Губы Расула обхватывают мой палец, посасывая. Его язык скользит вверх-вниз, порхает, собирая кровь. Он не просто слизывает ее, но будто смакует, и при этом мой палец то погружается в горячий рот пошляка, то выскальзывает из него и снова…
О-о-о…
Мое тело натягивается струной.
Страх, напряжение, нервы натянуты, а эти движения, чмокающие звуки и странные ощущения рождают во мне вихрь эмоций, которых не было раньше. Меня бомбит импульсами.
Жар скользит от его полных, влажных губ, проникает мне под кожу, в кровь, впрыскивается пьянящим ядом.
Мне горячо…
Слишком горячо оттого, как он лижет и сосет мой палец, берет его даже глубже, чем необходимо.
Дыхание прерывается. Я не знаю, куда себя девать и как отрицать реакцию собственного тела.
Щеки полыхают румянцем, я часто дышу, дрожу от мужского напора, а когда Расул двигает бедрами, толкаясь эрекцией в низ моего живота, с трудом сдерживаю стон. Прикусываю нижнюю губу.
Голова плывет…
Мысли пляшут.
Эмоции рвутся.
Мне в своем теле становится так тесно и невыносимо, что слезинки из глаз стекают по щекам.
– Отпусти… – прошу. – Уже все хорошо. Просто дай… бинт. Марлю… Пластырь.
Он кивает и прижимается еще теснее.
Еще ближе. Теперь я почти распластана на столе.
Расул продолжает смотреть мне в глаза, дыша часто-часто. Толчок…
Писк вырывается у меня изо рта.
Резкий взмах рукой.
Я прикрываю ресницы, не в силах выдержать взгляд Расула.
Что-то гремит.
Мой палец уже не во рту этого негодяя, но до сих пор пульсирует.
Через миг раненую кожу немного обжигает, на рану опускается пластырь, который Расул быстро фиксирует.
– Спаси… – начинаю и заканчиваю в его рот последний слог. – Бо.
О черт…
Так и знала, что это плохо кончится.
Плюс он держал глаза открытыми дольше меня. Я видела это прежде, чем опустила ресницы, не в силах смотреть в его дикие, голодные глаза.
Губы Расула смыкаются на моих, посасывая, язык стремительно проникает в рот, разнося отдаленный металлический привкус.
Привкус моей крови…
Дрожь проносится вдоль позвоночника следом за его пальцами, опустившимися до самой попы. Он прижимает меня к столешнице еще настойчивее, целует грубее, напористее!
А-а-ах…
Горячий, властный, требовательный.
Хотела бы я быть ледышкой, которая не таяла от такого напора. Но напротив, его дикость и необузданное упрямство рождают во мне бурю, и эта буря стремится вырваться наружу.
Меня колотит от желания ответить на его неистовый поцелуй.
Глаза закатываются под закрытыми веками от удовольствия, когда он начинает сосать мой язык, втягивая его в свой рот и выталкивая, снова втягивая, посасывая самый кончик.
Не выдержав, я громко стону в голос, слыша эхо своего стона в горячем рту.
– Да…
Расул отрывается от поцелуя и смотрит на меня с чарующими и пугающими искорками в темных глазах.
– Все еще хочешь молоть чушь про то, что между мужчиной и женщиной есть дружба?
– Я бы… могла доказать, что это так. Могла бы…
– Если ты не кончишь, так уж и быть, поверю. Но… – он самоуверенно обводит меня взглядом. – Ты обильно и сладко кончиишь, Сашенька.
Я ерзаю. Его член, пульсирующий у самого низа живота, усиливает ощущения.
– Ты же голоден.
– Да. И я поем… Сначала я поем это… – снова набрасывается на мой рот и продавливает корпусом мою грудь.
Мне приходится отклониться назад, сдавшись под его напором.
Пульс бьется в горле.
Поцелуй становится ненасытным, безжалостным.
Пальцы мужчины сминают меня между ног через тонкие трусики и спортивные брюки. А-а-ах, какие сильные и цепкие у него пальцы. Жесткий хват, властный, ммм…
– Сладко. Горячо… Я херею с того, как здесь горячо, – жмакает пальцами.
Смотрит на меня победно, быстро справляясь со шнурком на штанах.
– Нет-нет… Я не шутила. Не шутила насчет девственности, а-а-а… – стону, когда он бесцеремонно ныряет в трусики. – Кля-яну-у-усь…
– Ты все равно кончишь! Можно и без проникновения, в курсе? – кусает за подбородок и целует, поедая меня по краю челюсти. – Су-у-ука, какая отзывчивая… Влажные завитушки, пиздец, ты течешь… Пушистая пися… Вся мокрая. Вся-вся… До самой…
Он вздергивает мой подбородок, замирая на миг. Я тоже застываю, наблюдая, как раздуваются его ноздри, а рот выпускает громкие выдохи.
Потом Расул фиксирует мое лицо именно так и начинает быстро и жестко двигать пальцами у меня между ног.
Его пальцы сминают клитор, толкаются дальше, обводят влажную дырочку, сминая, и снова скользят выше, к пульсирующей точке.
Сильно надавливает и массируем.
– Рас… Расу-у-ул… – меня потряхивает от огня, который во мне разжигают его касания.
Такой неукротимый наплыв, приливает жаркими языками огня.
Его пальцы словно лижут меня, настойчиво и быстро.
Больше не в силах даже позвать его по имени, часто и коротко дышу, стоны срываются на короткие всхлипы. Тело сжимается в судорогах.
– Давай!
Расул звонко шлепает меня по обнаженной плоти, я понимаю, что шлепок звучит влажно, и капельки смазки оседают на внутренней стороне бедер.
Еще один шлепок, он смыкает пальцы и пощипывает, доводя быстрыми движениями до грани.
Я пытаюсь отстраниться, не получается.
Слепну…
Ничего не вижу, перед глазами проносятся вспышками темные звезды.
Внезапное удовольствие покусывает всюду, лишает благоразумия.
Варюсь в ощущениях, как в сладком кипящем сиропе.
– Теперь дай мне…
Он прижимается ко мне, тесно толкаясь бедрами, и резко разворачивает лицом к столешнице.
– Сожми бедра крепче… Перекрести ноги и сдави их… – командует.
Перед лицом маячит стол, тело разламывает жаром и валом похоти. Горячее тело мужчины вжимается в мое. Пищу с протестом, но это не помогает. Одной рукой Расул держит меня за бедра, хлопает по заднице и кусает за затылок, шипя.
– Ты трахнуться по-настоящему, кажется, хочешь… не спешишь ножки сдвинуть… Может быть, всунуть тебе хорошенько?
Перехватив член пальцами, он водит им по моей влажной щелочке, немного нажимает. Перед глазами темнеет: это слишком сладко, оказывается. Тянет, расширяет и… немного входит.
Скулю от желания податься назад.
На его… член.
Как собачка какая-то.
– Да-да… Вот так… Еще… Растрахаем писю. Хорошенько!
Еще не хватало мне лишиться девственности, стоя раком над тушкой курицы, пока мою похотливую тушку трахает альфа-самец.
– Нет-нет… Нет же! – выдыхаю из последних сил.
– Тогда сдвигай булки, – толкается еще немного вперед.
Теперь уже не так сладко. Он здоровый и… упирается в преграду.
– Ска… Тугая. Реально, целка… – мигом выходит из моего тела.
Расул хлопает меня по заднице несколько раз и стонет, обстреляв тягучими, теплыми каплями.
Жар во мне стекается к низу живота, бедра сводит судорогой. Между ног сильно тянет. Там, где головка его члена немного вошла и двинулась, пульсирует от нехватки…
– Вставай, – командует.
Но перед этим он проводит ладонью по попе, собирая свои выделения.
Спустя мгновение до меня доходит, чем он так щедро оросил мою задницу.
Спермой.
– Кажется, тебе понравилось стоять раком.
Только после этого я выпрямляюсь и разворачиваюсь, с негодованием посмотрев на пошляка. Он прячет свой член в трусы, я с некоторым любопытством рассматриваю его вблизи.
Щеки горят. Но уже пофиг… После того, что едва не случилось на этой столешнице, посмотреть на член Расула вблизи – просто детский лепет. У него обрезана крайняя плоть, длинные, ровные вены четко обозначены под смуглой кожей.
– Иди сюда, пушистая! – ловко припечатывает у столешницы и сует мне пальцы под трусики, которые я с таким трудом натянула дрожащими пальцами.
– Прекрати!
– Ладно, тебе пушок. Ты же кончить хотела, да? Чуть на хуй не присела целочкой… Ценю, – накрывает мои губы, посасывая. – Избавишься от целки, приходи, прокачу с ветерком, вот так…
Новые волны жара пронизывают мое женское естество, которое отзывчиво реагирует на касания влажных пальцев.
Он же в сперме… И с удовольствием ее по мне сейчас размазывает, всунув два пальца в пульсирующую щелку.
Меня складывает пополам, я буквально висну на нем, пока его язык заигрывает с моим, а пальцы трахают внутри.
– Давай, выжимай… Еще… А-а-а… Ска… Хорошая, пися. Сожрал бы… Дурочка…
– Мммм… – мычу в его рот, стараясь избавиться от тисков наглеца.
Но меня слишком сладко вьюжит от второго оргазма. Он острее и дольше, яркий-яркий…
Боже, как хорошо.
– На хуе еще слаще, мелкая. Ты только представь, как твоя сливочная щелка свои губки натягивает и глотает, глотает мой член. Давится им, слюнками течет… Хорошая пися… Отзывчивая…
Еще один поцелуй, касание пальцев, упругий щипок по клитору.
Звонко щелкает в голове эхом оргазма.
Слишком много ощущений для одной ночи. Я едва держусь.
Расул подталкивает меня к стулу и садится напротив. С полки снизу берет сигареты и раскуривает, разглядывая меня через клубы дыма.
– Давай так… – вертит спичечный коробок между пальцами. – От целочки избавляешься, и мы с тобой… Двигаем в райское наслаждение.
– Что-о-о?!
Я с возмущением смотрю на мужлана.
– Я просто с целками не трахаюсь, – объясняет невозмутимо. – Подумай, Сашенька! – скалится. – Твоя щелка пушистая мне зашла.
– Да что ты говоришь. И что…
Меня сильно бомбит.
– И что ты предлагаешь… Пойти перепихнуться с кем-нибудь и потом… к тебе прийти. Так, что ли?
– С другим, – задумывается. – Я вообще не понимаю, почему ты еще целка. И что ты ее так долго бережешь.
– Для любимого!
– А смысл? Нет, ты пойми. Для мужчин ваши девственные щелки – одна головная боль. Нет ничего хуже ломающейся вчерашней целки.
– Так… Лерка же есть, – напоминаю ему. – У нее никаких проблем и даже… даже попка вспотела от мыслей о тебе. Что ты ко мне пристал?!
– Лерка такой фонтан мне не выдаст.
– Ты ее просто недооцениваешь! Поверь, она готова.
– Ты готовее. Туже. Просто адски горячая щелка.
– Может быть, хватит обсуждать мою вагину.
С этими ужасно пошлыми разговорами я и про палец забыла, и про курицу, которую придется промывать снова. Отвернувшись к мойке, стираю лишнюю кровь, возвращаюсь к готовке, чувствуя, как липко и мокро в моих трусиках. И грязно… Я вся липкая и грязная после его спермы.
Хочется помыться. Надеюсь, этот троглодит пропустит меня в душ.
Приходится готовить поздний ужин под пристальным взглядом Расула, который о чем-то думает, снуя жарким взглядом с головы до пят и обратно.
– Пусть пять минут постоит. И можно есть. Чтобы не обжечься, – снимаю сковороду с плиты, переставив на подставку для горячего.
Расул не спешит меня отпускать. Он подходит и небрежно роняет тяжеленную руку на мое плечо, прижав к себе под мышку. Мужлан снимает крышку, принюхивается.
– Надо же… Выглядит съедобно. И не липа.
– Липа? Это как?
– Липовый ужин. Была у меня одна соска… Член объезжала, как родной, еще и кулинарными навыками поразила. Правда, как-то чек из ресторана домашней кухни забыла вытрясти, и он в моей тарелке оказался. Кстати, вместе с пастой болоньезе! – ржет.
Не боясь обжечься, Расул вытаскивает кусок горячего мяса со сковороды и дует, засунув в рот.
– Шъедобно, – сообщает, всасывая воздух.
Точно, голодный… троглодит.
– И что потом?
– А?
– С той девушкой.
– А-а-а… Да ничего особенного. Отрабатывает по профессии.
– То есть вы просто расстались…
– Я дал ей очень… очень хорошие рекомендации. В бордель, – трется щетиной о мою макушку. – Терпеть не могу, когда мне нагло пиздят.
– Я в душ хочу. И домой.
– Теперь ты живешь здесь! – заявляет, вводя меня в шок. – Располагайся. Мне нужна уборщица, кухарка…
– Я говорю тебе…
– Да. Ты говоришь мне «да», и я не приписываю тебе кучу левых долгов. Идет?
– И ты меня не лапаешь. Не лезешь в мои… трусы и все такое?!
Расул кивает вверх-вниз. Мол, соглашается.
Но его глаза… темные, чарующие, они лукаво горят.
– Так не пойдет. Мне гарантии нужны!
– Какие, например?
– Договор.
– И подписать его кровью? – выпускает смешок из порочного рта.
И самое ужасное, брррр…
Атмосфера в его доме настолько гнетущая, что я реально думаю: он может подписать договор кровью… Пожалуй, только такие договоры мрачный тип вроде Расула и будет считать за истинные, а все остальные бумажки, пусть даже скрепленные сотнями гербовых печатей, сочтет фальшивыми.
– Расул!
– Что? Ты в душ хотела. Топай, – машет рукой. – Потом на стол накроешь, я все еще хочу…
– Есть.
Расул немного удивленно смотрит на меня из-под насупленных бровей.
– Можно говорить слово «есть» вместо «жрать».
– М-да-а-а… Ты точно как моя бабуля. Еще напомни, что надо мыть руки перед едой и чтобы пережевывал тщательнее, и вообще будет полное совпадение!
– Подумай насчет договора. Я хочу гарантии, что ты меня домогаться не станешь.
– А-ха.
Я отправляюсь в душ и тщательно запираюсь, чтобы мужлан не забрался, пока я моюсь. Но, даже забравшись в душ, я предприняла меры. Повесила полотенце на ручку душевой кабины и все время смотрю на дверь, чтобы кое-кто лишний не вошел нагло!
Кажется, все обошлось. Я спокойно вымылась, закуталась в большой халат, принялась сушить волосы.
Стук в дверь.
Я замираю, крепче перехватываю фен. Мало ли…
– Я принес тебе одежду. Бабскую. Возьми.
– У тебя нашлась… женская одежда? – выделяю нужное слово, потому что ненужная грубость убивает. – Интересно, где? Ведь ты говорил, что у тебя ее нет.
– А ты подумай.
– У тебя в подвале карманная девушка для удовлетворения твоих грязных потребностей, и ты снял с нее одежду? Спасибо, не стоит таких жертв.
– Все проще. Одежду забыли.
– А-а-а… Все-таки с чужого плеча.
Мысленно добавляю: с плеча шлюхи какой-то! Я даже боюсь представить, какая там одежда будет. Наверное, развратные тряпки.
– Откровенно говоря, шмот детский. Девочка-подросток кое-что забыла.
Выпускаю под нос ругательства.
– Ты… Ты что, совсем больной?!
В моей голове проносятся мысли, одна другой ужаснее, но я не успеваю оформить ни одну из них в слова, произнесенные вслух. Потому что дверь распахивается. Разумеется, он может это сделать играючи, покрутив защелку на ручке! Знаю я такие фокусы, сколько раз уснувшую маму вытаскивала из ванной, когда она перебирала с вином в горячей ванне.
– Держи! – швыряет мне в лицо жутко-розовые тряпки. – Это. Сестра. Оставила. Двоюродная. Блять. Ты хоть немного поток мыслей фильтруй, тех, что на фейс выдаешь!
Мирасов выходит жутко злым и оскорбленным!
Словно я задела его чувства. Наверное, задела, подумала о самом плохом, да.
Честно говоря, мне становится катастрофически стыдно, что я подумала о мужчине настолько плохо. Таких поводов он не давал. Сты-до-ба!
Нужно извиниться перед ним.
Мирасов ждет меня, сидя на кухне. Работает. Маленький нюанс – в ушах виднеются наушники-капельки. Значит, он не хочет со мной разговаривать. Как же мне тогда извиняться, если он не будет со мной говорить?
Я мешкаюсь, прокручиваю в голове разные варианты и понимаю, что ни в одном из них не знаю, как подступиться к этому громиле.
Сидит, важный, сосредоточенный…
Мрачный.
Выражение на лице «не влезай – убьет!»
И я, накрыв на стол, решаю не лезть, потихоньку двигаюсь на выход из кухни, но не тут-то было.
Мирасов успевает меня схватить за розовый топик и притянуть к себе. Одна ладонь ползет под тонкую ткань, пальцы поглаживают кожу под самой грудью. За моей спиной – горячая, мощная грудная клетка, вибрирующая от глубокого дыхания мужчины.
– Ничего сказать мне не хочешь?
По коже ползут мурашки. В его загребущих лапах так горячо и… приятно… Да… Когда он чуть-чуть обхватывает грудь снизу, сжимая.
– Извини. Я подумала о плохом. Отпустишь?
– Ты все еще намерена настаивать на неприкосновенности, а сама… таешь, – шепчет, мягко вобрав в рот мочку уха. – Ох, готов поспорить, ты таешь в свои трусики…
– Которые ты не станешь трогать, или я иду отрабатывать в клуб.
– До пенсии.
– Плевать. Зато у меня будет офигенный трудовой стаж и постоянство… Ценится.
– Сейчас я вижу постоянство только в одном. Ты ломаешься, – опускает руки. – Сядь и ешь, составь мне компанию.
Приходится достать столовые приборы и для себя. Так поздно я не ем, но отказать Расулу… Бесполезно, наверное. Он же все равно прогнет под себя!
Поэтому я ем то же, что и он. Кажется, вышло вкусно. Давно ничего подобного не ела. Проголодалась, наверное!
– Так значит, твоя целочка… для кого-то определенного предназначена?
Я вздыхаю: ненадолго же хватило выдержки Мирасова.
– Снова разговоры о моей вагине? Еще немного, и я начну считать ее чуть ли не золотой.
– Зря. Вагина как вагина. Но ты цену четко набиваешь.
– Не набиваю я себе цену! Все дело в любви.
– Отношения ждешь? Сюси-пуси, конфеты-букеты. Много сладкого вредного, Санька. Объесться можно.
– От тебя я другого и не ждала. Ты же девушек пользуешь.
– Не только. Есть и иной формат… Именно его я и предпочитаю.
– Это какой же?
– Свободный роман.
– И что это значит?
– Соглашайся. Увидишь.
– У меня голова кипит, – признаюсь я.
Слишком много требований и предложений за один вечер.
Слишком много!..
– Соглашайся. Не понравится, соскочишь. Но одну ночь со мной проведешь. По-любому!
Я не успеваю ответить ему ничего, как Расул вдруг вскидывается и резко дергает ноутбук на себя, быстро-быстро нажимая по клавишам.
Выдергивает флешку и бросает мне крохотный кусочек пластика.
– Спрячь так, чтобы не нашли.
– Но… как… Куда?
– Плевать. Хоть съешь… – рычит он и поднимает руки вверх, заложив за голову.
Я не понимаю, что происходит, а в следующее мгновение слышится удар и дверь слетает с петель.
Мы… не одни.
Спрячь так, чтобы не нашли? В еду? В трусики?
Проглотить?
Мысли мечутся, как сумасшедшие, не знаю, что делать и как. Флешка совсем плоская, крохотная, едва заметная! Глотать не хочется.
Расул переводит взгляд в сторону, я делаю едва заметный жест.
Через миг комната наполняется людьми в форме.
– Стоять! Руки на виду! Руки! Ты… – толстый длинный палец одного из мужчин тычет в меня. – Руки.
– Санька, руки подними!
Грубо прижимают к столу. Теперь я понимаю, что значит грубо, еще и когда перчаткой всюду хлопают, промеж ног в том числе.
– Нет у нее ничего. Ни наркоты, ни оружия. Ножик в руках держала только.
– Заткнись!
– Обыскивайте. Переверните тут все. Живее!
– Что происходит? – выдыхаю едва слышно, но привлекаю к себе внимание двоих мужчин.
В отличие от всех остальных, они не в форме, в гражданском, но пугают, пожалуй, даже сильнее, чем те, что в форме.
– Мирасов, у тебя соски все моложе и моложе становятся! – фыркает один.
Второй поддакивает.
– Как думаешь, ей есть восемнадцать?
– А ты, Сафин, так и ждешь, что ей нет восемнадцати… – скалится Расул. – И что дальше?
– Припишем тебе совращение малолеток.
– Только приписывать и остается. Ведь я чист. Не знаю, что вы здесь ищете. Но если ищете, поищите… Я тут потерял кое-что маленькое. Незаметное.
– И что же это?
– Сережку. Такую небольшую. С черным бриллиантом. Никак не могу найти. Досадно. Найдете, буду рад, – улыбается.
– Его обыскали?
– Осмотрели.
– Тщательнее надо! Я сам… Перчатки!
В доме Мирасова начинают потрошить все. Каждый сантиметр.
Выворачивают. Режут.
– За порчу имущества мне кто ответит?
– Побочные потери нашей профессии, Мирасов, – отзывается Сафин, тщательно его обыскивающий. – Думаю, ты уже на новой краже данных наварился на пару таких же особняков.
– Ага. Ага…
Мирасова обыскивают, слышится треск дерева. Он вскидывается и шипит:
– Маски, блять! Они целое состояние стоят! Осторожнее… Засужу, блять!
Сафин и второй переглядываются. Второй мужчина решает отдать команду:
– Предметы, вызывающие подозрения, описываем и конфискуем. В том числе нужно установить законнность приобретения ценных предметов искусства. Этих африканских масок, в том числе. Знаю, некоторые племена не разрешают вывозить ценности за пределы своей территории.
– Пусть обиженный шаман из Зимбабве подаст на меня в международный суд.
– Подаст, не переживай. Я лично прослежу, чтобы подали, – кивает второй.
Обыск длится долго. У меня затекли руки. Я решаю их немного опустить и тут же получаю порцию непрошеного внимания.
– Девку обыскивали? Нет… Займусь.
– Осторожнее! – предупреждает Мирасов. – Она еще чистая девушка, деликатнее!
Мужчины пересмеиваются.
– Еще скажи, что целка. С тобой наедине. Целка. Насмешил. Мирасов… Или даже эта для тебя уже слишком старая, а? Наверное, мы просто не в том направлении роем! – кривится Сафин. – Кузьмин, позови Кулагину. Хватит просто так без дела сидеть, пусть девчонку осмотрит тщательнее. Заодно все данные запишет…
Унизительнее этого я ничего в жизни не испытывала, когда женщина с ехидным лицом начала совать мне пальцы в перчатке в рот, залезла в одежду, проверила все.
– Теперь нагнись и ноги пошире расставь.
– Что?! Зачем?
– Затем, что я осмотреть тебя должна. Везде, – неприятно улыбается. – В сказочку, что тебе такая мысль в голову не пришла, можешь кому-то другому рассказать. Ну же… Не хочешь, чтобы я тебя осмотрела, мужиков позову…
Ужасные минуты.
По-зор и унижение, которое я никогда не забуду.
Выхожу, едва не плача. Гадкое ощущение всюду.
– Ничего нет, – стаскивает перчатки.
– Ясно. Технику всю забираем и на выход.
– И надолго?
– Насколько потребуется!
Из дома Мирасова выносят предметы, один за другим, потом составляют протокол, он куражится, выводит всех из себя. Тянет время? Но зачем! Только бесит… Даже меня бесит! Меня из-за него всюду потрогали и даже… Фу, не хочу и думать о том, где эти тонкие пальцы лазили!
Финальный осмотр помещения.
Меня тоже требуют подписать протокол. Пытаюсь понять, о чем он, но ничего не понимаю на этом казенном языке.
Беру ручку и склоняюсь над листом бумаги.
– С пальцем что? – вдруг заостряет внимание на моем толстом бинте Кузьмин! Снимай…
– Палец порезала.
Я начинаю медленно разматывать бинт, сильно нервничая.
Внутри все леденеет от ужаса.
Я под бинт спрятала флешку. Под пластырь подковырнула незаметно.
Если сниму – все…
Палец начинает кровить, как только стягивающий бинт немного ослаблен.
– Не надо. Оставь… Поехали, парни. Ты… – на плечо ложится ладонь. – Едешь с нами.
– Блять, вы мой комп с коллекцией любимой порнухи сперли, еще и уборщицу угнать хотите! Изверги… Клининг хотя бы вызовите!
Мирасов паясничает, держится расслабленно, но взгляд… напряженный, давящий.
Он не сводит его с меня, а мне хочется реветь: во что меня втянул этот ужасный тип?!
Уже утро…
Я так и не поспала. Задница ноет от долгого сидения на деревянном плоском стуле. Писать хочется. Я стараюсь не привлекать внимания и молюсь, чтобы поскорее отпустили. Наконец, вызывают. Начинают мурыжить.
Задают вопросы сразу двое.
Один спрашивает, второй накидывает грозных тем. Потом меняются. Или оба разрисовывают мрачное будущее…
Начинаю плакать.
Жалеют…
Но недолго, снова мурыжат. На стол несколько раз падает толстый том каких-то законов.
– Не знаю, чего вы от меня хотите! Не знаю! – ору и вскакиваю, бросаясь бежать.
– Тише-тише. Ну ты чего, а? Разревелась. Мы же просто разговариваем, да? Повторим давай… – зачитывает имя фамилию отчество, дату рождения. – Откуда Мирасова знаешь? А вот же написано, официанткой в клубе работаешь. Он его купил… Бла-бла-бла… К девочкам, значит, пристает, и тебя тоже в постель затащил.
– Не затащил!
– Затащит. Поиграть решил. Значит так, Сашенька. Проблемы у тебя. Родину любишь?
Киваю.
– Плохо любишь. Связалась ты с преступником, специализирующимся на краже личных данных и хакерских атаках. Родина в опасности, Сашенька. И твоя свобода в том числе…
– Но я же ничего не делала! И не знала ничего!
– Теперь знаешь, – строго смотрит Кузьмин. – Выбор у тебя невелик. Либо ты с ним, либо с нами. Если ты с ним, скоро за решеткой окажешься, а мы там тебе сладкую жизнь устроим. Хуже бабских зон только зоны по малолетке… Либо ты с нами, и получаешь в итоге свободу и поощрение.
– Но я же свободна. Я же не нарушала.
– Все нарушают, Сашенька. Но не все об этом знают… Сейчас мы тебя еще немного подержим, а потом работай, как раньше, делай все, что нужно… Присматривайся, прислушивайся. Постарайся узнать больше.
Голова кипит.
Тошнить начинает…
Мне плохо.
– Но я же ничего не умею. Вы зря мне это все говорите. Он сразу поймет… Он…
– А ты постарайся, чтобы не понял. Жизнь на кону.
Мы… не одни.