Бертрис Смолл
Царица Пальмиры
– Я не хочу жить в женских апартаментах! – вдруг сказала она. – Если я стану твоей женой, я хочу, чтобы во дворце у меня был собственный дом. Я сама буду выбирать себе слуг и покупать рабов. Я не хочу, чтобы у меня в доме были шпионы.
Она остановила свою кобылу. Солнце уже взошло, небо было ярко-голубым и безоблачным, насколько достигал взгляд. Последовав ее примеру, он тоже остановил своего жеребца и повернулся лицом к ней.
– Я не обучена играть в эти игры, Ястреб! – спокойно произнесла она. – Давай будем откровенны друг с другом. Ты хочешь жениться на мне, и мой отец согласился на это. Но как скоро это произойдет, зависит от меня. Вы оба, и ты, и мой отец, знаете, что мне необходимо согласиться на этот брак. Мой отец считает, что ты – подходящий для меня человек. Из-за той великой любви, которую он испытывал к моей матери, он желает, чтобы я была счастлива. Я – счастливица! Немногие люди смогли бы понять мои чувства. Я – счастливица еще и потому, что для меня выбрали такого мужа. Ведь ты тоже понимаешь, что меня нельзя заковать в кандалы. Я должна остаться свободной! Ты был добр ко мне. Думаю, я уже начинаю любить тебя. То, о чем я тебя попрошу, нетрудно сделать.
– Понимаю тебя. Ты получишь все, что в моей власти! – ответил он.
– Ах, Ястреб, ты даешь слишком опрометчивые обещания! – поддразнила его она. – Никогда не следует соглашаться, пока не узнаешь все условия!
– Значит, ты хочешь учить меня, мой цветок?
– А разве ты не можешь поучиться у женщины? – резко парировала она.
– Ты хоть немножко любишь меня? – спросил он.
– А ты любишь меня, Ястреб?
– Думаю, я влюбился в тебя в тот самый день, когда убили твою мать. Ты была тогда так смущена, обижена и испугана! Мне захотелось протянуть руки и обнять тебя. Но ведь я был князем Пальмиры, а ты – дочерью моего двоюродного брата. Поэтому мне не удалось утешить тебя, хотя я хотел этого, Зенобия.
Эта исповедь удивила ее, а кроме того, была ей приятна. Однако нельзя допускать, чтобы он совершенно уверился в ней. И Тамар, и Баб, обе говорили, что женщина никогда не должна позволять мужчине становиться слишком самонадеянным.
– Надеюсь, ты не хочешь сказать, что провел все эти годы после смерти моей матери, тоскуя обо мне? Ведь я все равно не поверю этому, Ястреб!
– Я совершенно забыл о тебе, мой цветок! – прямо ответил он.
Ее гневный вздох, последовавший за этим утверждением, был ему приятен. Эта маленькая кокетка сделалась вдруг чересчур самоуверенной! Разве его отец не предупреждал его о том, что он никогда не должен позволять женщине становиться слишком самоуверенной?
– Но как же тогда ты можешь говорить, что любишь меня?
– В тот день я полюбил ребенка. Но когда я увидел прелестную девушку, в которую превратился этот ребенок, я снова влюбился. Я никогда не буду лгать тебе, Зенобия! Я люблю тебя! Он взял ее за руку. – О, мой цветок, я и в самом деле люблю тебя! Сжалься же над несчастным князем, который готов положить к твоим ногам свое сердце и свое царство! Когда мы поженимся?
– Скоро! – взмолилась она.
– Я не могу долго ждать, Зенобия. Я одинокий человек и страстно желаю, чтобы ты была рядом со мной, чтобы я мог любить тебя, говорить с тобой, делиться с тобой всем!
Эти его слова были как нельзя лучше рассчитаны на то, чтобы завоевать ее, и ничего лучшего он не мог сказать.
– Я выйду за тебя замуж, как только позволят жрецы, – ответила она.
Он приподнял брови, удивившись ее внезапному решению, и она улыбнулась.
– Я ведь нужна тебе, мой Ястреб? Разве ты сам только что не сказал мне это? Наш брак на самом деле стал фактом с тех пор, как вы с моим отцом пришли к такому соглашению.
Под сомнением оставалась лишь дата свадьбы. Логика подсказывает мне, что если мысль о том, что прошлой ночью ты был с Делицией, огорчила меня, значит, я, должно быть, немножко люблю тебя, хотя все еще не могу признаться в этом даже самой себе.
– Ох, Зенобия, хотел бы я знать, какой же будет та женщина, в которую ты скоро превратишься! – сказал он.
– А почему тебе это так интересно? Ведь ты будешь со мной и все увидишь! – засмеялась она в ответ.
Он тоже рассмеялся:
– Значит, я увижу это, мой цветок! Я увижу! – Потом, повернув лошадь обратно к городу, он сказал: – Пришло время возвращаться, Зенобия. Я не буду состязаться с тобой, но давай поедем галопом, чтобы аль-Уля могла показать тебе свой аллюр.
Прежде чем его слова затихли на ветру, Зенобия развернула кобылу и умчалась. Изумленный – она всегда изумляла его! – он пришпорил Ашура и поскакал следом за ней. Вместе они с шумом помчались по едва заметной дороге, которая вела через пустыню в Пальмиру. Копыта лошадей взметали клубы желтой пыли. Он видел, как она низко пригнулась к спине своей лошади. Пряди ее волос развевались. Какое это великолепное создание, эта девочка-женщина, которая совсем скоро должна стать его женой!
Когда они въехали через главные ворота дворца в обширный внутренний двор, охранники, стоявшие возле ворот, с трудом подавили возгласы восхищения. Легко соскочив с лошади, Зенобия торжествующе вскрикнула:
– Я опередила тебя!
– Но ведь мы не соревновались! – возразил он.
– Разве нет?
Ее взгляд дразнил. Потом она повернулась, снова засмеялась тихим, вызывающим смехом и вбежала в дом.
Он почувствовал, что его чресла охватывает возбуждение, и усмехнулся. Поскорее бы пришел день их свадьбы. Несмотря на то что ему предстоял напряженный день, он намеревался увидеться до захода солнца с Забааем бен Селимом и уладить с ним все детали, касающиеся его помолвки с Зенобией. Публичное оглашение следовало сделать на следующий день, и тогда эта маленькая кокетка примет на себя обязательство. Он целеустремленно, широкими шагами пересек внутренней двор и направился в свою часть дворца. «Скоро, уже совсем скоро, мой цветок, – думал он, – и тогда ни один из нас больше не почувствует себя одиноким, потому что мы будем принадлежать друг другу навсегда. Навсегда!»
Ему нравилось, как звучит это слово.
Глава 3
Пальмира, царица среди городов Восточной империи, лежала почти на полпути между столь же древним городом Багдадом и синим Средиземным морем. Говорили, что Пальмиру основал Соломон, и ее жители чрезвычайно гордились этим. Построенная на территории огромного оазиса, там, где пересекалось большинство караванных путей, пролегавших между Востоком и Западом, Пальмира была городом, через который проходили все богатства мира по пути на запад, в Европу, или на восток, в Персию, Китай и Индию. Греки и римляне, сирийцы и евреи, арабские торговцы из всех племен собирались здесь, строили огромные амбары и склады, чтобы надежно хранить в них шелка, ковры, специи, слоновую кость, драгоценные камни, зерно и финики. Они строили роскошные виллы, в которых селили свои семьи, а также наложниц, потому что в Пальмиру прибывали рабы со всего света.
Городские архитекторы питали особое пристрастие к колоннам, и все самые большие здания в Пальмире украшались ими. Вокруг центрального внутреннего двора одного из храмов возвышалось триста семьдесят грациозных колонн. На постаментах стояли статуи самых известных жителей Пальмиры. Главный проспект города с обеих сторон был окаймлен двумя рядами колонн по семьсот пятьдесят колонн с каждой стороны, а храм Юпитера имел колоннаду длиной в милю, состоявшую из тысячи пятисот коринфских колонн.
Этот город был построен мудрым царем, и теперь, спустя тысячу лет, он все еще находился в центре мировой торговли. Главные деловые и торговые улицы были затенены, так что даже в летнюю полуденную жару люди могли заниматься своими делами в относительном комфорте. Хотя Пальмира нечасто подвергалась нападению – ее защищала пустыня, – вокруг города была возведена стена длиной в семь миль, чтобы сбить самоуверенность с налетчиков из пустыни.
Таково было царство, в котором Зенобии бат Забаай вскоре предстояло царствовать как супруге князя. Забаай бен Селим внезапно и впервые осознал, какую серьезную ответственность он возлагает на плечи своей единственной дочери. Он удобно расположился в личной библиотеке Одената, держа в руке резной алебастровый бокал с тонким киренским вином. Позади него стоял глухонемой чернокожий раб, усердно работая сплетенным из пальмовых листьев веером и создавая легкий ветерок, чтобы облегчить неподвижный послеполуденный зной.
Когда в тот день Забаай бен Селим въехал в город, он посмотрел на него так, словно видел в первый раз в жизни. «Когда человек привыкает к чему-нибудь, он смотрит на это притупившимся взглядом», – думал Забаай. Он родился здесь, в этом оазисе, и этот город всегда был частью его жизни. Сегодня он впервые посмотрел на город по-настоящему внимательно, и то, что он увидел, заставило его задуматься. Не великолепная архитектура города, а его дивные парки, которые оставались зелеными благодаря подземным источникам оазиса, – вот что ошеломило Забаая. Человеческий интеллект, который стоял за созданием этого города, показался ему всеподавляющим.
Он знал, что Зенобия не удовольствуется только ролью украшения и племенной матки. «Интересно, – думал он, – какую роль ей предстоит играть в управлении этим городом?» Княгини Пальмиры славились своей красотой, но отнюдь не деловыми способностями. Забаай утомленно покачал головой. Неужели его честолюбивые устремления в отношении его любимого ребенка взяли верх над здравым смыслом?
– Забаай, мой кузен! – В комнату поспешно вошел Оденат. Его белые одежды развевались. – Прости, что заставил тебя ждать!
– Мне было очень удобно в этом приятном окружении, мой господин князь!
– Я попросил тебя приехать, чтобы мы могли обсудить условия брака, прежде чем я вызову писцов. Что ты дашь в качестве приданого?
– Я дам тысячу породистых коз, пятьсот белых и пятьсот черных, а кроме того – пятьдесят боевых верблюдов и сотню арабских коней. Я уже не упоминаю драгоценности, одежду, предметы домашнего обихода и документы на дом ее матери.
Приданое Зенобии поразило князя. Он даже не подозревал, что оно будет так велико. В то же время ее отец мог с легкостью позволить себе это, так как владел огромными стадами.
Договор о приданом написал писец князя. Его перо зафиксировало все пункты соглашения. Передача имущества от отца невесты к жениху должна была сделать Одената законным господином Зенобии в соответствии с законами племени бедави. Но у князя была примесь эллинской крови, как и у матери Зенобии и у самой невесты тоже. Они должны пожениться в атрии дома Забаая, а точная дата свадьбы зависит от предсказаний, которые жрецы храма должны сделать в этот вечер.
Послали за аль-Зеной, и она вместе с греком, секретарем князя, засвидетельствовала подписание договора о помолвке и те формальные слова, с которыми Оденат обратился к своему будущему тестю:
– Обещаешь ли ты отдать мне в жены свою дочь?
– Да, обещаю, – ответил Забаай.
– Да даруют нам боги свое благословение! – закончил Оденат.
– Итак, ты действительно собираешься сделать это? – в раздражении произнесла аль-Зена.
– А вы не одобряете этот брак, моя княгиня?
– Не обижайтесь, Забаай бен Селим. Ваша дочь – милое дитя, но не вижу необходимости в женитьбе моего сына. Ведь у него уже есть дети.
– Пальмирой еще никогда не правили внебрачные дети! Вы, несомненно, должны знать этот закон! – последовал резкий ответ.
Оденат спрятал улыбку, а его мать в крайнем смущении холодно ответила:
– Вы всегда излишне прямолинейны, Забаай бен Селим! Мне остается только надеяться, что ваша дочь не похожа на вас!
– Зенобия – это Зенобия! Она сделает честь этому городу.
– В самом деле? – огрызнулась аль-Зена.
Она повернулась и стремительно вышла из библиотеки.
Забаай бен Селим мягко улыбнулся князю и сказал:
– Ты, вероятно, пожелаешь увидеться с Зенобией, прежде чем мы с ней уедем!
Это было сказано как утверждение.
– Уедете?! – Князь озадачился.
– Теперь ваша помолвка состоялась официально, мой господин, и Зенобии придется вернуться домой. При данных обстоятельствах она больше не может оставаться здесь, во дворце. Она вернется сюда только в день свадьбы, а до этого вы не должны видеться.
– Но я полагал, что мы сможем провести это время вместе, чтобы лучше узнать друг друга, – разочарованно сказал Оденат.
– Увы, обычаи требуют проявлять сдержанность, – последовал ответ.
– Чьи обычаи? – спросил князь.
– Древние обычаи племени бедави, мой господин! – вкрадчиво ответил Забаай. – После свадьбы у вас с моей дочерью будет предостаточно времени, чтобы лучше узнать друг друга!
– Я прикажу жрецам из храма Юпитера принести сегодня вечером в жертву ягненка, чтобы определить дату свадьбы. Но сначала я пойду к Зенобии и попрощаюсь с ней, – сказал князь.
– Я подожду твоего возвращения, мой господин.
Забаай снова уселся в кресло и протянул свой бокал рабу, а тот наполнил его. Беспокойными темными глазами он наблюдал, как молодой человек поспешно выходил из комнаты. Как он нетерпелив! Недолгая разлука подхлестнет его стремление к этой свадьбе! Аль-Зена может сколько угодно придираться и выражать свое недовольство, но Забаай был готов держать пари с самим собой, что немногочисленные нежные воспоминания о Зенобии будут побуждать Одената с нетерпением ожидать дня их свадьбы.
Оденат не пошел прямиком в апартаменты, где разместилась Зенобия. Сначала он остановился возле своей сокровищницы. Пройдя в подвальную комнату, где хранились его драгоценности, он тщательно выбрал кольцо, которое хотел подарить своей будущей жене по случаю их помолвки. Сделать выбор было нетрудно. Он увидел это кольцо впервые несколько месяцев назад. Казначей Одената обнаружил его в кожаном мешочке, спрятанном на полке. Казначея чрезвычайно взволновала эта находка, он сказал, что это то самое кольцо, которое послала царю Соломону царица Савская в знак своей любви. Оно было внесено в каталог древних сокровищ.
Сделав выбор, князь поспешил разыскать Зенобию. Однако в прихожей его встретила Баб. Старуха оглядела его с головы до ног и одобрительно кивнула:
– Она только что вышла из ванной, ваше высочество. Если соблаговолите подождать всего лишь минутку, моя госпожа примет вас.
– Благодарю тебя, Баб! – вежливо ответил Оденат.
Он испытывал симпатию к этой маленькой кругленькой женщине в простой одежде, с седеющими волосами, спрятанными под покрывалом. Ее лицо иссушило жаркое солнце пустыни, избороздили глубокие морщины, а вокруг глаз и по обе стороны губ лучиками расходились маленькие морщинки.
– Вы будете добры к моей девочке! – сказала старуха со спокойной уверенностью любимой служанки.
– Я уже люблю ее, Баб, и хочу, чтобы она была счастлива.
– Будьте решительным, мой господин! Решительным и в то же время мягким!
– Разве можно быть решительным с Зенобией? – с иронией спросил он.
Она усмехнулась, оценив его шутку. Прежде чем она успела ответить, в комнату вошла Зенобия. Взгляд Одената немедленно обратился на девушку, и он забыл обо всем на свете. Улыбнувшись, Баб выскользнула из комнаты и оставила влюбленных наедине.
Оденат не мог оторвать взгляд от Зенобии, покрасневшей от смущения и порозовевшей от принятой ванны. Слабый гиацинтовый аромат исходил от ее распущенных волос. На ней была простая белая туника. С минуту он стоял, не в силах сдвинуться с места. Потом услышал ее голос:
– Мой господин?
Чары разрушились. Он протянул к ней руки и почти грубо заключил в объятия. Одной рукой он крепко прижимал ее к своему телу, а другой притянул к себе ее голову, запутавшись в ее мягких волосах. Наклонившись, он легко коснулся губами ее губ и был рад, когда почувствовал, что по ее телу пробежала слабая дрожь.
– Ох, Зенобия! – прошептал он, целуя уголки ее губ, ее закрытые трепещущие веки.
Потом его губы встретились с ее губами. Его поцелуи становились все крепче. Ее руки скользнули вверх и обвились вокруг его шеи. Ее гибкое юное тело в страстном томлении прижалось к его телу. Очарованный зарождавшейся в ней страстью, он водил языком по ее губкам, и они инстинктивно раскрылись. Он начал с нежностью исследовать ароматную полость ее рта. Его рука, которая прежде поддерживала ее голову, теперь начала ласкать ее груди.
Страстное желание, которое столь таинственным образом зародилось в ней прошедшей ночью, вновь появилось и стало волновать ее. Взявшись неизвестно откуда, оно охватило ее и оставило задыхающейся и смущенной. Он настойчиво гладил большим пальцем кончики ее сосков, уже ставших тугими. Ей хотелось кричать от того странного наслаждения, которое давало ей это ощущение. Как это чудесно, это дивное чувство, которое называли любовью!
Прошло время, которое показалось ей вечностью. Он отпустил ее, и некоторое время она неуверенно покачивалась. Но в конце концов в голове у нее прояснилось, и постепенно она снова обрела устойчивость. Она услышала его голос, который доносился до нее, казалось, с большого расстояния, но слова были сказаны четко:
– Мы с твоим отцом подписали официальное соглашение о помолвке, мой цветок. Но Забаай сказал, что ты должна покинуть дворец до завтрашнего дня, когда будет сделано публичное оглашение. Мы не сможем видеться до самого дня нашей свадьбы.
– Но почему же? – взорвалась она, разочарованная.
– Забаай говорит, таков обычай.
На мгновение ее губки плотно сжались, а потом она произнесла:
– Я должна поступить так, как требует мой отец.
Ее покорность понравилась ему.
– Я принес тебе традиционный подарок, – сказал он.
Он поднял вверх ее левую руку и надел ей на средний палец кольцо. Говорили, что нерв от среднего пальца ведет прямо к сердцу.
Зенобия пристально посмотрела на большую круглую черную жемчужину в простой золотой оправе.
– Это… невероятно! – тихо произнесла она. – У меня еще никогда не было такого кольца!
– Мой казначей говорит, что оно упомянуто в перечне подарков, посланных царицей Савской царю Соломону, когда он правил здесь, в Пальмире, и наблюдал за строительством города. Я знал, оно прекрасно пойдет тебе, мой цветок! Оно так и пылает на фоне теплого абрикосового оттенка твоей кожи!
Ему пришлось выпустить ее руку. Он повернул ее и нежно поцеловал ее ладонь, отчего вниз по позвоночнику Зенобии прошла волна сладкой истомы.
Внезапно испугавшись, она выдернула свою руку. Он быстро поцеловал ее.
– Ох, моя Зенобия! – произнес он, и его теплое дыхание коснулось ее уха. – Такая уверенная в себе во всем, за исключением любви! Я научу тебя понимать те чувства, которые обуревают тебя и даже немного пугают. Я научу тебя любить и быть любимой. В отношениях между нами не останется места страху, колебаниям, мой цветок! Мы будем доверять друг другу! – Его губы снова легко коснулись ее губ. – Я люблю тебя, Зенобия. Я люблю тебя!
За всю свою жизнь она еще никогда не была так близка к обмороку. Вцепившись в него, словно ребенок, она прошептала, задыхаясь:
– Я тоже люблю тебя, мой Ястреб! Я люблю тебя!
Она произнесла эти слова, и это, казалось, принесло ей какое-то странное облегчение. Ни один из них не услышал, как дверь в переднюю приоткрылась.
– Готова ли ты к отъезду, дочь моя?
У двери стоял Забаай бен Селим, великодушно улыбаясь.
С виноватым видом они отскочили друг от друга. Залившись краской, Зенобия сказала:
– Я должна переодеться, отец.
– Нет! – возразил Оденат. – Я верну тебя в твой дом на носилках. Я не хочу, чтобы ты ехала, выставляя на всеобщее обозрение голые ноги.
К удивлению Забаая бен Селима, Зенобия наклонила голову в знак согласия и подошла к нему.
– Тогда я готова, отец.
Военачальнику бедави осталось только сказать:
– Баб приедет позже вместе с твоими вещами, дочь моя.
Но Зенобия уже прошла мимо него и вышла за дверь.
– Сегодня поздно вечером я пошлю тебе известие относительно даты свадьбы, мой кузен, – сказал князь.
Военачальник бедави кивком выразил свое согласие и вышел из комнаты следом за своей дочерью.
Перед самым закатом в храме Юпитера высший жрец зарезал чистокровного белого ягненка. Пристально осмотрев дымящиеся внутренности, он объявил, что наиболее благоприятное время для свадьбы наступит через десять дней. Получив это известие от княжеского посланника, Забаай бен Селим улыбнулся про себя. Он подумал о том, какие обильные дары, должно быть, преподнес храму Оденат, чтобы получить столь желанное заключение по поводу даты своей женитьбы.
На следующий день о предстоящем торжестве объявили публично, и граждане Пальмиры восприняли это известие с восторгом.
Однако во дворце римского губернатора Антоний Порций Бланд, который все еще был представителем империи, принял эту новость не столь радостно.
– О, черт! – сказал он своему посетителю раздраженным голосом. – Я надеялся, что он так и будет довольствоваться своей маленькой наложницей-гречанкой. Если бы он умер, не имея законного наследника, Рим мог бы полностью и беспрепятственно завладеть этим городом.
– Но ведь мы и так владеем им! – возразил губернатору его посетитель.
– До тех пор пока у Пальмиры есть законный правитель, всегда будет существовать возможность восстания, – возразил Антоний Порций.
– Я пришел к выводу, что Оденат абсолютно лоялен по отношению к Риму, – последовал ответ.
– Ах, он-то лоялен! Его невеста – вот кого я боюсь! Что за мегеру он выбрал, Марк Александр! Это Зенобия бат Забаай, наполовину александрийская гречанка и египтянка, а наполовину – дикарка-бедави. Один галльский наемник четыре года назад убил ее мать, и с тех пор она страстно возненавидела римлян.
– Ничего удивительного! – пробормотал его собеседник.
– Ты не знаешь эту девицу! – возразил губернатор. – Она сидела рядом с негодяями, виновными в этом преступлении, и больше восемнадцати часов наблюдала, как они умирали. Она ведь была еще совсем ребенком и при этом сидела, неподвижная и холодная, словно статуя. У нее не было ни капли жалости! Влюбленный мужчина – непостоянное создание, а Оденат, как мне говорили, влюбился в нее по уши. Она может настроить его против нас.
– Думаю, ты придаешь слишком большое значение свадьбе мелкого князька и девчонки-полукровки, Антоний Порций. Ни одна девчонка не в состоянии победить и разрушить империю. Уже были мужчины, которые пытались это сделать, но еще никому из них это не удалось. Рим непобедим и навсегда останется таким!
Губернатор вздохнул. Почему римляне так глупы? Антоний Порций с горечью подумал: «Уж я-то знаю Восток и его людей! Хотя любовь и смягчила душу этой девочки с решительным взглядом, которая запечатлелась в моей памяти, она всегда будет настороже».
После этого Антоний Порций переключил свое внимание на гостя, который приехал к обеду. Это был Марк Александр Бритайн, богатый сын римского патриция и его жены-британки. Луций Александр Бритайн был римским губернатором в Британии и женился на дочери одного влиятельного местного вождя. Марк Александр был их старшим сыном. Младший сын, Аул, уже унаследовал имущество и положение своего деда по материнской линии в Британии. У Марка были также две сестры, Луция и Эвзебия, замужние матроны.
Марк Александр оставался холостяком. Он уже служил в армии, а теперь приехал в Пальмиру, чтобы основать торговое дело и доставлять товары с Востока в Британию, где его младший брат будет заниматься их сбытом. Странное занятие для сына выдающегося римлянина! Патрициев обычно не влекла торговля. Однако в прежние времена римляне отличались большим трудолюбием. Губернатор не удержался и подумал о том, не будет ли Марк Александр, в дополнение к своему делу, служить правительству Рима в качестве неофициальных ушей и глаз.
Они заговорили о том, можно ли позволить князю Оденату править Пальмирой самому от имени Рима, когда Антоний Порций через несколько лет уйдет в отставку. Хотя князь до сих пор формально правил городом, на самом деле, за исключением некоторых незначительных судебных дел, все делалось под руководством губернатора. «Молодой правитель Пальмиры проявил себя исключительно дружественным и заслуживающим доверия человеком, так почему бы и нет», – думал Антоний Порций. Римские легионы удерживали персов в районе залива. Однако Рим не был склонен позволять Оденату царствовать без имперского надзора. Наверняка они пришлют кого-нибудь, чтобы следить за ним, и губернатор подозревал, что этим человеком как раз и был Марк Александр. К тому времени когда Оденату формально отдадут власть, Марк Александр станет неотъемлемой частью жизни Пальмиры, и никто ни в чем не будет подозревать его. Еще никогда на протяжении всей истории Рима – был ли он республикой или империей – члены рода Александров не были замешаны в делах, дающих повод подозревать их в нелояльности. Прежде всего и при любых обстоятельствах они оставались римлянами.
Марк – привлекательный мужчина, он унаследовал от своей матери-британки рост, цвет глаз и волос. Он высок по любым меркам, волосы блестящие, теплого каштанового цвета, а глаза – поразительно ярко-голубые, окаймленные чрезвычайно густыми ресницами. У него крепкое тело с хорошо развитой мускулатурой, под стать его огромному росту. Очевидно, он не относился к тем мужчинам, которые любят лениво восседать за пиршественным столом и чье единственное физическое упражнение заключается в поднятии бокала с вином. Антоний Порций не мог не обратить внимания на кисти рук Марка Александра: большие, квадратной формы, однако пальцы тонкие и суживались к кончикам. Эти руки свидетельствовали о его мощи и в то же время о мягкости.
Губернатор ни минуты не сомневался в том, что женщины Пальмиры толпой повалят в постель Марка Александра. Его мощное тело венчала голова с красивым и классически изящным лицом, овальной формы с квадратным подбородком, высоким лбом и чисто римским орлиным носом. Пронизывающие голубые глаза широко расставлены. Рот большой, чувственный, однако губы тонкие, а их выражение – чуть насмешливое.
И вот эти губы произнесли:
– Что ты так пристально рассматриваешь меня, Антоний Порций? Что-нибудь не так?
– Что? Нет, нет, Марк Александр! Все в порядке! Я просто думал, как черты твоего лица напоминают мне твоего отца. Я некоторое время служил вместе с ним в Британии. Ну и ужасный же там климат, в Британии! Я там все время мерз.
– Держу пари, что здесь, в Пальмире, тебе никогда не удается почувствовать прохладу! – последовал насмешливый ответ.
Губернатор холодно усмехнулся:
– Мои старые кости предпочитают жару Востока сырости Британии и Галлии.
Марк Александр налил в свой бокал фалернского вина.
– Ты действительно считаешь, что этот брак представляет опасность для Рима? – Он сделал паузу, а затем быстро произнес: – Может быть, следует уничтожить эту девушку, прежде чем состоится свадьба?
Антоний Порций почувствовал, как по его телу пробежала ледяная дрожь. Он сказал, тщательно выбирая слова:
– Зенобия бат Забаай не любит Рим и римлян, это правда. Но я сомневаюсь в твоей правоте. Она всего лишь девочка-подросток. Какой реальный вред может она причинить империи? Ей предстоит услаждать мужа в постели и растить детей. Потом она будет женить детей и заниматься внуками. Так и пройдет ее жизнь. Вряд ли ей удастся найти время, чтобы отомстить Риму за смерть своей матери. Я старею, Марк Александр, и иногда мне являются тени прошлого. И хотя я губернатор, я, разумеется, не желаю, чтобы смерть этой девушки легла на мою совесть.
– Уж лучше быть чрезмерно осторожным, чем недостаточно осмотрительным. Ты собираешься пойти на их свадьбу?
– О да! Пальмирцы уже давно эллинизированы. В атрии дома Забаая бен Селима состоится традиционная церемония, а после застолья свадебная процессия двинется через весь город к новому дому невесты во дворце князя. Церемония ничем не отличается от римской!
– Возможно, я буду стоять вместе с толпой возле дома невесты, чтобы увидеть ее, когда она будет выезжать, – сказал Марк Александр.
– Она очень красива! – воскликнул губернатор.
– Вероятно, по восточным меркам. Лично я предпочитаю блондинок, – сказал Марк Александр.
– Оденат тоже предпочитал блондинок, пока не увидел Зенобию! – ответил Антоний Порций.
– В самом деле? – Гость губернатора задумался. – Я определенно желаю увидеть невесту! Правда, девушки в день своей свадьбы распространяют вокруг себя какое-то сияние, которое делает красивыми даже самых непривлекательных.
– Тогда посмотри на нее прежде, чем наступит день свадьбы! – с озорством предложил губернатор. – Она вернулась в дом своего отца, и у нее есть привычка каждое утро на рассвете выезжать на прогулку в пустыню. Если ты тоже отправишься туда достаточно рано, то, возможно, увидишь ее.
Марк Александр отличался любопытством и поэтому на следующее утро поднялся до рассвета и отправился в пустыню. Он остановился за дюной и стал ждать, наблюдая, как солнце окрашивает небо и отражается от огромного песчаного моря. Наконец его терпение было вознаграждено. Он насторожился, уловив стук копыт. В поле его зрения показалась великолепная белая арабская лошадь, во весь опор скакавшая галопом по дороге. На спине лошади, низко склонившись и почти слившись с ней в единое целое, сидела всадница. Вскоре она остановила вспотевшее животное и выпрямилась.
У Марка Александра перехватило дыхание. Это была молодая девушка, но что за красавица! Длинные обнаженные ноги, полные груди, прекрасное лицо, он не видел ничего прекраснее в мире. Он и представить себе не мог, что женщина может быть столь прелестной. Он направил свою лошадь вперед. Когда он показался из-за дюны, девушка медленно повернулась к нему и стала пристально и надменно разглядывать его.
– Доброе утро! – произнес он.
Зенобия медленно кивнула этому гиганту, который так неожиданно появился перед ней.
– Меня зовут Марк Александр Бритайн. Я недавно приехал в Пальмиру.
– А я – Зенобия бат Забаай.
– Вы всегда ездите верхом в одиночестве, Зенобия бат Забаай?
– А вы – нет, Марк Александр? – смущенно спросила девушка.
– Но ведь я – мужчина.
– Это я заметила. Что ж, прощайте, Марк Александр! – И она послала свою лошадь вперед.
– Подождите!
Он схватил белую кобылицу под уздцы, но Зенобия оказалась проворнее его и рывком отвернула голову лошади, заставив животное встать на дыбы.
Успокоив животное, Зенобия обратила все свое внимание на человека, которого видела перед собой. Ее серые глаза почти почернели от ярости, а голос звенел от гнева, хотя она и старалась сдержать его.
– Никогда больше не прикасайтесь к животному, на котором я еду, Марк Александр! Никогда! Вы приветствовали меня, и правила вежливости требуют, чтобы я сделала то же самое в ответ. Но я не люблю римлян. Четыре года назад голубоглазые римляне убили мою мать, после того как вломились в наш дом и использовали ее для своего удовольствия. Я езжу одна, потому что мне так нравится! А теперь уйдите с моей дороги! Я хочу ехать дальше!
