Бернард Корнуэлл
Арлекин. Скиталец. Еретик (сборник)
Жанетта вошла и с облегчением увидела за столами еще четверых чиновников.
– В войске почти столько же писцов, сколько лучников, – сказал сэр Саймон, когда она протискивалась мимо них. – Писцы, коновалы, каменщики, повара, пастухи, мясники и всякие прочие двуногие, умеющие тянуть с короля деньги. – Он улыбнулся графине и провел рукой по своему потертому шерстяному плащу, отороченному мехом. – Если бы я знал, что вы почтите нас своим визитом, моя госпожа, я бы приоделся.
Жанетта с удовлетворением заметила, что сэр Саймон нынче утром в настроении покрасоваться. Он всегда держался либо по-хамски, либо с неуклюжей учтивостью, а она терпеть не могла ни того ни другого. Однако, когда он пытался произвести впечатление хорошими манерами, с ним, по крайней мере, было легче иметь дело.
– Я пришла просить у мсье Тотсгема пропуск.
Писцы украдкой наблюдали за ней, их перья скрипели и оставляли кляксы на выскобленном пергаменте.
– Я сам могу выдать вам пропуск, – галантно проговорил сэр Саймон. – Надеюсь, вы не надолго покидаете Ла-Рош-Дерьен?
– Я лишь хочу съездить в Луаннек.
– И где же, дорогая леди, находится Луаннек?
– На побережье, к северу от Ланьона, – сказала Жанетта.
– От Ланьона, да? – Он присел на край стола и покачал босой ногой. – Я не советовал бы вам путешествовать близ Ланьона. Не на этой неделе. Может быть, на следующей. Да и то только если вы убедите меня, что у вас есть веская причина для поездки. – Он разгладил свои светлые усы. – А я бываю очень сговорчив.
– Я хочу помолиться тамошним мощам, – объяснила графиня.
– Не могу удерживать вас.
Сэр Саймон подумал, не пригласить ли ее в комнату, но этим утром у него не было настроения для любовных игр. Свою неудачу в деле с задницей Томаса из Хуктона он залил вином, и теперь в животе бурлило, в горле пересохло, а голова гудела, как литавры.
– Какой святой получит удовольствие слышать ваш голос? – спросил он.
– Там находятся мощи святого Ива, защитника больных. Моего сына лихорадит.
– Бедный мальчик, – проговорил сэр Саймон с притворным сочувствием. Потом не терпящим возражений тоном велел писцу выписать графине пропуск. – Вы же поедете не одна, мадам? – спросил он.
– Я возьму слуг.
– Вам будет спокойнее с солдатами. Повсюду бандиты.
– Я не боюсь своих соотечественников, сэр Саймон.
– А надо бы, – ехидно заметил рыцарь. – Сколько слуг?
– Двое.
Сэр Саймон велел писцу вписать в пропуск двоих сопровождающих и снова взглянул на Жанетту:
– Вам действительно было бы безопаснее с эскортом солдат.
– Бог меня сбережет, – ответила она.
Сэр Саймон наблюдал, как посыпают песком чернила на пропуске и капают на пергамент горячий воск. Потом он сам приложил печать к воску и протянул документ Жанетте.
– Может быть, мне отправиться с вами, мадам?
– Тогда я лучше вообще не поеду, – ответила она, отказываясь взять пропуск.
– Что ж, в таком случае я перекладываю свои обязанности на Господа.
Жанетта взяла пропуск, заставила себя поблагодарить рыцаря и ушла. Графиня ожидала, что сэр Саймон последует за ней, однако он позволил ей спокойно удалиться. Она чувствовала себя подлой, но и торжествовала. Теперь приманка была в ловушке, и мышеловка была готова захлопнуться.
Жанетта направилась не прямо домой, а свернула в дом стряпчего Бела. Он еще завтракал кровяной колбасой с хлебом. Запах колбасы усилил чувство голода, но Жанетта отказалась от предложенной тарелки, ведь она была графиней, а он – простым стряпчим. Негоже аристократам делить трапезу с чернью.
Бела запахнул плащ, извинившись за холод в комнате, и спросил, не решилась ли она наконец продать свой дом.
– Это было бы разумно, мадам. Вы многим задолжали.
– Я дам вам знать о моем решении, – ответила графиня, – но сейчас я пришла по другому делу.
Бела открыл ставни на окнах.
– Дело стоит денег, мадам, а ваши долги, извините, растут.
– Дело касается герцога Карла, – сказала Жанетта. – Вы все еще посылаете письма его управляющим?
– Время от времени, – осторожно ответил Бела.
– Как вы с ними связываетесь?
Этот вопрос вызвал у стряпчего подозрение, но все-таки он ответил:
– Сообщения поступают на корабле в Пемполь, а потом по суше в Гингам.
– Сколько времени это занимает?
– Дня два-три. Это зависит от того, орудуют ли англичане между Пемполем и Гингамом.
– Тогда напишите герцогу и сообщите от меня, что в конце этой недели англичане нападут на Ланьон. Они делают лестницы, чтобы взбираться на стены.
Жанетта решила послать донесение через Бела, поскольку ее собственными курьерами были рыбаки, приезжавшие только по четвергам продать свой улов в Ла-Рош-Дерьене. Они бы доставили сообщение слишком поздно. А курьеры Бела могли добраться до Гингама вовремя и сорвать планы англичан.
Бела стряхнул с редкой бороденки хлебные крошки.
– Вы уверены, мадам?
– Конечно!
Она рассказала про Жака и лестницы, а также про неосторожного английского надсмотрщика и про то, как сэр Саймон убеждал ее подождать с поездкой в окрестности Ланьона к Луаннекским мощам.
– Герцог будет благодарен, – сказал Бела, провожая графиню до двери.
Он послал донесение в тот же день, хотя и не сообщил, что оно исходит от графини. Он попросту присвоил заслугу себе. Стряпчий отдал письмо шкиперу, который отплывал в тот же день, и на следующее утро из Пемполя уже скакал на юг всадник. В разоренных краях между портом и столицей герцога эллекин не хозяйничал, и донесение дошло благополучно. И теперь в Гингаме, где находился штаб герцога Карла, кузнецы осматривали конские подковы, арбалетчики смазывали оружие, оруженосцы начищали до блеска кольчуги и точили мечи.
Казалось, английский налет на Ланьон был обречен.
Неожиданное соглашение Жанетты с Томасом приглушило враждебность в ее доме. Люди Скита стали мочиться в реку, а не во дворе, а Жанетта позволила им заходить на кухню, что оказалось кстати, поскольку они приносили с собой провизию. Прислуга стала питаться лучше, чем когда-либо после падения города, хотя графиня так и не смогла заставить себя попробовать заплесневевшую копченую селедку. А самым приятным оказался прием, оказанный двум назойливым торговцам, которые пришли требовать возврата долгов: стрелки дали волю кулакам, и оба кредитора убрались восвояси без шапок, хромая, в крови и ничего не получив.
– Я заплачу им, как только смогу, – сказала Жанетта Томасу.
– Сэр Саймон, вероятно, носит деньги с собой, – ответил тот.
– Вот как?
– Только болван прячет деньги там, где их может найти прислуга, – сказал Томас.
Через четыре дня после случая в кузнице лицо его все еще было распухшим, а губы – черными от запекшейся крови. Ребро болело, и все тело покрывали синяки, но он убедил Скита, что чувствует себя достаточно хорошо, чтобы штурмовать Ланьон. Выступление было назначено на вторую половину дня, а в полдень Жанетта увидела Томаса в церкви Святого Ренана.
– Почему ты молишься? – спросила она.
– Я всегда так делаю перед боем.
– Сегодня будет бой? Я думала, вы до завтра никуда не поедете.
– Люблю, когда хорошо хранят секреты! – весело отозвался Томас. – Мы выходим на день раньше. Все готово, зачем ждать?
– И куда вы идете? – спросила Жанетта, хотя прекрасно знала ответ.
– Куда поведут.
Жанетта вознесла молчаливую молитву, чтобы ее донесение достигло герцога Карла.
– Будь осторожен, – сказала она Томасу, не потому, что заботилась о нем, просто он был ее орудием мести сэру Саймону Джекиллу. – Может быть, сэра Саймона убьют?
– Бог прибережет его для меня.
– А что, если он не последует за мной в Луаннек?
– Потащится, как собака, – заверил ее Томас, – но для вас это будет опасно.
– Я получу обратно доспехи, – ответила графиня, – а это главное. Ты молишься святому Ренану?
– Святому Себастьяну. И святому Гинфорту.
– Я спрашивала священника о святом Гинфорте, – с упреком сказала Жанетта, – и он сказал, что никогда о таком не слышал.
– Он, наверное, не слышал и о святой Уайлджефортис, – сказал Томас.
– Уайлджефортис? – с трудом выговорила Жанетта непривычное имя. – Кто это?
– Это была очень благочестивая дева, жившая во Фландрии и отрастившая длинную бороду. Она каждый день молилась, чтобы Бог не лишал ее безобразности, дабы она могла сохранить целомудрие.
Жанетта не удержалась от смеха:
– Этого не может быть!
– Это правда, моя госпожа, – заверил ее Томас. – Моему отцу однажды предложили волос из ее святой бороды, но он отказался купить его.
– Тогда я буду молиться этой бородатой святой, чтобы ты вернулся живым из похода, – сказала Жанетта, – но только ради мести сэру Саймону. А так, надеюсь, вы все погибнете.
Гингамский гарнизон желал того же. Для воплощения своей мечты они собрали значительные силы арбалетчиков и латников, собираясь устроить англичанам засаду по пути к Ланьону. Но их командиры, подобно Жанетте, были уверены, что гарнизон Ла-Рош-Дерьена устроит вылазку в пятницу, и потому не выступали до вечера четверга. В это время войско Тотсгема было уже в пяти милях от Ланьона. Убавившийся местный гарнизон не знал о приближении англичан, потому что военные командиры герцога Карла, командовавшие гингамскими силами в его отсутствие, решили не предупреждать горожан. Если слишком многие узнают, что англичан предали, об этом могут проведать и сами англичане, а тогда они откажутся от своих планов и не дадут людям герцога одержать столь редкую и полную победу.
Англичане тоже рассчитывали победить. Стоял сухой вечер. К полуночи из-за серебристых облаков выглянула полная луна и осветила четкие очертания ланьонских стен. Наступавшие прятались в лесу, откуда наблюдали за немногочисленными дозорными на стенах. Эти дозорные хотели спать и через некоторое время ушли в бастионы, где горел огонь. И потому никто не видел, как через ночное поле подтащили шесть лестниц; никто не заметил и бегущую за лестницами сотню лучников. Дозорные все еще спали, когда лучники забрались по ступеням, а основные силы Тотсгема выступили из леса, готовые ворваться в город через восточные ворота, которые им откроют лучники.
Дозорные были перебиты. Первыми город разбудили собаки, потом зазвонил церковный колокол, и ланьонский гарнизон проснулся. Но слишком поздно. Ворота уже были открыты, и солдаты Тотсгема в своих серых кольчугах орали в темных переулках, а через узкие ворота вливались все новые и новые английские латники и стрелки.
Люди Скита шли в арьергарде. Когда начался грабеж, они ждали за стенами. Церковные колокола неистово били, прихожане проснулись в ужасе, но постепенно набат стих.
Уилл Скит смотрел на залитое лунным светом поле к югу от Ланьона.
– Я слышал, это сэр Саймон Джекилл подправил тебе внешность, – сказал он Томасу.
– Да.
– За то, что ты велел ему ошпарить задницу? – ухмыльнулся Скит. – Ты не можешь упрекнуть его за трепку, но он должен был сначала поговорить со мной.
– И что бы ты сделал?
– Конечно, позаботился бы, чтобы он не слишком тебя искалечил, – ответил Скит, внимательно осматривая ландшафт.
Томас приобрел такую же привычку быть настороже, но все окрестности были спокойны. Над низиной поднимался туман.
– Что ты собираешься предпринять? – спросил старый стрелок.
– Поговорить с тобой.
– Я не участвую в твоих чертовых ссорах, парень, – проворчал Скит. – Что ты собираешься делать?
– Попросить тебя одолжить мне на субботу Джейка и Сэма. И мне нужны три арбалета.
– Три арбалета, вот как? – ничего не выражающим тоном переспросил Скит.
Он увидел, как в город входят последние части Тотсгема, и, засунув в рот два пальца, издал пронзительный свист – сигнал собственному отряду, что можно входить.
– На стены! – крикнул он, когда эллекин двинулся вперед. – На стены!
Заботой арьергарда было занять укрепления павшего города.
– Половина долбаных ублюдков так и не протрезвели, – проворчал Скит, – так что оставайся при мне, Том.
Большинство стрелков Скита выполнили свою обязанность и взобрались по каменным ступеням на городские стены, но некоторые ускользнули в поисках добычи и выпивки. Скит с Томасом и полудюжиной стрелков прочесывали город в поисках этих прохвостов, чтобы загнать их обратно на стены. Два десятка латников Тотсгема делали примерно то же – вытаскивали солдат из таверн и заставляли загружать повозки, укрытые в городе от эллекина. Особенно Тотсгем нуждался в провианте для своего гарнизона, и его самые верные латники прилагали все усилия, чтобы удержать английских солдат от выпивки, женщин и прочего, что могло отвлечь от грабежа и замедлить погрузку.
Городской гарнизон, проснувшись, попытался оказать отпор, но солдаты спохватились слишком поздно. Теперь их тела лежали на залитых лунным светом улицах. Однако в западной части города, у причалов на реке Легер, бой еще продолжался, и Скита привлек шум, раздававшийся оттуда. Большинство солдат не обращали внимания на этот шум, горя желанием повышибать двери в домах и пограбить склады. Но Скит знал, что нельзя считать себя в безопасности, пока не перебиты все защитники города.
Томас пошел за ним и увидел нескольких латников Тотсгема, только что вывернувших из узкой улочки.
– Там какой-то бешеный ублюдок, – сказал один из них Скиту, – и с ним дюжина арбалетчиков.
Бешеный ублюдок со своими арбалетчиками уже перебил часть англичан – там, где улица резко сворачивала к реке, лежали тела с красными крестами.
– Выжечь их, – предложил один из латников.
– Нет, пока не осмотрим здания, – сказал Скит и послал двух своих стрелков принести штурмовую лестницу.
Когда ее принесли, он приставил лестницу к стене ближайшего дома и уставился на Томаса, который, ухмыльнувшись, полез вверх и взобрался на крутую соломенную крышу. Сломанное ребро болело, но он перебрался через конек, снял с плеча лук и наложил стрелу на тетиву. Отбрасывая длинную тень, он прошел по соломенному скату крыши. Она обрывалась как раз там, где притаились враги, и потому, прежде чем добраться до края, Томас натянул во всю силу лук и сделал два шага вперед.
Враги увидели его, и дюжина арбалетов дернулась вверх. Светловолосый человек с обнаженным мечом в руке тоже поднял голову. Томас узнал его. Это был мессир Жоффрей де Пон-Блан, и Томас заколебался: он восхищался этим человеком. Но тут первая арбалетная стрела просвистела так близко от его лица, что он ощутил ветерок на щеке, и тогда он выстрелил сам, понимая, что его стрела летит прямо в раскрытый рот мессира Жоффрея. Впрочем, Томас не видел, куда она попала: когда на других арбалетах зазвенели тетивы и к луне взлетели новые стрелы, он шагнул назад.
– Главный убит! – крикнул Томас.
Послышался топот – это бросились вперед латники, пока арбалетчики не успели перезарядить свое неуклюжее оружие. Томас вернулся к краю крыши и увидел мелькающие мечи, топоры и брызги крови на оштукатуренных фасадах домов. Он заметил, как латники прорубаются к телу мессира Жоффрея, чтобы убедиться, что тот действительно мертв. Какая-то женщина в доме кричала, что мессир Жоффрей всего лишь защищался.
Съехав по скату крыши, Томас соскочил на улицу там, где погиб мессир Жоффрей, и подобрал три арбалета и мешок арбалетных стрел, которые отнес Уиллу Скиту.
Йоркширец ухмыльнулся:
– Арбалеты? Значит, ты прикинешься врагом. Этого не сделать в Ла-Рош-Дерьене, и, стало быть, вы подстережете сэра Саймона где-то за городом. Так?
– Вроде того.
– Я бы мог читать тебя, как книгу, парень, если бы умел читать, но у меня для этого слишком много здравого смысла.
Скит и Томас направились к реке, где были захвачены три корабля, а еще два после опустошения трюмов пылали вовсю.
– Но как вы выманите ублюдка из города? – поинтересовался Скит. – Он же не полный болван.
– Полный, когда дело касается графини.
– Ну, раз так… – усмехнулся Скит. – То-то я думаю, что́ это графиня вдруг стала с нами всеми очень добра. Значит, вы снюхались, ты и она, так?
– Нет, не так.
– Но скоро снюхаетесь, верно?
– Сомневаюсь.
– Почему? Потому что она графиня? И все равно она баба, парень. Но я бы поостерегся.
– Поостерегся?
– Сущая стерва. Снаружи выглядит мило, но внутри – кремень. Она разобьет тебе сердце, парень.
Скит остановился на широком каменном причале, куда люди таскали из складов кожу, зерно, копченую рыбу, вино и рулоны материи. Среди них был и сэр Саймон, он кричал на своих людей, чтобы пригнали еще повозок. Город принес богатую добычу. Ланьон был гораздо больше Ла-Рош-Дерьена и, поскольку успешно выдержал зимнюю осаду графа Нортгемптонского, считался среди бретонцев надежным местом для хранения добра. А теперь его выпотрошили. Мимо Томаса проковылял человек, неся в охапке серебряную посуду; другой тащил полураздетую женщину за обрывки ночной рубашки. Несколько стрелков выбили дно из бочки и лакали из нее, окунув лица в вино.
– Войти в город оказалось довольно легко, – сказал Скит, – но будет чертовски непростым делом привести этих пьяных ублюдков назад.
Сэр Саймон плашмя бил мечом по спинам двух пьяниц, мешавших его людям опустошать склад с материей. Увидев Томаса, он удивился, но, опасаясь Уилла Скита, ничего не сказал, а просто отвернулся.
– Похоже, эта скотина уже разделалась со своими долгами, – сказал Скит, глядя в спину сэру Саймону. – Война – хороший способ разбогатеть, пока тебя не взяли в плен и не потребовали выкуп. Но за нас с тобой вряд ли потребуют выкуп, парень. Нам, скорее, распорют брюхо и выколют глаза. Ты когда-нибудь стрелял из арбалета?
– Нет.
– Это не так просто, как может показаться. Конечно, легче, чем стрелять из настоящего лука, но все равно требуется сноровка. С непривычки чертовы штуковины могут попасть чуть выше. Джейк и Сэм согласны тебе помочь?
– Сказали, что да.
– Еще бы, такие головорезы. – Скит все смотрел на сэра Саймона в новых блестящих доспехах. – Полагаю, этот ублюдок возьмет свои денежки с собой.
– Да, я тоже так думаю.
– Половина моя, Том, и я не задам никаких вопросов насчет субботы.
– Спасибо, Уилл.
– Но сделай все как следует, Том, – сердито проговорил Скит, – сделай все как следует. Я не хочу увидеть тебя повешенным. Я не прочь полюбоваться, как иные болваны исполняют эту пляску на веревке и по их ногам течет моча, но когда ты задергаешься по дороге в ад, это будет позорное зрелище.
Они вернулись к стенам. Оба не взяли никакой добычи: они награбили более чем достаточно за время набегов в Северной Бретани. Теперь настал черед людей Тотсгема насладиться захваченным городом.
Один за другим обыскивались дома и осушались бочки в тавернах. Ричард Тотсгем хотел, чтобы его части к рассвету покинули город, но повозок было захвачено слишком много. Они сбились около узких восточных ворот. Не хватало лошадей, чтобы их тянуть, и солдатам пришлось самим впрягаться в оглобли: не бросать же награбленное! Другие напились до бесчувствия, и латники Тотсгема выискивали их по городу. Пьяниц выгнал из укрытий пожар. Англичане подожгли соломенные крыши, и горожане убежали на юг.
Дым поднимался густым черным столбом. Морской ветерок относил его на юг. Снизу столб светился бледно-красным, и, видимо, это зрелище сообщило идущему из Гингама войску, что они опоздали. Солдаты шли всю ночь, выискивая место, где можно устроить засаду людям Тотсгема, но урон уже был нанесен. Ланьон пылал, а его добро было погружено на повозки, которые все еще вручную выкатывали через ворота.
Однако если ненавистных англичан не удалось подстеречь на пути в город, их можно застать врасплох по пути обратно. И вражеские командиры направили свои войска на восток, к дороге, ведущей в Ла-Рош-Дерьен.
Первым заметил врага косоглазый Джейк. Сквозь поднявшийся над равниной жемчужный туман он увидел во мгле на юге какие-то тени. Сначала он принял их за стадо коров, а потом решил, что это беженцы из города. Но чуть погодя разглядел знамя, копья и серые кольчуги. Он крикнул Скиту, что видит всадников.
Скит всмотрелся со стены.
– Ты что-нибудь видишь, Том?
Это было перед самым рассветом, окрестности посерели и покрылись клочьями тумана. Томас взглянул и увидел в миле от города густой лес и низкую темную ограду над туманом. А потом тоже разглядел в сером свете знамена, серые кольчуги и частокол копий.
– Латники, – сказал он, – и много их, гадов.
Скит выругался. Из людей Тотсгема одни были еще в городе, другие тащились по дороге в Ла-Рош-Дерьен и растянулись так далеко, что не было никакой надежды вернуть их за стены Ланьона. Но даже будь это возможно, это все равно не принесло бы никакой пользы, поскольку вся западная сторона города неистово пылала и пожар быстро распространялся. Отступление за стены было чревато риском изжариться заживо, но и сражаться люди Тотсгема вряд ли могли: многие были пьяны и все перегружены награбленным.
– Кусты, – коротко сказал Скит, указывая на неровную линию терновника и бузины, что шла вдоль дороги, по которой громыхали повозки. – Лучников – в кусты, Том. Мы присмотрим за вашими конями. Бог знает, как мы остановим этих гадов, – он перекрестился, – но у нас нет другого выбора.
Томас угрозами освободил проход в запруженных толпой воротах и провел сорок лучников по болотистому лугу к кустарнику, казавшемуся хрупким барьером против врага, собравшегося в серебристом тумане. Там было по меньшей мере триста всадников, которые пока еще не наступали, но группировались к атаке, а у Томаса было всего сорок человек, чтобы их остановить.
– Растянуться! – крикнул Томас. – Растянуться!
Он быстро опустился на колено и перекрестился. «Святой Себастьян, – молился он, – пребудь с нами. Святой Гинфорт, защити меня!» Он дотронулся до засушенной собачьей лапы и снова перекрестился.
К его отряду присоединилась еще дюжина лучников, но их по-прежнему оставалось слишком мало. Солдат на дороге могли бы перебить два десятка пажей с игрушечными мечами верхом на пони. Кусты были плохой защитой для Томаса и стрелков. Они кончались примерно в половине мили от города. Всадникам стоило лишь обогнуть их, и уже ничто не смогло бы остановить коней. Томас мог бы вывести своих стрелков на открытое место, но его пятьдесят человек были не в состоянии остановить три сотни всадников. Лучники были хороши, когда собирались вместе и обрушивали на противника плотный дождь стрел со стальными наконечниками. Пятьдесят человек могли устроить такой ливень, но всадники все равно бы прорвались и перебили их.
– Арбалетчики, – хмыкнул Джейк.
Томас увидел, как из леса позади закованных в броню вражеских всадников появились люди в красно-зеленых камзолах.
От вражеских кольчуг, мечей и шлемов холодно отражался рассвет.
– Ублюдки теряют время, – нервно проговорил Джейк.
Он воткнул дюжину стрел у основания кустарника, достаточно густого, чтобы остановить всадников, но неспособного замедлить арбалетные стрелы.
Уилл Скит собрал шестьдесят своих латников у дороги, готовый контратаковать противника, чья численность увеличивалась с каждой минутой. С востока уже подъезжали воины герцога Карла и его французские союзники, поглядывая на то место, где кончался кустарник и где к дороге можно было проехать через открытое поле. Томас не понимал, какого черта они медлят. И гадал, не погибнет ли здесь. «Боже милостивый, – думал он, – у нас нет и доли того войска, которое могло бы остановить такого врага». А в Ланьоне продолжал бушевать пожар, заволакивая дымом бледное небо.
Томас перебежал в левый край цепи, где увидел отца Хобба с луком.
– Вам не следует здесь находиться, святой отец.
– Бог меня простит, – ответил священник.
Он заткнул сутану за пояс и рядком воткнул стрелы в землю. Взглянув на прогалину, Томас прикинул, сколько времени его люди продержатся на своих позициях. «Все, что нужно врагам, – думал он, – это полоса голой ровной земли, чтобы разогнать коней». Однако при более внимательном рассмотрении оказалось, что земля была не вполне гладкой: ее испещряли травянистые кочки, среди которых на прямых ногах расхаживали две серые цапли, охотясь на лягушек и утят. Лягушки и утята, подумал Том. Боже милостивый, да это же болото! Весна выдалась необычно сухой, и все же его сапоги намокли, пока он пересекал сырое поле, чтобы добраться до кустов. Осознание этого озарило Томаса, как поднимающееся солнце. Открытое место было болотом! Неудивительно, что враги медлят. Они видят, как растянулись люди Тотсгема на дороге после побоища, но не могут найти пути через вязкую почву.
– Сюда! Сюда! – закричал он лучникам. – Скорее! Скорее! Давайте же, болваны!
Обогнув кустарник, Томас вывел их на болото, где они запрыгали с кочки на кочку и зашлепали по воде в лабиринте топей, бугров и ручейков. Лучники пробрались на юг по направлению к противнику, и когда оказались на расстоянии выстрела, Томас растянул их в цепь и дал им волю в стрельбе по мишеням. Его страх прошел, уступив место возбуждению. Врага сдерживало болото. Их кони не могли идти вперед, а стрелки Томаса свободно перепрыгивали с кочки на кочку, как черти. Как эллекин.
– Бей гадов! – кричал он.
Над болотом зажужжали стрелы с белым оперением, поражая коней и людей. Враги пытались атаковать лучников, но их кони вязли в мягкой почве и становились мишенями для стрел. Арбалетчики спешились и пошли в наступление, но лучники направили стрелы в них, а кроме того, стали прибывать новые силы, посланные Скитом и Тотсгемом. Болото вдруг оказалось заполнено английскими и валлийскими стрелками, обрушившими на растерявшегося противника стальной ад. Это превратилось в игру: лучники заключали пари, попадут или нет в определенную цель. Солнце поднялось выше, отбрасывая тени от убитых коней. Враг попытался укрыться за деревьями. Какой-то отряд храбрецов предпринял последнюю атаку в надежде пройти по краю болота, но их кони увязли, в них впивались стрелы, люди и животные с криками падали. Один всадник пробился вперед, хлеща коня плашмя своим мечом. Томас послал стрелу коню в шею, а Джейк пронзил ему ляжку, и животное с жалобным ржанием задергало ногами и рухнуло в топь. Всадник умудрился выпутать ноги из стремян и, изрыгая проклятия, бросился на лучников, опустив меч и подняв щит. Сэм послал стрелу ему в пах, а потом дюжина других стрелков добавила свои. Лучники роем окружили павших врагов. Они достали ножи и начали делить добычу. С убитых снимали кольчуги, забирали оружие, с коней сдирали седла и сбрую, а пока лучники подсчитывали трофеи, отец Хобб прочел молитву по убитым.
К середине утра противник бежал, оставив четыре десятка трупов и вдвое больше раненых. Ни одного английского или валлийского стрелка убито не было.
Войско герцога Карла вернулось в Гингам ни с чем. Ланьон был уничтожен, враг потерпел унизительное поражение, и люди Уилла Скита в Ла-Рош-Дерьене пировали. Они были эллекином, им не было равных, и никто не мог их разбить.
На следующее утро, еще до рассвета, Томас, Сэм и Джейк покинули Ла-Рош-Дерьен. Они поскакали на запад, к Ланьону, но, въехав в лес, свернули с дороги и привязали коней к деревьям в чаще, а потом крадучись вернулись на опушку. У каждого за плечом был лук, а еще они несли с собой по арбалету. В зарослях колокольчиков на опушке, откуда виднелись западные ворота Ла-Рош-Дерьена, они поупражнялись с непривычным оружием. У Томаса была всего дюжина арбалетных стрел, коротких и с жестким оперением, так что каждый выстрелил лишь по два раза. Уилл Скит был прав: арбалет при стрельбе отдавал назад, и поэтому первые стрелы попали в ствол дерева намного выше цели. Второй выстрел у Томаса получился точнее, но далеко не таким точным, как из хорошего лука. Промах напомнил ему о рискованности этого утреннего предприятия, но и Джейк, и Сэм радовались предстоящему грабежу и убийству.
– Промахнуться невозможно, – сказал Сэм после второго выстрела, когда опять послал стрелу выше цели. – Пусть я не попаду ублюдку в живот, но куда-нибудь мы ему попадем.
Он снова, кряхтя от усилий, натянул тетиву воротом. Ни один человек не мог натянуть тетиву арбалета одной силой рук, для этого использовался механизм. Самые дорогие арбалеты, то есть самые дальнобойные, имели винтовой домкрат. Стрелок накладывал на винт кривую ручку и, поворачивая ее, дюйм за дюймом оттягивал тетиву назад, пока защелка над спусковым крючком не фиксировала ее. Некоторые арбалетчики использовали в качестве рычага свое тело. Они носили толстые кожаные ремни с прикрепленным крючком и, нагнувшись, прицепляли крючок к тетиве, а потом, выпрямляясь, тянули свитые нити назад. Арбалеты, захваченные Томасом в Ланьоне, использовали рычаг в форме задней козьей ноги, который натягивал тетиву и сгибал короткое цевье лука, склеенное слоями из рога и дерева. Рычажные арбалеты были, вероятно, самыми скорострельными, хотя и не обладали дальнобойностью винтовых и были куда медленнее тисового лука. На самом деле ничто не могло сравниться с английским луком, и люди Скита вели бесконечные споры, почему враг не освоит это оружие.
– Потому что дураки, – коротко рассудил Сэм.
По мнению Тома, все дело было в том, что другие народы не начинают обучать своих сыновей с младенчества. Чтобы стать лучником, надо учиться с детства, а потом упражняться и упражняться, пока грудь не станет широкой, мускулы на руках мощными и стрела не будет вылетать в цель, словно стрелок об этом и не думает.
Джейк всадил свою вторую стрелу в дуб и грязно выругался, увидев, что и она не попала в мишень. Он взглянул на лук:
– Дерьмо. Как близко мы будем от него?
– Насколько сможем, – ответил Томас.
Джейк фыркнул:
– Если я смогу упереть чертов арбалет ублюдку в брюхо, то, возможно, не промахнусь.
– Тридцать-сорок футов будет достаточно, – счел Сэм.
– Цельтесь в промежность, – подбодрил Томас, – и мы выпустим ему кишки.
– Но нас же трое, – сказал Джейк. – Хотя бы один да насадит ублюдка на вертел.
– В тень, ребята, – велел Томас, делая знак спрятаться.
Он увидел, как из городских ворот появилась Жанетта. Стража проверила ее пропуск и махнула рукой, разрешая ехать. Графиня сидела боком на маленькой лошадке, которую одолжил ей Скит. Ее сопровождали двое седовласых слуг, мужчина и женщина, которые состарились на службе ее отцу, а теперь шагали рядом с лошадкой молодой госпожи. Если бы Жанетта действительно собиралась ехать в Луаннек, то такой хилый, престарелый эскорт накликал бы беду. Но на это, конечно же, и был расчет, и не успела она приблизиться к деревьям, как эта самая беда возникла в лице сэра Саймона Джекилла, выехавшего верхом из тени арки городских ворот. С ним были еще двое.
– А что, если эти двое ублюдков останутся с ним? – спросил Сэм.
– Не останутся, – ответил Томас.
Он был уверен в этом, как они с Жанеттой не сомневались и в том, что сэр Саймон последует за ней, надев украденные у нее дорогие доспехи.
– Храбрая бабенка, – хмыкнул Джейк.
