bannerbannerbanner
Любовь воительницы

Бертрис Смолл
Любовь воительницы

Полная версия

Сообразив, что представление окончено, граждане Пальмиры постояли еще немного, глядя, как римские солдаты ломали ноги тем восьмерым, что были распяты на крестах, затем потянулись обратно в город. Следом за ними промаршировали и легионы – солдатам в последующие несколько часов предстояло выпить немало вина, чтобы забыть этот день.

На дрожащих ногах римский губернатор спустился с помоста и подошел к Забааю бен-Селиму, стоявшему со своими сыновьями и дочерью Зенобией.

– Удовлетворен ли ты римским правосудием, вождь бедави? – спросил Антоний Порций.

– Удовлетворен, – ответил Забаай. – Конечно, это не вернет мне мою милую Ирис, но она по крайней мере отмщена.

– Теперь ты отправишься в свое зимнее странствие? – полюбопытствовал губернатор.

– Мы останемся здесь, пока все преступники не испустят дух, – последовал спокойный ответ. – Только тогда справедливость окончательно восторжествует. Их тела мы заберем с собой в пустыню, где скормим шакалам и стервятникам.

– Да будет так, – произнес Антоний Порций с облегчением.

«Наконец-то это грязное дело осталась позади, – думал губернатор. – Впрочем, хоть что-то хорошее из этого вышло…» Ему вспомнилась молоденькая белокурая проститутка – прелестнейшее создание. Ох, он не видел ничего подобного уже долгие месяцы! Наверное, следовало выкупить ее у хозяев – ему уже надоела любовница, жена богатого пальмирского купца. Осмотревшись, губернатор подал знак слугам: чтобы поднесли его паланкин, – затем взглянул на вождя бедави и проговорил: – Да пребудут с тобой боги этой зимой, Забаай бен-Селим. А мы будем счастливы снова увидеть тебя в Пальмире, когда наступит весна.

Римский губернатор забрался в паланкин и приказал слугам нести его в город, а принц Оденат посмотрел ему вслед и с лукавой улыбкой заметил:

– Он прозрачен как хрустальная ваза, этот наш римский друг. Не так ли, кузен мой Забаай бен-Селим? Его желание завладеть той белокурой девицей было слишком очевидным, но он ее не получит. Такая отважная девушка заслуживает лучшего, чем жирный римский губернатор.

– Насколько я понимаю, она уже направляется к тебе во дворец, – с усмешкой отозвался Забаай бен-Селим.

– Разумеется, мой кузен! Ложе принца племени бедави куда приятнее, чем римлянина.

Забаай улыбнулся своему младшему двоюродному брату. Принц Пальмиры был очаровательным юношей и обладал не только острым умом, но и прекрасным чувством юмора. Однако, как и многих в Пальмире, Забаая беспокоило то обстоятельство, что Оденат все еще не был женат и не имел наследника (по законам Пальмиры незаконнорожденное дитя не могло наследовать трон). Он внимательно посмотрел на Одената и спросил:

– А когда ты собираешься жениться, кузен?

– Ты прямо как мой советник… Он задает мне этот вопрос ежедневно. – Оденат вздохнул. – Сад жизни полон прекрасных цветов, однако я еще не нашел тот единственный сладкий бутон, который настолько привлечет меня, что я захочу сделать его своей принцессой. Может быть, – хохотнул он, – я подожду, когда подрастет твоя малышка Зенобия.

Эти слова были сказаны в шутку, но едва сорвались с губ принца Одената, как Забаай бен-Селим понял, что это и есть решение проблемы. Ведь они с Ирис давно уже беспокоились из-за того, что ни один молодой мужчина их племени не казался им подходящим женихом для дочери. Просто невозможно было обойти тот факт, что Зенобия очень отличалась от других девочек-бедави. Она была не только намного красивее, но к тому же хорошо образована, бесстрашна и отзывчива.

Она не хуже любого мужчины ездила как на верблюде, так и на коне, а также участвовала в состязаниях. Более того: она упросила, чтобы ей разрешили обучаться владению оружием вместе с младшими братьями, причем приходилось признать, что оказалась прекрасной ученицей. Как ни странно, никто особо не задумывался о том, откуда у девочки столько талантов и способностей, ну а Забаай чрезвычайно гордился своей дочерью.

Что ж, гордиться-то он гордился, но ведь ни один молодой бедави не захочет иметь жену, которая не только лучше ездит верхом, но еще и превосходит его во владении мечом, копьем и пращой. Женщина должна уметь готовить пищу, рожать детей, пасти скот и шить – не более того. Да, Зенобия никак не могла стать женой мужчины из их племени, но Оденат – совсем другое дело. Будучи бедави по отцу, он все же истинный горожанин, а городские предпочитали образованных женщин.

Забаай бен-Селим внимательно взглянул на своего двоюродного брата и спросил:

– Ты и в самом деле думаешь, что Зенобия могла бы стать твоей женой, Оденат? Знаешь, а ведь из моей дочери выйдет великолепная супруга! Лучшей и желать нельзя. Кровь у нее благородная – с моей стороны у вас с ней общий прадед, а по линии матери она происходит от самой Клеопатры, последней царицы Египта. Конечно, она еще не женщина, но через несколько лет войдет в брачный возраст. Однако я отдам ее только в жены, а не в наложницы. И нужно сразу оговорить, что ее сыновья станут твоими наследниками.

Принц Оденат некоторое время размышлял. Впрочем, и так было ясно: идея очень даже недурна. К тому же это решит проблему женитьбы. Да-да, Зенобия бат-Забаай с династической точки зрения самая подходящая для него пара. Кроме того, насколько он успел понять, она была девочка умная и образованная. Ведь если мужчина хочет иметь умных сыновей, то он должен жениться на умной женщине, не так ли? И, конечно же, она станет настоящей красавицей.

– А когда именно ты будешь готов отдать ее мне, Забаай? – спросил принц.

– Не раньше чем через год-другой. Я даже думать об этом не стану, пока у нее не начнутся крови. А после этого ей еще придется привыкнуть к мысли о замужестве. Моя дочь провела всю свою жизнь в окружении нашего племени, но она не такая девочка, как все прочие. Зенобия – бесценная жемчужина, уж поверь мне, Оденат.

Молодой правитель Пальмиры посмотрел на Зенобию, расположившуюся неподалеку. Скрестив ноги, она сидела на песке и с бесстрастным видом наблюдала за мучениями убийцы ее матери. Сидела совершенно неподвижно – словно была высечена из камня – и, казалось, даже не дышала.

Принц с удивлением покачал головой. Галл страдал просто ужасно, однако девочка не проявляла ни малейших признаков сострадания или хотя бы отвращения. В чреве женщины, которой однажды станет этот ребенок, мужчина сможет зачать сильных сыновей. Но признает ли эта женщина своего мужа господином? Хотя… Если взять ее в жены достаточно рано и самому заняться воспитанием, это будет возможно. И Оденат понял, что готов рискнуть. Более того, он вдруг почувствовал, что его необъяснимым образом тянет к Зенобии. Да-да, он рискнет, но, конечно же, не станет давать Забааю бен-Селиму слишком уж большого преимущества.

Снова взглянув на собеседника, принц пожал плечами и проговорил:

– Что ж, кузен мой, я об этом подумаю. Полагаю, что такой брак вполне возможен. Не отдавай ее никому. И давай вернемся к этому разговору, когда она повзрослеет. Если, конечно, к тому времени мое сердце не будет занято.

Забаай широко улыбнулся и кивнул.

– Хорошо, договорились, господин мой принц и двоюродный брат.

Его ни на мгновение не обмануло деланое безразличие Одената. Он уже заметил, как вспыхнули карие глаза юноши, когда тот внимательно посмотрел на Зенобию. Немного помолчав, Забаай спросил:

– Ты попрощаешься с моей дочерью, принц? Ведь мы вернемся в город лишь поздней весной. А сейчас… Как только все преступники умрут, мы отправимся в пустыню – как и собирались.

Оденат кивнул и, пожелав Забааю бен-Селиму благополучных странствий, пошел туда, где на песке сидела Зенобия. Усевшись рядом с ней, принц взял в ладонь ее маленькую ручку – она оказалась совсем холодной, и Оденату захотелось согреть ее, подольше подержав в своей.

– Римлянин умирает хорошо, – внезапно сказала девочка: – Но еще слишком рано: в конце он будет криком взывать о милосердии.

– А для тебя так важно, чтобы он молил о милосердии?

– Да, очень, – не глядя на принца, отозвалась Зенобия, и Оденат понял, что она готова уйти в свои мысли. Было очевидно, что эта малышка умела ненавидеть.

Немного помолчав, Оденат тихо сказал:

– Я хочу попрощаться с тобой, Зенобия.

Тут девочка подняла на него глаза и подумала: «До чего же он красив! Жаль только, что поддался с такой легкостью римлянам! Да, очень жаль, что он такой слабовольный…»

– Прощай, господин мой принц, – холодно отозвалась она и снова отвернулась, погрузившись в созерцание умирающего.

– До свидания, Зенобия. – Оденат легонько коснулся ее мягких темных волос, но она этого даже не заметила, и тогда он поднялся и ушел.

Солнце опускалось все ниже, окрашивая белые мраморные башни и портики Пальмиры в золотое и алое, но Зенобия ничего этого не замечала. На песке то тут, то там вспыхивали бивачные костры, а девочка по-прежнему сидела, молча глядя на убийцу матери. Бедави вокруг занимались своими обычными вечерними делами – они прекрасно все понимали и терпеливо ждали, когда малышка насытится местью.

Винкт Секст некоторое время оставался без сознания, но затем начал понемногу приходить в себя, пробужденный волнами боли, вгрызавшейся в его тело и душу, – действие болеутоляющего явно закончилось. То, что он еще не попал в Гадес, удивило его. Приоткрыв глаза и увидев сидевшую у его головы изящную девочку, наблюдавшую за его страданиями, он проговорил пересохшими и растрескавшимися губами:

– К-кто… ты?

– Зенобия бат-Забаай, – ответила девочка на латыни куда более чистой, чем та, которой сумел выучиться он. – Женщина, которую ты зарезал, была моей матерью, свинья!

– Дай… мне… попить… – пробормотал галл.

– Здесь, в пустыне, мы не тратим воду попусту, – заявила Зенобия. – Дать тебе, умирающему, воды – значит, просто вылить ее.

Уставившиеся на Винкта глаза напоминали камни: казалось, в них отсутствовало какое-либо чувство.

– У… тебя… совсем нет милосердия? – невольно удивился умирающий.

 

– А ты проявил милосердие к моей матери? – В ее глазах вдруг запылала исступленная ненависть. – Нет, не проявил. И я тебя тоже не пожалею, свинья! Ни за что!

Винкт умудрился изобразить жалкое подобие хищной ухмылки – они с этой девочкой поняли друг друга: он ведь действительно не проявил по отношению к ее красивой белокурой матери ни милосердия, ни доброты. И Винкт вдруг задумался: знай он свою судьбу заранее, сделал бы снова то же самое? И решил, что сделал бы. Смерть есть смерть, а светловолосая девица стоила того. Мужчины умирали и за меньшее. Он несколько раз моргнул, пытаясь рассеять туман перед глазами и получше разглядеть сидевшую рядом с ним девочку. Хм… на лицо – уже маленькая красавица, а тело еще детское, несформировавшееся.

– Все женщины… умоляют… под мужчиной, – пробормотал Винкт Секст. – Разве… твоя мать… никогда тебе об этом не говорила?

Зенобия отвела глаза и окинула взглядом пустыню. Она не очень-то поняла, что сейчас сказал этот человек. Солнце уже закатилось, и на землю опустилась ночь. Вокруг весело пылали бивачные костры, а серебристые звезды молча взирали на нее сверху вниз.

Снова посмотрев на галла, Зенобия тихо проговорила:

– Ты будешь умирать медленно, римлянин, а я останусь рядом, чтобы увидеть все до конца.

Винкт Секст едва заметно кивнул. Что ж, месть – это то, что он мог понять. И такую девочку вполне можно уважать, пусть даже она всего лишь ребенок.

– Я сделаю… все, что смогу… лишь бы порадовать тебя, – прошептал он с презрительной усмешкой и снова впал в беспамятство.

Когда он опять открыл глаза, вокруг стояла кромешная тьма, лишь пламя костров освещало песок. А ребенок по-прежнему сидел рядом с ним – неподвижный, но настороженный. Тут умирающий вновь потерял сознание, а очнулся, когда уже занималась заря. Он смотрел, как рассвет ползет по песку, протягивая все дальше свои изящные пальцы – лиловые, розовые и алые. Боль никуда не ушла: напротив, стала еще сильнее, и было ясно, что смерть уже совсем рядом.

Узкие рубцы у него на спине за ночь загноились, и тысячи муравьиных укусов невыносимо горели и жгли. Сыромятные путы на ногах окончательно высохли и теперь мучительно врезались в щиколотки. В горле пересохло настолько, что и сглотнуть было больно. Солнце у него над головой поднималось все выше и ужасно слепило – даже в те мгновения, когда он зажмуривался. Он слышал, как его еще живые приятели, висевшие на крестах, стонали и кричали, взывая к своим богам и матерям, но не мог повернуть голову, чтобы посмотреть на них.

– Пятеро уже мертвы, – злорадно сказала девочка. – Вы, римляне, не такие уж и выносливые. Бедави выдержал бы не меньше трех дней.

Вскоре стоны прекратились, и она объявила:

– Ты остался один, римлянин, но могу сказать, что и ты протянешь недолго: твои глаза уже подернулись молочной пеленой, дыхание стало хриплым.

Винкт знал, что она права, потому что и сам чувствовал, как дух покидает его тело. Он закрыл глаза – и вдруг оказался в лесах своей родной Галлии. Высокие деревья, зеленые и стройные, тянулись к небу, а их ветви покачивались на легком ветерке. Впереди раскинулось прекрасное голубое озеро… Он едва не закричал от радости, и его губы словно сами собой прошептали:

– Вода, вода…

– Никакой воды, – безжалостно ворвался в чудесное видение детский голос.

Винкт Секст открыл глаза и увидел пылающее раскаленное солнце. Не выдержав, он открыл рот и громко тоскливо завыл. Последнее, что он услышал, был торжествующий смех девочки. И этот смех сопровождал его до самой преисподней, хотя мертвое тело центуриона осталось лежать на песке.

Наконец Зенобия встала и покачнулась – у нее онемели ноги: она просидела возле Винкта Секста больше восемнадцати часов и за все это время ни съела ни крошки, не выпила ни глотка воды. Вдруг ее подхватила пара сильных рук, а затем она увидела лицо своего старшего брата Акбара, смотревшего на нее с восхищением.

– Ты настоящая бедави, – сказал он, сверкая белозубой улыбкой. – Я горжусь тобой, сестренка. Ты стойкая и выносливая – как любой из наших воинов. Поверь, я готов сражаться рядом с тобой в любую минуту.

Эти слова брата доставили ей огромное удовольствие, но она только спросила:

– А где отец? – И голос ее внезапно прозвучал совсем по-взрослому.

Акбар вдруг вздохнул и тихо ответил:

– Наш отец отправился похоронить твою матушку с честью и достоинством, каких она заслуживает. Она будет покоиться в гробнице, в саду возле нашего дома.

Зенобия удовлетворенно кивнула и сказала:

– Он умолял, Акбар. В какой-то момент он умолял точно так же, как вынудил умолять мою мать. – Она немного помолчала, словно обдумывая свои слова, затем негромко добавила: – Я никогда не буду умолять, Акбар! Что бы со мной в жизни ни случалось, умолять я не буду никогда!

Акбар крепко прижал сестру к груди и так же тихо проговорил:

– Никогда не говори «никогда», Зенобия: иной раз жизнь играет с нами странные шутки. Всем известно: боги капризны и не всегда добры к нам, простым смертным.

– Я никогда не буду умолять, – твердо повторила Зенобия и улыбнулась: – Кроме того… Разве я не любима богами, Акбар? Они всегда займут мою сторону.

Глава 2

Оденат, принц Пальмиры, сидел на коне, наблюдая за маневрами верблюжьих войск бедави. Все воины были великолепно обучены и безукоризненно выполняли команды своего командира. Чуть повернувшись в седле, принц проговорил:

– Что ж, кузен мой Забаай, если все твои воины обучены точно так же и если все твои командиры столь же умелы, то непременно настанет тот день, когда мы выгоним римлян из нашего города.

– Пусть боги исполнят твое желание, господин мой принц. Слишком долго висит на наших шеях это ярмо, и каждый год римляне забирают все больше тех наших богатств, что поступают к нам из Индии и Китая. Мы постоянно нищаем, пытаясь удовлетворить их ненасытные аппетиты.

Оденат утвердительно кивнул и тут же спросил:

– Ты представишь меня командиру твоих верблюжьих войск? Мне хотелось бы поблагодарить его за умелое руководство.

Забаай спрятал улыбку.

– Конечно, мой господин.

Он поднял руку, подавая сигнал, и верблюжья кавалерия, развернувшись, помчалась в сторону пустыни. Затем воины снова развернулись, с бешеной скоростью прискакали обратно – и стали как вкопанные перед Оденатом и Забааем.

– Принц желает выразить тебе свое уважение, командир, – сказал Забаай, обращаясь к одному из всадников.

Предводитель отряда тотчас соскользнул с верблюда и низко поклонился принцу.

– Ты хорошо командуешь своими людьми, – сказал Оденат. – Надеюсь, однажды мы с тобой сможем поехать на верблюдах бок о бок.

– Это будет огромная честь для меня, мой господин, хотя я не привыкла делить командование с другими.

С этими словами командир откинул свой бурнус, и правитель Пальмиры посмотрел в лицо прекраснейшей из женщин, а она засмеялась и сказала:

– Разве ты не узнал меня, кузен?

– Зенобия?… – пробормотал принц в изумлении.

«Нет, это не может быть Зенобия! – воскликнул он мысленно. – Ведь Зенобия всего лишь дитя!» Принц никак не мог поверить, что эта похожая на статуэтку богиня была тем самым длинноногим ребенком, которого он помнил. А впрочем… Ведь с их последней встречи прошло три с половиной года…

– Ты слишком пристально смотришь на меня, – сказала она.

– Что?… – в растерянности пробормотал Оденат, совершенно сбитый с толку.

– Ты слишком пристально смотришь на меня, мой господин. Что-нибудь не так?

– Ты изменилась, – пробормотал принц.

– Да, конечно. Мне почти пятнадцать.

– Пятнадцать? – переспросил Оденат с глупейшим видом.

Тут Забаай взглянул на дочь и сказал:

– Можешь идти, Зенобия. Мы ждем тебя к вечерней трапезе.

– Да, отец. – Девушка повернулась, взялась за уздечку и, легко запрыгнув обратно в седло, вскинула руку и повела свой отряд в сторону пустыни.

А двоюродные братья тем временем вошли в палатку Забаая бен-Селима, и принц Пальмиры тотчас спросил:

– Ты ведь предлагал мне свою дочь в жены несколько лет назад, не так ли?

– Да, предлагал, – кивнул Забаай.

– Но ты, кажется, сказал, что девочка должна стать моей женой через год-другой, верно?

– Да, это так мой господин.

– И, следовательно, сейчас, когда прошло три с лишним года… Она ведь уже достигла зрелости?

– Да, мой господин. – Забаай с трудом удерживался от смеха. Вожделение Одената было совершенно очевидным.

– Так почему она до сих пор не жена мне? – пробормотал принц, не скрывая своей растерянности.

– Мне ничего не предлагалось, мой господин. Поскольку ты официально не попросил у меня руки моей дочери, я был вынужден заключить, что у тебя к ней нет никакого серьезного интереса. Кроме того, всем известно, как ты предан своей фаворитке Делиции. Она уже подарила тебе двух сыновей, верно?

– Делиция всего лишь наложница, – возразил Оденат. – И ее сыновья мне не наследники. Только сыновья моей жены будут достойны этой привилегии.

– У тебя нет жены, – напомнил Забаай бен-Селим.

– Не играй со мной, кузен! – воскликнул Оденат. – Ты прекрасно знаешь, что я хочу в жены Зенобию. Знал, что я захочу, стоит мне ее увидеть. Почему ты просто не представил мне ее? Зачем все эти глупые игры с верблюжьим корпусом?

– Это совсем не игры, мой господин. Зенобия вот уже два года командует собственным корпусом. Если я позволю тебе жениться на ней, то лишь при условии, что ты поймешь: она вольна сама распоряжаться собой. Она не украшение, которое можно запереть в гареме как красивую драгоценность в шкатулке. Моя дочь ведет свое происхождение от правителей Египта и свободна как ветер. Ты не сможешь запереть ветер, Оденат.

– Я соглашусь на любые твои требования, Забаай, но я хочу Зенобию! – опрометчиво пообещал принц.

– Во-первых, я хочу, чтобы вы с ней получше узнали друг друга. Может, у Зенобии уже тело женщины, но если речь заходит об отношениях с мужчиной… в подобных случаях она еще ребенок.

– Она все еще девственница?

Забаай криво усмехнулся.

– Не то чтобы молодые люди моего племени не пытались… тем не менее моя дочь еще девственница. Видишь ли, очень трудно заняться любовью с девушкой, которая почти во всем тебя превосходит. Зенобия, как ты наверняка заметил, очень высокая для девушки. Такой рост она унаследовала от своих греческих и египетских предков, а не от бедави. Она ведь не меньше тебя ростом, Оденат. Во всяком случае, она не смотрит на тебя снизу вверх, как твоя Делиция. Зенобия будет смотреть тебе прямо в глаза.

– Почему ты не предложил мне ее еще раз, Забаай? Только правду, кузен мой.

Забаай бен-Селим тихо вздохнул.

– Потому что я не хочу никому ее отдавать, Оденат. Она моя единственная дочь, дитя Ирис… Пойми, когда она покинет меня, я буду очень тосковать. Но если ты женишься на ней, то обретешь интересную спутницу жизни. Она не будет жеманничать перед тобой, как многие женщины из гаремов. Она станет тебе не только любовницей, но и другом. Готов ли ты, мужчина, принять женщину на таких условиях?

– Да! – тотчас последовал решительный ответ.

– Да будет так! – произнес вождь бедави. – Если после того, как вы лучше узнаете друг друга, Зенобия не будет иметь возражений, можешь взять ее в жены.

– А можно мне сообщить ей об этом? – спросил Оденат.

– Нет, кузен. Я сам ей сообщу. Причем сделаю это немедленно – чтобы между вами не оставалось ни смущения, ни сдержанности.

Затем мужчины расстались – принц вернулся в свою палатку, а вождь бедави направился к шатру дочери. Она обтиралась губкой, смоченной в небольшом тазике с душистой водой, и, как обычно, ворчала по поводу нехватки в пустыне драгоценной жидкости. И все же Зенобия старалась не расходовать воду понапрасну и использовала ее по несколько раз – между омовениями хранила в бурдюке из козьей кожи.

– Хвала Юпитеру, что мы вот-вот вернемся в Пальмиру! – приветствовала она Забаая. – Ты даже не представляешь, отец, как я мечтаю о настоящей купальне!

Забаай бен-Селим хмыкнул и, сев на ковер и скрестив ноги, сказал:

– Оденат хочет на тебе жениться.

– Разве не этого ты хотел для меня все эти годы? – Девушка взяла небольшое полотенце и смахнула несколько капель воды, попавших на стол.

– Рано или поздно тебе все равно придется выйти замуж, Зенобия. Но я хочу, чтобы ты была счастлива. Оденат богатый, воспитанный и умный молодой человек. И все же… Если ты предпочитаешь кого-то другого – все исполнится по твоему желанию, дитя мое.

– В принце меня беспокоит только одно… – в задумчивости проговорила Зенобия. – Очень жаль, что он так легко уступает римлянам – вообще без борьбы. Знаешь, я этого не понимаю…

Забаай едва заметно улыбнулся.

 

– Все очень просто, Зенобия. Пальмиру, как тебе известно, основал Соломон Великий, царь Израиля. И она всегда была торговым государством. Нас никогда не интересовало расширение границ, и мы не захватывали земли соседей. Наш единственный интерес в том, чтобы зарабатывать деньги. Поскольку же все нуждались в нас и в наших талантах – да мы еще и расположены в сирийской пустыне, – нас никто не трогал. Но Рим – завоеватель, и, как всякий захватчик, боится своих соседей. Пальмира стала для Рима аванпостом против Персии, Китая и Индии. Однако мы – люди торговые, а не солдаты, и поэтому у нас никто никогда не готовился к обороне. В конце концов, нам это и не требовалось. И если Оденат сейчас попытается свергнуть власть Рима, то римляне уничтожат город. Он делает самое умное, что только может, – радушно принимает их, спасая таким образом всех нас. Так что не суди его слишком строго. Когда же придет время, он выгонит их с нашей земли, и тогда мы снова станем сами себе хозяева.

– Если я выйду за принца, будут ли мои дети его наследниками? Сплетни утверждают, что он очень привязан к одной из своих наложниц и ее детям. Я не потерплю, чтобы чьи-то дети заняли место моих.

– Твои дети будут его законными наследниками, дочь моя.

– Тогда я выйду за него, отец, – ответил Зенобия.

– Погоди, дитя мое, – предостерег ее Забаай. – Прежде чем согласиться на этот брак, узнай Одената поближе. А потом… Если ты и тогда захочешь выйти за него, то так тому и быть.

– Но ты же сказал, что рано или поздно мне все равно придется выходить замуж, отец. Принц сделал мне предложение, и я его принимаю. Если я должна выйти замуж, то пусть это будет мужчина, живущий в Пальмире. И тогда мне хотя бы больше не придется ездить в твою пустыню.

Глаза Зенобии лукаво сверкнули, и Забаай невольно рассмеялся. Как же он любит эту малышку!

– Принц очень красив, – продолжила девушка. – Он всегда был добр ко мне, и я ни разу не слышала, чтобы люди называли его несправедливым правителем. Кажется, что в нем вообще нет злости.

Зенобия прекрасно понимала: каким бы справедливым ни хотел быть ее отец, отказать принцу не сможет, – но все же была благодарна отцу за то, что хотя бы делал вид, будто оставлял выбор за ней.

– Но ты ничего не сказала о любви, дитя мое. Чтобы брак получился успешным, между мужчиной и женщиной должна быть любовь. В тот миг, когда я много лет назад увидел в Александрии твою мать, сразу понял, что полюбил ее, а она поняла, что полюбила меня. Любовь поддерживает мужчину и женщину в тяжелые для обоих времена.

– Ваша с мамой история очень необычна, отец. Тамар говорит, что любовь – это чувство, которое, как правило, вырастает между мужчиной и женщиной постепенно. Я верю, что со временем смогу полюбить Одената, а он уже любит меня, я вижу. Ты заметил, как он вел себя сегодня? Мне не хотелось смеяться над ним, но он так глупо выглядел с раскрытым ртом!

Зенобия хихикнула, а Забаай подумал, что сейчас не вполне подходящее время объяснять дочери разницу между похотью и любовью. Пусть девочка верит, что Оденат уже влюблен в нее. И пусть принц получит это небольшое преимущество.

– Прихорошись, дитя мое, – посоветовал он и поцеловал дочь в щеку. – Ты сегодня вечером можешь поужинать с нами, а не с женщинами.

Оставшись одна, Зенобия повернулась к круглому зеркалу из отполированного серебра и в задумчивости посмотрела на свое отражение. Все говорили, что она красавица. Что ж, по сравнению с другими девушками племени, возможно, и так, но сможет ли она соперничать с женщинами Пальмиры? Сочтет ли Оденат ее самой красивой? Кроме того… Она знала о его наложнице Делиции, и было очевидно, что ей придется смириться с этой женщиной. Рабыня из северной Греции, Делиция, по слухам, была необычайно красивой – светлокожей, с лазурными глазами и белокурыми волосами.

Зенобия окинула себя критическим взглядом: бледно-золотистая кожа, щеки на овальном лице чуть тронуты абрикосовым оттенком, длинные густые темные волосы, шелковые на ощупь… «Должно быть, они очень нравятся принцу», – подумала она, вспомнив, что он прежде часто гладил ее по волосам.

Зенобия пристально всматривалась в свое отражение. Конечно, для женщины рост у нее чересчур высокий, но зато тело безупречно – с нужными округлостями, но не толстое. Зенобия изящными руками приподняла груди и внимательно посмотрела на них. Округлые, крепкие и пышные… Она знала, что мужчины очень ценили именно такие женские груди, так что в этом смысле все было в порядке. Талия тонкая, а бедра округлые – тоже очень неплохо. А лицо… Зенобия внимательно всмотрелась в него.

Скулы высокие, нос прямой, классический… Губы чуть полноватые, а подбородок маленький. Но главное – глаза, решила Зенобия. Да, глаза – вот что самое лучшее в ней. Миндалевидной формы, с тонкими, изогнутыми дугой черными бровями, обрамленные густыми черными ресницами, они были насыщенного серого цвета с крохотными золотыми крапинками, похожими на листья в зимнем пруду. В такие глаза захочется заглянуть любому мужчине, не устоит никто. И эти чудесные глаза отражали ее душу, выдавали все ее секреты тому, у кого хватало мудрости заглянуть в них поглубже, но этого Зенобия по молодости своей еще не понимала.

– Если он не сочтет тебя самой красивой женщиной на свете, значит, он слеп на оба глаза, сестричка, – послышался у нее за спиной веселый голос старшего брата.

Зенобия отвела взгляд от зеркала и обернулась.

– Я тревожусь из-за его любимой наложницы, Акбар. Мужчины пустыни падки на светлых женщин.

– Он на ней не женился, – возразил брат.

– Да, верно, потому что она рабыня. Наши мужчины не женятся на рабынях. Могут их любить, но в жены не берут. Но что, если он любит ее, а на мне решил жениться просто ради наследников? Меня ведь всю жизнь окружала любовь… Я не смогу без нее жить! Ах, что, если он меня не любит?

– Ты не обязана выходить за него, сестричка. Отец сказал, что не станет тебя принуждать.

– Но мне почти пятнадцать, дорогой мой брат. Большинство девушек моего возраста замужем уже два года, и у них есть дети. А вдруг я никогда не найду ту любовь, что существует между мужчиной и женщиной? Но если я не выйду за принца Одената, то за кого я выйду? Кто захочет в жены образованную женщину? Я часто думаю, не оказали ли мне родители дурную услугу, дав образование. Может, я была бы более счастлива, не умея ничего, кроме того, что положено уметь женщине. – Зенобия вздохнула и упала на ложе.

Акбар с изумлением посмотрел на сестру, затем расхохотался.

– Клянусь Юпитером, ты боишься! Вот уж не думал, что наступит день, когда Зенобия бат-Забаай испугается, но он настал! Ты боишься, что не понравишься Оденату! Боишься голубоглазой светловолосой шлюхи! Зенобия, сестра моя, несчастный принц Пальмиры уже наполовину влюблен в тебя. Если ты будешь добра к нему, он станет твоим преданным рабом на всю жизнь. Ему только и нужно, что немного поощрения. А что до наложницы, Делиции… Да, конечно, он к ней привязан: она весьма привлекательна, – но не можешь же ты ее бояться?

– Говорят, она такая… такая женственная, а я лучше управляюсь с оружием, чем с флаконом духов.

– Ты единственная в своем роде, сестрица.

– Скажи, Акбар, а тебе понравилась бы такая, как я? – неожиданно спросила Зенобия.

Озабоченность, отразившаяся на ее юном личике при этом, была такой напряженной, что у ее брата даже сердце заныло.

– Слишком легкая победа может быть приятной, но очень скучной, сестра моя. Будь с Оденатом самой собой, и тогда он полюбит тебя. – Акбар подошел к младшей сестренке, наклонился и поцеловал. – Хватит мучиться печальными мыслями, глупое дитя. Лучше прихорошись перед встречей с принцем. Я скоро вернусь и провожу тебя в отцовскую палатку на ужин.

С этими словами брат ушел, и почти тотчас же в шатер вошла Баб. «Дорогая моя Баб… – подумала Зенобия. – Как она обрадуется, узнав, что снова будет жить в цивилизованном городе!» Баб была служанкой ее матери и вместе с Ирис приехала из Александрии. Когда Ирис погибла, она просто перешла к Зенобии и продолжила выполнять свои обязанности. Но Баб уже старела, и кочевать по пустыне ей становилось все тяжелее. Девушка с ласковой улыбкой смотрела, как старушка ходила по шатру, выбирая для своей хозяйки одежду на вечер.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32  33  34 
Рейтинг@Mail.ru