считая всякой мелюзги.
В понизовие дымок клубится,
Утренние травы в серебре.
Хороша душистая ушица,
Сваренная прямо на костре.
Неуемный детский дух свободы,
Он в природе всюду на виду,
В те незабываемые годы
По тропинкам памяти иду.
Я иду, ступая через годы,
Весь с природой воедино слит,
И воскресший детский дух свободы
Пятки жжет и мысли теребит.
Митингуют шумные сороки,
Попусту кузнечики скрепят,
И дубы, как истые пророки,
Болтовню их слушать не хотят.
Рыбу ловят рано на рассвете,
Уток бьют в осенний перелет,
А меня затягивают сети
Постоянно, то есть круглый год.
Я иду судьбе своей навстречу,
По пути бывает нелегко,
Но, как говорят, еще не вечер,
До заката ой как далеко.
Лопух у дороги
Лопоухий лопух у дороги
Необузданным соком набух,
Лезет, глупый, козлом тонкорогим
Под колеса…
И правда – лопух.
Ребятня деревенская топчет,
Мнут колеса, копыта коней,
Глядь, наутро опять он полощет
Широченные чаши ушей.
Выжил все-таки и оперился,
Превратился в колючий репей,
Ни на сколечко он не смирился
С неудачливой долей своей.
На угрюмого черта похожий,
Хуже дьявольского Сатаны,
Злобно стал непутевых прохожих,
Как зубами, хватать за штаны.
Козлик мимо шагал, ел колючки,
И репейник совсем не со зла,
А в отместку за прошлые штучки
Укусил молодого козла.
Это он, греховодник бодливый,
Опустив крутолобую вниз
И мотая козлиною гривой,
Его листья прожорливо грыз.
И в хвостах лошадей угнездился,
И в штанах у людей затвердел,
Он на них за грехи не сердился,
О добре он напомнить хотел.
Напоит сам себя и накормит,
А позднее, к началу зимы,
Он укроет окрепшие корни
Сам собой, чтоб увидели мы,
Как на зло погубителям этой
Первозданной земной красоты,
К удивлению Белого света,
Светлым цветом распустит цветы.
Изойдется томительным соком,
Горделивою статью своей…
О красивом, о чем-то высоком
Мне напомнил обычный репей.
Бег времени
Время летит ослепительно быстро,
Посвистом ветра, галопом коня.
Мы на земле – мимолетные искры,
Но не сгораем до судного дня.
Черпаем светлость в пришедшем рассвете,
И не считаем ни бед и ни лет.
Каждый стремится оставить на свете
Доброе дело и значимый след.
Было и есть с сотворения века,
И остается до нынешних лет
Веха в полвека для человека –
Время успеха и время побед.
Мамина молитва
Мама испечет пирог,
На столе его разрежет
И немного за порог
Кинет птичкам крошек свежих.
Клюй, заморыш воробей,
Клюйте, бедные синички,
За страдания людей
Помолитесь Богу, птички.
Птицы певчие поют
Да за пищей рвутся к битве,
Все они съедят, склюют,
Не подумав о молитве.
Грешны мы… И день ко дню
Люди грех вершат, наверно,
Высоко теперь ценю
Мамину святую веру.
Есть икона, стол неплох,
Хлеб не чаем запиваю,
А вот кинуть птичкам крох
Очень часто забываю.
За забывчивость мою
Надо б маме помолиться,
Но давно уже в раю
Мама – ангельская птица.
О погоде
Прогнозы погоды ошибочно-лживы,
Метеорологи, как доктора,
Нам напророчили лето дождливое,
Вышло: все лето палила жара.
Солнце само до предела устало
Огненной лавой палить и сиять,
И никакими земными уставами
Жуткой стихии жары не унять.
А ведь зимой мы мечтали о лете,
Чтобы морозы ушли со двора.
Так повелось, человеку на свете
Холод противен и в тягость жара.
Нашей прекрасной и доброй природе
Трудно желаньям людей угодить,
Мы при любой благодатной погоде
Ждем перемен…
Начинаем хулить
То затяжные дожди, то ненастье,
То утомительно-длительный зной,
Не сознавая, что истина счастья
В каждом мгновении жизни земной.
Мне не страшны никакие угрозы
Лютой погоды…
Кричу я:
– Держись!
Чередованье жары и мороза –
Это и есть настоящая жизнь.
Дуэт
Утром птичий хор поет…
а соловей-то
Заливается вовсю на все края,
И никто из них не ведает, что флейта
Или скрипка
Посерьезней соловья.
Было, есть и будет так от века,
Ничего здесь удивительного нет:
Рукотворное творенье человека
И природа вся
Слились в один дуэт.
Стало бы вольготней
нашим рекам,
Грудью всей вздохнул бы
белый свет,
Если бы природа с человеком
Навсегда слились в один дуэт.
Абстракционистам
Целый воз неумелых абстракций
Виснет в зале на грустной стене,
Кучей старых, пустых облигаций
Этот мусор представился мне.
Крылья режут, возвышенность тушат,
Объявляют реальности бой
И еще неокрепшие души
Губят мерзкой никчемной мазней.
Созерцателям скажем банально,
Посмотрите Ван Гога, Дали…
Их абстракции все же реальны,
От небес они и от земли.
О глазах голубого апреля,
О любви, уносящей в зенит,
Гениальная кисть Рафаэля
Удивленной толпе говорит.
О широких полянах росистых,
О природе…
намедни и днесь
Высоко живописцы России
Нам поют лучезарную песнь.
…Ну, а те, -
без нужды и без просьбы,
Пишут-мажут стилом по воде.
Для абстракции место нашлось бы,
Надо знать:
что, когда,
да и где.
Пурга
Воет вьюга, хоть в сугроб ложись,
С головы до пят – мороз по коже,
Думаю невольно:
наша жизнь
На пургу зловещую похожа.
Весь вконец продрог и сбился с ног,
В рыхлом снеге вязну по колено,
Вижу рядом прошлогодний стог,
Подошел к нему, зарылся в сено.
Здесь, в степи, ни друга, ни врага,
Только снег беснуется и кружит.
Я готов хоть к черту на рога,
Но пурга метелит и утюжит.
Выполз из-под стога в снеговей,
На дорогах пасмурно и колко,
В океане человеческих страстей
Я и правда – как в стогу иголка.
Жуткий ветер колошматит в грудь,
Все вокруг незнамо, незнакомо,
Еле-еле одолел я путь
От развилки до родного дома.
Не желал бы тем, кто вышел в путь,
Ни пурги такой, ни злостных буден,
Где призывы к помощи отнюдь,
Никого не тронут, не разбудят.
Вдаль идущим силы не избыть,
Только с оговоркой и обмолвкой:
Не дай Бог в стог сена угодить
Несуразной, маленькой иголкой.
* * *
Я даю себе зарок
Родину любить и славить.
Среди множества дорог
Хорошо б свою оставить.
Чтобы шла она вперед
Не во тьму, а только к свету.
Глядя в синий небосвод,
Я торю дорогу эту.
Знаю я, когда-нибудь
Годы отстучат, и, может,
Проторенный мною путь
Вслед идущему поможет.
О книгах
Потерял я старенькую книжку.
Обвинили – будто бы украл,
И меня, совсем еще мальчишку,
Наш библиотекарь отругал.
Я заплакал… Заменил потерю
Книжками другими, и с тех лет
К ним я отношусь, по крайней мере,
Как к святыням,
нам несущим свет.
Часто было: прочитаю разом,
А позднее возвращаюсь к ней.
Понимаю, в них накоплен разум
Самых выдающихся людей.
С книгами с тех пор живу в соседстве,
К выводу бесспорному пришел:
Потерял я книгу в давнем детстве,
Но зато любовь к ней приобрел.
Муму
Работой, трудностями быта
Судьба испытывает нас.
Вдруг вспомнил я почти забытый
Один прочитанный рассказ.
Мир удивительно прекрасен…
Тогда зачем и почему
Немой тургеневский Герасим
Бездушно утопил Муму?
Немому вроде дела мало,
Он слова вымолвить не мог.
Собачка та не понимала,
Как мир безжалостно жесток.
Герасим плакал и с упорством
Гнал лодку к берегу…
А там
Извечное противоборство
Добра и зла напополам.
