Бертрис Смолл
Розамунда, любовница короля
Bertrice Small
ROSAMUND
Серия «Гарем Бертрис Смолл»
Печатается с разрешения New American Library, an imprint of Penguin Publishing Group, a division of Penguin Random House LLC и литературного агентства Andrew Nurnberg.
© Bertrice Small, 2002
© Перевод. Т. А. Перцева, 2006
© Издание на русском языке AST Publishers, 2017
* * *
Розамунда Болтон впервые стала вдовой в шесть лет. Во второй раз она лишилась мужа, еще не достигнув тринадцатилетия и по-прежнему оставаясь непорочной. Правда, о последнем обстоятельстве она втихомолку жалела, но мысль о том, чтобы обрести пусть и временную, но свободу после обязательного года траура, казалась более привлекательной, ибо она не была замужем всего лишь первые три года своей короткой жизни.
Возможно, будь ее родители живы, все получилось бы по-другому. И если бы ее брат Эдвард не пал жертвой той же эпидемии чумы, которая унесла ее отца и мать, все определенно получилось бы по-другому. Но они ушли на небо дождливым летом тысяча четыреста девяносто второго года, и когда их тела зарыли на церковном дворе, Розамунда Болтон неожиданно оказалась единственной наследницей Фрайарсгейта, обширного участка земли с бесчисленными отарами овец и стадами коров. Тогда ей не было и трех лет.
Генри Болтон, ее дядя со стороны отца, немедленно переехал во Фрайарсгейт со своей женой Агнес и сыном. Если бы болезнь одолела и девочку, Генри в полном соответствии с законом прибрал бы все к своим рукам. Но Розамунда не умерла. И к полному удивлению родственников, росла необычайно здоровым ребенком.
Генри слыл человеком практичным. Для того чтобы управлять Фрайарсгейтом, ему было не обязательно становиться его хозяином. На это у него имелись свои средства. Не дожидаясь разрешения церкви на брак между родственниками, он женил своего пятилетнего сына Джона на Розамунде, в совершенной уверенности, что за соответствующую цену можно получить какое угодно разрешение.
Но два года спустя, когда только что полученное разрешение наконец оказалось в железном ящике под кроватью, Генри Болтон снова оказался в неприятной ситуации, грозившей ему потерей Фрайарсгейта. Детей свалила пятнистая болезнь[1]. И хотя Розамунда перенесла ее на удивление легко, семилетнему Джону не повезло. Бедняга скончался.
Остальные дети Болтонов рождались мертвыми, и теперь Генри поедом ел за это жену. Неужели они будут вынуждены собственными руками отдать Фрайарсгейт незнакомым людям только из-за ее неспособности родить?
Генри отчаянно искал способ защитить свои интересы, и, к невероятному облегчению, нашел идеальное решение в лице престарелого кузена своей жены Хью Кэбота.
Почти всю сознательную жизнь Кэбот служил управителем в доме Роберта Линдси, брата Агнес Болтон. Но теперь Роберту понадобилось это место для его второго сына, и Хью грозила опасность лишиться должности. Агнес узнала об этом от своей невестки, отчаянной сплетницы. Пытаясь умиротворить разгневанного мужа, Агнес рассказала ему об услышанном, тем самым вновь вернув его милость, ибо с ее помощью Генри Болтон смог найти самое простое решение своей проблемы.
Он послал за Хью, и после беседы наедине договор был заключен. Хью женится на шестилетней Розамунде и станет управлять поместьем, а за это получит кров и приют до конца дней своих. Хью понимал, чего добивается Генри, но что поделать, плохо остаться бездомным на старости лет. Поэтому ему пришлось согласиться. Он с первого взгляда невзлюбил своего «благодетеля» и к тому же отнюдь не был таким непроходимым болваном, каковым считал его Генри. Мало того, про себя он решил, что если Господь отмерит ему еще с десяток лет, он вполне успеет убедить девочку-жену защитить свои интересы от алчного дядюшки.
И тут свершилось чудо: Агнес Болтон снова готовилась стать матерью. В отличие от предыдущих беременностей эта проходила легко, и она надеялась, что уж этого ребенка, как и Джона, она сможет доносить до срока. Узнав новости, Генри отдал распоряжение о немедленном возвращении в Оттерли-Корт, поместье жены, полученное им в приданое. Вне себя от радости, он не сомневался, что вскоре на свет появится долгожданный сын. Он уже решил, что после смерти Хью Кэбота женит наследника на Розамунде, и тогда Фрайарсгейт будет снова принадлежать ему, уже навечно.
Болтоны собрали вещи и готовились к отъезду. Настал день свадьбы. Жених оказался высоким, болезненно худым мужчиной. Тощая как палка фигура и грива снежно-белых волос производили на окружающих впечатление хрупкости и ненадежности. Но стоило взглянуть в ярко-голубые глаза под рыжевато-седыми густыми бровями, как заблуждение рассеивалось. Он подписал брачный контракт чуть дрожащей рукой, сгорбив широкие плечи и старательно избегая взгляда Генри Болтона. Тот ничего не заметил. Да и не до этого ему было. Для него имело значение только одно: никто из посторонних не украдет племянницу и поместье прямо из-под носа. Он был твердо уверен, что по-прежнему держит в руках Фрайарсгейт.
На невесте было простое облегающее платье травянисто-зеленого цвета с удлиненной талией. Распущенные рыжевато-каштановые волосы раскинулись по узким плечам. На маленьком личике сверкали любопытством огромные янтарные глаза. Но во взгляде проглядывала и настороженность. Хью она показалась изящной, как сказочная фея. Осторожно взяв ее крошечную руку, он повторил обеты перед престарелым священником. Девочка вторила ему мелодичным голосом, очевидно, выучив обеты наизусть.
Генри в продолжение всей церемонии широко и чуть самодовольно улыбался. Он и Агнес были свидетелями на свадьбе. Больше в церковь никого не пригласили.
Выйдя во двор, он сказал Хью:
– Пусть девчонка и твоя жена, не вздумай баловаться с ней. Я хочу, чтобы она сохранила невинность до следующего замужества.
На какое-то мгновение Хью едва не поддался черной ярости, затопившей его душу. Но он сумел скрыть неприязнь к этому грубому и жадному человеку и тихо ответил:
– Она совсем еще ребенок, Генри Болтон. Кроме того, в моем возрасте страсти уже неведомы.
– Рад это слышать, – дружелюбно кивнул Генри. – Она девчонка послушная, но если начнет капризничать, можешь ее побить. Это право остается за тобой, и не мне его у тебя отнимать.
С этими словами он покинул Фрайарсгейт. Семейство направилось к холмам, отделявшим Оттерли-Корт от богатого владения племянницы.
Несколько месяцев спустя Агнес Болтон разродилась девочкой, а сама скончалась от послеродовой лихорадки. Взбешенный Генри похоронил жену и отдал дочь пышногрудой кормилице, жене своего арендатора, а сам занялся поисками молодой и плодовитой жены, в чем скоро и преуспел.
Мейвис была девушкой плотной и выносливой. Дочь мелкого землевладельца, она поднялась на ступеньку социальной лестницы, выйдя за Генри Болтона. Этот безжалостный жестокосердый мужчина был сражен наповал своей голубоглазой златовласой невестой. Она быстро доказала, что стоит его любви, произведя на свет троих здоровых сыновей за три года. К тому же она оказалась хорошей хозяйкой и твердой рукой вела хозяйство, содержа его в полном порядке. И хотя планы Генри не осуществились в полной мере, все же теперь у него были наследники.
После свадьбы он ни разу не приезжал во Фрайарсгейт и не видел, как растет племянница, однако надеялся, что Хью протянет до того времени, когда его старший сын сможет жениться на Розамунде. И до того момента, как племянница, поддавшись женской слабости, не отдастся на вересковой пустоши пылкому молодому ухажеру.
«Еще немного, совсем немного», – думал он в полной уверенности, что Фрайарсгейт снова окажется в его власти.
Часть I
Англия, 1495–1503
Наследница Фрайарсгейта
Глава 1
Только что обвенчанная с Хью Кэботом Розамунда Болтон, совсем еще дитя, молча смотрела вслед уезжавшим. Когда наконец дядя и его жена скрылись из виду, она повернулась к мужу и тихо осведомилась:
– Они убрались насовсем, сэр? Мой дядюшка всегда вел себя так, словно не я, а он – хозяин этого дома.
– Значит, ты это тоже поняла? – удивленно откликнулся Хью. Интересно, что еще она успела сообразить? Бедный ягненочек. Ее жизнь легкой не назовешь.
– Я – наследница Фрайарсгейта, – просто, но гордо ответила она, – дядя Эдмунд говорит, что я – знатная добыча. Поэтому мой дядя Генри так стремится наложить лапы на мое имущество. Он вернется?
– Пока что вряд ли. Но я уверен, что он приедет посмотреть, как у тебя обстоят дела.
– Вернее, для того, чтобы проверить, насколько процветает хозяйство, – проницательно заметила девочка.
Хью сжал ее руку.
– Давай пойдем в дом, Розамунда. Ветер сегодня холодный: знак того, что зима не за горами.
Они вместе возвратились в дом и уселись в маленьком зале у теплого огня.
– Значит, теперь вы мой супруг, – серьезно заметила Розамунда. Хью увидел, что ее маленькие ножки не достают до пола.
– Именно, – согласился он, лукаво поблескивая глазами и гадая, куда она клонит.
– И сколько же жен у вас было до меня, сэр? – полюбопытствовала она.
– Ни одной, – заверил он с легкой улыбкой, осветившей его угловатые черты.
– Почему? – допытывалась девочка, гладя большую серую гончую, сидевшую у ее кресла.
– У меня не было средств содержать жену, – пояснил Хью. – Я был младшим сыном у отца. Он умер еще до моего рождения. Бедняга тоже был младшим сыном, во всем зависевшим от своей семьи. Давным-давно мне пришлось сделать своей кузине Агнес огромное одолжение: по крайней мере тогда я так считал. Убедил ее брата отдать ей маленькое поместье Оттерли, после чего она сразу превратилась в желанную невесту для твоего дяди Генри. Агнес – девушка некрасивая и не имеющая призвания к монастырской жизни. Ей нужно было что-то такое, что выделило бы ее среди остальных девиц брачного возраста со скромным состоянием. Уговорив Роберта Линдси, дав ему понять, что женщина с приданым имеет больше возможностей найти мужа, я оказал Агнес немалую услугу.
– У меня тоже больше возможностей найти мужа, чем у остальных, – проницательно объявила Розамунда.
– Совершенно верно, – сказал Хью со смешком. – Для такой малышки ты на редкость сообразительна.
– Священник говорит, что женщины – сосуд слабый и ничтожный, но, думаю, он ошибается. Женщины могут быть не только умными, но и сильными, – откровенно призналась Розамунда.
– Это ты сама придумала? – удивился он. Что за поразительное дитя досталось ему в жены!
Она ответила испуганным взглядом и забилась поглубже в кресло.
– Вы побьете меня за мои мысли, сэр? – пролепетала она.
Хью озабоченно свел брови. Неожиданный вопрос глубоко его встревожил.
– Почему ты так считаешь, девочка? – тихо пробормотал он.
– Я вела себя очень дерзко. Тетя твердит, что женщина не должна быть чересчур откровенной или смелой. Это вызывает недовольство мужчин и навлекает на женщин побои и наказания.
– Дядя тебя бил? – догадался Хью.
Девочка молча кивнула.
– Ну а я не стану, – заверил он. Добрые голубые глаза встретились с испуганными янтарными. – Наоборот, я жду, что ты будешь чистосердечной и открытой в разговорах со мной. Когда люди таятся друг от друга, между ними возникают глупые недоразумения. Я многому могу научить тебя, если захочешь стать настоящей хозяйкой Фрайарсгейта. Не знаю, сколько смогу пробыть рядом с тобой, ибо я уже немолод. Но если собираешься стать хозяйкой собственной судьбы и не намерена терпеть чью-либо власть, должна прилежно усваивать все мои уроки, иначе Генри Болтон снова явится, чтобы завладеть твоими богатствами.
Он заметил в ее взгляде искорку интереса, но она быстро опустила ресницы и задумчиво протянула:
– Знай мой дядя, что ты собираешься восстановить меня против него, вряд ли ты стал бы моим мужем, Хью Кэбот.
Хью усмехнулся.
– Ты неверно поняла меня, Розамунда, – вкрадчиво ответил он. – Я не собираюсь ссорить тебя с родными, но, будь я твоим отцом, хотел бы, чтобы ты не зависела от семьи. Фрайарсгейт принадлежит тебе, а не им, девочка. Знаешь мой фамильный девиз?
Розамунда покачала головой.
– «Tracez votre chemin». Это означает: «Сам прокладывай себе путь», – объяснил он.
Розамунда кивнула.
– Пожалуйста, Хью, живи подольше, чтобы я смогла сама выбрать себе мужа, – попросила она, весело блестя глазами. Хью громко рассмеялся и сам удивился себе. Как давно он не хохотал так искренне, без всякой злобы или обиды!
– Постараюсь, Розамунда, – пообещал он.
– Сколько тебе лет? – выпалила она.
– Сегодня двадцатый день октября. В девятый день ноября мне исполнится шестьдесят. Я очень стар, Розамунда.
– И вправду, – серьезно согласилась она.
Не в силах сдержаться, Хью снова хмыкнул.
– Мы будем друзьями, девочка, – объявил он и, упав на колени, взял ее руку.
– Клянусь тебе в день нашей свадьбы, Розамунда, что, пока живу, превыше всего буду ставить интересы твои и Фрайарсгейта.
И с этими словами он поцеловал маленькие пальчики.
– Может, я тебе и поверю, – сказала Розамунда, отнимая руку, но тут же лукаво улыбнулась. – Я рада, что дядя выбрал именно тебя, Хью Кэбот, хотя, думаю, он вряд ли это сделал бы, знай твое истинное лицо и мятежные мысли. И никакая тетка не смогла бы его уговорить!
– Моя жена-дитя, – обратился к ней Хью, – подозреваю, что у тебя имеется склонность к интригам. Весьма интересное свойство для столь молодой особы.
Он встал и снова устроился в кресле.
– Я не знаю, что такое интрига. Это хорошая вещь? – допытывалась Розамунда.
– Иногда. Я всему научу тебя, – заверил он. – Тебе понадобится немало ума и сообразительности, когда я уйду и не смогу больше тебя защищать. Твой дядя – не единственный, кто мечтает заполучить Фрайарсгейт. Вполне возможно, найдется человек сильнее и опаснее Генри Болтона. У тебя хорошая голова, девочка. Тебе просто необходимы мои наставления, чтобы выжить и уцелеть в этой схватке.
Вот так началась их супружеская жизнь. Хью быстро полюбил малышку, всячески ее лелеял и баловал, как дочь, которой он никогда не имел. Розамунда отвечала ему тем же. Он заменил ей дедушку, и отныне они стали неразлучны. На следующий день после свадьбы оба отправились объезжать имение: Хью на крепком гнедом мерине, а Розамунда – на снежно-белом пони с черными гривой и хвостом. Хью был поистине потрясен, обнаружив, как много знает девочка о своих владениях. Она очень гордилась Фрайарсгейтом и показала мужу зеленые луга, по которым бродили овцы, и плодородные пастбища, где коровы щипали траву под осенним небом.
– Дядя делился с тобой знаниями? – расспрашивал он.
– Никогда, – вздохнула Розамунда. – Для Генри Болтона я всего лишь собственность, которой следует управлять, чтобы он, в свою очередь, мог заполучить Фрайарсгейт.
– Откуда же тебе все так хорошо известно? – удивился он.
– У моего деда было четверо сыновей, – начала девочка. – Отец родился третьим, но первые два были незаконными и появились на свет до женитьбы деда. Дядя Генри – самый младший. А старший – дядя Эдмунд. Мой дед любил всех детей, но больше всего – Эдмунда и Ричарда. Дядя Генри родился, когда моему отцу исполнилось пять. Говорят, что дед не делал различия между сыновьями, кроме разве того, что именно мой отец был объявлен законным наследником. Эдмунду и Ричарду даже позволили носить фамильное имя. Дядя Генри ненавидит их, особенно Эдмунда, потому что дедушка любил его больше всех.
Дед отдал Ричарда церкви, чтобы искупить свои грехи. Он стал монахом в аббатстве Святого Катберта, что неподалеку от Фрайарсгейта. Эдмунда дед сделал своим управителем, когда тот вырос, а старый управитель умер. Дядя Генри не посмел выгнать старшего брата, ибо Эдмунд слишком много знает о Фрайарсгейте. Конечно, Эдмунд держится подальше от Генри, но и он, и Мейбл многое мне объясняли.
– Мейбл? Кто это?
Еще одно новое имя.
– Моя нянюшка, – объяснила Розамунда, – и жена Эдмунда. Она – единственная мать, которую я знала. Свою я почти не помню, хотя, говорят, она была милой и доброй, но так и не окрепла после того, как родила меня.
– Я хотел бы познакомиться с Мейбл и Эдмундом, – решил Хью.
– Тогда едем к их дому, – согласилась Розамунда. – Они тебе понравятся.
Теперь Хью Кэбот понял вторую причину, по которой Генри Болтон выбрал его в мужья Розамунде. Очевидно, ему не терпелось позлить Эдмунда. О нет, он не сместил старшего брата с должности грубо и открыто, просто теперь тому ничего не останется, кроме как отступить. Что же, Хью придется как можно скорее навести мосты, если он не хочет открытой ссоры. Ничто не должно отвлекать его от цели: заботы о безопасности Розамунды и Фрайарсгейта. Если Эдмунд Болтон именно таков, каким его считает Розамунда, Хью наверняка с ним поладит.
Они добрались до каменного коттеджа, расположенного на склоне уединенного холма, выходившего на маленькое озеро. С первого взгляда было видно, что домик содержится в порядке: ни одной поломанной черепицы на крыше, свежая побелка, крепкие ставни. Под окном стояла старая, много повидавшая скамья. Из трубы поднималась узкая лента серого дыма. У двери цвели поздние розы.
Спрыгнув с лошади, Хью поднял Розамунду и поставил на землю. Девочка поспешила в коттедж, выкрикивая на ходу:
– Эдмунд! Мейбл! Мой муж захотел познакомиться с вами!
Хью, нагнув голову под притолокой, вошел в дом и оказался в уютной комнате, где в камине весело плясало пламя. Вперед выступил мужчина среднего роста с загорелым, обветренным лицом человека, проводящего весь день на свежем воздухе. Янтарные глаза светились любопытством.
– Добро пожаловать, милорд. Мейбл, иди познакомься с новым хозяином.
Он подвел к гостям свою пухленькую женушку, маленькую женщину неопределенных лет с проницательными серыми глазами. Она внимательно оглядела Хью и, очевидно, удовлетворившись осмотром, почтительно присела.
– Рада видеть вас, сэр.
– Могу я предложить вам сидра, милорд? – вежливо осведомился Эдмунд.
– С удовольствием, – согласился Хью. – Мы целый день скакали верхом, объезжая владения моей жены.
– И мое дитя кусочка во рту не имело с самого утра? – возмутилась Мейбл. – Безобразие!
– Я не голодна, – хихикнула Розамунда. – Я впервые за много недель вышла из дома! Ты же знаешь, Мейбл, дядя Генри глаз с меня не спускал и разрешал отлучаться разве только для того, чтобы облегчиться и поспать. До чего же чудесной получилась прогулка!
– И все же Мейбл права, жена, – спокойно вмешался Хью. – Я, как и ты, наслаждался прекрасным днем, но ты растешь и нуждаешься в подкреплении. – Он повернулся к хозяевам: – Кстати, я просто Хью Кэбот… и буду рад, если вы станете обращаться ко мне по имени, данному мне при крещении, Эдмунд и Мейбл Болтон.
– Да, когда мы наедине, – согласился Эдмунд, – но в присутствии слуг мы должны соблюдать общепринятые правила. Что ни говори, а ваша жена – хозяйка Фрайарсгейта.
Эдмунд приятно удивился тону и мягким манерам Хью. Не таким он ожидал увидеть мужа Розамунды!
– Садитесь! – пригласила Мейбл. – Я покормлю вас. Она захлопотала, вынув хлеб из стоявшей у огня корзины, разрезав каравай надвое и вынимая мякиш. Потом поставила корки на стол и наполнила аппетитно пахнувшим жарким из кролика с луком и морковью в густой подливе. Также она положила на стол полированные деревянные ложки. Розамунда и Хью должны были есть из одной корки. Эдмунд принес оловянные кубки с сидром.
К своему удивлению, Розамунда обнаружила, что очень голодна. Она ела быстро, жадно, то и дело засовывая в рот куски каравая.
Мейбл исподтишка наблюдала за ними, отмечая, что Хью Кэбот заботится о ребенке, позволяя девочке есть вволю, а сам только делает вид, что тянется к жаркому. Лишь когда Розамунда насытилась, он стал энергично орудовать ложкой.
«Ну и ну, – заметила про себя Мейбл. – Интересно, ничего не скажешь».
Но она еще не была готова поверить, будто Генри Болтон сделал племяннице добро, выбрав ей в мужья этого старика. Все же Розамунда, кажется, полюбила этого человека. Обычно она не слишком привечает незнакомых людей, особенно имеющих отношение к ее жадному дяде.
– Клянусь, Мейбл, это лучшее кроличье жаркое, которое я едал в жизни! – объявил Хью, отдуваясь и с довольным вздохом отодвигаясь от стола.
– Она хорошо готовит, моя Мейбл, – с улыбкой подтвердил Эдмунд. – Еще сидра, Хью?
– Нет, не стоит. Нам нужно скоро уезжать, если хотим засветло добраться до дома.
– Да, зима на носу, и с каждым днем темнеет все раньше, – кивнул Эдмунд.
– Однако прежде чем уйти, я хочу, чтобы между нами не осталось неясностей, – объявил Хью. – Генри Болтон задумал нас поссорить, но я этого не допущу. Много лет я служил управителем у брата Агнес Болтон. Меня попросили обучить его младшего сына всему, что я знаю, что и было сделано. Парню предстояло занять мое место. Узнав об этом, Агнес предложила мне стать мужем Розамунды, чтобы защитить интересы ее мужа во Фрайарсгейте.
– У Генри Болтона не было интересов во Фрайарсгейте! – рассердился Эдмунд.
– Согласен, – поспешно кивнул Хью. – Фрайарсгейт принадлежит Розамунде, а после нее – ее наследникам, но Генри пошел на хитрость, попытавшись заменить вас и выдав Розамунду за меня. Фрайарсгейт не нуждается в двух управителях. Насколько я знаю, меня попросили жениться на девочке. Ничего больше. Хотя Генри рассчитывает, что я вытесню вас с должности, предназначенной вам отцом, этого не будет.
– И как же вы поступите? – осторожно осведомился Эдмунд.
– Научу Розамунду читать, писать и вести счета, чтобы, когда нас обоих не окажется рядом, она знала, что делать. Насколько я понял, священник не пытался ее учить. Он показался мне человеком не очень умным и довольно невежественным.
– Генри Болтон убежден, что женщине грамота ни к чему. Достаточно уметь вести дом. Он считает, что племяннице лучше всего знать обязанности жены и хозяйки: уметь варить мыло, делать заготовки, солить рыбу, – пояснил Эдмунд.
– А как считаешь ты? – допрашивал Хью.
– Думаю, ей не помешает и грамота, но старый отец Бернард сам не силен в письме и чтении, не говоря уже о счете. Выучил службы на слух и никак не может считаться образованным человеком. Черт, да он старше тебя, Хью Кэбот, и последнее время с головой у него не все ладно.
Хью сердечно рассмеялся.
– В таком случае договорились, Эдмунд. Ты будешь по-прежнему управлять поместьем, а я стану обучать свою жену.
– Но мы будем встречаться регулярно, – добавил Эдмунд. – Ты должен знать все дела поместья, дабы Генри не сомневался в том, что именно ты управляешь Фрайарсгейтом. И лучше будет, если ты станешь вершить суд, как полагается, каждые три месяца. Для всех посторонних именно ты отныне – господин Фрайарсгейта.
– Надеюсь достойно играть свою роль, – кивнул Хью.
– Пока вы двое строите планы, бедный ребенок заснул, – резко вмешалась Мейбл. – Поезжайте домой вместе со своей женушкой, Хью Кэбот, прежде чем стемнеет, а то еще заблудитесь в здешних пустошах. В округе рыщут разбойники, ибо шотландская граница совсем недалеко отсюда.
– Вы часто подвергаетесь набегам? – спросил Хью.
– Обычно здесь у нас безопасно, – сухо заверила Мейбл, – если только королям и могущественным лордам не придет в голову сцепиться. Тогда больше всего страдают бедные и обездоленные. Иногда шотландцы угоняют скот и овец, но по большей части нас оставляют в покое.
– Интересно, почему бы это? – удивился Хью.
– Причина в наших холмах, – вмешался Эдмунд. – Те, что вокруг Фрайарсгейта, – очень крутые, через них трудно угнать стадо или хотя бы несколько животных. Для того чтобы шотландцы по-настоящему ополчились на нас, нужен очень серьезный повод вроде открытой распри.
– А кто из приграничных лордов живет ближе всего к Фрайарсгейту? – допытывался Хью.
– Хепберн из Клевенз-Карна, – ответил Эдмунд. – Я встречался с ним однажды, когда он приезжал на ярмарку скота со своими сыновьями. Возможно, он уже умер и один из сыновей унаследовал все, хотя не знаю, который именно. Шотландцы – люди склочные, и сыновья, вне всякого сомнения, передрались из-за отцовских владений.
– Верно, – согласился Хью, – чего и ждать от шотландцев! Они почти все дикари.
Он поднялся и посмотрел на сонно клевавшую носом Розамунду.
– Эдмунд, подними девочку. Я повезу ее на своем мерине и поведу пони в поводу.
– Нет, я поеду тоже, – запротестовала Мейбл. – Нужно же кому-то присмотреть за девочкой!
– Тогда едем, – сказал Хью, открывая дверь. Солнце только начинало садиться. Хью вскочил в седло, взял спящую девочку у Эдмунда и осторожно пристроил ее голову на сгибе своей руки, удерживая другой поводья.
Из дома поспешно вышла Мейбл, кутаясь в плащ, и с помощью мужа уселась на белого пони.
– Я готова. Постарайся оставить дом чистым, Эдмунд Болтон, когда поедешь завтра за мной.
– Обязательно, дорогая, – заверил он с легкой улыбкой и шлепнул пони по крупу. Животное проворно побежало вперед. Глядя вслед отъезжавшим, Эдмунд думал о том, что его племянница наконец получила оружие, которым может сражаться с Генри Болтоном. Если, разумеется, Хью Кэбот именно таков, каким кажется. Но Эдмунду понравился новый хозяин. Он сердцем чувствовал, что тот – человек хороший.
Эдмунд язвительно хмыкнул. Вот опростоволосился младший брат! Вообразил, будто выбрал племяннице слабого, выжившего из ума старика! Что-то будет теперь?..
Генри всегда был самодовольным, злобным, но недалеким человеком. Эдмунд знал, куда он метит, и его намерения были так же прозрачны, как осколок стекла. Генри выдал Розамунду замуж только потому, что девочка слишком мала, чтобы выполнять супружеские обязанности и рожать детей. К тому же Хью Кэбот стар для подобных вещей. Однако теперь хозяйка Фрайарсгейта стала замужней женщиной, недоступной для хищных охотников за богатством, которые стремились бы жениться на ней, невзирая на желания Генри. Тот хотел получить имение для своих будущих наследников. Если ребенок, которого носит Агнес, окажется сыном, Генри, вне всякого сомнения, попробует выдать за него Розамунду, не дожидаясь, когда этого ребенка отлучат от материнской груди. И не важно, что невеста старше жениха. Подобные вещи были обычными для тех браков, где речь шла о богатых владениях.
Но если Хью Кэбот окажется таким честным человеком, каким его считает Эдмунд, Розамунда навеки избавится от своего дядюшки Генри, который скорее всего перехитрил сам себя.
Эдмунд дождался, пока всадники исчезнут за ближайшим холмом, прежде чем повернуться и войти в дом, чтобы начать уборку. Утром он вернется к своим обязанностям управителя. Он и Хью вместе научат Розамунду всему, что она должна знать. Девочка станет достойной хозяйкой Фрайарсгейта, когда их больше не будет рядом, чтобы вести ее дела.
Фрайарсгейт, бывший местом недовольств и ссор при Генри Болтоне, сейчас снова стал уютным уголком, где царили счастье и радость, совсем как при родителях Розамунды. Вечером, в канун Дня Всех Святых, на склонах холмов зажглись костры. В парадном зале Фрайарсгейта на стол водрузили высокий канделябр. Стены украсили гирляндами зелени. Главным блюдом пиршества был сладкий яблочный пудинг, который разделили между сидевшими за высоким столом. В пудинге были запечены два кольца, две монеты и два мраморных шарика.
– У меня монетка! – взволнованно вскричала Розамунда, со смехом выуживая пенни из ложки.
– И у меня тоже, – фыркнул Хью. – Значит, жена, как гласит поверье, мы разбогатеем. Впрочем, у меня уже есть богатство – это ты!
– А что ты получил, Эдмунд? – спросила девочка.
– Ничего, – со смехом признался тот.
– Но это означает, что твоя жизнь будет полна неопределенности, – разочарованно протянула Розамунда, запуская ложку в общее блюдо. – Я найду тебе кольцо!
– Но он уже женат на мне, – напомнила Мейбл. – Оставь кольца судомойкам, которые доедят все, что останется на столе, моя юная леди.
– А тебе что-нибудь попалось? – не унималась девочка.
– Шарик, – вздохнула Мейбл.
– Нет-нет! – охнула Розамунда. – Это означает, что твоя жизнь будет одинокой!
– Но она уже не одинока, – отмахнулась няня. – У меня есть ты и мой Эдмунд. И все эти поверья – чистая глупость!
Розамунда в сопровождении мужа вышла из зала во двор, чтобы раздать хрустящие яблочки из плетеной ивовой корзины своим арендаторам, собравшимся вокруг огня. Яблоки в это время года считались добрым знаком и принимались с поклонами, приседаниями и благодарностью от обитателей Фрайарсгейта.
Настал День Всех Святых, и в домах жителей поместья устроили праздничные обеды в честь святых, известных и неизвестных. Второго ноября праздновали День Всех Душ. Дети Фрайарсгейта ходили по домам, от двери к двери, и хозяева награждали их соул-кейкс – маленькими овсяными печеньями с кусочками яблок. На девятый день ноября Розамунда сделала сюрприз мужу, устроив пир в честь дня его рождения. Она также подарила ему серебряную заколку, украшенную черным агатом, принадлежавшую ее отцу и деду.
– Надеюсь, она вам понравится, сэр, – сказала девочка.
Хью молча смотрел на заколку, покоившуюся в гнездышке из тонкой голубой шерстяной ткани. За всю свою жизнь, за все шестьдесят лет он ни разу не получал подарков. Наконец он поднял на жену полные слез глаза.
– Понимаешь, Розамунда, – с трудом выдавил он, – мне никогда еще не дарили столь красивой вещи.
Он нагнулся и поцеловал ее в розовую щечку.
– Спасибо, жена.
– О, я так рада, что тебе понравилось! – воскликнула она. – Мейбл так и говорила! Это для твоего плаща, Хью! До чего же чудесно выглядит!
Два дня спустя они отпраздновали День святого Мартина жареным гусем. Двадцать пятого ноября пекли печенье Кэтрин в форме крохотных колес и подавали в специальных чашах «овечью шерсть» – пенистый напиток в честь Дня святой Екатерины, а потом в зале устроили танцы.
Первого декабря начался рождественский сезон. Это было самое счастливое время в жизни Розамунды. От дяди Генри известий не получали, так что спокойствие ничем не нарушалось. В очаге парадного зала горело огромное рождественское полено. По залу были развешаны остролист и омела. Всю Двенадцатую ночь горели двенадцать канделябров, а за каждым обедом подавали по двенадцать блюд. Дети ходили по домам с пением рождественских песен; готовились, пеклись и поедались горы сластей: пшеничная каша на молоке с сахаром и корицей, пироги с медом, изюмом, миндалем, пудинги, но особенно Розамунда любила рождественских куколок из имбирного теста. В качестве подарка арендаторам она объявила о разрешении охотиться на кроликов каждую субботу в продолжение зимних месяцев. И поскольку урожай выдался обильным и каменные житницы были полны, она могла легко прокормить обитателей Фрайарсгейта в холодную погоду. В погребах хранились корзины с луком, яблоками и грушами. Морковь и свекла свисали с потолочных балок.
На пятое января пришелся последний день рождественских праздников, известный как Двенадцатая ночь. В зале супругов развлекали шесть танцоров, жителей деревни, одетых быками, с рогами и колокольчиками. Когда они закончили танец, Розамунда выбрала из них «лучшую скотинку» и, смеясь, надела на рог твердую овсяную лепешку в форме пончика. «Лучшая скотинка» попыталась стряхнуть награду, пока Розамунда и Хью горячо спорили о том, упадет ли лепешка впереди или позади танцора.
