Бенджамин Франклин
Время – деньги! С современными комментариями
Камнем преткновения стал вопрос о представительстве в союзном парламенте. Следует избирать представителей пропорционально численности населения штатов? Или выдвигать одинаковое количество депутатов от каждого штата? Небольшие штаты опасались, что в конфедерации они будут поглощены крупными штатами.
Франклин предложил разумный компромисс: в нижнюю палату представители будут избираться прямым голосованием пропорционально численности населения каждого штата, а в верхнюю палату штаты будут направлять равное число делегатов. При этом нижняя палата займется вопросами налогообложения и расходования средств, а верхняя – утверждением высших чиновников и вопросами государственного суверенитета.
Но главная заслуга Франклина по отношению к конституции, по мнению Уолтера Айзексона, состоит в том, что он «сделал возможным ее существование». Самого Франклина далеко не во всем устраивал окончательный вариант конституции, но он понимал, что этот компромиссный документ представляет собой «наилучшее решение, какого только можно желать при существующих отношениях». И призвал всех членов Конвента подписать конституцию как можно скорее, «отказаться от своих частных претензий ради общего дела». Когда Франклин закончил выступление, даже те делегаты, которых раньше мучили сомнения, «выстроились в очередь», чтобы принять участие в историческом подписании конституции США.
Когда процедура подписания была завершена, Франклин обратил внимание членов Конвента на солнечные лучи, освещавшие спинку кресла Джорджа Вашингтона. И заметил, что художникам бывает нелегко в своих картинах показать отличие восходящего солнца от заходящего. «Во время заседания, когда у меня возникали то надежды, то опасения… я смотрел на спинку кресла председательствующего и не мог определить, вижу восход или закат, – задумчиво говорил Франклин. – Теперь, к моему счастью, я убедился: да, это солнце – восходящее солнце!» Так великий американец предрек великое будущее своей молодой стране.
В последние годы жизни страдающий от телесных недугов Франклин был окружен любовью и заботой своей дочери Сары и ее семьи. До последних своих дней он консультировал видных политиков, участвовал в общественной жизни, не прекращал работу над литературными трудами.
В феврале 1790 года он передал Конгрессу официальную петицию с требованием об отмене рабства. В этом документе говорилось о том, что «все люди заслуживают счастья», а свобода человека не должна зависеть от цвета его кожи. Таким было завещание великого «гражданина мира».
Через два месяца Бенджамин Франклин тихо ушел из жизни. Ему было 84. Закончить работу над своей «Автобиографией» он так и не успел.
На его похороны в Филадельфии пришли двадцать тысяч человек. Это было безутешное людское море. Впереди похоронной процессии шли священники всех религиозных конфессий. Были приспущены государственные флаги. На кораблях зазвенели колокола. Артиллерийская батарея пенсильванской милиции разразилась скорбным салютом.
Члены Конгресса в течение месяца носили на рукавах траурные повязки. Соболезнования американскому народу выразили правительства и организации многих стран мира.
Любимый внук Франклина, Темпл, унаследовавший значительную часть состояния и архивные документы деда, так и остался «очаровательным, но бесцельно живущим озорником». «Автобиографию» Бенджамина Франклина он опубликовал целиком только через 27 лет после смерти деда – в Париже, во французском переводе. А вслед за этим выпустил в печать бессистемную подборку некоторых писем и дневников «филадельфийского мудреца». После смерти Темпла его жена Ханна перевезла бесценные рукописи Франклина в Лондон. Они были случайно обнаружены в 1840 году: портной в своей мастерской пользовался ими для изготовления выкроек.
Рукописи Франклина, которые остались в Филадельфии, растаскивались «на сувениры», пока конец этому не положило Американское философское общество.
Остроумный мудрец Франклин говорил, что «человек рождается только после своей смерти». И правда, зачастую мы вспоминаем о заслугах человека только тогда, когда он уже покинул этот свет. Франклин, правда, еще при жизни был обласкан всемирной славой. Но только после его смерти человечество осознало масштабы его деяний. Решением Всемирного совета мира Бенджамин Франклин включен в список наиболее выдающихся представителей человечества.
В 1914 году портрет Франклина появился на стодолларовой купюре США. Для своей страны этот человек – подлинный герой, хрестоматийный персонаж, на котором воспитано множество поколений.
«Если вы хотите получить превосходные советы о том, как обращаться с людьми, управлять самим собой и совершенствовать свои личные качества, прочтите “Автобиографию” Бенджамина Франклина – одну из самых увлекательных историй жизни», – писал Дейл Карнеги, основатель теории эффективного и бесконфликтного общения.
Критик Дэвид Брукс назвал Франклина «отцом-основателем яппи» (молодых, поднимающихся вверх профессионалов, увлеченных карьерой и достижением материального успеха). Между тем Бенджамин Франклин преподал активным, талантливым молодым людям гораздо более серьезный урок: достижение материального успеха и получение удовольствий от жизни – не самоцель. А настоящее счастье и истинное величие даруются человеку лишь тогда, когда его помыслы и недюжинные силы направлены на достижение высоких целей, на служение общему благу.
Татьяна Мучкина
Моя автобиография
Глава I
Крепкие «корни»
Юность в Бостоне
Туайфорд, в доме епископа
Сент-Асафского, 1771
Дорогой мой сын! Мне всегда нравилось узнавать любые, пусть самые незначительные истории о моих предках. Ты, возможно, помнишь, что, когда мы с тобой были в Англии, я собирал сведения среди еще оставшихся там родственников и даже предпринял для этой цели особую поездку. Предположив, что тебе будет столь же интересно узнать обстоятельства моей жизни, из коих многие тебе еще неизвестны, и предвкушая неделю ничем не нарушаемого досуга в нынешнем моем сельском уединении, сажусь записывать их для тебя. Есть у меня к тому и другие побуждения. Выбившись из бедности и безвестности, в которой я родился и рос, и достигнув в сем мире благосостояния и некоторой известности, притом что до сих пор жизнь моя протекала счастливо, я полагаю, что потомкам моим небезынтересно будет узнать, какими средствами я, милостью божией, этого достиг и, буде иные из этих средств покажутся им пригодными и для них, они пожелают последовать моему примеру.
Размышляя о своей так счастливо сложившейся жизни, я порой думаю, что если б было мне предложено прожить эту жизнь заново, я бы не отказался, попросив лишь о льготе, которой пользуются писатели при подготовке второго издания, – исправить ошибки первого. Так и я мог бы не только исправить ошибки, но и заменить некоторые тягостные случаи и события другими, более благоприятными. Но даже если б было мне в том отказано, я все равно принял бы предложение. Поскольку, однако, трудно ожидать, что мне предложат еще раз прожить мою жизнь, самое лучшее будет эту жизнь вспомнить, а чтобы воспоминания оказались как можно более долговечными, – записать их.
Кроме того, работа эта поможет мне удовлетворить свойственную старым людям склонность поговорить о себе, о своей деятельности в прошлом и притом так, чтобы не надоесть другим, тем, кто из уважения к старости сочли бы своим долгом меня выслушивать; ведь записки каждый волен читать или не читать. И наконец (в этом можно признаться, потому что, вздумай я это отрицать, мне никто не поверит), описав свою жизнь, я, возможно, в большой мере утолю собственное тщеславие. В самом деле, всякий раз, как я слышал или видел вступительные слова: «Могу сказать, не тщеславясь…» и т. д., за этим неизменно следовало что-нибудь тщеславное. Большинство из нас осуждают тщеславие в других, что не мешает им самим грешить этим свойством, я же, встречаясь с ним, отношусь к нему терпимо, будучи убежден, что оно часто идет на пользу и обладателю его, и тем, с кем он имеет дело; а посему ничего нелепого не было бы в том, если бы человек благодарил бога за свое тщеславие, как и за другие земные блага.
А раз уж речь зашла о благодарности богу, я хочу с величайшим смирением заявить, что упомянутым выше счастьем моей прошлой жизни я обязан его милостивому промыслу, указавшему мне, к каким средствам прибегать, и обеспечившему им успех. Веруя в это, я надеюсь, хоть и не осмеливаюсь полагать, что та же милость будет мне оказана и далее и либо счастье мое будет продлено, либо мне будут ниспосланы силы, дабы перенести самые тяжкие горести, какие могут постигнуть меня, как постигли других; ибо будущее ведомо только ему, в чьей власти благословить даже наши невзгоды.
Из заметок, которые некогда передал мне один мой дядя, как и я, прилежный собиратель семейных анекдотов, я почерпнул кое-какие подробности касательно до наших предков. Так, я узнал, что они прожили в одной и той же деревне, Эктоне в Нортгемптоншире, на собственном участке земли примерно в тридцать акров, не менее трехсот лет, а сколько сверх того – он не знал, быть может, с тех времен, когда слово «франклин», бывшее ранее обозначением одной из групп земельных собственников, сделалось фамилией, и фамилиями стали обзаводиться многие люди во всех концах королевства.
Столь малого участка земли не хватило бы на пропитание, если бы не ремесло кузнеца, которое сохранялось в семье до времен моего деда: старшего сына всегда обучали этому ремеслу и так поступили со старшими своими сыновьями мой дядя и мой отец. Изучая в Эктоне церковные книги, я нашел там записи об их рождениях, браках и похоронах лишь начиная с 1555 года, ибо до этого церковные книги в Эктоне не велись. Из сохранившихся записей я узнал, что сам я был младшим сыном младшего сына на протяжении пяти поколений. Мой дед Томас, родившийся в 1598 году, прожил в Эктоне, пока был в силах заниматься своим ремеслом, а тогда переехал в Бэнбери, в Оксфордшире, к своему сыну Джону, красильщику, у которого мой отец был в подмастерьях. Там мой дед и умер, и похоронен. Мы видели его надгробный камень в 1758 году. Его старший сын Томас всю жизнь прожил в старом доме в Эктоне и завещал его вместе с землей своей единственной дочери, а та вместе с мужем своим, неким Фишером из Боллингборо, продала его мистеру Истеду, ныне тамошнему помещику. У деда моего было, кроме умерших в младенчестве, четыре сына: Томас, Джон, Бенджамин и Иосия. Как я сейчас нахожусь далеко от моих бумаг, то расскажу тебе о них по памяти, а ты, если в мое отсутствие бумаги эти не затеряются, сможешь найти в них еще много подробностей.
Фамилия «Франклин» (Franklin), по мнению исследователей, произошла от средневекового понятия frankeleyn («свободный собственник»). Франклинами в XV веке называли в Англии людей, которые всегда оставались свободными, имели материальный достаток, но не относились к титулованной аристократии.
Первые упоминания о предках «филадельфийского мудреца» относятся к его прапрадеду Томасу Франклину, который родился в 1540 году в деревне Эктон в Нортгемптоншире, близ Оксфорда.
Предки Бена Франклина на протяжении нескольких веков владели небольшим участком земли. Поскольку доходов от земледелия было недостаточно для безбедного существования, Франклины стали овладевать различными ремеслами. Сначала представители этого семейства были только угольщиками, но затем их дети начали обучаться более доходным профессиям: кузнечному делу, окраске тканей и т. п.
Предками Бенджамина Франклина в пяти поколениях были младшие сыновья рода. Они не наследовали отцовского дела и должны были всего добиваться сами. Именно младшие сыновья становились наиболее предприимчивыми и самостоятельными. Часто они вынуждены были покинуть родной дом и переселиться в другую местность, где могли приобрести какую-то профессию.
Томас был обучен отцом ремеслу кузнеца, но, будучи малым способным и (так же как и его братья) поощряемый Палмером, в то время самым видным жителем их прихода, сделался в нашем графстве видной фигурой и возглавил много общественных начинаний как в главном городе графства, так и в своей деревне, о чем нам в Эктоне рассказали множество историй, и был отмечен лордом Галифаксом и пользовался его покровительством. Умер он в 1702 году, 6 января, день в день за четыре года до моего рождения. Помню, как поразило тебя рассказанное о его жизни и его нраве помнившими его старожилами, до того похоже это было на то, что ты знал обо мне. «Умри он в тот день на четыре года позже, – сказал ты тогда, – впору было бы предположить переселение души».
Джона вырастили красильщиком, кажется, шерсти. Бенджамина вырастили красильщиком шелка, и ученичество он прошел в Лондоне. Он был очень способный человек. Я хорошо его помню, ибо, когда я был маленьким, он приехал к моему отцу в Бостон и несколько лет жил у нас в доме. Он и мой отец были нежно привязаны друг к другу. Его внук Сэмюел Франклин ныне живет в Бостоне. После него осталось два рукописных тома ин-кварто с его стихами, то были стихи на случай, произведения, обращенные к друзьям и родственникам, коих образцы, присланные мне, привожу ниже.
Он изобрел собственную систему скорописи, коей обучил и меня, но я, никогда ею не пользуясь, успел ее забыть. Он был весьма благочестив, прилежно слушал лучших проповедников и записывал их проповеди по своей системе и так собрал их несколько томов. Он также много занимался политикой, слишком, пожалуй, много для его положения. Не так давно в Лондоне мне попало в руки составленное им собрание важнейших политических памфлетов, опубликованных с 1641 по 1717 год. Как явствует из нумерации, многих томов недостает, сохранилось восемь томов ин-фолио и 24 тома ин-кварто и ин-октаво. Их купил один букинист, он знает меня, так как я иногда заглядываю в его лавку, и принес их мне. Надо полагать, что дядя мой оставил их здесь, когда уезжал в Америку, а было это лет пятьдесят тому назад. На полях есть много заметок его рукой.
Несколько поколений предков Бенджамина Франклина были протестантами. Протестантизм в ХVI – ХVII веках распространился по всей Европе в вероучениях последователей Мартина Лютера, Жана Кальвина, Ульриха Цвингли. Протестанты выступали против злоупотреблений католической церкви, в том числе – против выдачи индульгенций (отпущения грехов за деньги). Единственным «непогрешимым стандартом веры и жизни» эти «бунтовщики» считали Библию. Они протестовали против пышных католических церковных обрядов, требовали лишить храмы украшений, заменить епископат выборными старейшинами.
В католической церкви богослужение велось на латинском языке, а перевод Библии на народные языки считался святотатством. Протестанты втайне читали Библию, переведенную на родной язык, берегли такие издания как зеницу ока и почитали как святыню.
Английские протестанты – пуритане – отличались особой аскетичностью, крайней строгостью нравов, осуждением проявлений любой роскоши. Для них были характерны чопорность, педантизм, абсолютная честность в ведении дел, бережливость, трудолюбие и целеустремленность. Накопление богатства они не считали грехом – более того, предприимчивость называли «даром Божьим», а материальное благополучие – богоизбранностью.
Пуритане подвергались в Англии репрессиям со второй половины XVI века. Многие из них были вынуждены переселиться в континентальную Европу и в Америку. В 1620 году с пуританских поселений в штате Массачусетс началось английское заселение Северной Америки.
Наша безвестная семья рано примкнула к Реформации и оставалась протестантской даже в царствование королевы Марии, когда ревностным противникам папизма порой грозила серьезная опасность. В доме у нас была Библия на английском языке, и чтобы уберечь ее от посторонних глаз, ее в открытом виде прикрепили снизу тесьмой к сиденью табуретки. Когда мой прапрадед читал Библию вслух своему семейству, он ставил табуретку вверх ножками к себе на колени и переворачивал страницы, вытягивая их из-под тесемок. Кто-нибудь из детей стоял в дверях, чтобы вовремя предупредить остальных о появлении пристава церковного суда. Тогда табуретку снова ставили на пол, и Библия оказывалась спрятана. Этот рассказ я слышал от моего дяди Бенджамина. Семья наша оставалась в лоне англиканской церкви до конца царствования Карла II или около того, а когда священники, подвергшиеся опале как диссиденты, съехались в Нортгемптоншир на тайное собрание, Бенджамин и Иосия стали их приверженцами на всю жизнь, остальные же члены семьи сохранили верность епископальной церкви.
Отец Бенджамина, Иосия Франклин, в 19 лет женился на Анне Чайлд (она была на три года старше него) и перевез ее из деревни Эктон в город Бенбери. Там Иосия работал в магазине и в мастерской старшего брата, овладевая ремеслом красильщика шелковых тканей. Он получал жалованье, но заработанных средств не хватало на содержание семьи, в которой родилось трое детей.
В 1683 году Иосия решился на переезд в Америку: он хотел свободно исповедовать протестантскую религию и улучшить свое материальное положение.
25-летний Иосия отправился через океан с женой и тремя малышами (младшей дочке едва исполнилось несколько месяцев). Изнурительное плавание, продолжавшееся 9 недель, обошлось в 15 фунтов стерлингов (полугодовой заработок Иосии). Но все лишения оказались не напрасными. Заработная плата в городах Северной Америки была в 2–3 раза выше, чем в Англии, а стоимость жизни – значительно ниже.
Поскольку спроса на ярко окрашенные ткани в пуританском Бостоне не предвиделось, Иосия организовал мастерскую по изготовлению сальных свечей и мыла. Для семьи он снял небольшой дощатый дом. Здесь появились на свет еще четверо его детей. Позднее Иосию настигло огромное горе: за полтора года он похоронил двух младших сыновей и жену, умершую после своих седьмых родов.
Чтобы не оставлять детей без матери, Иосия уже через 5 месяцев женился на работящей, добросердечной Абии Фолджер. Она была на 10 лет младше мужа и родила ему еще 10 детей, восьмым из которых стал Бенджамин Франклин.
Отец мой Иосия женился молодым и около 1682 года увез свою жену и троих детей в Новую Англию. Поскольку сборища священников были запрещены законом и их нередко разгоняли, несколько уважаемых друзей моего отца решили перебраться в те края и уговорили его ехать с ними, рассчитывая, что в новой стране они смогут исповедовать свою религию без помехи. От той же жены у него было еще четверо детей, родившихся уже на новом месте, а еще десять – от второй, всего семнадцать; я еще помню, как за стол их садилось тринадцать человек, все они выросли, поженились и вышли замуж; я был младшим сыном, моложе меня были только две сестры, и родился я в Бостоне, в Новой Англии. Моей матерью, второй женой отца, была Абия Фолджер, дочь Питера Фолджера, одного из первых поселенцев Новой Англии, которого Коттон Мэзер в своей книге о новоанглийской церкви под заглавием «Magnalia Christi Americana»* уважительно назвал, если память мне не изменяет, «богобоязненным и ученым англичанином». Я слышал, что он написал несколько стихотворений, но лишь одно из них было напечатано, я его читал много лет тому назад. Написано оно было в 1675 году простым, грубоватым слогом того времени и обращено к людям, управлявшим тогда тамошней общиной. Он отстаивал свободу совести, вступался за права баптистов, квакеров и других сектантов, подвергавшихся гонениям, и в этих гонениях усматривал причину и индейских войн, и других напастей, обрушившихся на колонистов, видя в них божию кару за столь страшное злодейство и призывая к отмене безжалостных законов. На мой взгляд, написано все это прямодушно и с большой долей мужества. Заключительные шесть строк я помню, а начало последней строфы забыл, но смысл ее был тот, что осуждение его подсказано добрыми чувствами, а потому он желает, чтобы имя его как автора стало известно.1
Клевета противна душе моей (пишет он).
От правды не отступлю,
Из города Шерберна, где ныне живу,
Всем свое имя шлю.
Остаюсь вам преданным другом,
Я, Питер Фолджер, к вашим услугам.
Питер Фолджер, дед Бенджамина Франклина по материнской линии, отплыл в Северную Америку в 1635 году вместе со своими родителями, спасаясь от религиозных преследований. Во время плавания восемнадцатилетний Питер встретил девушку по имени Мери Морилл – молодую служанку, связанную договором о найме (она должна была работать у одного из министров-пуритан). Прибыв в Америку, Питер за 20 фунтов стерлингов освободил девушку от договора и женился на ней.
Семейство поселилось в Нантакете. Питер стал «специалистом широкого профиля»: школьным учителем, мельником, геодезистом, переводчиком между колонистами и индейцами, проповедником, клерком. Индейцев, которые составляли большую часть населения острова, он успешно обращал в баптистскую веру. Став писарем местного суда, едва не оказался в тюрьме за неповиновение местным властям во время стычки между состоятельными господами (акционерами острова) и простыми людьми (торговцами и ремесленниками).
Он не обладал большим поэтическим дарованием, но в своих стихах эмоционально выступал за социальную справедливость, за свободу совести.
У Питера и Мэри Фолджер родилось 10 детей. Самым младшим ребенком стала Авия, появившаяся на свет в 1667 году. В 21 год она переехала в Бостон к своей старшей сестре. Там через год вышла замуж за Иосию Франклина.
Все мои старшие братья были отданы в ученичество различным ремесленникам, меня же восьми лет определили в грамматическую школу, ибо отец мой решил посвятить меня, как некую десятину от своих сыновей, служению церкви. В этом намерении его еще укрепило то, что я рано выучился читать (наверно, и в самом деле очень рано, ибо я не помню того времени, когда не умел читать), а также мнение всех его друзей, что из меня безусловно выйдет великий ученый. Одобрил это решение и мой дядя Бенджамин и предложил передать мне все тома проповедей, записанных им по его системе, затем, надо полагать, чтобы я по ним учился, если научусь понимать его руку. Однако в школе я проучился неполный год, хотя за этот год постепенно продвинулся от середины своего класса на первое место, затем был переведен в следующий класс, а к концу года и в третий. Но тем временем мой отец, убоявшись расходов на обучение в колледже, которых он при такой большой семье не мог себе позволить, и жалких заработков, на какие обречены были многие даже после колледжа, – я сам слышал, как он излагал эти причины своим друзьям, – отказался от первоначального своего намерения, взял меня из школы и отдал обучаться письму и арифметике известному в то время учителю Джорджу Браунеллу, который к тому же добивался хороших успехов не розгой, а поощрением. Под его руководством я быстро научился хорошо писать, но арифметика мне не давалась и в ней я не преуспел. В возрасте десяти лет отец взял меня домой и поставил помощником в своем деле, а был он мыловаром и свечником. Этому делу он не был обучен с детства, а занялся им уже по приезде в Новую Англию, когда убедился, что прежнее его ремесло красильщика мало кому требуется и семью им не прокормить. И вот я принялся резать фитили, заливать формы для маканых свечей и мыла, прибирать в мастерской, бегать с поручениями и проч.
В детстве Бен Франклин часто бывал с друзьями на реке Чарльз. Он полюбил плавать и стал искать способ, как передвигаться по воде быстрее. Сообразив, что для увеличения скорости плавания надо увеличить площадь ладони и поверхность стопы (чтобы выталкивать более значительные объемы воды), он смастерил «две овальные панели с отверстиями для больших пальцев» и своеобразные ласты – «нацепил на подошвы ног подобие сандалий». И сам удивился, насколько быстрее стал плавать. Правда, кисти рук быстро уставали, а «ласты» не слишком удобно сидели на ногах, так что он отказался от своей затеи.
Но задумал прокатиться по поверхности пруда с помощью воздушного змея. Лежа на спине, Бен мчался по воде, пока змей, подгоняемый ветром, тащил юного изобретателя по поверхности. «Один из мальчишек помогал мне переносить одежду, пока я плыл, – вспоминал позднее Франклин. – Переплывая пруд с помощью змея… я не чувствовал ни капли усталости и получил невероятное удовольствие».
Так еще в детстве в этом мальчике проявились задатки изобретателя, исследователя.
Работа мне не нравилась, меня тянуло в море, но отец и слышать об этом не хотел; однако, живя у залива, я много времени проводил на воде, рано научился плавать и управляться с лодкой; а оказавшись в лодке с другими мальчиками, обычно считался у них капитаном, особенно когда возникали какие-нибудь затруднения; да и в других обстоятельствах я обычно верховодил и, бывало, вовлекал товарищей в разные проделки, коих приведу один пример, показывающий, что я рано проникся общественным духом, но не сразу научился направлять его по верному пути.
Недалеко от нашего дома за мельничным прудом был лужок, на краю которого мы стояли во время прилива, когда удили пескарей. Мы так его вытоптали, что он превратился в болото. Я предложил построить там пристань и показал товарищам большую кучу камней, сложенных вблизи пруда для постройки нового дома и вполне подходящих для нашей затеи. И вот вечером, когда работники ушли, я собрал свою ватагу, и мы прилежно, как муравьи, поднимая каждый камень вдвоем, а когда и втроем, перетаскали их к воде и построили свою пристань. Наутро работники хватились камней и вскорости их обнаружили. Стали наводить справки, виновных нашли и пожаловались родителям. Некоторые из нас получили от своих отцов чувствительный урок, мой же отец, хоть я и убеждал его, что работу мы выполнили полезную, внушил мне, что нечестный поступок не может быть полезен.
Думаю, тебе будет интересно узнать еще кое-что о его внешности и составе. Он был человек отменного здоровья, роста среднего, но крепкого сложения и очень сильный; был богато одарен, недурно рисовал, немного играл на скрипке и обладал чистым, приятным голосом, так что когда он играл и пел псалмы, как бывало по вечерам по окончании дневной работы, слушать его было одно удовольствие. Был у него и талант к механике, он легко управлялся с орудиями, нужными в других ремеслах; но больше всего отличали его здравый смысл и трезвые суждения по хозяйственным вопросам применительно как к частной, так и к общественной жизни. В последней он, правда, сам не участвовал, поскольку необходимость содержать большую семью и ограниченность средств не позволяли ему отрываться от своего ремесла; но я хорошо помню, что к нему частенько наведывались самые почтенные наши соседи, спрашивали его мнения касательно всяких дел, городских и церковных, и с великим вниманием выслушивали его суждения и советы; советовались с ним люди и касательно своих личных дел, часто призывали его быть посредником в ссорах. Он любил видеть у себя за столом какого-нибудь разумного приятеля или соседа и сам заводил речь о каком-нибудь замысловатом или полезном предмете, дабы дети его, слушая беседу, учились уму-разуму. Так он привлекал наше внимание к тому, что есть в жизни доброго, справедливого и благоразумного; снеди же, поданной на стол, почти не уделялось внимания, как будто безразлично было, хорошо ли удалась подлива, по сезону ли блюдо, лучше оно по вкусу или хуже другого, сходного, почему и я привык пренебрегать этими вопросами и стал до того равнодушен к тому, что мне подают, что и по сей день, будучи спрошен, что я ел на обед, уже через несколько часов не могу ответить. Это сослужило мне хорошую службу в путешествиях, когда иные из моих спутников очень страдали от невозможности удовлетворить свои более утонченные (потому что заботливее взлелеянные) вкусы и аппетиты.
Когда Бену исполнилось 6 лет, семья переехала из тесного двухкомнатного домика в более просторное жилище. У главы семейства появилась возможность приглашать на обед интересных гостей.
Иосия Франклин был интересным собеседником, хотя и не получил добротной общеобразовательной подготовки. Он отличался рассудительностью, был любознательным и приветливым, любил задушевные разговоры.
В Бостоне Иосия стал прихожанином протестантской Южной церкви (South Church). Он завоевал авторитет в церковной общине и сблизился там с образованными, влиятельными людьми – такими как бывший губернатор Саймон Брэдстрит и судья Сэмюэл Сиволл.
Иосия быстро продвинулся в протестантской иерархии. Его избрали десятинщиком: он должен был следить за посещаемостью и благочестивым поведением прихожан во время воскресной мессы. Через некоторое время он стал одним из комендантов церковной общины – смотрителем за нравственностью и за общественным порядком. Иосия Франклин «охранял общественный покой», присматривая за бродягами, пьяницами, «нарушителями дней отдохновения» и «другими личностями, склонными к дебоширству, неверию, богохульству и атеизму».
Церковные должности не оплачивалась, но Иосия умело совмещал общественную и личную выгоду. Он, к примеру, зарабатывал, продавая свечи ночным постовым, работу которых сам и контролировал.
Отец Бена Франклина был изобретательным и предприимчивым человеком. Будучи способным механиком, он усовершенствовал производственный процесс в своей мастерской. Однажды он провел эксперимент: из соседнего водоема перенес икру сельди в реку, где эта рыба раньше не водилась. Из икринок вылупились мальки, и в дальнейшем сельдь стала водиться в этой реке.
Моя мать тоже отличалась отменным здоровьем, она вскормила грудью всех своих десятерых детей. Не помню, чтобы родители мои когда-нибудь хворали, разве что перед смертью. Отец мой дожил до 89 лет, а мать до 85. Погребены они вместе в Бостоне, где я несколько лет тому назад заказал на их могилу мраморную плиту с такой надписью:
Здесь покоятся
Иосия Франклин и супруга его Абия.
Они прожили в любви и согласии 55 лет,
Не имея ни земли, ни прибыльных занятий.
С благословения божьего, Неустанным трудом и старанием
Они содержали в достатке большую семью И вырастили
достойно 13 детей и 7 внуков.
Пусть этот пример, прохожий, Подвигнет тебя к усердию
на твоем поприще И к вере в провидение.
Он был муж благочестивый и благоразумный,
Она жена скромная и добродетельная.
Сей камень
Из уважения к их памяти Воздвиг их младший сын.
И. Ф. род. 1655, сконч. 1744, 89 лет.
А. Ф. род. 1667, сконч. 1752, 85 лет.
Поначалу отец планировал, что Бенджамин станет пастором (по словам писателя Уолтера Айзексона, «десятый сын Иосии должен был стать своеобразной “десятиной”, отданной Богу»).
Но почему отец уже через год забрал Бена из грамматической школы, готовившей учеников к поступлению в колледж? Ведь, казалось бы, мальчик подавал большие надежды. Бенджамин Франклин на страницах своей «Автобиографии» объясняет этот поступок своего родителя тем, что отец вынужден был заботиться о многочисленном семействе и не мог без существенных затруднений выплачивать взносы в колледж.
Но для некоторых биографов Франклина такое объяснение выглядит неубедительным. Ведь семья Иосии была довольно зажиточной, да и в ней к тому времени оставалось лишь трое «неоперившихся» детей (Бен и две его младшие сестренки). Обучение в грамматической школе было бесплатным, а стипендию в Гарварде Бенджамин легко получил бы как лучший ученик. Биограф «филадельфийского мудреца» Уолтер Айзексон приводит такие данные: «Из сорока трех студентов, которые поступили в колледж в намеченный для Франклина год, только семеро принадлежали к состоятельным семьям; десять были сыновьями торговцев, а четверо – сиротами. Университет в это время тратил около одиннадцати процентов своего бюджета на финансовую помощь студентам».
Айзексон делает вывод: скорее всего, Иосия понял, что его младший сын просто не подходит для того, чтобы стать священником: «Бенджамин был скептичным, озорным, любознательным и не очень почтительным, он находил утомительными длинные религиозные тексты».
Историк Артур Туртеллот утверждает, что если бы Франклин получил академическое образование в Гарварде, то лишился бы присущих ему «спонтанности» и «интуитивности», утратил бы «энергию», «свежесть» и «скорость» мысли. С такой точкой зрения не согласен Уолтер Айзексон. Он утверждает, что говорить так было бы нечестно и по отношению к Гарварду, и по отношению к Франклину. Конечно, «если принять во внимание скептический склад ума и аллергию на авторитеты, становится понятно: вряд ли Франклин стал бы священником, как планировалось». Но «его мятежную природу это учреждение скорее поощрило бы, нежели подавило».
Карл Ван Дорен, еще один биограф Франклина, считает, что «отец дал Бенджамину гораздо больше, чем могло бы дать высшее образование». Уолтер Айзексон с этим не согласен. Он утверждает, что «Иосия… был человеком весьма ограниченным. У него имелась склонность тормозить стремления своего сына – на образовательном, профессиональном и даже поэтическом поприще».
Однако я отвлекся и понимаю, что это признак старости. Раньше в моих писаниях было больше порядка. Впрочем, для тесной компании не будешь одеваться так, как для публичного бала. Возможно, это всего лишь случайная оплошность.
