Два часа. Два часа ада ради какой-то "восьмёрки" – восемь тактов, жалкие четыре секунды танца. Но именно на этих четырёх секундах рушился весь мой миф о себе. О том, что я что-то стою.
Паркет под ногами был скользким от пота – нашего, чужого, общего. Мне хотелось бросить всё к чертям, развернуться и уйти. Послать Виктора, эту проклятую восьмёрку и себя – особенно себя – вон из зала.
Но я не ушёл. Просто стоял, глотал обиду, и ждал следующей команды. Потому что что-то внутри – упрямое, злое, обиженное – всё ещё не хотело сдаваться.
Мы с Джаником ехали в метро, оба выжаты до последней капли. Уставшие, молчаливые. Как будто даже разговор был бы предательством этой тишины – оглушительной и липкой, как пот на паркете. Мы смотрели в пол, словно искали там свои упавшие силы.
На пересадке он кивнул мне, не сказав ни слова, и ушёл в сторону своей ветки. А я поехал дальше – с пустотой внутри и дрожью в ногах, которую никак не могли объяснить усталость или метро.
Дома я рухнул на кровать, но тело не могло отключиться. В голове – заевшая пластинка: та самая связка. Как будто мини-человечек внутри моего черепа крутился без остановки, не сбавляя ритм. Танцует и смотрит на меня с укором: «Ну, ты же должен, должен это выучить…»
Я поднялся и снова начал. Перед зеркалом вещевого шкафа, в пижаме и носках. Повторял поворот – и снова врезался в ножку кровати. Снова и снова. Чувствуя, как раздражение и отчаяние пульсируют в висках.
В нём связка ожила и стала кошмаром. Витька – смеялся, громко, почти истерично. Равшан ухмылялся, как будто только и ждал, когда я снова собьюсь. А остальные из команды стояли в полукруге, как судьи. Не люди – силуэты, ритмичные, танцующие, осуждающие.А потом – сон. Но даже он не был избавлением.
Я проснулся в поту. И всё, чего мне хотелось – чтобы этот чёртов танец наконец ушёл из моей головы. Но он уже там. Как вирус. Как проклятие.