Руслан Белов
Тени исчезают в полночь
5. Все кончено? – Помощь издалека. – Ангелы хотят внедряться. – Софи экспериментирует
На следующее утро после исчезновения Черного и Баламута Ольга поняла, что с ними случилось нечто серьезное.
– Либо их отловил Худосоков, – сказала она Софи, – либо... либо их повязали.
Софи уже все знала о злоключениях подруги и ее друзей и приняла их исчезновение близко к сердцу. Тем более что Баламут, видимо, уже успел поселиться в ее сердце. И через несколько дней девушка пошла на Петровку и, назвавшись невестой Николая, очутилась в кабинете Горошникова.
Рассказав, что Чернов и Баламутов арестованы по подозрению в совершении особо тяжких преступлений и в настоящее время находятся под следствием, майор попытался вытянуть из нее сведения о местопребывании Ольги Юдолиной, но Софи рассеянно ответила:
– Не знаю... Наверное, где-нибудь в Англии.
На счастье Ольги, Горошников поверил хорошо получившемуся равнодушному ответу и не послал на квартиру Софи наряд омоновцев. И, сказав, что Баламуту грозит не менее двадцати лет тюремного заключения, посоветовал ей начинать новую жизнь с каким-нибудь законопослушным членом общества.
А Ольга в это время искала Юрку Плотникова. Узнав в адресном бюро его адрес, она поехала к нему в Митино. Но дома его не оказалось, и Ольга решила пройтись по окрестным магазинам. В первом же она увидела Юру – он внимательно изучал цены в молочном отделе. Купив несколько пачек майонеза, нагнулся за лежащей на полу копеечкой и, подняв ее, встретился глазами с Ольгой.
– Ты что, обнищал? – засмеялась девушка.
Миллионер Плотников слегка покраснел и ответил:
– А что ей валяться? – и, показав лежащую в сумке двухлитровую пластиковую бутыль "Очаковского", предложил идти к нему домой попить пивка.
По дороге Ольга рассказала о деле, с которым приехала в Митино. Плотников насупился, глаза его стали бесцветными и застыли. Не дойдя до своего подъезда десяти метров, он остановился и, внимательно осмотрев свои ботинки, спросил:
– Ты предлагаешь освободить Черного силой?
Автоматы, пулеметы и "ура!"?
– Да.
– Извини, но я в эти игры не играю. Денег, если очень нужно, дам, но...
Ничего не ответив, Ольга обошла Плотникова и направилась к автобусной остановке.
* * *
Вернувшись в квартиру Софи, Ольга наткнулась в прихожей на ангела Киркорова в кухонном переднике. В руках у него был сотейник, полный вареных макарон.
– Проходите, проходите! – радостно улыбаясь, сказал он. – И мойте руки, сейчас обедать будем.
Изумленно покачав головой, Ольга вошла в гостиную и тут же остолбенела: на кожаном диванчике между раскрасневшейся Софи и чопорным ангелом Макарычем сидел... приморский капитан Митрохин, явно неловко чувствующий себя в компании очаровательной и весьма непосредственной девушки в коротком обтягивающем платье с глубоким, очень глубоким вырезом, – Знакомься, Оленька. Это Андрей Фокич Митрохин, – сказала Софи, заложив ногу на ногу. В результате этой перегруппировки бархатное бедро хозяйки как бы нечаянно коснулось руки капитана, и тот испуганно отдернул ее.
– А это Макарыч, – продолжила Софи, наслаждаясь произведенным эффектом. – Он лапушка. А капитан – бука. Он женщин только одетыми или в темноте любит.
Ольга уселась напротив них в кресле и сказала гостям:
– Ну, рассказывайте, какими судьбами в Москве очутились.
– Мы с Киркоровым почувствовали, что Гриша в опасности, – начал рассказывать ангел Макарыч. – Но денег на самолет в Египет не было. Слишком поздно почувствовали. Ну, мы и решили хотя бы вам помочь. И пошли к капитану и все ему про вас, Шуру и Ирину Ивановну рассказали. И про зомберов тоже. Андрей Фокич насчет зомберов и ангелов не поверил и опыты стал над нами проводить – отвезет Киркорова куда-нибудь в тайгу подальше и просит меня с закрытыми глазами его найти. Ну, когда мы с Киркоровым по два раза друг друга отыскали, он нам поверил. За это начальство его в отпуск подлечиться отправило. А он обиделся на них и решил довести дело до конца. Ну, мы и решили в Москву ехать, вас искать. Капитан мотоцикл свой продал, а мы в Кирюхинске пивом немножко торговали.
– Пивом!? – удивилась Ольга.
– Да, безалкогольным. Там сейчас Спиртного пьют очень мало... Другие времена.
– Интересно. Ну а что дальше?
– Ну, мы набрали на билеты и сюда приехали.
Андрей Фокич через друзей своих по милицейскому училищу узнал, что Баламутов и Чернов под следствием находятся за убийства и изнасилования. И что сажает их один очень неприятный майор. И что дело продвигается необычайно быстро – материалы уже в суд передают. Так что надо нам прямо сейчас определиться, как им помочь.
– Им сейчас ничем не поможешь, – рассеянно пробормотал Митрохин.
– Ой! – захлопала в ладоши Софи. – Андрей Фокич, оказывается, разговаривать умеют!
– Почему не поможешь? – раздраженно махнув на подругу рукой, спросила Ольга Митрохина.
– Кончат сразу, если кто со стороны вмешается, – нахмурился капитан и, немного помолчав, несколько смущенно продолжал:
– Я поговорил тут кое с кем. Дадут знать, как их на зону повезут.
По дороге и отшибем.
Было видно, что капитану нелегко далось такое решение, никак не совместимое с принципами честного стража порядка. Софи, сразу же заметив это, хотела было поддеть его. Капитан почувствовал настроение девушки и приготовился краснеть, но тут из кухни раздался спасительный призыв Киркорова:
– Макароны стынут! Идите обедать...
Они прошли на кухню и занялись весьма неплохо приготовленными макаронами.
– А Боренька ваш, где он? – спросил Киркоров, с удовольствием глядя, как исчезают с тарелок плоды его труда.
– Худосоков его похитил, – ответила Ольга, отставив в сторону вилку. – Он где-то в Болшеве.
Надо его оттуда как-то вытащить, если он еще жив.
– За этим мы и приехали, – буркнул Митрохин, наматывая спагетти на вилку. Мизинец у него был отставлен в сторону. – Киркоров и Макарыч говорят, что жив он, хотя и с трудом.
– А может быть, хватит нам лезть на рожон? – спросила Софи, сравнивая в мыслях внешние данные капитана с таковыми Баламута. – А если просто пойти в ФСБ или на Петровку?
– Я ходил давеча на Петровку... – почернел Митрохин. – Оставил заявление и копию дела по зомберам Аль-Фатеха одному старлею. Он очень серьезно отнесся и просил сегодня утром позвонить. Я позвонил, хорошо с улицы, а мне говорят:
"Подержите, пожалуйста, трубочку, мы сейчас его вызовем".
Ну, я все понял, положил трубку сверху на автомат и на другую сторону улицы перешел.
Через три минуты приехали на трех машинах менты в гражданском и загребли какого-то беднягу, который трубку хотел на место повесить.
– Я где-то читала, – начала говорить Софи, разливая по чашкам чай, – что силовые органы в силу определенных причин наиболее подготовлены к восприятию идей национал-социализма.
Люди, в них работающие, вынуждены по роду своей деятельности иметь дело с отбросами общества и привнесенной преступностью.
– Там Бориса мучают и убивают, а ты болтаешь почем зря! – возмутилась Ольга.
– Правду она говорит, – вздохнул Митрохин. – Пообщаешься с гнильем всяким... Иногда хочется автомат в руки взять и пострелять всех. А эти кавказцы... Они же нас всех презирают. Что терпим их, что выгоды под ногами не видим, баб своих отдаем. Блоха к собаке своей и то лучше относится. Но вы не подумайте чего, не фашист я.
Что поделаешь, не хочет русский народ торговать, наверх, как евреи, друг дружку не толкают, без многого обходиться могут...
– И ты туда же! – упрекнула его Ольга. – Вы лучше скажите, что делать будем?
– А мы уже все придумали, – кротко проговорил ангел Макарыч. – Мы к Худосокову внедряться будем.
– Внедряться!?
– Да.
– Так он же просто-напросто вас зомбирует!
Он же знает вас с Киркоровым.
– Не знает, – соврал Макарыч. – Он с Гришей покойным встречался, а с нами нет. Так что, может, и обойдется. – Внедряться... Внедряться... – повторила Ольга и вдруг, встрепенувшись, спросила:
– А водку вы пьете?
– Нет, – удивленно ответил Макарыч. – А что?
– Дело в том, что однажды Худосоков нас провел. Баламут его зомбировать собрался, а Худосоков водки на дорожку попросил – знал, хитрец, что на пьяного зомбирант не действует, как с гуся вода весь эффект. Коля говорил, что он два стакана перед уколом выел и потому от зомберства уберегся.
– Не-е-т, – покачал головой Киркоров. – От двух стаканов мы отравимся. Или целоваться с Худосоковым начнем.
– Я могу, – покраснел Митрохин.
– И много можете? – с интересом спросила Ольга.
– Два стакана совсем незаметно для окружающих будет.
– А давайте эксперимент проведем! – вспорхнула Софи со своего стула. – У меня где-то бутылка "Имбирной" была.
И через несколько минут перед Митрохиным стояли два полных стакана холодной водки.
– После еды слабже пойдет, – сказал капитан, взяв в руку первый стакан.
И выпил мелкими глотками. Отершись тыльной стороной ладони, тут же потянулся за вторым.
– Скала-а! – с уважением протянула Софи, когда с водкой было покончено. – А на одной ноге теперь постоять можешь?
– Могу, – просто ответил бравый милиционер. – И сорок восемь из пятидесяти выбью.
– А девушку обнять? – Запросто! – развязно ответил Митрохин и положил руку на плечи Софи.
– А...
– И а... могу! В полный рост.
– Интересно. С милиционером... Этого у меня не было, – проговорила Софи, пристально разглядывая Митрохина.
И поднялась поискать для себя коньяку в шкафчиках.
За коньяком заговорщики все обговорили и единогласно приняли план действий по освобождению Бельмондо и попутному разорению "Волчьего гнезда".
Софи в ту ночь спала одна – протрезвев, Митрохин начал отводить от девушки глаза. Женщин, кроме жены, у него никогда не было.
6. Капитан ширяется и идет буром. – Врачи с пробирками, оргазм и художник. – Русский характер
Капитан все-таки внедрился в "Волчье гнездо".
Перед этим в Болшево съездили Киркоров с Макарычем. Они "прочувствовали", где находится резиденция Худосокова, и навели на нее Митрохина. Дело сразу кончилось бы плохо, если бы попробовавшая всего на свете София предложила ему водку не пить, а вколоть в вену.
И капитан, ширнувшись водкой в ближайшей подворотне, позвонил в калитку темного от времени дощатого забора, окружавшего ничем не примечательный двухэтажный деревянный дом над Клязьмой. В просторном его дворе подпирали небо высоченные вековые сосны и несколько берез. Никому бы и в голову не пришло, что под их корнями располагаются просторные подземелья.
Лишь только дверь открылась, Митрохин потребовал, чтобы охранники предъявили ему документы. Те удивленно переглянулись и вежливо пригласили капитана пройти во двор. В дом он попал уже связанным по рукам и ногам и основательно избитым.
К удовлетворению Митрохина (он боялся отрезветь раньше времени), все помещения в подземелье "Волчьего гнезда" к тому времени были заняты, и поместить нарушителя спокойствия до выяснения причин и обстоятельств его появления было некуда. К тому же и сам Худосоков был занят, а скорее озабочен – никак не удавалось очистить только что полученный "Бухенвальд-2" от нежелательных примесей. И он решил ограничиться простым допросом с пристрастием. На допросе Митрохин, немного поломавшись для убедительности, рассказал всю правду, умолчав только об ангелах и о Софи с Ольгой.
– Так говоришь, не поверили тебе твои кавалеровские начальники? – спросил он, ухмыляясь, когда Митрохин закончил "колоться".
– Не поверили.
– И ты решил один с нами бороться?
– Да.
– Молодец. Но ты проиграл. А проигравших здесь зомбируют. Понял, капитан? Никогда ты не будешь майором.
Митрохин стал что-то отвечать насчет особенностей присвоения милиционерам очередного звания, но как раз в это время алкогольное опьянение достигло своего максимума, и у него начал заплетаться язык.
– Да ты пьян, голубчик! – догадался Худосоков. – А ну-ка, дыхни, командир!
Митрохин дыхнул так, что волосы его визави вздыбились.
– Да нет, – удивился Худосоков, ладонью приводя прическу в надлежащее состояние. И, внимательно глянув в испуганные глаза капитана (тому пришлось постараться), воскликнул:
– Да ты, наверное, просто струсил! А под себя не наложил?
Митрохин опустил глаза и больше ничего не сказал. Худосоков задумался – инстинкт тертого волка подсказывал ему, что дело все-таки нечисто, что его хотят провести. Подумав с минуту, он решил не зомбировать Митрохина, а использовать его в качестве подопытного кролика, тем более что потребность в них в последние дни была значительно выше, чем в строевых зомберах.
И чрезвычайно довольный своим инстинктом, посмеялся над простаком капитаном – под видом зомбирующего укола сделал ему в шею инъекцию подкрашенной в красный цвет дистиллированной воды.
Через пять минут после укола Митрохин был основательно накормлен и помещен в зомберскую казарму на первом этаже подземной части "Волчьего гнезда".
Большая часть из двадцати коек в казарме была пуста – два дня назад ученым срочно понадобились люди для клинических испытаний "Бухенвальда-2", и Худосоков выделил им дюжину зомберов. И все они погибли – в препарате оказались цианиды. Зная, что зомберы не разговаривают, Митрохин растянулся без слов на одной из свободных кроватей, закрыл глаза и стал решать, что делать дальше.
Но как только он подумал: "С Худосоковым и его дуболомами все ясно – спалить хату и все дела", с коек поднялись зомберы и, сжав кулаки и оскалив зубы, направились к нему. Почувствовав их приближение, Митрохин открыл глаза и, увидев злобно склонившихся над ним нелюдей, вспомнил инструкцию Ольги № 1: "Никогда не думай о зомберах плохо. Зомберы – лапушки, милые приятные парни".
– Ну ладно, ладно, успокойтесь! – стал говорить им Митрохин, стараясь улыбаться как можно дружелюбнее. – Давайте, коллеги, лучше козла загоним? Или, может, в трынку?
И когда лица дуболомов вытянулись от удивления, вспомнил инструкцию № 2: "Никогда не разговаривай. Зомберы молчат". И ляпнул первое, что пришло в голову:
– Я – из новой серии, усовершенствованный.
Мы говорим. И убиваем на расстоянии. Марш на место!
И, к удивлению Митрохина, зомберы, даже не переглянувшись, вернулись к своим кроватям и отключились.
"А ничего ребята, понятливые, – Одобрил их поведение капитан. – Не буду я их сжигать, а после победы возьму в свое отделение".
Его не тревожили несколько дней. Кормили одними булками со сладким чаем. Несколько раз он хотел увязаться вслед за уходящими на задания зомберами, но охранники пресекали эти попытки прикладами автоматов. О том, чтобы выбраться из комнаты по методу графа Монте-Кристо, Митрохин и не думал – стены зомберского дортуара были отлиты из монолитного бетона, а единственная дверь из толстого листового железа представляла собой несомненный шедевр фортификационного искусства.
Утром третьего дня в коридоре послышались шаги, и Митрохин сразу начал растирать пальцами глазные яблоки (инструкция № 3 гласила: "У настоящего зомбера глаза всегда красные").
Не успел он отдернуть руки от глаз, как дверь открылась и в ее проеме появился охранник с пистолетом-пулеметом на изготовку ("мини-узи", 32 патрона – сразу определил капитан). Внимательно оглядевшись, охранник отошел в сторону и пропустил в комнату Худосокова. Последним вошел второй сопровождающий. К Митрохину подошли все трое (Худосоков стоял посередине и чуть сзади).
"Осторожный, гад, – подумал Митрохин, наблюдая за ними боковым зрением. – Так просто ему горло не перегрызешь".
Худосоков, изучая новенького, топтался с минуту. Затем, криво улыбнувшись, проговорил:
– А ты, капитан, зомбер хоть куда получился, сразу видно. Но надо тебя еще проверить, нет ли каких у тебя червоточин. Вот тебе вопросник, в нем триста вопросов. К обеду ответь на все, но не спеши.
Когда они ушли, Митрохин начал проглядывать вопросник. Вопросы и задачи в нем были очень простые, к примеру, из четырех имен (Ваня, Коля, Миша, Гена) предлагалось вычеркнуть одно и так далее. Поверив, что его экзаменуют как новоиспеченного зомбера, капитан, совершенно не напрягаясь, ответил на все вопросы, затем отдал их совершавшему обход охраннику и стал дожидаться обеда. Но не дождался – через десять минут в казарму влетел Худосоков.
– Пять с плюсом тебе за ответы! – сказал он, чрезвычайно чем-то довольный. – Ты не представляешь, как я рад. Через пять лет тебе за эти ответы в будущем российском тысячелетнем рейхе памятник поставят! А сейчас вставай, давай – тебя ждут менее великие, но очень нужные для меня дела.
Как только Митрохин встал, один из охранников отвел его руки назад, пристегнул их наручниками и, направляя в сторону выхода, ткнул в спину дулом автомата.
С минуту шли они по тесному и низкому коридору, освещенному тусклыми сороковаттками.
Затем по узкой винтовой лестнице спустились на этаж ниже и очутились в просторном помещении.
У входа сидел дежурный в сапогах, галифе и коричневой рубашке. На левой руке у него была черно-красная повязка с черной свастикой, стилизованной под букву X. Увидев Худосокова (он вошел первым), дежурный вскочил и приветствовал его поднятой рукой.
Не обратив на него ни малейшего внимания, Худосоков проследовал в одну из смежных комнат. Минут пятнадцать его не было. Этого времени Митрохину хватило, чтобы полностью запутаться в предположениях, где он все-таки находится. Сначала из одной двери в другую проследовали двое в белоснежных халатах, шапочках и с пробирками в руках. "Иностранцы, – сразу определил Митрохин. – Один англичанин, другой, узкопленочный, японец, наверное".
Затем из другой двери вышел придурковатый человечек с разноцветными фломастерами в руках. Оглядев с отрешенной улыбкой Митрохина, он сел на пол лицом к стене и начал рисовать на пластиковой панели чей-то портрет в натуральную величину. Нарисовав, вытер нос рукавом и удалился, откуда пришел.
Как только он исчез, из двери рядом с рисунком раздались стоны наперебой оргазмирующих женщин. Дежурный прислушивался к ним с минуту, затем вздохнул и начал поправлять что-то в кармане.
"Бардак", – подумал Митрохин и начал рассматривать творение безумного художника. Выполнено оно было под явным влиянием кубизма эпохи Пикассо, но капитан сразу понял, что это портрет французского киноартиста Бельмондо, и, кажется, Бельмондо, распятого на кресте.
Ольга, перед тем как проводить его в Болшево, говорила, будто Бочкаренко здорово похож на этого артиста, и Митрохин понял, что в этом подземелье у него есть как минимум двое единомышленников.
Обрадованный этим открытием, капитан уселся на пол у стены и начал ждать. Он давно решил, что как только ему освободят руки, он набросится на Худосокова, затащит его в комнату оргазмирующих женщин и там либо удавит, либо использует как заложника.
...Худосоков появился неожиданно. Перед тем как пройти в другую комнату, он подошел к Митрохину вплотную и с минуту пристально разглядывал его. Минут через пять после его ухода вахтенному позвонили по внутреннему телефону Положив трубку, вахтенный кивнул охранникам и те потащили Митрохина в комнату, из которой некоторое время назад выходили люди в белоснежных халатах.
В комнате, оказавшейся хорошо оборудованной хирургической операционной, капитана до носков раздели, накрепко привязали к столу и начали потрошить без всякой анестезии.
Поняв, что ему пришел конец, Митрохин решил показать русский характер и дергаться и орать от боли не стал. Мысленно простившись с женой Зиночкой и любимой дочкой Настей и посетовав, что не оставил им никаких средств к существованию, капитан сжал зубы и начал наблюдать за действиями хирургов. По тому, как они орудовали скальпелями, он сразу понял, что потрошат его люди, имеющие к полостной хирургии весьма опосредованное отношение.
– Почку берите левую, – сказал человек, стоявший в ногах Митрохина. – И осторожнее с желчным пузырем – в нем могут быть камни.
Отрезав левую почку и желчный пузырь и поместив их в голубые целлофановые пакеты, потрошитель (это был генетик, с которым Худосоков когда-то консультировался в "Национале") спросил ассистента:
– Так будем печень с селезенкой брать?
– Нет, Виталий Всеволодович. Они нам только завтра понадобятся, а холодильник еще не починили. Давайте, зашивайте, пусть пока они у него внутри полежат.
И Виталий Всеволодович, не особенно утруждаясь, начал зашивать операционный разрез.
– Ты получше зашивай, получше! – попросил его капитан. – У меня делов куча, придется еще побегать.
– Да завтра тебе все равно конец. Тебя же два дня кормили вторым "Бухенвальдом", от первой версии которого уже двенадцать человек на тот свет отправилось.
– Дык это завтра. А в вашей конторе все может быть. И может, завтра ты будешь лежать на моем месте, а я... а я, – запнулся Митрохин, вспоминая, как по-умному называют член, – а я буду пенис тебе отрезать. Так что давай ты мне сегодня услугу, а я тебе – завтра.
Виталий Всеволодович несколько секунд внимательно смотрел на Митрохина, затем сглотнул слюну и продолжил свое занятие, но уже значительно аккуратнее.
Слова Митрохина несомненно задели его, так же, как, впрочем, и двух его ассистентов. Хоть все они были и увлечены предложенными им Худосоковым исследованиями (результаты которых уже тянули на несколько Нобелевских премий), но уверенности в будущем у них не было. И вероятность того, что завтра их привяжут к операционному столу и что-нибудь отрежут без анестезии, была достаточно высока. Поддавшись унынию, они совершили роковую ошибку...
